Эх, обижался Антошка на жизнь. И на мать обижался, за то, что родила его – будучи сама бедной и незамужней.
Чему может научить его мать, если сама жить не научилась?
И ненавидел Антон эти мамины поучения-нравоучения.
Будь таким – не будь таким, делай так, не делай так…
В пятом, в шестом классах, Антон еще не мог сформулировать того, что он потом оформил в рамочную сентенцию, когда уже учился на третьем курсе университета и когда стал читать модных и мудреных Фрейда с Юнгом. Но он уже тогда в шестом классе догадывался, что поучая его – сынка своего Антошу, мама программировала его на середнячка по жизни. Потому как сама была на самом низу, так и боялась, что пытаясь прыгнуть слишком высоко, Антоша ее – сломается и вообще никуда не прыгнет. Поэтому и задавала ему свой тренерский настрой на средненькое… Лучше синица в руках, чем журавль в небе…
И вот… Став к двадцати годам ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ закоренелым неудачником, во всем этом по большому счету, Антоша обвинил матушку свою несчастную.
Зачем, дура, таскала меня по театрам-шмятрам?
Чему там меня научили?
Нравственности и высокому духовному героизму?
Ха-ха!
Нужна мне была потом эта нравственность ихняя! Тем более – не им (тут Антон хмыкал – и головой кивая на телевизор – имел ввиду всю развратную свору всех этих актеришек, которые как он был всегда уверен – погрязли в разврате, пьянстве, зависти к друг другу) – эти что ли меня нравственности в театрах учить будут?
Лучше бы мамаша, чем меня по театрам-шмятрам таскать, с мужиком с каким познакомилась, пока я еще маленький был. Лучше бы этот мужик и лупил бы меня, но была бы у нас машина, дача, квартира… И уверенность, что и у меня будет старт…
Ускорение.
А ее Антон и любил, и ненавидел. И презирал, и жалел. Иногда ненависти и презрения к матери было больше, чем жалости и любви. В такие минуты он и имя свое ненавидел – имя, которое дала ему она – эта жалкая, ничего в жизни не добившаяся бедная питерская инженерка. Толстое какое-то имя неуклюжее, неспортивное, не боевое. Антон… Звучит как батон за тринадцать копеек.
У нормальных ребят с нормальными именами – кого родители назвали Сашкой, Сережкой, Володькой – у тех и квартиры большие, и дачи с машинами и отцы… И главное – отцы в доме были. Отцы с положением, с уважением… и с деньгами.
А у его матери – ни мужа, который соответственно был бы Антону отцом, ни квартиры отдельной – и чего уж там говорить о машине! Какая уж тут машина? А машина значила многое…
Любимицей Виктора была гоночная черная "девятка". Злые языки утверждали, что машинка – единственная настоящая любовь Витьки, что он полирует ей бока специальной бархатной тряпочкой и протирает ветровое стекло одеколоном, а девушек в пылу страсти называет "автомобильчиками", а их груди – бамперами…
Много чего еще утверждали изощрявшиеся в остроумии однокурсники в отсутствие Вити. При нем эти шутки как-то утихали: все знали, что к машине Виктор действительно относится страшно серьезно. Он резко пресек возникавшие поначалу просьбы однокурсниц свезти шкаф, родителей или любимую собаку на дачу, а приятелей – одолжить "девятку" "буквально на один вечер", чтобы покатать девушку.
Довольно быстро все поняли, для этого веселого, компанейского парня машина – не показная роскошь и не средство передвижения, а что-то гораздо большее.
Однокурсники знали, что Витя почти профессионально занимается автогонками. Лихой отблеск рискованного увлечения придавал ему дополнительный шарм, и девушки с восхищением провожали бесшабашного гонщика нежными взглядами. В университете многие занимались спортом, были даже профессионалы, поступившие по разнарядке для спортсменов, почти не появлявшиеся на занятиях, зато отстаивавшие честь факультета на соревнованиях… Отношение к ним было разным: кто-то подсмеивался над невысоким интеллектом боксеров и бегунов, кто-то завидовал ранней славе, поездкам на чемпионаты и званиям мастеров спорта. Но это были, как правило, какие-то простые, обычные виды спорта – бег, гимнастика, плавание, тяжелая атлетика. Витино хобби казалось кадром из кино, увлечением из другого мира, где миллионеры участвуют в парусных регатах на собственных яхтах и приобретают гоночные автомобили. В конце положительный герой разбивается. На трэке в своем "ягуаре" он вылетает за ограждение на скорости двести пятьдесят. Стремительно надвигается стена. Все померкло. Титры, музыка, конец фильма.
Лишь немногие близкие друзья знали, насколько важны для Вити был гонки. Ралли и большой спорт прельщали его не славой и случайными, лихими деньгами. Как-то раз, спьяну, он разговорился и долго описывал Игорю и Антону тот странный мир, возникающий в короткие секунды между стартом и финишем… Между серой полосой асфальта, взвизгивающего под колесами, и серым небом… Между сидением и стеклом автомобиля… Между жизнью и смертью…
В полулюбительском-полупрофессиональном клубе автогонщиков "Фортуна" Виктор проводил почти все свое свободное время. Когда не было гонок, ему как воздух нужны были разговоры о машинах, о знаменитых гонщиках, о последних сенсациях "Формулы-1", и еще раз о машинах… В клубе собирались ребята двух типов: любители – вчерашние подростки-байкеры на мотоциклах, пересевшие в автомобили, – поклонники скорости, ломавшиеся пачками на каждых состязаниях, и профессиональные гонщики, тесно связанные с криминальным миром. Виктор знал, что в угоду делавшим ставки подпольным букмекерам гонщики часто "подгоняли" или "придерживали" машины.
Расклад заезда "серьезным ребятам" был обычно известен с самого начала, и только лопухи-гонщики не знали, что им ничего не светит и мчались вперед, надеясь победить.
Себя Витя не относил ни к тем, ни к другим. Иногда он казался себе таким же восторженным дилетантом; иногда он выступал за деньги, и потом долго судил о гонках с профессиональным цинизмом раллиста, но в душе он знал, что все эти определения ничего не значат. Неважно, знаешь ты результат заезда заранее или нет, но когда машины мчится вперед, а гонщик пытается вписаться в поворот – все становятся равны. Виктор слегка презирал ребят, собиравшихся в клубе, однако его самого тянуло туда как магнитом.
Лишь последнее время он изменил своим привычкам и реже появлялся в клубе "Фортуна".
Знакомым автомобилистам он небрежно отвечал, что приходится много заниматься учебой – пора, мол, и о карьере подумать! На самом деле Витя почти не занимался экономической премудростью, проводя все время в кругу друзей. Только с появлением в их странной компании Риты Виктор стал возить друзей на машине. Даже Игорю и Антону он всегда отказывал под разными предлогами, чаще всего ссылался на желание вечером выпить со всеми, а не сидеть трезвым, как монах. Однажды Игорь попробовал настаивать, расписывал, насколько быстрее они приедут на дачу на колесах, а не на электричке, но Витя с шутливой угрозой в голосе спросил приятелей, готовы ли они, камикадзе чертовы, вылететь на финишную прямую с гонщиком за рулем. Мало, мол, никому не покажется, товарищи смертники! С тех пор приятели поутихли, но Рита, появившись, незаметно утвердила Виктора на роль личного шофера, Игоря – бортмеханика, Антона – прислуги за все, а себя, любимую – командира корабля. И Семин с удовольствием садился за руль по первому требованию девушки. Вот и сейчас, пока Антон засовывал чемодан и сумку в багажник, Виктор небрежно распахнул лакированную дверцу переднего сиденья перед Ритой.
На втором курсе.
Какое унижение тогда испытал Антоша!
Какое унижение!
Он полтора часа караулил Ритку возле выхода из ее бассейна… Она ходила туда два раза на неделе.
И вот он – Антоха – чудак, выдвинулся к ней навстречу со своими идиотскими красными розами… Пол месячной стипендии в одном пучке оранжерейных растений!
А Ритка так пожала плечиком… Ну… Типа ничего, спасибо, мне очень приятно…
А позади, за спиной у Антохи-чудака, вдруг БИП-БИП…
И Ритка так улыбнулась… типа, ну я пошла… И чмокнув Антоху в щеку и тут же заботливо вытерев рукой на его фэйсе помаду, побежала…
Поцокала каблучками. Почокала… Так красиво и трогательно на полусогнутых своих длинных, безумно красивых ножках, стесняемых узкой мини…
А Семин сидел за рулем в своей черной "девятке", подарке папашином, и улыбался.
БИП-БИП!
И неизвестно кому улыбался: Ритке, которая бежала к нему навстречу, или чудаку Антохе, с лицом абсолютного идиота стоявшему на парапете у входа в бассейн СКА на Лесной.
А она ведь знала тогда, что ее ждет Витька. Он обещал на машине за ней приехать.
Это так здорово, когда твой парень на машине! Ритка весь час добросовестно отрабатывала свою воду и на двух последних заплывах показала совсем неплохое время. Ее тренер – седой, с пузиком Арнольд Борисович – всю их с девчонками воду работал почти только с ней. Гонял ее от стенки к стенке как сидорову козу.
– Рита, темп, темп, темп! – орал Арнольд Борисович, смешно семеня вдоль кромки бассейна и едва поспевая за ней, стремительной торпедой в темно-синем купальнике, в очередной, наверное, пятидесятый, раз частыми-частыми взмахами сильных рук и дробной работой длинных ножек, прорезающей пятидесятиметровую гладь голубого бассейна.
– Рита, четче на развороте, плохо оттолкнулась, ноги скользнули. Рита, взмах, взмах, взмах…
Последние три воды были словно пытка. Она уже совсем измучилась, а садист Арнольд все ставил и ставил ее на тумбочку…
– Та-а-ак, Ритуля, та-а-ак, сейчас стометровочку на рекордный результат. Давай, нам всего одну десятую секунды преодолеть, всего одну десятую, поняла?
Арнольд хмыкал: – Покажешь время, я тебя поцелую.
Ой, мамочки! Нужны ей его поцелуи! Ей зачет по физкультуре нужен, а он ее на Всесоюзную универсиаду в Москву собирается посылать, на мастера спорта норму выполнять.
В душ с девчонками зашла уже совершенно пьяная от усталости. Только вода дает такую усталость. Когда бегаешь, даже пусть марафонскую дистанцию, устаешь иначе.