«Книжная лавка» – было написано на угловом, наискосок через площадь, двухэтажном доме. Когда они подошли поближе, увидели и название: «Афина». Изображена была сова.
Три комнаты анфиладой, запахи воска, корешков, книжной пыли. Полки от пола до потолка, застекленные и открытые. Месяца не хватит, чтобы просмотреть все. И продавец – похож на пирата: пегие волосы и лысинка на темени, но – косица до лопаток. Кожаный широкий пояс вместо жилета и короткие морские сапоги усиливают впечатление. И поэтому, наверное, Светлана, понизив голос, задает вопрос:
– И что, у вас таки нет книжек из Старого мира?
Глаза пирата вспыхивают темным огнем.
– Есть, – говорит он негромко. – Но вы знаете их цену?
Им цену, мысленно поправляет его Светлана – и кивает. Ловит тревожный взгляд Сола. Незаметно подмигивает ему.
Книги эти, конечно, не здесь. Надо спуститься на три ступеньки в нишу за прилавком, пройти через низкую дверь – там каморка без окон, горит газ. Стол, стулья, сундуки. Железный шкаф. Да, вот в этом шкафу и хранятся они, пронесенные контрабандой, прошедшие через десятки рук…
Колокольчик наверху.
– Пожалуйста, выбирайте, – ведет рукой хозяин и уходит.
Даже бумага – непохожа… Светлана открывает первую попавшуюся книгу (бумажная глянцевая обложка): «…И восходит солнце» мистера Эрнеста Хемингуэя – и на титульном листе в уголке видит аккуратный черный штемпель: «Библиотека Б.И.Марина, НПб».
И все останавливается вокруг.
– Что? – оборачивается Сол. Светлана не звала его, но он все равно оборачивается. Она молча показывает на штемпель.
Шесть книг из пропавшей библиотеки нашлись среди всех.
За прилавком Сол начал игру.
– О, это же было знаменитое собрание, и все его знали! Когда оно пропало, это же была настоящая паника, вы не слышали? И все сильно обрадовались, когда все нашлось. Но ой как же плохо поступили, что стали такую коллекцию продавать по частям! Это же все равно что взять большой алмаз и распилить его на три дюжины мелких бриллиантиков, я это вам как специалист говорю, и даже не спорьте. Ни о чем не думали те люди, чтоб им так жить, как они поступили! Я уже перекупил больше сотни этих книжек, и вы подумайте, это же смешно: еврей Шульман понимает цену русской культуре и английской культуре, а потомки русских и англичан понимают цену только рыбе, и то не всегда! И вот у вас только полдюжины книжек, нет? А у того, кто их вам поставлял, у него что, их много? Тогда давайте сделаем так: мой помощник, это очень приличный молодой человек, завтра к вам сюда придет и все возьмет и заплатит, и он будет ходить каждый раз, когда вы скажете, а на обратном пути я заеду сам, и мы с вами будем иметь это дело…
В местном отделении внутренней службы имя полковника Вильямса знали очень хорошо. Сола внимательно выслушали, и молодой лейтенант был назначен его «помощником». Выйти на владельца книг было теперь делом недолгого времени. Шифрованная телеграмма Вильямсу была отправлена немедленно…
– Вы говорите: вторжение… – медленно сказал Лев Денисович (пока так: только имя, ни фамилии, ни чина, ни звания, но Байбулатов шепнул Глебу, как бы не замечая его предельной холодности: «Наш самый главный…»). – Итак, они решились… Почему именно сейчас?
– А вы следите за обстановкой в Старом мире? – Алик наклонил голову.
– По мере возможностей, Альберт Юрьевич… – Лев Денисович вынул богатый портсигар, открыл: – Угощайтесь. Да, мы следим и делаем выводы, но ваше мнение для нас исключительно ценно.
– Там дело идет к большой войне. Настолько опустошительной, что встанет вопрос о существовании всего человечества. – Алик взял папиросу и теперь крутил ее в пальцах, будто бы не зная, что с нею делать. – Советское правительство намерено использовать Транквилиум как убежище для себя и определенной части населения. Для избранных… Чтобы пережили войну и потом… впрочем, что будет потом, их не слишком волнует… – он, наконец, нервно закурил. – Извините.
– За что?.. Итак, Альберт Юрьевич, эта часть проблемы понятна. Кстати, об этом же говорят многие иммигранты: называют опасность опустошительной всеобщей войны как главную побудительную причину эмиграции. Скажите, пожалуйста – и не обижайтесь на мой вопрос: вас побудило предать своих соратников – что? Вы хотите сами воспользоваться этим бункером? Избежать гибели в той войне? Или – что?
Глеб еще не видел, чтобы люди бледнели так: белые, как стена, щеки и нос – и багровые пятна на скулах. Алик сидел, все смотрели на него…
– Я отвечу, – сказал, наконец, он. – Я отвечу… Я не убегаю от войны. Но… поймите, сама возможность для одной из сторон избежать ответного удара может подвигнуть ее на то, чтобы войну начать… Я не сомневаюсь: если Андропов получит доступ в Транквилиум, он тут же, не медля…
– Понятно. И вы считаете, что, если не допустить превращения Транквилиума в бомбоубежище, то удастся избежать развязывания войны?
– Да. Существующее равновесие страха нарушено не будет…
– А если вы ошибаетесь и война все равно начнется? Ведь тогда гибель всех тех, кто мог бы выжить, но не выжил – будет на вашей совести…
– Если это так вас заботит, то почему бы вам не объявить прием всех желающих перебраться сюда? И разве вы не понимаете, что само вторжение будет гибельным для Транквилиума? Я имею в виду не только культурный аспект и не только биологический – хотя это все вами недооценивается…
– Вы так считаете?
– Да, я так считаю. Я в этом уверен. Карантинные мероприятия, которые вы проводите – смешны…
– А чем вы занимались, Альберт Юрьевич?
– Я был в группе наблюдателей-аналитиков. Мы собирали и обрабатывали политическую и экономическую информацию.
– Многое ли вам известно об организации, в которой вы работали?
– Н-ну… кое-что известно. Вероятно, вы знаете, что уровень секретности там высочайший?
– Знаем.
– Что вас интересует?
– В первую очередь мы, конечно, хотели бы знать нелегалов, работающих против Палладии. Но это, как я понимаю…
– Этих я не знаю. Другой отдел… – Алик развел руками.
– Бог с ними. Мне интересно еще вот что: сколько человек в вашей организации имеют право принимать решения?
– Все стратегические решения принимает лично Андропов. Тактические и оперативные решения – компетенция начальника отдела Скобликова Василия Васильевича.
– Уже не Скобликова… Такое имя: Чемдалов – вам известно?
– Знаю я его. Неужели он теперь?..
– Да. Как по-вашему: это хорошо или плохо?
– Скорее плохо. Он… как бы сказать… очень быстрый. В шахматы отлично играет блиц-партии. Когда есть время подумать – пасует. Говорит, что не может выбрать из возникающих вариантов. И еще: он целеустремлен и в то же время зашорен. Забывает о флангах, я бы так сказал. Но – игрок очень сильный. Сильнее Василия Васильевича.
– Спасибо… Итак, дальше: сколько человек в курсе всех происходящих событий и планов руководства?
– Всех? Не более пяти-шести. И я подозреваю, что эти пять-шесть – включая Андропова – и есть на сегодняшний день реальное руководство страны. По крайней мере, в глобальных вопросах.
– А Политбюро?
– Пребывает в приятном заблуждении.
– Сколько человек вообще знают о существовании Транквилиума?
– Мне трудно сказать… Понимаете, есть разные уровни посвящения в тему. Скажем, я четыре года работал по подробнейшей карте над анализом торговых путей Транквилиума, будучи полностью уверенным, что это всего лишь модель страны… большая настольная игра.
– То есть вас можно будет использовать как специалиста по торговле? – чуть улыбнулся Лев Денисович.
– Да, причем по перспективам торговли. Мы прорабатывали вопрос с точки зрения развития экономики и технологии… Думаю, таких – много. Работающих втемную. Господи, железную дорогу отгрохали – кто знает, для чего? Официальная легенда – на случай китайского вторжения… Я думаю, что тех, кто побывал в Транквилиуме, не наберется и двух сотен. Плюс еще двадцать человек, занимавшихся перевозкой наркотиков по промежуточной зоне. Это в Отделе. Но существуют же еще и те, кто проводит эмигрантов, кто их вербует…
– Эти люди интересуют нас меньше… Итак, Альберт Юрьевич, перешагивая через многие-многие пункты: что, по вашему мнению, следует нам предпринять, чтобы избежать уготованной судьбы?
– Убить Андропова, – сразу ответил Алик.
Стало очень тихо. Слышно было, как заржала вдали лошадь, простучали копыта – и смолкли.
– Это решит проблему радикально? – сухо спросил Лев Денисович.
– Это будет очень сильный ход, – сказал Алик. Он увидел вдруг в своих пальцах потухшую истерзанную папиросу, смущенно бросил ее в пепельницу. – Я понимаю, что это… отвратительно. Но в руках Андропова все нити. Власть, сила, тайна. Видите ли, уровень секретности проекта таков, что даже нынешний председатель Комитета не знает по-настоящему, чем занимается Тринадцатый отдел. Якобы вызыванием духов, оживлением мертвых, чтением мыслей, параллельными пространствами… Если хотите скрыть правду, прячьте ее среди лжи. И если, повторяю, Андропова не станет – не окажется человека, который сумеет овладеть ситуацией. То есть рано или поздно… но скорее поздно кто-то такой появится…
– Понятно. Как вы предполагаете совершить убийство?
– Мы с Глебом… Борисовичем отправляемся в точку, сопряженную с Москвой, по промежуточному пространству проникаем в кабинет или квартиру Андропова, на короткое время выходим в тот мир, я произвожу ликвидацию… потом тем же путем возвращаемся.
– С Глебом Борисовичем вы этот проект обсуждали?
– Нет. Глеб, что ты скажешь?
Глеб с трудом оторвал взгляд от пепельницы.
– Да, конечно, – сказал он. – Я готов.
Олив проснулась от приглушенных голосов. Иллюминатор каюты был открыт – для свежести – и под ним проходила галерея, с которой спускали пассажирский трап к шлюпкам. Вроде бы еще рано брать лоцмана, архипелаг Эпифани будет лишь послезавтра… По трапу кто-то поднимался, и не один. И не два. Она выскользнула из-под покрывала и подошла к иллюминатору. Несчастный мистер Черри спал на слишком коротком для него диванчике. Лучше бы нас назначили папой и дочкой, мельком подумала Олив, а то неловко, право…