чный способ поразвлечься, путешествуя верхом на «навознике» и задевая исподтишка проезжающие мимо расфуфыренные компании. А судя по всему, их и задевать-то особенно не приходилось — сами сломя голову нарывались на неприятности: разве ж проедешь спокойно мимо трех голых мужиков, загорающих практически на навозной куче? «Интересно, а девушки к ним тоже по дороге пристают? — подумал Михаил, вообще-то тоже по природе небрезгливый, глядя на компанию победителей с неожиданной завистью. — И если да, то на предмет чего?..»
— Боже мой, что с ним? Он умер? — донесся в этот момент до Михаила сквозь забористые ругательства соседа дрожащий от сострадания девичий голос. Михаил, настроенный как раз на соответствующую волну, обернулся на голос, как бык на пастушью флейту: «Эх, девчонки, жизнь моя — боль моя, и зачем вы только созданы на мою голову?..» Последние события окончательно отвлекли его от предстоящей встречи с братом, и Михаил махнул рукой на свои попытки все заранее обдумать, ощутив при этом даже некоторое облегчение. «Что толку размышлять, — рассудил он, — в конце концов, на месте разберемся. Встретимся, а там — будь что будет».
Девушка сидела, с совершенно несчастным видом глядя на тело павшего храбреца и, очевидно, не решаясь встать, чтобы к нему приблизиться — а ну как он и вправду уже отдал Богу душу?
— Оглушило его, сейчас очухается, — проворчал сердито авантажный блондин, не проявивший себя в отгремевшем сражении героем и поглощенный теперь оттиранием от дерьма своей белой когда-то майки — следы от попаданий на шортах были не так заметны, поскольку терялись в цветочках.
Михаил, вздохнув, поднялся, подошел к «убиенному», поглядел в его запрокинутое лицо, проверил пульс на шее, после чего объявил на весь салон профессиональным тоном:
— Жить будет! — Потом, обращаясь лично к девушке, распорядился: — Помогите-ка мне его усадить.
На самом деле Михаил не видел ни малейшей необходимости тревожить павшего героя, больше похожего сейчас на гигантский кусок органического удобрения, тем более — тягать его по унавоженному салону, чтобы куда-то усаживать. Но у Михаила, тоже спасовавшего во время битвы, возникла сейчас настойчивая потребность хоть как- то реабилитироваться в собственных глазах, а самым испытанным методом самореабилитации являлись издревле для мужчин, по глубокому убеждению Михаила, именно женщины. Тем более что в данном случае оба предыдущих воздыхателя временно вышли из строя.
Девушка послушно встала и подошла к пострадавшему, по-кошачьи брезгливо выбирая место на полу, куда бы поставить ногу в белой туфельке, чтобы не вляпаться ненароком в пахучие навозные россыпи.
— Вас как зовут? — деловито осведомился у нее Михаил тоном военврача, экзаменующего медсестру в полевых условиях.
— Наташа, — робко откликнулась та.
— Вот что, Наташенька: я потащу его к лавке, а вы поддерживайте ему голову.
С этими словами Михаил подхватил бесчувственного героя под мышки и поволок его по россыпям к ближайшей лавке; девушка следовала рядом, старательно держась за голову раненого. Привалив его кое-как в сидячем положении к лавке, они с чувством полностью выполненного долга плюхнулись рядом на ту же лавочку.
— Михаил, — протягивая девушке руку, официально представился Михаил Летин уже не как случайный ухажер, а как бы на правах начальника санитарной бригады. Она, по-джокондовски улыбнувшись, вложила легкие пальчики в его ладонь и, кажется, не торопилась их оттуда выдергивать. Далее нить беседы пошла ткаться сама собой древними, как мир, узорами, не требующими ни малейшего вмешательства мыслительного процесса. Покинутый блондин уже привел свою атлетическую персону в относительный порядок, и под его пристальным ненавидящим взглядом Михаил узнал, куда и зачем Наташа едет (оказалось — просто путешествует по матушке-Земле без определенного маршрута), какие красоты она уже успела повидать («везде одно и то же, но лучше там, где есть море») и, наконец, — решающий вопрос — какие у нас сегодня планы на вечер (она, как выяснилось, — «еще не решила»). Михаил тоже имел весьма смутное представление о том, что ему готовит грядущий вечер, хотя и несколько по иным причинам, но выйти за рамки ритуальной кадрили уже не имелось никакой возможности, да и грех было не закинуть удочку на такую легкую добычу. Вообще-то по большому счету Михаил не любил легкой добычи, хоть и был на нее падок: как говаривал его американский дед Панас — что легко достается, то и выбросить не жаль; так вот — Михаилу всегда было жаль, потому что он неизменно вкладывал в свои отношения с женщинами, сколь бы короткими они ни были, какую-то сокровенную частичку души — он просто не мог иначе, сколько ни старался, — и каждый раз при очередном расставании ему казалось, что выбрасывают его самого, как такую же легкую и наскучившую добычу. Одним словом — не повезло Михаилу Летину родиться в эпоху всеобщей раскрепощенности неисправимым романтиком. Он воспринимал собственный романтизм на общем легкомысленном фоне как особо изощренный психический изъян и тщательно скрывал его под показными личинами развязности и цинизма. Но, как бы там ни было и что бы ни ждало Михаила с новой знакомой в конце пути — просто расставание или то же расставание, но после короткого сожительства, оставшуюся часть дороги они скоротали в приятной беседе под уничтожающими взглядами красавца в цветастых шортах, с одной стороны, и сердитое ворчание такого же покинутого охотника, с другой. Когда дилижанс свернул с большой дороги на шоссе, ведущее к предгорному поселку, раненый, так и не пришедший в сознание, начал опасно крениться набок и в конце концов опять рухнул, но поднимать его и вновь усаживать никто на сей раз не поспешил — всех теперь куда больше занимали личные проблемы.
Так называемый «поселок» в предгорьях Сто Тринадцатого был по современным понятиям не слишком-то комфортабельным, хотя и дьявольски живописным местом: сюда свозили в свое время с урюпинского космодрома пришедшую в негодность космическую технику. Любители горной экзотики вскоре обнаружили, что отлетавшие космические ковчеги отлично еще подходят на роль жилищ земных, и стали частенько навещать корабельное кладбище, стягиваясь сюда со всей округи, как на курорт, а многие — по большей части старые космолетчики — в конце концов здесь и обосновались. Со временем бывшая свалка приобрела статус поселка, с наличием всего, что к данному статусу прилагается: возвышалась мощным языческим храмом над остроносыми жилыми «коттеджами» величественная громада бывшего грузового транспортника, а ныне — здания правления; имелся милицейский участок — ребристая цилиндрическая башня (бывший патрульный крейсер), одним своим грозным видом вызывающая дрожь не только в юных, но и тертых жизнью коленках; наличествовал в поселке и так называемый «развлекательный комплекс», включающий в себя бары, рестораны, сауны, различные игровые заведения и прочие увеселительные службы (бывший правительственный лайнер типа «люкс»). Отель, куда держал путь Михаил Летин, хоть и относился фактически к поселку, имел как бы негласный статус самостоятельности, поскольку находился от него немного в стороне и, в отличие от других местных заведений, был основан не на отбросах космической экспансии: отель был построен уже после официального наречения бывшего «кладбища» званием поселка и прилепился к одному из горных склонов, поднимаясь ввысь по скале тремя живописными террасами; именно непосредственная близость к подножиям гор и давала «Донскому орлу» право именоваться горным отелем. Отель являлся конечным пунктом назначения дилижанса, однако по пути через «Звездный городок» имелась одна остановка перед увеселительным центром. На этой остановке дилижанс покинули два непохожих друг на друга, но одинаково угрюмых пассажира — гордый в своем одиночестве блондин и недовольный — видимо, по жизни — охотник. Народу в дилижансе после остановки не прибавилось — да и кто бы теперь в него добровольно погрузился, кроме разве что навозных мух; так что до отеля Михаил доехал практически в компании одной Натальи: отважного бежевого господина, безмятежно почившего на полу, за компанию можно было уже не считать.
При выезде на небольшую гранитную площадь перед отелем Михаил кинул первым делом беглый взгляд на автостоянку, опасаясь увидеть там посрамленный «Шевроле-Корвет»: этой побитой бригады здесь только и не хватало для полного счастья в качестве свидетелей его конспиративной встречи с братом. На стоянке царственно замер единственный вороной «Лендровер» (тот еще антиквариат), позади него, словно отрад подтянутых ординарцев за бравым фельдмаршалом, выстроились в рад с десяток силовых кресел. К вящей радости Михаила, испачканной французской «сарделькой» нигде поблизости и не пахло — отдыхала, наверное, от пережитого потрясения где-нибудь в районе увеселительных заведений, а то и вовсе, миновав судьбоносный поворот к Сто Тринадцатому массиву, унеслась по магистрали в неведомую даль.
Глава 2ГРОМАДА СДВИНУЛАСЬ
Вначале Отшельник ощутил беспокойство. Источник легкого смятения окружающей первородной среды, нарушивший покой его чутких ментальных струн, явился, вне всякого сомнения, извне и убираться восвояси, видимо, не собирался. Наоборот, он решительно надвигался, ввергая оные ментальные струны, а вместе с ними и самого Отшельника во все большую дисгармонию.’ Впервые за немалый период времени кто-то осмелился вторгнуться в его Абсолютное Уединение, да не просто вторгнуться, а прямо-таки нагло в него влезть. Природу настырного явления Отшельник определил не сразу и не вдруг, и, пока он тщился познать эту самую природу, могучая глыба внутренней сосредоточенности, взлелеянная трудами и упроченная лишениями, безнадежно истаяла, произведя попутно нечто вроде короткого замыкания в нежнейшем переплетении потоков четырехмерно-инфернального сознания, окутывающих Отшельника наподобие кокона. Не без труда преодолев великое искушение высказать пару крепких слов по поводу случившегося катаклизма, Отшельник в ужасе постиг, что даже Великому по своей беспримерности Уединению оказалось не под силу вытравить из его мя