— Ты уже начала искать?
— Не совсем. Не знаю, с чего начать. Подумала, может, ты мне поможешь.
Это его немного смягчает, и он садится прямее. Папа ничего не знает о плачущих девочках-подростках. Не имеет ни малейшего понятия об испуганных маленьких девочках, которые скучали по матери во время обычного визита на выходные. Месячные? Подростковые гормоны? Проблемы с мальчиками? Нет, нет и, черт возьми, нет. Все это он никогда не мог понять или помочь мне.
Найти жилье?
Об этом он кое-что знает.
Мысленно похлопываю себя по спине за то, что спросила его. Ненавижу то, что он чувствует, будто подвел меня, когда моя мать развелась с ним, ненавижу то, что он пропустил так много в моей жизни из-за этого, потому что был занят преследованием мечты, в то время как моя мать стала только ожесточеннее.
Я могу только гадать и представлять, что было бы, если бы они остались вместе, попытались заставить свой брак работать. Если бы мама не возражала переезжать, когда он весной устраивался на новую работу. Интересно, было бы это похоже на приключение, если бы я не оставалась в одном и том же городе всю свою жизнь.
Нервно тереблю край свитера, единственной теплой вещи, которую распаковала с тех пор, как приехала к нему, зная — надеясь, — что это временно.
— Не хочу, чтобы ты жила с незнакомцами, Энни.
— Здесь все чужие, пап. Я все еще знакомлюсь с людьми.
— Тогда, возможно, сейчас не самое подходящее время, чтобы переезжать.
— Ну…. — Складываю руки на его столе. — Может, это и есть решение. Может, мне стоит обзавестись собственным домом и больше не связываться с соседями. Я на предпоследнем курсе. Мне скоро будет двадцать два.
Он качает головой и смотрит в потолок.
— Не напоминай мне. Я чувствую себя старым, — поддразнивает он. Снова садится и устремляет на меня хмурый взгляд зеленых глаз. — Ты действительно хочешь жить одна?
— Не совсем, но я не хочу ждать. Может потребоваться вечность, чтобы найти людей, с которыми можно жить. — Я делаю глубокий вдох. — Я люблю тебя, пап, и Линду люблю. Мне просто, знаешь, нужно личное пространство. Хочу привести гостей.
— Но ты и сейчас можешь!
— Пап, перестань, — невозмутимо говорю я. — Под гостями я подразумеваю парней.
Если, конечно, мне когда-нибудь удастся встретить кого-то.
Я продолжаю тараторить, как будто его лицо не исказилось от ужаса:
— Ты можешь представить, как я прокрадываюсь в дом ночью, пока ты спишь? Я тайком приводила друзей, когда жила у мамы. Боже, она так злилась.
— Зачем тебе понадобилось впускать их тайком?
— Э-э, потому что она строгая и не хотела, чтобы ко мне приходили люди.
Лицо папы меняется, и я чувствую себя виноватой за то, что говорю о ней.
— Анабелль, ты же знаешь, мы позволим тебе пригласить друзей. Тебе даже не нужно спрашивать. — Он делает паузу. — Может, не парней, но других друзей-девушек.
Я все еще смеюсь, когда в раздевалке открывается дверь, и мы оба смотрим, как темная, задумчивая фигура крадется по кафельному полу.
— Кто это? — Мой голос хриплый, хотя я и пытаюсь это скрыть.
Папа поднимает голову, чтобы посмотреть.
— Зик Дэниелс. Он окончил школу, но время от времени помогает.
Мои губы приоткрываются, и я чувствую, как наклоняю голову, изучая его. Я выдыхаю:
— Ого.
— У него есть девушка, а если бы и не было, я бы не хотел, чтобы ты была рядом с ним.
У меня опускаются плечи, потому что парень чертовски хорош собой.
— Кстати, ты можешь встретиться с ним за ужином, на который мы с Линдой тебя пригласили. Возможно, и c его девушкой тоже.
Я отвожу глаза... с трудом.
— Какой ужин?
— Это программа «Старшие братья», спонсором которой я был последние несколько лет. Дэниелс — наставник одного из мальчиков, вместе с несколькими другими моими борцами. Так вот, в конце февраля состоится ежегодный благотворительный ужин. Ужин, танцы, аукцион. Линда и я наслаждаемся этим, устраиваем вечер свидания.
— Вечер свидания?
Папа слегка прищуривается, чтобы оценить реакцию собеседника, и, как бы я ни старалась сохранить невозмутимое выражение лица, он видит в моих глазах волнение при упоминании о свидании.
— Я же сказал, тебе нельзя встречаться ни с одним из этих придурков.
— Каких придурков? Ты отгородил меня практически ото всех.
— Борцы. Это мне не по душе. — Проявляются папины южные корни. — Я не хочу, чтобы ты связывалась с кем-то из команды. Это плохо кончится.
— Для кого плохо кончится?
— Для них. — Он что-то царапает на желтом стикере и шлепает его на монитор компьютера. — Кроме того, ты знаешь, что я уже сказал всем и каждому, чтобы они держались от тебя подальше.
— Некоторые из них не самые лучшие слушатели, — язвительно замечаю я со смехом.
Мой отец не находит в этом ничего смешного, судя то тому, как выпрямляется в своем кресле.
— Кто?
Я едва заметно качаю головой.
— Никто.
— Один из них уже приставал к тебе?
— Нет, пап. Я просто пошутила.
— Анабелль Джулиет.
— О, братец, вот тебе и второе имя.
— Я не шучу, Энни. Половина из них не отличит свою задницу от дыры в земле.
Я ухмыляюсь.
— А как насчет второй половины? — Те, кто меня волнует.
Он смотрит на меня без улыбки.
— Ты была таким умником со своей матерью?
— Да, вроде того. — Это одна из причин, по которой мы с мамой ссорились, когда я была подростком. Она терпеть не могла мое чувство юмора, говорила, что я слишком напоминаю ей отца. С каких это пор это плохо? Я всегда была шустрой.
— У другой половины нет времени на свидания, Анабелль. Другая половина выигрывает национальные чемпионаты и не нуждается в отвлечениях.
Ах, вот оно что.
— Значит, это ты не хочешь, чтобы парни встречались.
Он усмехается.
— Анабелль, ни один тренер в истории «Национальной студенческой спортивной ассоциации» не хочет, чтобы их спортсмены с кем-то встречались.
Я смеюсь, откидывая голову назад, потому что он говорит это так буднично, как будто это должно быть очевидно.
— Я понимаю, пап, но ты не можешь контролировать все, что они делают.
— Нет, но могу запретить им встречаться с моей дочерью.
— А что, если один из них мне понравится?
— Этого не случится. — Его тон заставляет меня спорить с ним.
Так я и делаю.
— Серьезно, пап, а что, если я встречу одного из них, и он будет такими горячим, забавным и очаровательным, что я не смогу устоять?
Он снова сплетает пальцы.
— К счастью для меня, этих парней уже нет на рынке. Как вы, ребята, его называете? Рынок мяса?
— Худшая метафора, но верная. — Я пожимаю плечами. — Ну, пусть будет рынок мяса.
— Я не шучу.
— Я знаю, пап.
— Хорошо. — Он делает вид, что перебирает бумаги, давая мне знать, что разговор окончен. — Кроме того, не знаю, зачем тебе встречаться с борцом — у них такие забавные уши.
— Ты шутишь?
— Да. Разве не смешно?
— Не совсем, потому что думаю, что эти забавные уши иногда довольно милые. — Я доставляю ему много хлопот, и он это знает. Встаю со своего места и протягиваю руку, слегка шевеля мочками его ушей. — Посмотрите на милые маленькие ушки моего папулечки.
Он, ворча, шлепает по руке.
— Прекрати, люди смотрят.
Я бросаю ему взгляд, достойный моего подросткового «я».
— Никто не смотрит.
Если не считать борца, бродящего по раздевалке. Зик Дэниелс ловит мой взгляд и хмурится, тут же подставляя мне свою широкую спину, когда переодевается в спортивную рубашку. Вся кожа его спины покрыта черной татуировкой, которая выглядит как восходящий Феникс. Резкие линии с мрачным настроением.
Таинственный, жесткий и злой, каким и кажется этот парень.
— Он всегда такой задумчивый? Или это только для меня?
— Дэниелс? — Папа снова вытягивает шею и смотрит сквозь стекло. Фыркает. — Он всегда такой.
— Почему?
— Подозреваю, что это как-то связано с его воспитанием. Он не ладит со своими родителями.
— А-а-а, понятно.
После этого мы оба молчим, и мне интересно, думает ли он о том же, о чем и я. Что родители формируют человека таким, каким он становится, хотят они того или нет. Я имею в виду, посмотрите на меня — у меня двое совершенно нормальных родителей, которые развелись, и в некотором смысле это как-то повлияло на меня.
Я проехала полстраны, чтобы получить одобрение отца, искупить вину за то, что мать его бросила. Я достаточно посещала занятий по психологии в старших классах, чтобы знать, что такое поведение проистекает из моего прошлого и имеет отношение к динамике моей семьи.
— Не поверишь, — говорит папа, — но он действительно прошел долгий путь. В прошлом году он был таким придурком, что мне чуть не пришлось его отстранить.
Я изучаю Зика через стекло, скольжу взглядом по его телу, глазею.
«Серьезно, Анабелль, перед своим отцом?»
Тьфу.
— Чуть не отстранил? Почему?
— Паршивое отношение. Простите мой французский.
— Он не выглядит так уж ужасно.
Папа хмыкает.
— Внешность бывает обманчива, и подозреваю, что в этом замешана его девушка.
— Ты с ней встречался?
Я смотрю, как Зик сидит на скамейке спиной к нам, зашнуровывая пару черных борцовских ботинок и натягивая майку через голову. Какая жалость — прикрывать идеальную широкую спину.
— Однажды, на благотворительном вечере «Старших братьев». Думаю, что блондинка обвела его вокруг пальца.
Блондинка? Как типично.
Такие парни всегда западают на блондинок.
— Крошечная по сравнению с ним. Заикается.
Что-что?
— Заикается?
— Ну, знаешь, дефект речи.
— Я знаю, что такое заикание, пап. — Мои брови удивленно ползут вверх. — Этот парень встречается с девушкой с дефектом речи?
— Так и есть.
Не могу оторвать от него взгляд, любопытство берет надо мной верх, когда я сомневаюсь в своей первоначальной оценке его.