Глава 4
Думаете, я сразу вернул себе свое настоящее «лицо»? Лицо Романа Перовского, разумеется, ведь Виктора Чумакова больше не существовало! Хотя, если хорошенько постараться, возможно, я и сумею со временем вернуть свой «старый» — настоящий облик. Вот только вопрос: а надо ли это делать? По моему скромному разумению — нет.
Конечно, я долгое время был к нему привязан, как сказал бы ослик Иа. Но большого сожаления по утрате своего внешнего вида уже не испытываю. А после того, как мне довелось побывать в разных личинах (даже в одной юной девушке, жаль «распробовать» её, как следует, не удалось), я уже стал смотреть на физическое содержание совершенно другими глазами.
Да и часть памяти Чумы (не меня, а который первый всадник), нимало помогла в осознании бренности нашей физической оболочки. Ведь недаром он меняет тела, в которых возрождается с завидной периодичностью. Есть здесь какая-то тайна, или скрытый смысл — не знаю. Но ведь отчего-то всё происходит именно так, а не иначе.
И думается мне, что умирая в своём времени, я встретил бабку-колдунью Акулину не просто так… Нет, не случайно! Вообще все якобы случайности, происходящие вокруг меня — нифига не случайны. Хотя на первый взгляд, всё вроде бы и так… А вот если остановиться, и задуматься — уже всё и не так… Это, уже как Леня Агутин пел в своё время: всё так и не так…
Но тот, кто ведет меня (а присутствуют и такие подозрения — уж слишком резво я набираю ведьмачьи чины) уже по этой жизни, не дает не то что остановиться, а хотя бы немножко дух перевести. Гонит и гонит! Где уж тут задуматься о «бренности бытия», тут бы элементарно выжить! Чем я и занимаюсь по сей день. И скажу без ложной скромности — у меня это получается!
Надеюсь, что хоть в СССР мне удастся провести в блаженном ничегонеделании хотя бы один денек. Привести в порядок не только мысли, но и душевное равновесие. Оно у меня хорошее, это душевное равновесие, но почему-то хромает[1]. Но духом я не падаю, несмотря на все эти душевные терзания. Просто некогда, да и не ко времени. Вот помогу нашим отцам и дедам фрица победить — вот тогда и буду рефлексией, самокопанием и самоедством заниматься. А пока даже слова такие нужно забыть!
Одним словом, после тщедушной фигуры со впалой грудью оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца, я нацепил на себя крепкую и подтянутую шкурку майора фон Удо фон Штаде.
— Гутен таг, герр гауптманн госьюдартсвенной безъёпастности, — подмигнув Шарманазашвили, произнёс я хорошо поставленным аристократическим голосом Удо. — Ви всё видеть собственный глаза, — специально коверкая слова, откровенно потешался я над выпавшим в осадок Владимиром Харитоновичем.
Следом за практически идеальной фигурой женской мечты я неторопливо перекинулся в коренастую фигуру водителя мотоцикла — Хайни Богера, этакого немецкого бюргера с намечающимся пивным брюшком. И эта очередная смена тела вызвала у капитана госбезопасности откровенное непонимание сути процесса.
Он стремительно приблизился ко мне, обежал по кругу и даже потрогал рукой волосатое плечо коренастого фрица, в образе которого я предстал перед начальником школы.
— Ну, что, товарищ капитан государственной безопасности, — не без некоторой усмешки произнес я, уже не коверкая великий и могучий. — Вложили персты в раны, Фома неверующий[2]?
— Как вы это делаете? — пораженно прошептал Владимир Харитонович. — Ведь это тело — оно как настоящее…
— Как и предыдущие, — поправил я начальника школы. — Причем, эти тела не только выглядят, как настоящие — они таковыми и являются на самом деле!
— Но это же… — Капитан госбезопасности даже задохнулся, едва представил себе открывающиеся перспективы разведдеятельности.
И эту мысль в его голове я прочитал довольно отчетливо, словно он произнес её вслух. Да я даже на цвет его ауры внимания не обратил, поскольку всё его мысли лежали передо мной как на ладони. Как говорил ещё один мультипликационный персонаж: ура, заработало[3]!!! Только один вопрос, а надолго ли? Хотелось бы навсегда. Но выяснить это можно будет лишь практическим путём.
— Это же идеальная маскировка! — возбужденно воскликнул начальник школы. — И не надо никаких париков, грима, накладных бород и усов… Что нужно сделать, что освоить это искусство, товарищ Чума?
— А вот этого он вам сказать не может, Владимир Николаевич! — вмешался в нашу беседу дед. — Это — совершенно секретные разработки!
— Теперь я понимаю… — задумчиво произнёс Шарманазашвили.
— Нет, Владимир Харитонович, вы совсем ничего не понимаете, — усмехнувшись, произнёс я, возвращая себя в исходное состояние — в ставшее уже привычным тело Романа Перовского.
Как же я по нему соскучился — словно после долгой отлучки в родимый дом вернулся. А пребывание в телах фашистких утырков вызывало у меня стойкое отвращение, словно в контейнере с дерьмом продолжительное время сидеть пришлось. И ощущение такое, что после этого надо собственное тело, мозги, а особенно душу с хлоркой отпаривать и запах нацистской заразы отбить.
Неожиданно для себя, я все мысли капитана госбезопасности читал сейчас словно открытую книгу. У меня появилось стойкое убеждение, что это происходит лишь потому, что начальник школы чересчур разволновался и утратил контроль над чувствами. Вот все его помыслы едва ли не на лбу жирными буквами оказались написаны.
Думается мне, если бы он пребывал «в режиме диверсанта», да еще и на вражеской территории, хренушки чего бы мне удалось прочитать. Но радует одно — мой ментальный талант постепенно прогрессирует. Надо бы еще попробовать заняться внушением. А вдруг сработает? Грех такие возможности не учитывать.
Манипулирование людьми, особенно врагами — может оказаться отличным подспорьем в моей диверсионной деятельности, которую я был намерен продолжать до самого Дня Победы. А что этот день настанет, у меня не было ни капли сомнений. Просто хотелось, чтобы наступил он как можно раньше, чем в моей реальности. Сохранив сотни тысяч, а то и миллионы человеческих жизней. За это я готов наизнанку вывернуться и пахать, как проклятый!
Хотел по привычке добавить «и ни щадя живота своего», но быстро остановился — если я погибну, то никакой пользы принести уже не смогу. Поэтому оберегать я себя должен и даже обязан! Даже уничтожение одной танковой дивизии пусть и не столь существенно, как хотелось, но непременно облегчило судьбу защитников Кавказского направления, откуда это подразделение было отозвано.
А мне бы сейчас только со своими духовными каналами разобраться. Заставить их полноценно заработать, как раньше, и можно снова в бой. Пока же я мало на что способен. По крайней мере, уничтожать фашистских утырков в таком «промышленном масштабе», как до этого, я уже не в состоянии.
Да и посылать братишку — тоже не айс, хоть мы с ним и основательно опустошили резервы. Лихорук, по-моему, вообще в ноль вышел. Однако, неотвратимость переполнения энергетического хранилища при интенсивном истреблении врага никуда не делась.
Зато теперь образовалась хоть какая-то степень свободы в использовании дара, да и злыдню можно от щедрот сквозь магическую связь перегнать, чтобы он на голодном пайке не сидел. А мне нужно как следует заняться прокачкой и продувкой меридианов, чтобы прийти в норму.
Ну, и Глашу с Акулиной надо как-то из вражеского тыла вытаскивать. Если у меня здесь всё получится, как я себе уже потихоньку планировать начал, то они мне здесь обязательно понадобятся. Вместе мы семья! Мы сила, которую никаким фрицам не перемочь! А вот мы их — обязательно, в едином порыве со всем советским народом!
А от встречи с товарищем Сталиным, как я чувствую, мне уже не отвертеться. Слишком ставки высоки… Такие, что без участия самого Иосифа Виссарионовича не разрулить. Ведь фрицы тоже на месте стоять не будут — по любому задействуют своего упыря в военных действиях. А нам и противопоставить ему совершенно нечего.
Поэтому мне срочно надо приводить себя в форму, иначе — случится большая беда! Ведь сценарий войны из-за моего вмешательства уже пошел не совсем так, как было в оригинальной истории. Пусть, в малом и незначительно, но чем дальше, тем больше будут разбегаться эти две наши ветви реальности.
И я прямо задницей чувствовал эти нарастающие изменения, ведь мои «приобретенные» здесь воспоминания время от времени покрывались непроницаемой пеленой, либо дымкой. Этаким «туманом войны[4]», как в компьютерных играх. Особенно эти сведения касались моих воспоминаний об истории этого мира.
В этих дубль-воспоминаниях, касающихся изменённой реальности, я практически не мог вспомнить ни одной даты, которую на зубок помнил в своих реальных воспоминаниях. А это означало, что существовала большая вероятность изменения этих дат. Однако я помнил, как в случае со смертью деда мои приобретенные воспоминания вообще исчезли… Но едва вмешалась магия…
В общем, всё зыбко и ненадежно. Так что я, пожалуй, лучше воздержусь от пророчеств, которые, возможно, так и не сбудутся. Ну, либо дождусь того момента, когда во мне прорастёт настоящий талант ясновидящего. Но в этом я глубоко сомневаюсь, очень редкий дар. Вон, Бомбадил почти за двести лет жизни ни одного провидца не встречал. Только шарлатанов.
Возвращая свое тело, деактивировав печать двойника, меня посетила шальная хулиганская мысль: как бы реагировал горячий горец Шарманазашвили, если бы я сейчас в Акулинку перекинулся? Он бы тогда реально бы охренел, как собственно и дедуля с профессором Трефиловым. А вот Бомбадила такими фокусами не пронять — он за свою долгую жизнь и не такого насмотрелся.
Но, мысль промелькнула, а претворять её в жизнь я не стал. Я ведь, так сказать, сейчас «в неглиже», даже больше — с абсолютно голым торсом! Переколотятся кобеляки на голые крепкие и такие манящие девичьи сиськи смотреть! Вот так, наверное, сказала бы моя Глаша. Не, не так, покрепче бы оборотец завернула, этажа в три-четыре — она у меня такая. Черт, как же я по ней соскучился, хотя с нашего расставания всего-то несколько дней прошло.