Внезапно перед нами выросла стена тумана, принесённого резким холодным ветром, густого, словно молоко. Из него проступили силуэты — люди в рваной военной форме, с пустыми бельмастыми глазами. Солдаты вермахта. Те, кого мы все когда-то отправили прямиком в ад. Но сейчас они восстали из мёртвых по какой-то неведомой мне причине…
Один из призраков шагнул вперёд — и я узнал его. Тот солдат, в Тарасовке, первым склеивший ласты от моего заклинания «кровавой дрисни». Его синие раздутые губы на поеденном разложением лице с трудом шевельнулись:
— Ты следующий…
— Не останавливаться! — жёстко распорядился я. — Именно об этом и предупреждал Вольга Богданович. Они не смогут ступить на тропу!
— И не смотрите им в глаза! — предупредил отец Евлампий, крепче сжимая крест. — Это неупокоенные души — они могут утянуть вас за собой!
Где-то в глубине чащи что-то громко завыло, словно какая-то огромная тварь мучилась в приступе ненасытного голода. Земля под ногами дрогнула, будто что-то огромное потянулось к нам из адовых глубин. Ветер донёс запах прелой листвы, железа и крови.
— Прибавить шаг! — рявкнул я, подавая пример. Мы бросились вперёд, пока неупокоенные мертвецы, так и не сумевшие ступить на тропу, пытались ухватить нас своими судорожно скрюченными руками за одежду.
Фашисты-призраки продолжали скользить за нами по краю тропы, их обветшалые сапоги не оставляли следов на земле, а пустые глазницы следили за каждым нашим движением. Холодный ветер свистел между их рядов, шелестя потрёпанными и окровавленными обрывками мундиров.
— Они держатся только на границе тропы! — крикнул Ваня, едва не споткнувшись о вылезший из земли корень. — Но если мы замедлимся, они смогут до нас дотянуться!
Его слова прервал новый звук — громкий хруст веток где-то справа. Из-за деревьев выползли еще фигуры, но уже не люди. Существа с неестественно вытянутыми конечностями, с кожей, покрытой серой плесенью, словно слизью болотной трясины. Их рты были слишком широкими и полными мелких острых зубов.
— Лесные шишиги! — с ненавистью прошептал отец Евлампий, осеняя себя крестом. Инквизитор знал толк во всевозможной нечисти, с которой ему уже приходилось сталкиваться. — Они чуют наш страх!
Один из уродцев резко метнулся к тропе, но едва коснулся ее края, как зашипел и отпрянул, словно обжегшись. На его лапе остался дымящийся след.
— Тропа сдержит их… но не уверен, что это надолго, — сказал я, чувствуя, как холодный пот заливает моё лицо.
— А может, пусть батюшка по ним своей Благодатью пройдётся? — неожиданно предложил Черномор.
— Не вздумай! — резко среагировал я. — Если тропа «свернётся», нас прямиков в их лапы выбросит!
Внезапно земля заколебалась сильнее, разверзнув перед нами большую трещину, бегущую вдоль самой границы тропы. Нас обдало смрадом гниения, а потом из неё вылезли костлявые руки, обвитые колючей лозой.
— Бежим! — проревел я, пропуская вперед священника и карлу — в беге они у нас самое слабое звено.
Мы рванули вперед, спотыкаясь, но не останавливаясь. Воздух вокруг сгустился, сердце колотилось в груди с такой силой, что казалось, вот-вот разорвёт рёбра. Мы бежали, не оглядываясь, но топот бегущих тварей преследовал нас — то сливаясь с шорохом листьев под ногами, то нарастая.
Тропа внезапно повернула влево, и перед нами открылся узкий мост, перекинутый через глубокий овраг. Деревянные доски, потрескавшиеся от времени, скрипели под ногами, а внизу, в темноте, что-то шевелилось — что-то большое, покрытое чешуёй, с желтоватыми, мерцающими, как болотные огни, глазами.
— Не смотрите вниз! — громыхнул бегущий впереди инквизитор. — Это…
Я не успел расслышать, кого он назвал, да и запоздало предупреждение. Мой взгляд скользнул вниз, и я увидел очередных чудовищ, словно порожденных какой-то больной фантазией. Гибкие, словно змеи, твари ползли вверх по стенам оврага, цепляясь когтями за корни деревьев. Их рты, неестественно широкие, растянулись в предвкушении добычи, а в глазах плясали отражения огней, которых не было.
— Бегите! — продолжал реветь батюшка, добавляя нам прыти.
Последние метры моста мы преодолели в прыжке, едва не падая друг на друга. За спиной раздался треск — одна из досок рухнула в пропасть, и тотчас же оттуда донёсся жуткий, влажный хруст, будто что-то огромное пережёвывало-перемололо её словно гигантская мясорубка.
Но у нас не было времени думать об этом. Тропа сузилась до такой степени, что приходилось идти гуськом, едва прижимаясь к стволам деревьев. Воздух стал густым, как сироп, и каждый вдох обжигал лёгкие. Я повернулся — позади уже не было ни тумана, ни призраков, ни шишиг, ни рук, ни чудовищ из-под моста. Да и сам мост словно корова языком слизала.
— Что это чёртова хрень? — неожиданно воскликнул Иван, резко замахав руками, словно пытаясь что-то с себя сбросить.
Я понял, что он имел в виду, только когда сам почувствовал — липкая «паутина», невидимая обычному глазу, но хорошо ощутимая кожей. Она оседала на лицо, руки, запутывалась в волосах, прилипая к коже так, что не отодрать.
— Похоже… это паутина дзёро-гумо[3]… — хрипло произнёс отец Евлампий, тяжело дыша. — Если мы… в нее вляпаемся — нам конец…
[1] Советско-китайский военный конфликт (1929): при царской России КВЖД был важным стратегическим объектом Дальнего Востока, упрощал развитие диких территорий и был в совместном управлении Китая и России. В 1929 году китайцы решили, что самое время у ослабленного СССР железную дорогу и прилегающие территории отобрать. Однако превосходящая в 5 раз по численности группировка китайцев была разгромлена под Харбином и в Маньчжурии.
[2] Гренада. Стихи- М. Светлов, музыка — В. Берковский https://www.youtube.com/watch?v=yA2KCuc1EHE
[3] Кумо (яп.) — паук-оборотень в японской и китайской мифологии. Кумо становится пауком, прожив более 400 лет. Для пауков-оборотней в сугубо женском варианте есть специальное имя дзёро-гумо.
Глава 4
— Если мы… в неё вляпаемся — нам конец… — произнёс священник.
Но, как обычно, запоздал с предупреждением — мы уже в неё вляпались! Но винить его тоже было не в чем — он (да и все остальные тоже) не видел этой паутины. А я её смог рассмотреть, только переключившись на магическое зрение. Каждый из нас уже умудрился намотать на себя достаточно этой липкой магической дряни, плотно перегородившей нашу тропу на манер паучьих сетей. И мы основательно в них завязли.
— Да что это за тварь такая — дзёро-гумо? — прошипел коротышка, пытаясь выжечь эту паутину магическим огнем. Но у него ничего не выходило — огонь не вспыхивал, словно энергия конструкта не успевала воплотиться в заклинании, а улетала чёрте куда.
— У нас эти дьявольские отродия практически не водятся, — устав биться в паучьих сетях, ответил батюшка, тяжело дыша. — А вот в Японии утверждают, что, если паук проживёт четыре столетия, он обретает разум, а вместе с ним — власть менять облик. Так рождается «кумо» — существо, в котором сплетаются человеческая хитрость и безжалостность хищника…
Пока Ваня и Черномор продолжали сражаться с невидимой им сетью, инквизитор поведал следующее:
— Днём они могут быть прекрасны: томные женщины с мраморной кожей и взглядом, в котором таится холодная луна. Их пальцы нежны, как шёлк, но когти — острее ножа. Они шепчут сладкие слова, маня в чащу, где уже соткана паутина. Но ночью… ночью они сбрасывают маску. Тела их вытягиваются, превращаясь в чудовищных пауков — чёрных, словно сама тьма, с глазами, горящими, как угли. Их лапы оставляют на камнях царапины, а изо рта стекает яд, растворяющий плоть…
— Тля! Ну, почему именно сейчас-то? — неизвестно кому решил «пожаловаться» Чумаков, а отец Евлампий меж тем продолжил:
— Тех же, кто предпочитает облик совсем уж юных дев, японцы называют «дзёро-гумо». Они носят тёмные кимоно расшитые золотыми паутинками, и улыбаются так, что сердце замирает. Даже их красота — медленный яд. Именно их липкие сети абсолютно невидимы, и их не берет никакая магия. Поэтому они так любят пробавляться всевозможными колдунами и ведьмами. От этого их сила неимоверно возрастает. Они редки. Но, если однажды в сумерках вы встретите девушку с глазами, в которых мерцает алый огонь — бегите. Потому что пауки никогда не отпускают свою добычу.
— Постой, а твоя Благодать? — спросил Иван. — Тоже мимо? Ведь в Японии, вроде бы, вера «не наша»… Не православная…
— А какая разница? — пожал плечами инквизитор. — Творец для всех един, хоть они, японцы, и не хотят этого признавать[1]…
«Прекрасной» хозяйки всего этого «богатства» поблизости не было, и у нас еще оставался шанс выбраться из всего этого дерьма без особого ущерба. Я мгновенно запустил свою поисковую сеть, чтобы определить, насколько далеко отсюда находится тварь, поймавшая нас в свои сети.
Ответ пришёл почти сразу — «паучиха» была близко. Слишком близко. Моя магическая сеть зафиксировала её присутствие где-то в кронах деревьев, прямо над нами. Только сейчас я осознал, что воздух не просто густой — он напряжённый, словно перед грозой, и едва не искрит от разлитой в нем силы.
И в этой тишине, прерываемой лишь тяжёлым дыханием отца Евлампия, раздался звонкий щелчок, словно переломилась сухая ветка. Он был тонкий, едва уловимый, но от этого ещё более жуткий.
— Она здесь, — прошептал я, резко поднимая голову.
Ветви над нами дрогнули, будто от внезапного порыва ветра, которого не было. Что-то огромное и тёмное мелькнуло между листьями — слишком быстро, чтобы разглядеть. Но я почувствовал на себе (да и на всех нас) её взгляд — голодный и острый, будто её зубы уже попробовали на прочность мою кожу. Мышцы шеи напряглись до спазма, когда я вглядывался в темноту, задрав голову.
— Ваня, не двигайся! — резко крикнул я, но было уже поздно.
Иван резко дёрнулся, мускулы его спины и плеч напряглись, как тетива лука, всё ещё пытаясь сорвать с себя невидимые нити. Кожа на его руках покраснела, а на лбу выступили мелкие капли пота.