нь глубоких порезов. Стиснув зубы до хруста в висках, Фанатик медленно сжал медальон в кулаке. Посидел с минуту, не шевелясь, глядя, как из-под пальцев вытекают на запястье черные струйки крови, сливаясь по пути к локтю в два торопливых ручейка. Поднес к лицу вторую ладонь, словно на всякий случай проверяя и ее, потом разжал кулак, расправил цепочку и надел медальон на шею, даже не дав себе труда открыть его, чтобы заглянуть внутрь.
Фанатик не был человеком. Он принадлежал к расе Изначальных — первой разумной расе, возникшей во Вселенной за миллиарды лет до появления в ней расы человеческой — изнеженной, смертной и по большому счету нежизнеспособной. Изначальные обладали практически неограниченной властью над собственным телом: не говоря уже о фактическом бессмертии, Фанатик мог, к примеру, зарастить мгновенно любой порез и любую рану на своем теле, а мог и оставить ее открытой, чтобы заживала медленно, как на человеке, с болью и с загноениями — просто для разнообразия, ради полноты ощущений от прискучившей за тысячелетия скитаний по разным мирам, от галактики к галактике, жизни. Имелись у него и способности, по высоким меркам его расы куда более ценные: например, для понимания сути вещей, людей или явлений Фанатику не требовались слова; чтобы понять, ему достаточно было только прикоснуться к предмету — рукой, взглядом или просто дотянуться до него мысленно. Он не стал заглядывать в медальон Хранителя, потому что, едва увидев его, понял — медальон — это только символ, предмет, необходимый человеку, считавшему его, возможно, главным ключом, а скорее даже — единственным рычагом, приводящим в действие непостижимый механизм Стихии. На самом деле главный ключ и единственный рычаг заключались в душе человека, несущего самое, пожалуй, нелегкое во Вселенной бремя — бремя власти над Стихией, способной, быть может, убить и саму Вселенную. Фанатик стал, пускай ненадолго, одним из Трех Столпов, на которых испокон века держался мир, — Хранителем… Его сочли достойным. Его допустили. Сказали: «Возьми»… И передай…
А если… Не передавать? Оставить себе, унести ее с этой планеты, стать самому Властелином Стихии, а не передаточным звеном между двумя смертными, один из которых уже упокоился навеки?..
Острая боль, пронзившая внезапно обе ладони и эхом ударившая с двух сторон в сердце, привела Фанатика в чувство. Обмануть оказанное ему высшее доверие, стать навсегда предателем и вором, утратив при этом свою изначальную независимость, — не слишком ли высокая цена за место вечного стража у врат Апокалипсиса? Неужто он дерзнул даже подумать об этом?
Порыв прохладного ветра дунул в занемевшее лицо, слизнув с него морщины озабоченности, прошелся верхушками трав, вороша плывущие над лугами клочья тумана. В поле застрекотала цикада, ей ответила с другой стороны дороги еще одна. Время, проснувшись, тронулось с места, возобновляя свой вечный бег, мир, словно разбуженный чьим-то мягким толчком, очнулся от гипнотического дурмана и зябко поеживался со сна в предвкушении утра.
Фанатик машинально подобрал вожжи, тронул застоявшуюся лошадь. Ладони и пальцы нестерпимо пылали, отзываясь на малейшее движение фейерверками колющей боли, будто утыканные изнутри осколками битого стекла. Это надолго. Пусть. Хоть это останется ему в память о короткой миссии посредника между Хранителями Предвечной Стихии, как доказательство самому себе, что Высшие Силы удостоили его чести держать в руках и стать на миг Властелином страшного оружия, способного, быть может, уничтожить и сам этот мир.
Как бы там ни было, от Шалой или от кого другого, Мятежник узнал о Трех Предвечных Стихиях, одна из которых способна пожрать и сам мир. Надо полагать, ему было известно теперь и о том, как тщательно они замурованы и с какой дьявольской изощренностью упрятаны в этом мире. Кем именно замурованы и упрятаны — об этом доподлинно не знал никто, но в том же узком кругу Посвященных бытовала легенда, что замурованных Стихий поначалу было пять и покорила их перед самым возникновением мира легендарная раса Хаоса, существовавшая еще до рождения Вселенной и возникшая, следовательно, намного изначальнее самих Изначальных. Гораздо позже плененные Стихии были якобы отданы предтечами на хранение лучшим представителям этого мира, наподобие ящиков Пандоры, с историческим напутствием: отдаем, мол, судьбу вашей Вселенной в ваши собственные руки, а свои руки, если что, умываем. Два «ящика» были уже с той поры так или иначе вскрыты, и ничего хорошего, насколько мог судить Отшельник, из них в мир не вылезло, а повылезло, наоборот, такое, от чего этот злополучный мир чуть было не ликвидировался стараниями собственных обитателей, обуяных вырвавшимися на волю Двумя Предвечными Стихиями, даже без посредства остальных Трех. Но мир в конце концов, хоть и со скрипом, выдержал их совместный напор, выстоял и даже, как это ни странно, выровнялся. Три Стихии, в их числе и самая фатальная, благодарение Небу, оставались до сей поры закукленными, каждая под присмотром Хранителя, передававшего по наследству свою тайну.
Таким образом, основной вопрос, не дававший покоя Отшельнику, был следующий: КАК Мятежник собирается искать Хранителей, имена которых, как и их местоположения во Вселенной, никому не известны? АБСОЛЮТНО НИКОМУ! Кроме, пожалуй, самого Отшельника. Ему было известно, правда, лишь одно имя, открывшееся в незапамятные времена, случайно, хоть сам он был склонен считать тот невероятный случай снизошедшей до него Высшей Закономерностью и всю последующую жизнь тайно лелеял его в своем сердце, как отметивший его Знак Особой Судьбы. Укрепляло его уверенность в своем пока еще не проявившемся особом предназначении еще и то, что никому в те времена не известное имя старинного рода, за которым Отшельник продолжал, разумеется, издалека следить, не затерялось, как можно было бы ожидать, в ветвистых родословных древах родной планетки, а постепенно с веками росло, становясь все более известным, набираясь сил и славы, поднималось ступенька за ступенькой все ближе к заоблачным вершинам власти и в конце концов воссияло на самой высшей ее ступени. Это произошло незадолго до отрешения Отшельника от мира. Теперь Отшельник, не бывавший в миру на протяжении, наверное, нескольких поколений, не знал, сияет ли это имя на вершине и до сих пор, как не был уверен, существует ли сейчас вообще эта вожделенная в былые времена многими «вершина». Но даже если и нет, даже если гигантский социальный организм, созданный обитателями Вселенной, настолько с тех пор усовершенствовался, что обходится теперь вовсе «без головы» (нечего сказать, отрадное было бы «усовершенствование»!), то отыскать представителей королевской ветви Даганов наверняка и теперь не составит большого труда.
«Погоди-погоди, — спохватился вдруг Отшельник, — а с какой это стати я буду их разыскивать? Может, Мятежник именно этого от меня и ждет?»
Вот тут Отшельника и пробило наконец долгожданное озарение. Да поздно оно его, проклятущее, пробило. Ведь неспроста Мятежник пожаловал именно к нему, давно отвыкшему от каверз «дружеского» общения с глазу на глаз. Отшельник вспомнил, что в течение первых мгновений встречи был полностью открыт перед врагом, как несмышленый школяр перед бдительным исповедником. Мятежник, конечно, не преминул воспользоваться моментом, чтобы запустить загребущую лапу в сокровенный тайник его подсознания и скопировать архивы памяти — на то, стервец, и рассчитывал. В замогильном свете позднего озарения Отшельник так и не смог уяснить лишь одного: зачем гость, сграбаставший мгновенно по прибытии весь возможный урожай информации, завел еще после этого беседу и открыл Отшельнику свои грандиозные по своей апокалиптической гнусности замыслы; мог бы тут же, едва появившись, и отбыть. В этом случае Отшельник, ничегошеньки не заподозрив, счел бы, конечно, его отбытие рядовым позорным бегством зарвавшегося очага скверны перед превосходящими силами интеллекта, сияющего во всеоружии Высшей Истины.
Отшельник в отчаянии схватился за голову. Пока он здесь, в своем Абсолютном Уединении, мучается подкинутыми ему гостем каверзными «зачемами» (будь они все трижды прокляты вместе с самим гостем!), злоумышленнику уже известно ничуть не меньше, чем самому Отшельнику, и уж он-то наверняка времени зря не тратит, а предпринимает тем временем какие-то шаги — и предпринимает их первым!
Резко выпрямившись, Отшельник окинул беглым прощальным взглядом несостоявшуюся колыбель своего полного воссоединения с Абсолютом; на размышления у него теперь больше не оставалось времени, на Отрешение с Забвением — тем более. Сожаления по этому поводу Отшельник, как ни предательски это выглядело с его стороны, не испытывал. Причем собственное равнодушие, тем более возмутительное в свете внезапного и полного крушения давно налаженного «холостяцкого» быта (выражаясь метафорически), самого Отшельника нисколько не насторожило: то ли сказалась многовековая привычка к шуганию по закоулкам сознания лишних эмоций, то ли — что более вероятно — Отшельник ни на мгновение не усомнился в том, что рано или поздно вернется сюда и заживет по-прежнему, расправившись предварительно с разрушительными замыслами своего изначального врага и мирового изгоя (не исключено и даже очень вероятно, что и с ним самим (аминь!).
Глава 3ЗАТЯНУВШИЙСЯ ИНСТРУКТАЖ
— Двое справа, один сверху… Бей! Еще! Хорошо! Ныряй влево… Так, теперь давай третьего… Отлично! Сзади два… Не дергай штурвал, резче разворот… Один готов, снизу еще трое… Всех не снять, уходи за вспышку… Попробуй достать крайнего… Оп, нас задели… Еще… Заходи выше!.. Все… Прямое попадание!..
Лучший в Серединной Империи, а также во всех ее доменах инструктор по пилотированию маневренных катеров «ХР-400» и всех прочих известных пилотируемых средств, производимых в Империи, равно как и в ее доменах, развернулся вместе с креслом к своей ученице и сказал, подавшись вперед, глядя насмешливо в ее расстроенные глаза:
— Мы вспухаем эффектным сиреневым облаком. Но в целом неплохо. Чаще поглядывай на экран заднего вида. Сейчас можешь переключаться на автопилот.