Мама — тоже Софья Пашуканис, только Алексеевна, была известным историком-архивистом, возглавляла Центральный архив внешней политики.
Отца расстреляли в 1937-м «за участие в контрреволюционной террористической организации». Софье Алексеевне в том же году дали 8 лет лагерей, как члену семьи изменника Родины. Закончившая седьмой класс Соня поступила в техникум — туда брали с 14 лет и давали стипендию, что позволило ей остаться в Москве. Младшего брата Лютика взял к себе двоюродный брат Евгения Брониславовича.
А когда началась война, дочь врагов народа Соня Пашуканис ушла на фронт добровольцем. И не в столичном штабе бумажки перекладывать.
Работа диверсанта чрезвычайно тяжела не только морально, но и чисто физически. Если посмотреть биографии наших героинь, мы увидим, что подавляющее большинство успешных бойцов были деревенскими девушками, с детства привыкшими к запредельным физическим нагрузкам во время страды. Софья Пашуканис была одной из немногих удержавшихся в отряде горожанок, да еще и из интеллигентной семьи. Тем не менее медаль «За отвагу» она получила за успешный десятидневный рейд по тылам противника в районе Волоколамска, в ходе которого лично уничтожила трех фашистов.
Свои «отважные» медали Кнопка (справа) и Соня (в центре) получали одновременно. Девушек сфотографировал знаменитый военный фотожурналист Иван Шагин, снимок вышел в журнале «Смена».
А слева на этом снимке — награжденная орденом Красного Знамени Леля Колесова, командир первой девичьей группы. Школьная учительница и старшая пионервожатая, ставшая легендой советской войсковой разведки.
В сентябре 1942-го, ровно через полгода, она погибнет в Белоруссии во время очередного рейда за линию фронта. К орденам Красного Знамени и Красной Звезды добавятся орден Ленина и звание Героя Советского Союза, но уже — посмертно.
Надо сказать, что на довоенной фотографии пионервожатая школы № 47 Фрунзенского района г. Москвы Елена Федоровна Колесова выглядит настоящей тургеневской барышней. Кто бы тогда подумал, что из этого воздушного создания вырастет матерый диверсант-волкодав…
Две другие девушки на фото переживут ее на месяц.
4 ноября 1942 года в брянских лесах группа из девяти человек отправилась на заготовку картошки для отряда, но неподалеку от сожженной деревни Новониколаевки нарвалась на засаду немцев. Фашисты их явно ждали и готовились, но московские комсомольцы к тому времени давно уже не были птенцами образца ноября 1941 года. Они грамотно заняли оборону, Костя Федоров закидал немцев гранатами, и группа начала отходить, огрызаясь короткими очередями. Но тут ранили Соню Пашуканис, «Кнопка» бросилась ей на помощь, и по ходу боя они оказались отделены от основной группы.
Дальше — больше.
Коля Орлов был тяжело ранен разрывной пулей в ногу, а его однофамилицу Таню Орлову убили сразу, она не мучилась. «Орленка» Маша Гусева тащила на себе, но в какой-то момент он оттолкнул ее и велел всем уходить, а он прикроет отход группы. Командир Паша Москаленко согласился с этим решением.
Заплатив четырьмя жизнями, группа вырвалась из засады. «Орленка» живым не взяли — когда его окружили, он подорвал себя и немцев гранатой.
На месте их гибели после войны поставили символическое надгробие — памятник-кенотаф.
Соню Пашуканис и Лиду Новикову записали пропавшими без вести, так как их гибель никто не видел. В конверты с письмами родителям погибших друзей наши диверсанты вложили еще и листок со стихами, написанными Антониной Могилевской-Горьковой.
Неизбывна матери боль
И не властно время над ней.
Перед ними мы в вечном долгу
За «без вести» пропавших детей.
Не без вести пропали они,
А страну заслонили собой,
Даже имя своё не назвав,
С ходу бросились в смертный бой.
Сколько их, патриотов страны,
Грудью вставших её защищать,
Жизни отдали под Москвой,
Чтоб не смог её враг топтать!
Только после войны в немецких архивах было найдено донесение следующего содержания (перевод с немецкого): «05.11.1942 г. Усиленная разведывательная группа 707-й пехотной дивизии расстреляла в бою у Домашово (30 км северо-западнее Брянска) пятерых представителей противника, из них трех женщин, одетых в красноармейскую форму». Так была подтверждена гибель всех троих девушек.
Позже обветшавший памятник заменили, оставив прежний текст про "комсомольцев-добровольцев". Сейчас он выглядит вот так:
А вот теперь возвращаемся к письму в газету «студентки-орденоносца» Марии Гусевой.
«…Я вернулась в Москву зимой 1943 года. Первое время меня удивлял шум города, а вспышки над трамвайными проводами казались мне разрывами снарядов.
До войны я иногда думала, что нужно перейти в другой институт. Слишком часто говорили, что сталь — не дело для женщин, да и, признаться, математика и черчение трудно мне давались. Но, когда я подошла к знакомому зданию на Большой Калужской, к институту, о котором мечтала и думала в суровые партизанские будни все два года, я поняла, что никуда не смогу уйти, потому что институт, действительно, стал моим вторым домом.
Никогда в жизни не забуду этого чудесного дня: встречи с товарищами, с профессорами, с старыми аудиториями, гордость за дни, проведенные там, в отряде, за свою молодость — пусть трудную, но честную, за то, что в войне я нашла свое место. Студенты окружили меня, трогали орден, расспрашивали о ранении, о боях, и я чувствовала — может быть, это и не идет партизанке, — что сейчас заплачу от счастья. Я не умею объяснить это чувство, но каждый, кто возвращался с войны на родной завод, в школу, институт, поймет меня. Я сказала товарищам, что командование послало меня продолжать учебу.
Так я начала учиться. Снова лекции, конспекты, комсомольские собрания и студенческие вечера. Но читать газеты на лекциях по электротехнике, говорить «скучно» о технологии металлов я уже не могла. Передо мной вставали мертвые лица моих товарищей — студентов-партизан.
Я снова вспоминала строки писем из отряда: «Муся со звездочкой (так меня прозвали, когда я получила орден Красной Звезды), как ты учишься? Узнай, не вышла ли органическая химия Павлова. Напиши нам». И понимала, что слова, которые сказали мне в партизанском отряде: «Учитесь! Родине нужны образованные люди — врачи, инженеры, литераторы. Родина знает, что сейчас тяжело учиться, по это нужно!», — это были слова страны всем студентам.
У нас в институте много студентов, которые воевали или работали в первые месяцы войны на заводах, и все они сейчас учатся серьезно, понимая, что это их долг перед страной.
Мы спрашивали часто в комитете комсомола у неуспевающих студентов: «Почему плохо учишься?», и они говорили: «Потому что очень трудно!» А я думаю, что мы не имеем права говорить сейчас о трудностях. Я вспоминаю наши бои, наших ребят — простых, мужественных, умеющих умирать без стона, и уверяю вас, товарищи-студенты, что нам все же гораздо легче учиться в светлых аудиториях, чем всем, кто воюет сейчас далеко от Москвы за наше счастье.
Будем же хорошо учиться, чтобы, когда вернутся с войны наши товарищи, каждый из нас мог посмотреть прямо в их усталые солдатские лица».
И вновь у «Муси со звездочкой» слова не расходятся с делом. В те годы в институтской газете обязательно писали об итогах сессии. Процитирую один абзац из заметки «Итоги сессии по металлургическому факультету» в газете «Сталь» № 27 за 1945 год:
«Инвалиды Отечественной войны заняли первое место по сравнению с другими группами студентов факультета. Из них полностью сдали все экзамены 69 процентов. Инвалиды Отечественной войны — отличники тт. Конюшкова, Яковлева, Чижова, Гусева, Михайлова, В. Исаева, Киста, Харитонова — удержали звание отличника на протяжении всего года по результатам и зимней, и весенней сессий».
Это просто люди такие были. Очень особенные люди, очень особенно относившиеся к своим словам и делам.
Кстати, спорт студентка Мария Гусева не бросила и по-прежнему отстаивала честь Института стали на различных соревнованиях. Последнее упоминание студентки Гусевой в газете «Сталь» — это фотография. Спортивным репортажем начали, им же и закончили.
«Погодите! — скажете вы. — Какие соревнования? А как же ранение?»
Ну, если честно, то, скорее всего, не было никакого ранения. Почти наверняка это было придумано, чтобы легендировать возвращение Муси из армии.
Дело в том, что в конце декабря 1942 года всех девушек-диверсанток вывезли на самолетах У-2 из Брянщины на большую землю. И здесь им сказали примерно следующее: «Дорогие девушки! Родина очень благодарна вам за все, что вы для нее сделали, что вы пришли ее спасать в самое отчаянное время. Но теперь ситуация изменилась, все уже не так плохо, и положение дел фактически выправилось в правильную сторону. В вашей помощи уже нет настоятельной необходимости. Поэтому все желающие сотрудницы в/ч 9903 могут демобилизоваться.
Всё, девоньки. Сдавайте оружие, снимайте сапоги и гимнастерки, и езжайте домой, к маме. Возвращайтесь в ваши бухгалтерии, лаборатории и аудитории, там теперь ваш фронт. А мы здесь дальше уже сами».
Демобилизовались, кстати, не все. Аня Лаптева, например, осталась в армии. Куда ей возвращаться? Идти обратно в школу, в 10-й класс? Сидеть за партой с детьми — после этих вот двух лет?
Но большинство диверсанток, конечно же, вернулись к мирной жизни — у войны все-таки действительно совсем не женское лицо, а век диверсанта недолог вне зависимости от опыта и осторожности. Пуля — она не разбирает послужных списков.
А погибшие в ноябре девчонки, получается, всего месяц не дожили.
И да — все вышесказанное касалось только девчонок. Парни воевали до Победы.
Вообще, конечно, слова про «массовый героизм» абсолютно верные, но до чего же иногда обидно… Где-нибудь в Америке из этих девчонок сделали бы национальных героинь, сняли про них десятки сериалов и кинофильмов, они бы были популярнее «Битлз». А у нас героизм был настолько массовым, что подвиги в определенной степени стали обыденностью. Ведь в те же диверсанты пришли записываться три тысячи юношей и девчонок. Сами пришли, добровольно. Две тысячи прошли отбор. Если о каждом писать очерк — жизни не хватит.