— Что ты имеешь в виду под «такая девушка», как я?
— Ты явно не в моей лиге, но я все равно хочу с тобой встретиться.
— Не могу поверить, что ты основываешься на моей внешности…
— Это потому, что ты великолепна. Я не жду, что ты будешь милой — горячие цыпочки обычно не такие.
О, боже. Теперь он немного перегибает палку. Я, конечно, не страшилка, но и не выигрываю конкурсы красоты.
— Позволь мне только один раз сходить куда-нибудь с тобой. Если тебе не понравится, обещаю, можешь послать меня к черту.
Я недоверчиво смотрю на него. С чего он взял, что я захочу с ним встретиться?
Парень делает еще одну попытку.
— А что, если мы где-нибудь встретимся — тебе даже не придется говорить мне, где ты живешь.
Идея укореняется, зарывается глубоко в мое воображение, представляя, как Эрик Джонсон приезжает в дом моего отца, чтобы забрать меня на свидание.
Отец убил бы его.
И Эрика Джонсона ждет адский сюрприз.
Довольно неприятный.
Один взгляд на лицо придурка может стоить любой драмы, которую он вызвал. Хочу увидеть его реакцию, когда мой отец откроет дверь дома.
От этой мысли у меня кружится голова.
— Знаешь что, Эрик, я дам тебе шанс... давай не будем называть это свиданием. Давай назовем это тусовкой. Потусуюсь с тобой один раз. Если ты сведешь меня с ума, я объявлю тайм-аут, и ты отвезешь меня домой. По рукам?
Парень с энтузиазмом кивает.
— По рукам.
— Не собираюсь присылать тебе свой адрес, мне не нужно, чтобы ты знал мой номер телефона, но я запишу его для тебя.
— Мне заехать за тобой?
— Конечно, почему бы и нет. — Я записываю свой адрес, злобно улыбаясь ему из-под ресниц. — Увидимся в семь. Если ты сможешь пройти мимо моего швейцара, у тебя будет приятель на ночь.
— У тебя что, сторожевой пес есть?
Еще одна ухмылка.
— Типа того.
— Пап, можешь открыть дверь?
Вечер пятницы — один из немногих вечеров, когда папа приходит домой в разумное время, и я наблюдаю с верхней площадки лестницы, как он, слегка прихрамывая, выбирается из своего старого кресла и ковыляет к прихожей.
Он все еще в своей обычной униформе, которую носит на тренировках по борьбе каждый день: черные спортивные штаны Adidas, черная футболка «Борьба университета Айовы» и спортивная куртка, застегнутая на молнию.
Бейсболка.
Плотно сжатые губы.
Вместе с моим отцом, ковыляющим к двери, можно услышать обычные звуки дома. Линда возится на кухне, убирая после ужина, телевизор, показывающий «И-Эс-Пи-Эн», худший сторожевой пес в мире, храпящий в ногах отцовского кресла.
Взволнованная, я откидываю свои длинные волосы, сфокусировавшись на входной двери с моего места наверху лестничной площадки, скрытая от глаз. Хитрая улыбка растягивает мои губы, когда папа, наконец, берется за ручку двери, поворачивает и медленно открывает ее.
И всматривается в сетчатую дверь.
— Джонсон? — Я слышу осуждение в его голосе и улыбаюсь еще шире. — Какого черта ты здесь делаешь?
Тишина.
— Ну? — Нетерпеливо спрашивает папа. — Что-то случилось?
— Я... — Еще одна долгая пауза, прежде чем Эрик обретает голос. — Я не знал, что вы здесь живете.
Упс.
Это был чертовски неправильный ответ.
— А кто, по-твоему, здесь живет, Джонсон? А? Ты заблудился?
— Не знаю, сэр. — Похоже, он в панике, не готов к битве умов с Гарри Доннелли.
— Тогда чего ты хочешь? Говори громче, — продолжает отчитывать папа. — Джонсон, сегодня вечер пятницы, твой единственный выходной. Как ты оказался на моем пороге?
— Я ошибся адресом, сэр.
— Вы, ребята, разыгрываете меня? Да? — Я вижу, как он приближается к Эрику, устрашающе перегибается через порог. — Думаешь, я забыл о том дерьме, которое вы выкинули в прошлом году со своим приятелем Гандерсоном? А?
— Нет, сэр.
— Тогда я спрошу тебя еще раз: какого черта ты делаешь на моем крыльце посреди этой богом забытой ночи?
Посреди ночи?
Это натяжка — сейчас только семь часов.
Эрик не может найти ответа, поэтому молчание заполняет папа.
— Лучше бы ты ошибся адресом, сынок. Если ты здесь по той причине, по которой я думаю, тебе лучше запрыгнуть обратно в свою дерьмовую машину и уехать. Я не хочу видеть твое лицо нигде, кроме проклятого спортзала, понятно?
— Да, сэр.
— И перестань называть меня «сэр». Это действует на мои чертовы нервы.
— Да, сэр. — Он сглатывает. — Извините, сэр. Дерьмо. Хорошо. Извините.
Мой отец раздраженно фыркает.
— У тебя есть три секунды, чтобы убраться с моего порога.
Через окно второго этажа я вижу, как Эрик пятится по лужайке, а отец захлопывает дверь и запирает ее. Он стоит, уперев руки в бока, и смотрит в боковое окно, как юный борец разворачивается и идет через двор. Прыгает в свой красный, потрепанный пикап и заводит двигатель.
С визгом отъезжает от тротуара и уезжает, не оглядываясь.
Это почти смешно.
— Пап, кто это был? — невинно спрашиваю я.
Мой старик поворачивается, сердито смотрит вверх по лестнице, опираясь на перила.
— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, кто это был.
Я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.
— Прости, пап. Я не могла устоять. Он сводил меня с ума в кампусе и не оставлял в покое.
— Как?
— Я хожу в спортзал на тренировку, а не за ухаживаниями, а этот парень не понимает намеков. Просто хотела напугать его. Ему нужно было усвоить урок.
Ничего не говорю о пари или о том, что я все еще обдумываю, рассказать ли родителям.
Брови папы взлетают к полям кепки.
— Я не только напугаю его до усрачки завтра у себя в кабинете.
— Пап, пожалуйста. Сегодняшней ночи было достаточно, чтобы прекратить любые подкаты Эрика Джонсона в отношении меня. — В моем голосе звучит предупреждение. — Он идиот, если будет продолжать донимать меня после сегодняшнего вечера.
Папины мясистые руки скрещены на груди.
— Он хороший борец, но никто никогда не обвинял его в том, что он умен.
Я спускаюсь по ступенькам, штаны для йоги немного длинноваты и волочатся по ковру, огромная толстовка покрывает все мое тело. Я обнимаю отца, вдыхая знакомый запах: спортзал, пот и тот же одеколон, которым он пользовался с моего детства.
Он неловко похлопывает меня по спине, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Ты сегодня никуда не пойдешь?
— Позже, папа, никто не ходит на вечеринки так рано. Мне нужно сделать несколько карточек по договорному праву. Правонарушения и преступления сами по себе не изучатся.
Его взгляд скользит по моему лицу, изучая выражение.
— Ты уже начала искать квартиру?
— Квартира или дом? — Я не могу сдержать оптимистическую интонацию в голосе.
Отец качает головой из стороны в сторону, из горла вырывается низкое «э-э-э».
— Мы подумаем о доме. Я бы предпочел, чтобы ты была в более безопасном месте, где есть замки, ворота и охрана.
— Здесь таких нет, папочка. — Я не часто его так называю, но по какой-то причине это слово сейчас казалось правильным. — В моей последней квартире была деревянная пожарная лестница и диван с огромной дырой посередине. Пружины вонзались мне в зад, если я слишком быстро садилась.
Он тяжело вздыхает.
— Почему я этого не знал?
— Потому что я ничего не сказала, когда посылала тебе копию договора. Я хотела, чтобы ты подписал его, а не говорил, что я не могу там жить.
— Я бы запретил тебе там жить.
— Знаю! — Я встаю на цыпочки и громко чмокаю его в щеку. — Собираюсь впасть в спячку перед уходом, может, приму душ. — Целую его еще раз в обветренное лицо. — Спасибо, что позаботился об Эрике Джонсоне.
— Я слежу за ним.
Я сужаю глаза.
— Поверь мне, я тоже.
ГЛАВА 7
Анабелль
Сегодня вечером я иду на вечеринку и собираюсь утопить этих мудаков в алкоголе. Хочу забыть их идиотский план и то, что эти придурки планировали для меня.
Один.
Напиток.
За.
Раз.
Почему меня так беспокоит, что кучка полувзрослых мужчин заключила на меня глупое пари? Они даже не знают меня, не смогли бы узнать на опознании. Я могла бы быть любой девушкой в кампусе — или на планете, если уж на то пошло, — и они все равно не сделали бы этого.
Так почему же это заставило меня плакать?
Почему взбесило меня так, что я на этой дурацкой вечеринке напиваюсь, чтобы забыть об этом на одну ночь?
Потому что это было унизительно. Слышать, как о тебе говорят в таком унизительном тоне совершенно незнакомые люди? Ужасно. Не слезть с этого эллиптического тренажера и не защищаться — это то, о чем я буду сожалеть долгое время, даже несмотря на то, что два парня, которые говорили обо мне, защищали меня.
Ну, не защищали, но и не оправдывали поведение Эрика и Рекса, а для меня этого достаточно. В некотором смысле, это делает их полу-приличными парнями, которые, вероятно, не заслуживают, чтобы я накинулась на них.
Еще одна причина, по которой я вышла сегодня — моя новая подруга Мэдисон. Я познакомилась с ней сегодня на одном из занятий, когда она заняла место рядом в моей единственной лаборатории в этом семестре, чтобы закончить научный зачет, и мы поладили. По-видимому, каждую пятницу вечером она и ее друзья посещают Джок-Роу — место вне кампуса, включающее студенческое спортивное жилье — чтобы преследовать спортсменов, встречаться и напиваться.
Что Мэдисон еще предстоит сделать.
Она оставалась трезвой до этого момента, в то время как я, по общему признанию, опрокидывала их быстрее, чем мальчик из братства. Почти уверена, что то, что в ее красной чашке, не заканчивается так же быстро, как мой напиток.
— Уверена, что не хочешь переключиться на воду или что-нибудь в этом роде? — спрашивает она, когда я смотрю в свою пустую чашку. — Я так и сделаю.
— Я отдала десять баксов за эту штуку и получаю то, что мне причитается.
— Я имею в виду... пиво в центре города обходится дешевле, — замечает она. — И у него нет всей этой пены.