6. Сколько нужно времени, чтобы одежда высохла на мне? Не меньше десяти часов.
7. А если ее снять и отжать?
Хоть он и был один в пустом классе, раздеваться было как-то неловко. Начал он с рубашки, которую старательно отжал над тазом. Потом несколько раз встряхнул, выбивая мельчайшие капли влаги, и огляделся, ища, на что бы ее повесить. В глубине класса от стены к стене была протянута на высоте человеческого роста бельевая веревка. На ней развешивали сушиться работы учеников, в которых использовались клей или краски. Впоследствии, перебирая в памяти последовательность событий, Путифар убедился, что ему не оставили НИ ЕДИНОГО шанса: решение развесить мокрую одежду на этой веревке было абсолютно неизбежным! Итак, он повесил рубашку на эту самую веревку…
Снимая брюки, он почувствовал, что краснеет. Их он тоже отжал, встряхнул и повесил на веревку. За брюками последовали носки и майка.
Находиться в классе в одних трусах было настолько дико, что он вдруг запаниковал. Его подмывало снова напялить на себя все мокрое и так и уйти. Но это было глупо: в конце концов, всего-то час подождать…
Так что он уселся за стол и настроился перетерпеть эту досадную задержку. Сам он уже почти обсох. Созерцая свой внушительный белый живот, собравшийся складками, Путифар нашел, что, пожалуй, чересчур разжирел. А что, не заняться ли снова спортом? Велосипедным, например. Или бегом. Может быть, если согнать лишний вес, легче будет завести с кем-нибудь знакомство, а там и жениться… Но жениться — означало бы съехать с квартиры на бульваре Гамбетта, расстаться со старушкой матерью… Такими мыслями он играл, и они мало-помалу уносили его прочь из класса, куда-то далеко. Было так хорошо, тихо: голова его свесилась на грудь, и он задремал.
Проснувшись и открыв глаза, он не мог понять, сон это или явь: один из его клетчатых носков парил в воздухе! Он ошеломленно смотрел, как носок поднимается все выше и, насмешливо помахав ему на прощание — фюить! — скрывается в потолке! Он вскочил — и успел только увидеть, как захлопнулся люк: бамс! Тут-то ему и открылся весь драматизм его положения: второй носок тоже исчез, равно как и рубашка. И ни брюк, ни майки. На веревке не осталось ничего.
Вне себя он схватил швабру и заколотил в потолок.
— Немедленно верните мои вещи! Слышите? Сейчас же верните!
Вместо ответа он услышал какое-то шушуканье, хихиканье, топот над головой, потом вниз по лестнице, потом по коридору. Преступники удирали с его одеждой!
— Стойте! — заорал он во весь голос.
Да так и остался стоять, как оглушенный. За пятнадцать лет преподавания каких только каверз он не натерпелся, но в таком ужасном положении еще ни разу не оказывался.
Оставалась еще слабая надежда: может быть, они хотели только его напугать? Может быть, убегая, оставили его одежду там, наверху? Он пододвинул парту, влез на нее и открыл люк. Помещение над его классом служило чем-то вроде кладовки. Там на полках громоздились кипы пропыленных учебников, картонные коробки, набитые всякой макулатурой, сломанный копировальный аппарат. Путифар подтянулся на руках и пролез в люк. Он сразу же увидел палку с леской и крючком, с помощью которой злодеи выудили добычу. Но напрасно он высматривал свою одежду. Ни рубашки, ни брюк! Ему не оставили ничего, кроме издевательской надписи мелом на старой поцарапанной классной доске:
Значит, и тут они над ним посмеялись! Он попался во все их ловушки, ни одной не пропустил! Послушно прошел весь разработанный для него маршрут: туалет, классная комната, бельевая веревка и, наконец, кладовка… Он оказался идеальной жертвой! И полным идиотом!
Кипя от бешенства, он соскочил обратно в класс, чуть не переломав себе кости. «Спокойной ночи»? Так эти маленькие мерзавцы думают, что вынудили его здесь ночевать? Ха! Как бы не так! Он направился к телефону.
В трубке звучали и звучали длинные гудки, но мадам Путифар к телефону не подходила. «Мама, куда ты подевалась? Ты же всегда берешь трубку…» Должно быть, вышла за покупками, подумал он и решил ждать ее возвращения. Он перезванивал каждые десять минут; так прошел час. Да что ж это за дьявольщина, куда она пропала? В 18.00 он решительно набрал номер телефонной ремонтной службы.
— Ну да, — спокойно сообщили ему, — в вашем районе неисправность на линии.
— Но послушайте, — подскочил Путифар, — сколько я здесь живу, никогда такого не бывало, ни разу за тридцать семь лет!
— Не беспокойтесь, месье, неисправность скоро будет устранена.
— Скоро — это когда?
— Завтра утром, месье.
Он повесил трубку и бессильно повалился на стул. «Робер Путифар, — простонал он, — есть ли на этой планете хоть один человек, превосходящий тебя в невезении?»
Ему ничего больше не оставалось, как дождаться ночи. Под покровом темноты можно будет выскользнуть из школы так, что никто его не увидит.
Часы тянулись невыносимо медленно. Он ходил взад-вперед, листал журналы, попытался читать книжку, взятую в классной библиотеке, — про какого-то Мемека, страдающего от несчастной любви. Книга выпала у него из рук.
Мама сейчас, наверное, с ума сходит! Интересно, что она приготовила на ужин? Салат с ореховым маслом? А потом — рагу из телятины с белым соусом, как он любит? Ему почудилось, что он слышит аппетитное бульканье соуса, томящегося в кастрюльке на медленном огне. Начиная с восьми часов вечера его мучил голод.
На городской колокольне пробило одиннадцать, когда он счел, что можно выходить. Взял портфель и крадучись спустился по лестнице. Трусы на нем уже совсем высохли. На первом этаже он свернул за угол, в коридор администрации. Миновал учительскую, медпункт, кабинет директрисы и через маленькую прихожую прошел к служебному входу. Как и следовало ожидать, дверь была заперта. Он повернул обратно и направился к противоположной двери, ведущей на школьный двор. Оттуда можно было перелезть через ворота, обойти здание и добраться до старой доброй желтой малолитражки. Эта дверь тоже была заперта… И больше ни одной двери, кроме этих двух. О нет… о нет… Оставалось одно: проникнуть в какое-нибудь помещение на первом этаже и вылезти в окно. Он сунулся в кабинет директрисы: заперто. Сунулся в медпункт: заперто. Сунулся в учительскую: заперто. Он проверил все помещения первого этажа, одно за другим: все двери были заперты на ключ.
8. Кошмарное утро
Он медленно поднялся обратно на третий этаж, безмолвный и задумчивый, как тучное усталое привидение, потерявшее свой саван. Вернувшись в класс, сел за стол и долго сидел, уставясь в темноту.
1. Могу ли я выйти из школы иначе, чем выбросившись с третьего этажа? Нет.
2. Может ли мне кто-нибудь помочь? Нет.
3. Что я могу сделать? Ничего.
4. Что будет завтра утром? Катастрофа…
Он ухитрился немного поспать, свернувшись калачиком под столом и подложив под голову портфель вместо подушки. Но с трех часов утра уже не смыкал глаз. Его терзал голод. Сейчас бы кофе с молоком — кружки четыре, и десяток круассанов! Когда начало светать, он заставил себя выждать еще два часа, потом встал и, пошатываясь от усталости, взял портфель и спустился на первый этаж. Было 7.35. Он продвигался с оглядкой: теперь уже кто угодно мог появиться и застать его тут. Перед самым поворотом в коридор администрации он затаился за выступом стены и перевел дух. «Значит так: если не случится ничего непредвиденного, через десять минут придет Николь, уборщица-мартиниканка. Она войдет через служебный вход. Я стою здесь не шевелясь и, как только она пройдет мимо, удираю!»
Медленно, очень медленно отмеривалась минута за минутой. Наконец ровно в 7.45 Путифар услышал, как поворачивается ключ в замке. Он отступил на шаг и затаил дыхание: теперь — пан или пропал! Слышно было, как уборщица ходит туда-сюда, включает воду, открывает двери, шарит в чулане. Потом — долгая пауза, и вот она появилась из-за угла всего в полуметре от него! Он распластался по стене. «Если она меня увидит — крику будет…» Каким-то чудом уборщица его не заметила, не спеша двинулась вверх по лестнице, ведя тряпкой по перилам, и наконец скрылась из виду.
Путифар вздохнул с облегчением: страха он натерпелся — врагу не пожелаешь, но теперь, по крайней мере, путь свободен. Он было устремился к выходу, как вдруг — о, ужас! — дверь опять отворилась! Единственным доступным убежищем оказался незапертый чулан. Он юркнул туда и захлопнул за собой дверь.
Место это представляло собой каморку от силы в два квадратных метра. Ни окна, ни даже форточки. «Ловушка, — подумал Путифар, — я сам себя загнал в ловушку…» В его дошедшем до точки кипения мозгу мысли метались, как звери, застигнутые пожаром: сейчас его тут обнаружат — в одних трусах! Его арестуют! Наверняка посадят в тюрьму! Он напряженно прислушивался: по коридору уже ходят! Еще несколько минут — и школа будет полна народу: ловушка и впрямь захлопнулась! Он чувствовал, как по спине стекает холодный пот.
В 8.00 учительская за стеной ожила. До него доносились веселые приветствия, шутки, знакомый шум кофеварки. В 8.20 учитель параллельного третьего класса Мартинет — Путифар узнал его по голосу — спросил:
— А Робера еще нет?
— Есть! Я здесь, — возразил он сквозь зубы, — но как же я хотел бы, чтобы меня здесь не было!
В 8.22 заскрипели ворота школьного двора, и начали заходить дети. Коллеги Путифара вышли из учительской. Подпирая дверь, он слышал, как они проходят всего в нескольких сантиметрах от него.
— Кто-нибудь видел Робера? — спросила одна из учительниц.
— Нет, — отвечали ей.
— Хотя, казалось бы, такую громадину не проглядишь! — сострил кто-то.
Смешки удалялись и скоро стихли. Потом зашумело, затопотало вверх по лестнице. С привычным гомоном проходил класс за классом. Скоро во дворе остался только класс Робера Путифара. В 8.40 вышла директриса и объявила двадцати пяти ученикам:
— Месье Путифара сегодня нет. Вас распределят по другим классам.