Её слова ударили точно в цель. Хавьер перевёл взгляд на Люсию. Бледное, беззащитное лицо. Почти незнакомое. Он вспомнил ледяной шёпот в своей голове. Вспомнил обещание, данное много лет назад под жарким андалузским солнцем. Защищать. Всегда защищать.
Выбора не было. Никогда не было.
Он сжал здоровый кулак так, что костяшки побелели. Ненависть. К этому плану. К ней. К себе за то, что приходится верить.
— Веди, — бросил он.
Лена кивнула. На её лице не было торжества. Только мрачная, выгоревшая решимость. Она быстро проложила маршрут на планшете, и они покинули тесный, гудящий отсек.
Коридоры были пусты. Красный свет сменился на стерильно-белый. Тишина в белых коридорах была неправильной. Она не успокаивала — оглушала, заставляя прислушиваться к собственному дыханию. Она была опаснее воя сирены. Они двигались быстро, стараясь не шуметь. Хавьер шёл первым, его пистолет сканировал каждый угол. Лена следовала за ним, ведя его по маршруту на планшете. Она несла на себе Люсию, которая снова превратилась в безвольное тело.
Инстинкт орал. Каждая клетка его тела орала об опасности. Это было неправильно. Всё было слишком неправильно. Пустые коридоры. Отсутствие охраны. Прямой путь к главной, казалось бы, цели. Они шли по красной ковровой дорожке, расстеленной специально для них. И в конце их ждал эшафот.
Он не сказал этого Лене. Спорить было бесполезно. Она видела только свою цель, свой священный Грааль в секторе «Дельта». Остальное было для неё лишь шумом.
Ему оставалось только идти вперёд. И быть готовым.
В центре комплекса, под куполом из бронированного стекла, сквозь которое сочился серый свет штормового дня, царил идеальный порядок. Белый песок японского сада камней был расчерчен безупречными линиями. Три тёмных валуна. Ничего лишнего. Здесь не было ничего живого. Только стерильная, холодная красота.
Хелен Рихтер стояла посреди этого рукотворного совершенства. На огромном, полупрозрачном экране, висевшем в воздухе, три светящиеся точки упорно двигались к сектору «Дельта». Она наблюдала за ними с отстранённым любопытством энтомолога, изучающего насекомых в лабиринте.
Она взяла с полированного столика из чёрного дерева миниатюрные грабли и одним плавным движением стёрла едва заметный след на песке. Рядом на бархатной подложке покоились детали разобранной музыкальной шкатулки. Десятки крошечных шестерёнок, валиков, пружинок. Хелен взяла самую маленькую из них пинцетом и с ювелирной точностью установила на ось механизма. Щелчок был почти неслышен. Ещё один шаг к восстановлению утраченной гармонии.
Ей нравился этот процесс. Брать сломанное, хаотичное, и возвращать ему порядок. Функцию.
На экране раздался тихий, мелодичный сигнал. Точки вошли в сектор «Дельта».
— Они взяли наживку, — произнесла она в пустоту. Голос ровный, холодный. — Группа «Гамма», готовность. Закрыть ловушку по моему сигналу.
Она отложила пинцет и снова взялась за грабли. Линии на песке должны быть совершенны.
Дверь с маркировкой «СЕРВЕРНАЯ. СЕКТОР ДЕЛЬТА» поддалась легко. Хавьер выбил её одним ударом ноги. Они ворвались внутрь, готовые к бою.
И замерли.
Комната была пуста.
Абсолютно. Голые бетонные стены. Голый пол. И в самом центре, на тонкой стойке, — один-единственный компьютерный терминал. Его экран был тёмным.
Ловушка.
Хавьер мгновенно понял это. Всё его тело похолодело. Он резко развернулся.
Слишком поздно.
С оглушительным, скрежещущим воем из пазов в потолке и полу с двух сторон одновременно начали опускаться титановые решётки. Толстые, как его рука, прутья с лязгом входили друг в друга, отрезая им путь к отступлению.
Клетка.
Глава 5: Мышеловка
Грохот был конечным. Мир схлопнулся до одного звука. Титановые решётки обрушились в пазы с безупречной, выверенной жестокостью, отрезая их от коридора, от надежды, от всего, кроме этой белой, стерильной комнаты-ловушки.
А потом наступила тишина.
Не просто тишина, а вакуум. Она всосала в себя эхо металла, пыль, оставшуюся в воздухе, и, казалось, сам кислород. Хавьер замер на полсекунды. Адреналин ещё гудел в крови, но инстинкты уже работали. Глаза метнулись по углам. Он услышал это.
Тихое, едва различимое шипение.
Оно шло отовсюду и ниоткуда. Из вентиляционных решёток, похожих на аккуратные шрамы на безупречно белой коже стен и потолка. Воздух начал густеть, наполняясь едва видимой взвесью. Не дым. Нечто более тонкое, летучее.
И пришёл запах.
Запах был неправильный. Стерильный, медицинский, с приторной нотой мяты. Запах, который мозг пометил красным: тревога. Он не вызывал кашля, не раздражал слизистую. Он просто проникал в лёгкие и начинал свою тихую работу.
— Не дышать! — хрипло выкрикнул Хавьер, но сам понимал абсурдность приказа.
Он бросился к стене, к единственной панели управления, чей тусклый зелёный огонёк был оскорблением в этой белой гробнице. Приклад автомата обрушился на пластик с сухим треском. Снова и снова. Панель разлетелась на куски, обнажив пучок тонких, разноцветных проводов. Он рванул их все, с мясом выдирая из стены.
Шипение не прекратилось.
Это была ловушка без выключателя. С односторонним билетом.
Он почувствовал, как тяжелеют руки. Словно в вены вместо крови залили ртуть. Это было не похоже на обычный усыпляющий газ. Тот просто вырубал. Этот же… он парализовал, оставляя разум ясным. Идеальное орудие для захвата.
Хавьер обернулся. Лена уже оседала на пол, её лицо было белым как мел. Она пыталась что-то сказать, но губы не слушались. Планшет со стуком упал на пол. Люсия, лежавшая на полу с самого начала, казалось, просто стала ещё более неподвижной, восковой куклой, брошенной в углу.
Отчаяние сдавило грудь. Он посмотрел по сторонам, и его взгляд зацепился за окно. Прямоугольник из толстого бронестекла, ведущий в соседнюю лабораторию, залитую ярким, безжалостным светом. Единственный выход.
Последний шанс.
Собрав остатки воли, он заставил непослушные ноги нести его к стеклу. Он не целился. Он просто бил. Приклад автомата глухо стучал по прозрачной преграде, оставляя на ней лишь белёсые отметины, похожие на паутину. Стекло не поддавалось. Оно смеялось над его усилиями.
Конечности немели. Зрение по краям начало темнеть. Он знал, что у него есть секунды.
Рычание вырвалось из его груди — животный, первобытный звук. Он отступил на два шага, игнорируя вспыхнувшую боль в плече. В последнем, безумном усилии он бросился на стекло всем телом, выставив вперёд плечо и автомат как единый таран.
Мир взорвался оглушительным треском.
Бронестекло, рассчитанное на пулю, не выдержало таран из ста килограммов животной ярости. Оно вылетело внутрь лаборатории, осыпав стерильный пол градом осколков, острых и блестящих, как хирургические лезвия.
Хавьер рухнул на колени, едва не теряя сознание. В ушах звенело. Он заставил себя подняться. Схватил Лену за воротник её тактического жилета и, как мешок, протащил её через рваный проём, не обращая внимания на то, как острые края стекла режут его собственную плоть. Кожа, ткань, мышцы — всё было неважно.
Он оставил её на чистом полу и вернулся.
Люсия.
Он поднял её на руки. Лёгкая, слишком лёгкая. Он сделал два шага назад и буквально вывалился в лабораторию, падая на спину. Ноги окончательно отказали. Последнее, что он видел перед тем, как мир погас, — это ровный ряд потолочных светильников, смотрящих на него с холодным безразличием.
Он пришёл в себя от чистоты.
Воздух был таким чистым, что резал лёгкие. После мятного холода газа это было похоже на вдох раскалённого металла. Он моргнул, и белый свет лаборатории ударил по глазам. Он сел, тело ломило, голова гудела. Взгляд упал на его левое предплечье.
Рукав тактической куртки был порван и пропитался тёмной, почти чёрной кровью. Ниже виднелся глубокий, рваный порез от осколка стекла. Кровь не текла, она медленно, густо сочилась, пачкая безупречно белый пол.
— Тихо. Сиди смирно.
Голос Лены. Деловой, лишённый паники. Она уже была на ногах, её лицо, хоть и бледное, выражало предельную концентрацию. Она открыла настенную металлическую аптечку, и звук щёлкнувшей защёлки эхом разнёсся по лаборатории.
— Я в порядке, — хрипло произнёс Хавьер, пытаясь подняться. Нога не слушалась.
— Ты не в порядке, — отрезала она, не глядя на него. Её руки быстро и методично перебирали содержимое аптечки. — Потеряешь много крови. Это… неоптимально.
Она повернулась. В одной её руке был флакон с антисептиком, в другой — шприц-тюбик с ярко-оранжевой маркировкой. Обезболивающее. И игла.
Длинная, тонкая, блестящая игла.
Мир для Хавьера сузился до этого острого металлического кончика.
Дыхание застряло в горле. Стены лаборатории поплыли, белый свет стал нестерпимым. Холодный пот проступил на лбу. В ушах зашумело, заглушая всё. Он снова был там.
…грязная палатка в африканской саванне, запах лизола, крови и страха. Плач девочки, которую он не знал, но которую держал на руках. Медик с трясущимися руками. Игла вошла не туда. Крик, а потом — тишина. Навсегда. А он, Хавьер, просто смотрел. Он, который убивал людей десятками, не смог ничего сделать. Не спас.
— Нет, — произнёс он так тихо, что сам едва расслышал.
Лена сделала шаг к нему.
— Хавьер, не будь идиотом. Рана глубокая, нужно зашить. Я не смогу без анестезии.
Его взгляд был прикован к игле. Она казалась ему больше, чем была на самом деле. Оружием. Символом его собственного провала.
— Я. Сказал. Убери.
Его голос стал другим. Тихим, сдавленным, но в нём прорезался лёд. Это был голос человека на грани срыва. Его тело, которое несколько минут назад пробило бронестекло, теперь было парализовано куском металла длиной в три сантиметра. Он ненавидел себя за это. Ненавидел её за то, что она это видела.
Лена замерла, изучая его. В её глазах не было сочувствия. Был анализ. Она смотрела на него так, словно он был неисправным механизмом, программой, выдавшей критическую ошибку. Она видела расширенные зрачки, капли пота на висках, напряжённые до предела мышцы шеи. Это была фобия. Иррациональная, не поддающаяся логике. Она поняла, что силой его не сломить.