Требуется эльфийка орку на хозяйствоАлиса Буланова
Глава 1
Фортис
К северу от Лесного королевства и к северо-западу от империи людей пролегает длинный хребет. Самой высокой точкой того хребта считается Рогатая гора. Её склоны изъедены штольнями и трещинами, источающими тепло. Здесь нет ни листвы, ни птиц, только ветер, разносящий сухие частицы пыли и ржавчины. Когда я был мальчишкой, мне казалось, что гора жива, что она рычит и стонет, будто огромный зверь. Но годы прошли, и я понял, стонет не она, а те, кто работает под горой. День и ночь рабочие надрываются в шахтах, рычат и хрипят под её каменной шкурой.
Раньше орочьи кланы кочевали по земле. Воевали между собой и с кем придётся. Так Рогатая гора и попала во владение орков от побеждённых гномов. После этого пленных орков, эльфов и людей стали заковывать в кандалы и тащить в шахты. В те времена у орков была дурная слава. И мало кто решался даже заговаривать с нашим братом.
Но вот уже лет сто, как кланы осели на одном месте и вместо бесконечных войн начали торговать со всеми. От рабства тоже пришлось отказаться, поскольку толку от низко мотивированных работников было мало. И даже физическое насилие не помогало. Постепенно рабов вытеснили вольные наёмники. Поскольку орочьим бригадирам было безразлично на их прошлое, то сюда, на Рогатую гору, со всего Астмириона стали стекаться солдаты-дезертиры, еретики и отступники культа Керкуса и просто все остальные, кто не хотел мириться с той судьбой, что была уготована им с рождения. И орки нанимали всех, кто был в состоянии держать кирку.
При этом простой работу в шахтах назвать никак было нельзя. И многие из тех, кто хотел лёгкого заработка, уходили разочарованными. Были и те, кто пытался выехать на чужом горбу. Но орочьи бригадиры следят за порядком в шахтах и решают все спорные вопросы. Раньше нашим орудием был кнут, а теперь — учётная книга.
Я начинал работать в шахтах ещё когда бригадиром был мой отец. Он учил меня уму-разуму: как вести учёт и как говорить с работниками, чтобы они тебя слушали. Потому, когда он ушёл на покой из-за больных коленей, я смог занять его место. И хотя некоторые до сих пор считают меня слишком зелёным, я доказал, чего стою не словом, а делом. У моих бригад всегда одни из самых лучших показателей добычи магических кристаллов и руды.
А ещё я предан работе, как никто другой. Хотя близ деревни у меня имеется большой, хороший дом, я дни и ночи провожу на рудниках. Я понимаю, что однажды такой образ жизни меня убьёт, но вести полноценное хозяйство у меня не остаётся ни времени, ни сил.
В первый за месяц выходной я просыпаюсь дома и понимаю, что моя постель воняет плесенью. Оглядываю комнату и осознаю, что изнутри мой дом похож на заброшенную лачугу. Я вздыхаю и поднимаюсь. Голова гудит, ноги ватные — вчера с моими работягами выпивали допоздна.
Умывшись во дворе в кадке с цветущей водой, я отправляюсь в деревню. Вниз по каменной тропе, мимо высоченного бурьяна и требующего срочного ремонта забора. Солнце светит в безоблачном небе, но свет его тусклый, будто в закопчённом окне.
Дорога моя неизменно лежит в таверну «Розария». Прохожу внутрь и у меня появляется чувство, будто и не уходил отсюда вчера: тот же скрип половиц, крики и хохот в углу. Контингент тоже сплошь знакомый, кто-то даже кивает приветственно. Всё же к оркам нынче отношение чуть потеплело. Не так чтобы сильно, но всё же…
— Смотри-ка, живой! — хозяйка Розария качает головой и ставит на стол передо мной миску похмельной похлёбки.
— Пока ещё не совсем, — отвечаю хрипло. Похлёбка дымится, пахнет чесноком и курицей. — Сейчас поем твоей стряпни и оживу.
Она становится надо мной, скрещивая руки на груди.
— Тебе бы жениться, — говорит с каким-то даже сочувствием. — А то совсем одичал. Пропадёшь, если будешь так жить.
— Жену любить надо, — говорю, глядя на пятно жира на поверхности похлёбки. — А ещё следить, чтобы её никто не обижал. А когда мне это делать? Я всё время на рудниках.
Хозяйка поджимает губы и кивает, соглашаясь.
— Мне бы работницу найти на хозяйство, — продолжаю я задумчиво. — Ну чтобы кашеварила там, приборку какую-то организовала.
— Человеческие женщины вряд ли к тебе пойдут, — произносит она, глядя в окно. — Во-первых, испугаться могут твоего дикого вида. А во-вторых, больно уж дом твой на отшибе. Народ подумать не то может.
— А если не человеческую? — размышляю я вслух. — Эльфийку, к примеру. Эти нашего брата не боятся.
— Скажешь тоже! — усмехается хозяйка. — Да где ты сыщешь в наших краях эльфийку. Да ещё такую, что по доброй воле согласится бельё стирать и обеды готовить?
Она смеётся и уходит в сторону кухни. А я остаюсь. Доедаю свою похлёбку в тишине.
Сквозь оконную щель пробивается солнечный луч и ложится на стол. Запах еды и старого дерева успокаивают и нагоняют сон. За окнами кто-то ругается с мулом. Кто-то зовёт ребёнка по имени. Жизнь кипит за пределами таверны, как шахта в час пересменки.
Кладу медную монету на стол и выхожу на улицу. Воздух тёплый, но с гор тянет свежестью. Я вдыхаю её полной грудью и делаю несколько шагов в сторону дома.
— Уважаемый… — окликает меня кто-то сзади.
Я оборачиваюсь и вижу, как ко мне, прихрамывая, спешит некто в плаще с капюшоном. Я невольно подмечаю, что этот некто крайне хорош собой. Медные волосы выбиваются из-под капюшона и поблёскивают на солнце. И пусть лицо скрыто в тени, но мой взгляд всё равно выхватывает благородные тонкие черты и глаза, пронизывающие насквозь. Я вдруг понимаю, что передо мной самая настоящая эльфийка. Понимать-то понимаю, но не верю! Лесные эльфы — народ слишком гордый, они редко покидают пределы своего королевства. А морским тут делать нечего. Порт Либертерра в двух неделях пути отсюда.
Подойдя ближе, незнакомка снимает капюшон, и я убеждаюсь, что она действительно эльфийка. Зеленоглазая, остроухая и красивая, как сама бездна!
— Добрейшего дня, — смущённо произношу я. — Чем могу помочь?
— В таверне я слышала, ты ищешь работницу, — незнакомка отводит взгляд, будто стесняется говорить. — Быть может, я тебе сгожусь?
Я оглядываю её с ног до головы. Она немного ниже меня ростом, статная, одета небогато, но чисто. Плащ изношен, но сшит когда-то на совесть. Кожа эльфийки светлая, словно почти не знает солнца. Весь её вид будто осколок из другого мира, случайно упавший в грязь. Я думаю о своей берлоге, где в углах копится паутина, а стены покрыты плесенью, и мне становится стыдно.
— Едва ли я смогу тебе предложить достаточно, — начинаю неуверенно. — Если работа нужна, то ступай в управление рудниками. Там тебе найдут место по твоим силам.
— Я уже была там, и мне отказали, — говорит она и поджимает губы.
И пока я лихорадочно пытаюсь придумать, по какой причине наши могли отказать эльфийке в расцвете лет, она откидывает плащ и поднимает подол. Я вижу тянущийся вверх от края сапога деревянный протез.
— Мне предложили обратиться в дом утех, сказали, что там меня примут и вовсе без ног, — произносит эльфийка со злостью и досадой. — Но я честная женщина. И мне нужна честная работа.
Слова её будто искры, хаотично разлетающиеся от костра. Обжигают без всякого намерения. Мне неловко. Хочется отвернуться, но я заставляю себя смотреть. Потому что она смотрит на меня смело и с надеждой. А ещё потому что хотя она и гордая, а предложила себя в помощницы.
— Что ж, хм… — мне одновременно и жалко её, и не хочется взваливать на себя её тяжкую ношу. — Думаю, прежде чем договариваться, тебе следует взглянуть на место, где я живу.
Я надеюсь, что она увидит мою лачугу и передумает. Не захочет жить среди мышей и плесени. Эльфийка кивает и направляется за мной следом.
— А как звать тебя? — спрашиваю я оборачиваясь. Замечаю, что она отстала, и замедляю шаг.
— Сильвия, — отвечает эльфийка, глядя вперёд. Каждый её шаг выглядит болезненным, но лицо остаётся бесстрастным.
Она точно из лесных эльфов. Слишком гордая, чтобы попросить идти медленнее. Интересно, как её занесло в наши края?
Глава 2
Я привожу эльфийку к своему дому. Она оглядывается на деревню, что отсюда как на ладони, и вздыхает. Только сейчас я замечаю, что Сильвия от напряжения вся взмокла. А я-то наивно полагал, что эльфы столь благородны, что не потеют. Видать, дорога в горку с деревянным протезом тяжело даётся. Если она остановилась где-то в деревне, то точно откажется работать у меня. Часто ведь ко мне ходить придётся. Впрочем, даже живи я в деревне, она всё равно бы отказалась. Вон с какой брезгливостью озирается на двор. И это она ещё внутри не была.
Дверь дома зловеще скрипит. Я приоткрываю её и пропускаю эльфийку внутрь. Она останавливается на пороге и оглядывает мою прихожую, плавно перетекающую в жилую комнату. Я на секунду пытаюсь взглянуть на всё её глазами. Неприятные мурашки пробегают по спине. И как я мог всё так запустить?
— Думаю, я могу убирать у тебя раз в три дня. Если нужно, могу в эти дни готовить и стирать. И за всё прошу две серебряных монеты в неделю, — произносит вдруг эльфийка, оборачиваясь на меня.
Я на миг теряюсь. Неужели ей настолько туго, что она готова даже через отвращение переступить? Два серебряных в неделю… а за месяц выходит все восемь. У нас и горняки столько не получают, если только не с ночной сменой.
— Дороговато как-то, — произношу я рассудительно.
— Правда? — искренне удивляется Сильвия. — А мне показалось, что в самый раз. Я поспрашивала, сколько люди в деревне берут за постой, и прибавила к этой сумме немного на расходы.
Вот оно что! Да тебя же надурили, сестрица. Знать, хотели нажиться на незнакомке. Что и говорить, она хоть и хромая, а всё равно эльфийка. Думали, наверное, что она богатство прячет под своим плащом. Но вслух я всего этого не говорю. Она и без меня, видно, не в самом лучшем настроении.
— Так значит, ты ещё не остановилась нигде? — спрашиваю я вместо этого.