— Давай! Так их! Влепи им, ребята! — орал он, азартно подскакивая и потрясая кулаками. Но этого ему показалось мало, и он принялся метать лошадиные яблоки, подбирая их с пола, в направлении «Шевроле». Хуже всех приходилось кучеру на козлах дилижанса: пассажиры могли догадаться о его панике, судя по бестолковому дерганью их допотопного ящика. Когда в воздухе запахло грозой и навозом, а над дилижансом полетели «первые ласточки», возница поначалу резко натянул вожжи, а потом от большого ума попробовал развернуть карету прямо на «огневой полосе», но это у него не вышло.
На обитателях дилижанса его бездарные маневры сказывались самым плачевным образом: мало того, что через помещение проносились транзитом в изобилии «райские яблочки» вперемешку со стеклотарой. Пассажиров еще и кидало, как дрова. Больше всех досталось единственному в компании храбрецу: в условиях глобальной неустойчивости транспортного средства, усугубленной еще и ливневым перекрестным огнем, господин в беж нес колоссальные потери: костюмчик его принял совсем уж нетоварный вид, не говоря уже о руках, лице и прическе, вполне подходящих теперь для съемок триллера «Восставшие из выгребной ямы». Сам храбрец абсолютно не заботился о своем внешнем имидже, игнорируя обильные попадания в собственную персону, когда пролетающая шальная стеклотара стукнула его ребристым донышком точнехонько в левый висок. Последний и единственный герой несчастливого дилижанса рухнул подрубленным кедром на деревянный пол, и тут всевышний снизошел наконец, хоть и с изрядным опозданием, к мольбам Михаила Летина: во-первых, в битве произошел решительный перелом — в связи с тем, что в белоснежном (в прошлом) «Шевроле-Корвете» кончились боеприпасы.
Во-вторых, где-то снаружи возницу вдруг настигло озарение. То ли его тоже стукнуло чем-то из пролетающего добра, но только с положительным зарядом, то ли лошадь сама приняла решение. Как бы там ни было, но дилижанс сразу после трагического падения в его недрах единственной боевой единицы рванулся вперед и покинул территорию вооруженного конфликта — к тому времени благополучно завершившегося в пользу сильнейшей и более оснащенной стороны.
Посрамленный «Шевроле-Корвет» понесся вдаль: его пассажиры, все без исключения, могли похвастаться теперь оригинальной расцветкой «в неравномерное яблоко». Затихающему вдали хору ругательств вторило двойное эхо: откуда-то сверху возница сыпал проклятиями в белый свет, не рискуя задевать при этом празднующих неподалеку победу удалых танкистов. И упражнялся в ненормативной лексике охотник, выбиравшийся из-под лавки. Остальные уцелевшие поднимали головы и опасливо оглядывались. Убедившись, что дерьмометчики угомонились, а их противник позорно бежал с поля боя, потерпевшие принялись стряхивать с себя последствия боевых действий. Павший боец лежал в проходе, не подавая признаков жизни.
Михаилу повезло: поскольку он ютился в самом углу, снарядами его практически не задело, только слегка присыпало рассеянными «пулями» (а еще говорят, что из дерьма плохая пуля). Наскоро отряхнувшись, он выглянул в окно: троица победителей вновь разлеглась на своем апельсиновом пляже и раскидывала картишки. Михаила посетила догадка: ребята нашли недурной способ поразвлечься, путешествуя верхом на «навознике» и задевая исподтишка проезжающие мимо расфуфыренные компании. А их и задевать-то особенно не приходилось: разве ж проедешь спокойно мимо трех голых мужиков, загорающих практически на навозной куче? «Интересно, а девушки к ним тоже по дороге пристают?» — подумал Михаил, тоже по природе небрезгливый, глядя на компанию победителей с неожиданной завистью.
— Боже мой, что с ним? Он умер? — донесся до него дрожащий от сострадания девичий голос. Михаил обернулся на голос, как бык на пастушью флейту: последние события окончательно отвлекли его от предстоящей встречи с братом, и он махнул рукой на свои попытки все заранее обдумать, ощутив при этом даже некоторое облегчение. «Что толку размышлять, — рассудил он, — встретимся, а там — будь что будет».
Девушка сидела с несчастным видом, глядя на тело павшего храбреца — а ну как он и вправду отдал богу душу?
— Сейчас очнется, — проворчал авантажный блондин, не проявивший себя в отгремевшем сражении героем и поглощенный теперь оттиранием от дерьма своей белой когда-то майки — следы от попаданий на шортах были не так заметны, поскольку терялись в цветочках.
Михаил, вздохнув, поднялся. Подошел к убиенному, оттянул ему веко, проверил пульс на шее и объявил на весь салон профессиональным тоном:
— Жить будет! — потом, обращаясь лично к девушке, распорядился: — Помогите-ка мне его усадить.
На самом деле он не видел необходимости тревожить павшего героя, больше похожего сейчас на большой кусок органического удобрения, тем более — тягать его по унавоженному салону и куда-то усаживать. Но у Михаила, тоже спасовавшего во время битвы, возникла потребность реабилитироваться в глазах попутчицы. Тем более что оба предыдущих воздыхателя временно вышли из строя.
Девушка послушно встала и подошла к пострадавшему, по-кошачьи брезгливо выбирая место на полу, свободное от навоза, чтобы поставить ногу в белой туфельке.
— Вас как зовут? — деловито осведомился Михаил тоном военврача, нашедшего медсестру в полевых условиях.
— Наташа, — робко откликнулась та.
— Вот что, Наташенька: я потащу его к лавке, а вы поддерживайте ему голову. — Подхватив бесчувственного героя под мышки, он поволок его к ближайшей лавке. Девушка следовала рядом, старательно держась за голову раненого. Привалив его кое-как к лавке, они с чувством выполненного долга плюхнулись напротив.
— Михаил, — официально представился Михаил Летин, протягивая девушке руку, уже не как случайный ухажер, а как бы на правах начальника санитарной бригады. Она, по-джокондовски улыбнувшись, вложила легкие пальчики в его ладонь и не торопилась их оттуда отдергивать. Далее нить беседы пошла ткаться сама собой, не требуя ни малейшего вмешательства мыслительного процесса.
Покинутый блондин уже привел свою атлетическую персону в относительный порядок, и под его ненавидящими взглядами Михаил узнал, куда и зачем Наташа едет (оказалось — просто путешествует по матушке-Земле без определенного маршрута), какие красоты она уже успела повидать («везде одно и то же, но лучше там, где есть море»), и наконец, решающий вопрос — какие у нас сегодня планы на вечер. Она, как выяснилось, «еще не решила».
Михаил тоже имел весьма смутное представление о том, что ему готовит грядущий вечер, но выйти за рамки ритуальной кадрили уже не имелось никакой возможности, да и грех было не закинуть удочку на такую легкую добычу. Вообще-то по большому счету Михаил не любил легкой добычи, хоть и был на нее падок: как говаривал его дед Панас — что легко достается, то и выбросить не жаль. Но Михаилу всегда было жаль, потому что он вкладывал в свои отношения с женщинами, сколь бы короткими они ни были, какую-то сокровенную частичку души — он просто не мог иначе, сколько ни старался, — и каждый раз при очередном расставании ему казалось, что выбрасывают его самого, как легкую и наскучившую добычу. Одним словом — не повезло Михаилу Летину родиться в эпоху всеобщей раскрепощенности неисправимым романтиком. Он и сам воспринимал собственный романтизм на общем легкомысленном фоне как вид психического изъяна и тщательно скрывал его под показными личинами развязности и цинизма.
Но, как бы там ни было и что бы ни ждало Михаила с новой знакомой в конце пути — просто расставание или то же расставание, но после короткого сожительства, оставшуюся часть пути они скоротали в приятной беседе под уничтожающими взглядами блондина, с одной стороны, и сердитое ворчание охотника, с другой. Когда дилижанс свернул с большой дороги на шоссе, ведущее к предгорному поселку, раненый начал опасно крениться и в конце концов опять рухнул, но поднимать его и вновь усаживать никто на сей раз не поспешил — всех куда больше занимали личные проблемы.
Поселок в предгорьях Сто Тринадцатого горного массива был дьявольски живописным местом: сюда свозили в свое время с урюпинского космодрома пришедшую в негодность космическую технику. Вскоре обнаружилось, что старые корабли отлично подходят на роль жилищ, люди стали заселять корабельное кладбище, стягиваясь сюда со всей округи, как на курорт, а многие — по большей части старые космолетчики — в конце концов здесь и обосновались. Со временем бывшая свалка приобрела статус поселка с наличием всего, что полагается: возвышалась мощным языческим храмом над остроносыми жилыми «коттеджами» громада бывшего грузового транспортника, а ныне — здания правления, имелся милицейский участок — ребристая цилиндрическая башня, бывший патрульный крейсер, внушавший своим грозным видом трепет не только юным, но и тертым жизнью коленкам; наличествовал в поселке и «развлекательный комплекс» — бывший правительственный лайнер типа «люкс» с барами, ресторанами, сауной, игровыми заведениями и прочими увеселительными службами.
Отель «Горный орел» находился немного в стороне от поселка и, в отличие от других местных заведений, был основан не на отбросах космической экспансии: он прилепился к одному из горных склонов, поднимаясь ввысь по скале тремя живописными террасами.
По пути через «Звездный городок» имелась остановка перед увеселительным центром. Здесь дилижанс покинули два угрюмых пассажира: гордый в своем одиночестве блондин и недовольный — видимо, по жизни — охотник. Народу в дилижансе после остановки не прибавилось — да и кто бы теперь в него добровольно погрузился, кроме разве что навозных мух. Так что до отеля Михаил доехал в компании одной Натальи: отважного бежевого господина, безмятежно почившего на полу, за компанию можно было уже не считать.
При выезде на небольшую гранитную площадь перед отелем Михаил бросил первым делом взгляд на автостоянку, где царственно замер вороной «Лендровер» (тот еще антиквариат). Позади него, словно отряд подтянутых ординарцев за бравым фельдмаршалом, выстроилось в ряд с десяток силовых кресел. К вящей радости Михаила, испачканной французской «сарделькой» нигде поблизости не пахло — отдыхала, наверное, от пережитого потрясения где-нибудь в районе увеселительных заведений, а то и вовсе унесла