и!
Я показал ему кулак и полез в самолет…
Без приключений прилетели мы в Ашхабад. Отсюда Марбух решил дозвониться до той заставы, где видели дракона. Это было нелегкое дело. Где только не побывали наши командировочные удостоверения: и в обкоме, и в военном комиссариате, и в… не перечесть.
Но вот в трубке зазвучал спокойный гортанный голос:
— Майор Мамедов слушает.
Марбух представился и объяснил цели нашей экспедиции:
— Видели ли ваши пограничники еще раз это… чудовище?
— Нет. После случая с Липкиным никаких зверей не замечено.
Нечего сказать! Обнадеживающий разговор!
На следующий день мы были уже в Кизил-Арвате. Стояли самые жаркие часы. Улицы словно вымерли. Ставни закрыты.
— Куда теперь? — спросил я Марбуха.
Мы шли вдоль пыльной улицы. Чахлые кусты акации бросали жидкую тень. Слева и справа тянулись белые глиняные стены-дувалы. Я обливался потом, вспоминал прохладные набережные Невы и ругал драконов и людей с неустойчивым воображением, втравивших нас в глупейшее предприятие.
— Куда теперь? — переспросил Марбух. — В райком. Куда же еще?
И вот мы сидим за длинным красным столом в кабинете секретаря райкома Сердара Нуриева. У секретаря смуглое волевое лицо старого военного. Видно, что он не любит терять время даром:
— Начнем. Чем я могу вам помочь, товарищи? Что вам нужно для успеха дела?
— Машину, — быстро ответил Марк Борисович.
— Виллис дадим, — чуть подумав, сказал Нуриев. — А шофера нет. Болеет шофер. Справитесь сами?
Мы переглянулись.
— Разве товарищ… товарищ Муров не умеет водить машину?
— Не приходилось, — ответил я мрачно.
— Надо научиться… у меня все мои родственники имеют водительские права. Жена, дети, братья, сестры… да, кстати, не побоитесь, если я вам дам в шоферы моего племянника?
— А почему нам следует бояться? Он что… пьет? — спросил я.
Нуриев расхохотался.
— Нет, нет, не в том дело. Этому он еще не научился. Ему четырнадцать лет.
Марбух медленно протер очки, вытащил платок и вытер голову:
— Если вы ручаетесь…
Секретарь пододвинул к себе телефон и набрал номер:
— Марьям? Пришли ко мне Ораза. Да, сейчас же, — и он опустил трубку.
— Через десять минут он будет здесь.
— Наша экспедиция, товарищ Нуриев, — вдруг заговорил Марбух, — приобретает значение политическое. Иранские и американские газеты из кожи лезут вон, чтобы доказать, что ничего не было и быть не могло.
— Вы думаете, — живо спросил Нуриев, — есть связь с…
— У меня есть только догадки, — уклончиво ответил Марк Борисович.
Тут открылась дверь и смуглый со сросшимися бровями мальчик, одетый во все белое (негатив, да и только), вошел в комнату.
— Дядя Сердар, вы меня звали? — спросил он, не взглянув на нас.
— Да. Знакомьтесь, товарищи — мой племянник И ваш водитель Ораз Бердыев.
Марбух взглянул на меня:
— Валя, почему имя этого мальчика мне знакомо?
— Потому что одно из писем о трехглавом драконе писал нам он, Ораз.
Мальчик застенчиво улыбнулся:
— Вы… с кафедры?
— С кафедры, с кафедры, — подтвердил секретарь, поглядев на часы. — Мне пора. Знакомьтесь. Машина во дворе. Горючего — полный бак… Ораз, будешь помогать товарищам изловить трехглавого дракона. Это
, как раз то, о чем ты мечтал. До свиданья, товарищи! Желаю успеха!.. — и Нуриев вышел.
Марбух с полминуты глядел улыбаясь на мальчика и молчал. Потом снял очки, сощурился и негромко сказал:
— Давай, Ораз, сделаем так: сперва узнаем, что за штука трехглавый дракон, а потом уж организуем антирелигиозную лекцию.
ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ
Виллис, подскакивая на твердых выбоинах дороги, бежит на запад. Справа от нас поблескивают рельсы железного пути Ашхабад — Красноводск, а слева, закрывая горизонт, поднимается горный хребет Копет-Даг. На вершинах кое-где белеет снег, но подножья красно-лиловый от цветущих маков и тюльпанов. Звенят без умолку жаворонки, солнце сияет… Хорошо!
Передо мной покачиваются два затылка: иссиня-черный Ораза и медно-красный от загара Марбуха. Ораз ведет машину осторожно и точно, как заправский шофер. На коротких остановках он обходит ее и поочередно лягает все четыре колеса. Разговаривает мало и только с Марбухом. Я, наверно, не внушаю ему большого уважения. Для ученого у меня слишком молодой вид: нет лысины и вообще… Но ведь у меня есть мелкокалиберка! Вот чем я укреплю свой авторитет!
На привале я нарочито небрежно пощелкал затвором, прицелился в белый камень, лежащий в ста метрах и нажал на спуск.
Бах!!! — никакого впечатления. Бах! — опять мимо. Что за черт! Может быть, сбита мушка? Я же хороший стрелок!
— Вы неверно определили расстояние, — негромко подал голос наш шофер. — Мне отец говорил, что в пустыне расстояния трудно определять без привычки.
— А кто твой отец, Ораз? — спросил я.
— Полковник… у нас вея семья военная.
Он протянул ко мне руку и… я вложил ему в ладонь приклад тозовки.
Бац! — щебень так и брызнул. Бац! — камень откатился и исчез.
Нечего сказать, укрепил я свой авторитет!
Часа в четыре дня мы свернули с дороги и помчались по гладкому такыру, как по асфальту, к югу.
Но такыр скоро кончился и началась кочковатая со слабым наклоном равнина.
Маков и тюльпанов стало еще больше, — временами виллис будто плыл по красному морю. Потом начались предгорья. Машина выла, но лезла все выше и выше. Бесчисленные сухие русла пересекали наш путь. Узкие долинки заросли жесткими, как проволока, кустами чия.
Ораз резко затормозил:
— Можно взять бинокль, Марк Борисович? Я поищу отару Нур-Мухаммедова.
Мальчик встал на сидение, широко для устойчивости расставил ноги и поднес бинокль к глазам.
Прошло несколько минут.
— Там! — наконец сказал Ораз и протянул руку чуть левее нашего направления. Там на склоне лежала лиловая тень от облака. Но вот оно сползло в долину, и мы ясно увидели сотни белых точек.
Первым нас встретил такой свирепый пес, что я от души пожелал ему скорее попасть на обед к дракону. Вслед за ним подбежал высокий старик в черной папахе до неба.
— Йолдаш! Йолдаш! Салам! Салам! — бормотал он, пожимая наши протянутые руки. Говорил он по-русски хорошо, к тому же у нас был первоклассный переводчик — Ораз.
До чего красивый старик! Лет ему, наверно, под восемьдесят, а седины не видно. Рот так набит крупными желтоватыми зубами, что невольно вспоминаешь о хорошем початке кукурузы.
Он внимательно оглядел наше снаряжение и покачал головой при виде мелкокалиберки.
— Такого зверя надо большой пулей, разрывной пулей бить.
— Сохранились ли следы зверя? — спросил Марбух.
— Пошли! — кратко ответил чабан.
Он сказал что-то своей страшной собаке и она принялась собирать разбежавшихся овец. Я думал, старик будет ждать, когда вся отара войдет в загон, но я ошибся.
— Пошли. Она знает, что делать.
С четверть часа мы тянулись за стариком. Ораз вскочил в виллис и машина, фырча, заковыляла рядом с нами.
— Вот, — остановился старик. — Здесь шайтан выскочил из-за того бугра и схватил самого лучшего барана. Какой баран! Какой баран! Шерсть — шелк. Чистый шелк. Курдюк… вот такой, — тут чабан расставил руки. — А шайтан схватил и перекусил его, как мягкую лепешку…
— Простите, — вежливо сказал я, — а что делали остальные головы? Ведь их было три?
— Валя! — закричал Марбух.
Нур-Мухаммедов с обидой посмотрел на меня:
— Не веришь? Смеяться хочешь?
— Да что вы! — смутился я. — Я без умысла…
Старик, пробормотав что-то по-туркменски, отвернулся от меня.
— Могли ли мои старые глаза ясно видеть, — обратился он к Марбуху, — если страх и гнев совсем закрыли их. Мой пес Юлдуз кинулся на зверя. Я слы-шал, как он дрался с ним. Когда пришел в себя, не было ни зверя, ни барана, ни Юлдуза. Крови было много-море крови, но прошли дожди и все смыло, все.
Мы долго бродили по кочковатому склону, ища хоть чего-нибудь, что могло бы послужить путеводной нитью.
— Вот! — вдруг закричал Марбух и снял с куста большой клок овечьей шерсти. Но где доказательство, что это шерсть от растерзанного барана? Марк Борисович долго обнюхивал свою находку, потом вздохнул и бросил.
— Давайте ходить по кругу, — предложил он. — Мы должны пересечь обратный путь дракона. Он тащил барана. Значит, следы должны быть глубокими. Начнем.
В центре мы поставили виллис, усадили в него старика, а сами стали ходить по спирали. Сколько мы сделали витков, — сказать трудно. Я уже стал терять терпение, как вдруг увидел на глинистом взлобке огромный, чуть размытый след. Я так удивился, что остановился как вкопанный…
— Валя! Что с вами? — крикнул Марбух, — не отставайте!
«Ага, — подумал я, — след-то нашел я! Вот вам «скептик и насмешник».
— Сюда! — позвал я, кружа над головой полевую сумку. — Сюда!
Все бросились ко мне…
Марбух опустился на колени и вынул измеритель:
— Я бы сказал… — начал он, — я бы сказал, что это след варанус гризеус…
— Что говоришь? — не понял чабан.
— Это след серого варана.
— Э, нет, — возразил старик. — Варана знаю. Он не то что с бараном, и с собакой не справится. Варан что… яйцами питается.
— Это след серого варана, но необыкновенной величины, — продолжал Марбух. — Он мне напоминает следы лап дракона с острова Комодо. Такими лапищами можно разорвать барана.
— Что вы, Марк Борисович, — возразил я. — Откуда здесь такой дракон? Комодо это Индонезия. Как он сюда мог попасть?
Глаза у Марбуха загорелись:
— А если это новый вид? А? Что вы скажете, если это варанус гризеус форма Гигантеус? Или назвать форма Мурови? В вашу честь, а?
— Да вы просто… — я с трудом сдержался, — фантазируете.
— А вы забыли обстоятельства открытия дракона с острова Комодо? Летчик, первым рассказавший о нем в Европе, был признан умалишенным. И было это относительно недавно в — 1912 году.