благодеяния.
Хотя вскоре после 1800 года копьенос как будто навсегда исчез из поля зрения человека, он еще не был вымершим видом. Оставалась одна, малоизвестная колония. Эта оставшаяся колония, насчитывавшая, пожалуй, не более сотни особей, сумела избежать заклания на «более высокие цели». Она выжила прежде всего благодаря изолированности ее от внешнего мира: колония случайно обосновалась на скалистом островке, названном Эльдей, — крайнем в цепи вулканических островов в Атлантике, протянувшейся на юго-запад от исландского мыса Рейкьянес. Скала, окруженная со всех сторон морем и непрерывно разрушаемая штормами и прибоем, служила ненадежным убежищем столь небольшому количеству гейрфугелей, что даже местные жители больше не считали их достойным внимания объектом для своих грабительских набегов.
Как бы там ни было, ни одно место в мире не могло укрыться от внимания истинно преданных своему делу коллекционеров, и слух об этой последней, забытой богом колонии каким-то образом дошел до чутких ушей европейцев. Примерно в 1830 году купцы-экспортеры в Рейкьявике стали получать письма с просьбой о поставке гейрфугелей и их яиц и обещанием щедро расплатиться за любое поставленное количество. Нашелся по крайней мере один торговец, который быстро ухватился за эту счастливую возможность. Звали его Сиемсон, да будет памятно это имя.
Сиемсон сговорился с рыбаками из поселков Стадур и Хафнир, расположенных на конце полуострова Рейкьянес, после чего каждую весну, если позволяла погода, местные рыбаки совершали набеги на Эльдей. К 1843 году через руки Сиемсона прошло от пятидесяти до семидесяти пяти гейрфугелей и неустановленное количество их яиц, осевших в ревниво оберегаемых сокровищницах коллекционеров по всей Западной Европе.
Там они и хранились в тиши кабинетов, пока времена не изменились и часть владельцев не были вынуждены распродать свои коллекции природного антиквариата. Четвертого марта 1971 года директор Исландского музея естественной истории присутствовал на знаменитом лондонском аукционе Сотби, где он предложил и заплатил 33 000 долларов за чучело гейрфугеля, убитого предположительно на острове Эльдей. Деньги были собраны по публичной подписке, причем д-тектор, по его словам, мог бы собрать вдвое больше этой суммы, настолько велико было желание исландцев вернуть своей островной республике этот запыленный образец утраченного наследия.
Другие специалисты из стран, также причастных к истреблению копьеноса, проявили меньше заинтересованности в восстановлении памяти об этой птице. В 1960-х годах ньюфаундлендский биолог д-р Лесли Так, признанный в мире авторитет по Alcidae (семейство чистиковых, к которому наука относит и копьеноса), предложил человечеству… новую версию вымирания копьеноса. По мнению д-ра Така, бескрылая гагарка уже была реликтовым видом, когда европейцы впервые обнаружили ее у берегов Северной Америки; завершив свой эволюционный цикл, она оказалась буквально в тупике. Ее вырождение в древности зашло так далеко, утверждал он, что еще 3000 лет до нашей эры в Новом Свете оставалась одна-единственная колония на острове Фанк, и к моменту появления там людей она уже переживала последнюю стадию естественной деградации. Чем это не поистине элегантное алиби, позволяющее с легкостью переложить ответственность с преступников на их жертвы?
Другая канадская точка зрения была высказана чиновником федерального Министерства рыболовства и морской среды. Она проливает свет на его сегодняшнее отношение к судьбе остающихся морских, птиц в канадских водах. «Как бы ни велико было их количество, бескрылые гагарки должны были погибнуть. Ясно, что они поглотили тысячи тонн морских организмов, от которых зависит состояние промысловых запасов рыб. Для них не было места в любом хорошо организованном рыбном промысле. Лично я считаю, что мы должны благодарить наших предков за то, что они решили за нас эту проблему».
Время от времени я продолжаю сталкиваться с подобной приверженностью к старомодной теории, оправдывающей истребление «бесполезных» видов животных ради гипотетического блага других, которых мы ценим как товар.
…Раннее утро 3 июня 1844 года выдалось безоблачным и безветренным. Улеглась наконец тяжелая волна, много дней подряд бившая о берег с оглушительным грохотом. Трое рыбаков из Стадура — Кетил Кетилс-сон, Йон Брандссон и Сигурдур Ис-лефссон — спустились к вытащенному на берег беспалубному судну, внимательно вгляделись в небо и море, обменялись несколькими короткими замечаниями и пришли к выводу, что денек вроде подходящий, чтобы попытать счастья на острове Эльдей.
Отсутствие ветра было сомнительным благом: им предстояло грести на тяжелой лодке миль пятнадцать в открытом море, но безветрие вселяло уверенность в то, что по прибытии они смогут без помех высадиться на крутой склон конусообразного острова. Тихая погода стояла все утро, и незадолго до полудня они уже карабкались на изъеденные морем базальтовые скалы. О том, что с ними произошло потом, рассказал через несколько лет с их слов один их друг — исландец:
«Когда они взобрались наверх, они сразу увидели пару гейрфугелей, сидящих в окружении многих других морских птиц, и тотчас же бросились в погоню за ними. Гейрфугели не выказали ни малейшего желания сопротивляться, но засеменили прочь по высокой скале, вытянувшись во весь рост и расправив маленькие крылышки. Обе птицы двигались короткими шажками со скоростью пешехода, не издавая никаких тревожных криков. Йон, растопырив руки, прижал одну из них к скале и быстро ее связал. Сигурдур и Кетил погнались за второй и поймали ее у самого края скалы. Затем Кетил вернулся к пологому уступу, откуда птицы начали свое отступление, и увидел яйцо, лежащее на глыбе застывшей лавы. Он знал, что это было яйцо гейрфугеля, поднял его, но тут же бросил, увидев, что оно разбито. Происшествие заняло гораздо меньше времени, чем этот рассказ о нем».
Разбитое яйцо на голой скале. Точка, обозначившая конец.
Глава 2Морская дичь
Массовое истребление морских птиц не ограничилось, разумеется, одним копьеносом. Этот несчастный просто до конца испил горькую чашу своих страданий. Многие другие виды пострадали не меньше копьеноса, но избежали полного уничтожения благодаря своей первоначально астрономической численности, широкому распространению и способности к размножению в отдаленных или же недоступных местах. Настоящая глава коротко повествует об истории преследования этих океанических птиц современным человеком в зоне северо-восточного побережья Северной Америки.
Европейские рыбаки стали пользоваться мясом морских птиц в качестве наживки сразу же после того, как начали ловить рыбу в водах Нового Света. Уитборн писал в 1500-х годах:
«Морские птицы не только кормят тех, кто продает их [на Ньюфаундленд], но и способствуют развитию рыбного промысла, поскольку их здесь так много, что рыбаки наживляют на крючок по четверти тушки морской птицы; некоторые суда из года в год используют такую приманку во время промысловых рейсов».
Добывать наживку было довольно просто.
Николя Дени, участник нападения на гнездовья острова Самбро, что неподалеку от Галифакса, обнаружил «такое множество всяческих видов [морских птиц], что вместе с командой мы, вооружившись дубинками, убили их столько… что не смогли унести всех с собой. При этом много уцелевших птиц поднялись в воздух, образовав плотную тучу, сквозь которую с трудом пробивались солнечные лучи».
Натиск на птичьи колонии в погоне за наживкой неумолимо нарастал. В 1580 году в прибрежной судоходной зоне Северо-Восточной Атлантики вели промысел уже более 300 европейских судов, а к 1700 году их стало вчетверо больше. В 1784 году в регионе промышляли 540 судов, ловивших рыбу только в открытом море, причем большинство их, по крайней мере часть промыслового сезона, обходилось наживкой из птичьего мяса. К 1830 году еще одна флотилия в несколько сот шхун из Новой Англии ловила рыбу у побережья Лабрадора и залива Св. Лаврентия, широко используя такую наживку.
Наряду с развитием морского рыбного промысла росло число частных владельцев лодок — плантаторов и рыбаков-любителей, ловивших рыбу в бесчисленных небольших бухтах и гаванях; они также регулярно пользовались птичьим мясом как наживкой. Подобная практика продолжается и в наши дни, особенно на Ньюфаундленде и Лабрадоре.
Д-р Артур Бент, посетивший острова Бэрд-Рокс архипелага Магдален в 1904 году, обнаружил, что на них постоянно совершают налеты охочие до наживки рыбаки, которые с помощью лестниц и веревок взбираются на скалы и за какой-нибудь час убивают до пятисот олушей{2}. По словам Бента, сорок рыболовных судов снабжались птицей с островов Бэрд-Рокс. С олушей «варварски сдирали кожу, а мясо рубили на крупные куски». Другим «методом» (применявшимся уже в нашем столетии на Кейп-Сент-Мэри, где колония олушей защищена от вторжений неприступными отвесными скалами) было оставлять на плаву поблизости от птичьих колоний притопленные доски или бревна с привязанной к ним селедкой. Олуши, пикируя с высоты, не успевали замечать обмана и десятками ломали себе шею. Множество олушей, кайр, гагарок и других прирожденных ныряльщиков попадались в мелкоячейные сети и тонули.
На наживку использовались даже бакланы. Если раньше колонии бакланов встречались по всему побережью вплоть до южного штата Джорджия, то к 1922 году их осталось так мало, что одно время большого баклана считали «обреченной на вымирание птицей в Северной Америке».
До конца XIX века успех промысла трески американскими и канадскими судами, обычно совершавшими дальние рейсы к банкам открытого моря, зависел от наличия на борту наживки из мяса взрослых океанических птиц, главным образом таких созданий, как грациозные буревестники{3} и глупыши. Птицу добывали с плоскодонок с помощью линя длиной в пять-шесть саженей