— Поликарп?
— Я машинист, — громко звучало в трубке.
— Держитесь?
— Держимся.
— Меняйте скорости! — приказал Кущин.
— Есть менять скорости! — отвечал Кныш. И то разгонял состав, то притормаживал его.
Всю войну тепловозник Кныш работал на паровозе, потому что тепловозов тогда на фронте не было. Сначала с непривычки Кнышу было трудно, но вскоре он освоился, и паровоз стал слушаться его, как конь слушается опытного наездника.
Тихий ход — и снова разгон. Врагу было трудно пристреливаться. Но все равно от взрывов и града осколков броня центральной башни раскалилась и обжигала, словно горячая плита.
Но вот огромная сосна, срезанная, точно стебелек, падая, ударилась о крышу башни бронепоезда. Михаила Григорьевича ослепило, оглушило, сбило с ног. Что-то тяжелое, раскаленное ударило его в грудь.
Санинструктор склонился над Кущиным, разрезал китель командира, намокший от крови.
— Наводчика центральной башни ко мне! — тихо сказал Кущин.
Он еще несколько минут руководил боем, до тех пор, пока не взлетели на воздух снаряды фашистского бронепоезда и бронепоезд этот перестал существовать.
Тогда командир бронепоезда Кущин откинулся на спину и взглянул на портрет дочери, которая смотрела на него со стенки и улыбалась…
12
…Паровоз с аварийным краном проскакивает крестовины рельсов: кровать чуть-чуть раскачивается, словно люлька.
…Кущин склоняется над Кнышем.
— Ну как тебе, Поликарп? Подъезжаем. Сейчас будет врач, больница. Они сделают все, что нужно…
Поликарп Филиппович шевелит губами, но слов не слышно. А глаза смотрят на Михаила Григорьевича с благодарностью и как бы говорят: «Спасибо». Кныш снова опускает веки. Морщины сбегаются на лоб. Ему больно. Так больно, будто сердце жгут раскаленным железом. Морозно, а все лицо Поликарпа Филипповича в капельках пота. О чем думает он в эти страшные минуты?
Реже дыхание паровоза. Аварийный кран подходит к перрону.
— Внимание! Внимание! — кричат радиорупоры во всех уголках станции.
— Внимание! Внимание! Прикрепленные носильщики, подойдите с носилками к первой платформе. Шоферу подать санитарную машину к главному подъезду.
— Вниманию контролеров! Получено сообщение о прибытии тяжелобольного на платформе аварийного крана. Обеспечьте свободный проход с носилками от первого пути к главному подъезду. Повторяю…
…Подъемный кран плавно останавливается у первой платформы.
Поликарпа Филипповича уложили на носилки. Если бы он в это время спал, то мог бы и не проснуться — так осторожно несли его носильщики.
На перроне дежурный в красной фуражке сказал Долинюку:
— Нам передали содержание записки, которую вы бросили по дороге дежурному по станции. Все меры приняты. Больного перевозят в больницу, а вы следуйте с краном обратно. Почтовый запаздывает. «Окно» протянется еще час сорок минут. Но торопитесь!
Паровоз дал предупредительный гудок и задним ходом повел аварийный кран. Через полчаса он снова был на станции Большие Березки.
Нет, не таким простым делом оказалось снять с платформы тепловоз, даже маленький. Без крана это было бы не под силу даже двум десяткам юных железнодорожников, собравшихся на станции.
…Утром Кущин вернулся на станцию Большие Березки.
Маленький тепловоз уже стоял на путях детской железной дороги. Его окружали юные железнодорожники. Ярко светило солнце. Потеплело. За тепловозом была видна рыхлая, потемневшая дорога. В воздухе пахло весной. А на душе у Михаила Григорьевича было тяжело.
Как только он показался на платформе станции Малые Березки, к нему со всех сторон бросились ребята.
— Ну как там Поликарп Филиппович?
— Что сказали врачи?
— Он будет жить?..
— Врачи сделают все, что в их силах, — ответил Кущин.
13
На крыльце своего дома Женя Степуков снял ботинки, взял их под мышку, всунул ключ в замочную скважину, но ключ не поворачивался. А дверь вдруг сама раскрылась, и из нее вылетел Минька. Он крепко схватил брата за брюки, будто Женя собирался от него бежать.
— Ага, поймался!
— Пусти, Минька!
— Не пущу. Мама, знаешь, как испугалась! Она пошла тебя искать.
— Пусти!
— Не пущу! Мама, знаешь, как плакала?
— Пусти…
— Не пущу! Ой, как страшно было! Я проснулся и позвал: «Женечка!» А ты молчишь. Встал. Смотрю, нету тебя. Совсем нету. Я как закричу маме! Ой, и достанется тебе! Я вот скажу Поликарпу Филипповичу, какой ты…
— Не скажешь ты Поликарпу Филипповичу…
— А вот и скажу! А вот и скажу!
— Не скажешь, Минька. Поликарпа Филипповича увезли в больницу. Потому меня и не было.
— Зачем в больницу? У него корь? А меня мама, помнишь, в больницу не дала, сама вылечила… Куда же ты, Женька?..
А Женя бежал по улице и думал: «Надо догнать маму, успокоить…»
14
«ТУ-2» решили испытывать в тот же день.
Перед началом испытания тепловоза Кущин звонил в больницу и говорил с дежурной медсестрой стола справок:
— Мы привезли к вам ночью больного Кныша. Как состояние его здоровья?
— А вы кто? — спросила сестра.
— Как так кто? Я его привез на аварийном кране. Моя фамилия Кущин. Я вместе с ним воевал, а теперь работаю с ним…
— Нет, вы, товарищ Кущин, не поняли меня. Вы кто — родственник товарища Кныша? Сын, брат?
— Нет! Я его друг. Разве друг — это мало?
— Нет, нет! Вы опять меня не поняли. Сообщаю состояние больного. Положение Кныша тяжелое. Предположение врача об инфаркте подтвердилось. Он в тяжелом состоянии. Ему дают кислород, держат на камфаре. Он…
— Безнадежен? — спросил Кущин.
— Я этого не сказала. Но…
— Что но?..
— Но тем не менее находится в тяжелом состоянии.
— Можно навестить больного?
— Об этом надо вам поговорить с главным врачом. Он будет через час. Но думаю, что свидание вам не разрешат…
После телефонного разговора Кущин пошел на станцию детской железной дороги Малые Березки. Еще издали он увидел большую толпу. С утра по поселку прошла весть, что наконец-то получен долгожданный тепловоз для ДЖД, и посмотреть на диковинку сбежалось много людей. Пробираясь сквозь толпу, Михаил Григорьевич обратил внимание, что взрослых здесь не меньше, чем детей. Какой-то старик в длинном тулупе пробивался в первые ряды зрителей, работая изо всех сил локтями. Женщина с кошелкой тронула Кущина за рукав и сказала, показывая на тепловоз:
— Вот красавец! Ну просто игрушка!
Среди толпы был и железнодорожный милиционер, который хотя и сдержал натиск любопытных, но больше заботился о том, как бы самому получше разглядеть серебристую диковинку. Был здесь даже заведующий пивным ларьком — краснощекий толстяк по фамилии Бык, которого, казалось бы, ничем не удивишь. Обычно он стоял у большой бочки, подкачивал насос и орудовал пивными кружками, как жонглер в цирке шарами. А все, что происходило вокруг, как бы и не существовало для него вовсе. Теперь же Бык стоял и разглагольствовал:
— Подумать только — такая крошка, а тоже «ТУ», а? Замечательная машина! Поезд любой длины берет, как игрушечку! А фотография изобретателя Туполева напечатана сегодня, между прочим, в «Огоньке»…
Кущин пробился к тепловозу и поднялся по крутой лесенке в кабину управления.
Люди ждали, когда маленький серебристый локомотив возьмет состав.
Но тепловоз не завелся. Ведь так только с виду кажется, что тепловоз привести в движение куда проще, чем паровоз. В тепловозе нажал кнопку — и заработали дизели, чуть передвинул маленький рычаг — и красавец локомотив сдвинул с места состав длиной в целый километр.
Нет, все это не так-то просто. Тепловозник должен не только знать назубок все сложные механизмы своего локомотива. Это, как говорится, еще полдела. Все органы чувств водителя — зрение, слух, осязание и даже обоняние — должны чувствовать машину через множество приборов, аппаратов и приспособлений.
Именно так знал тепловоз, «чувствовал машину» механик Кныш. Но он лежал в больнице. А по инструкции оказалось не так-то просто привести тепловоз в движение.
В это время на станцию Большие Березки пригородным электропоездом прибыл машинист Голубев.
15
Виктор Петрович Голубев прошел от станции большой железной дороги до станции малой, и люди, столпившиеся у тепловоза, расступились. Голубева хорошо знали по портретам и потому еще, что многие жители поселка были у него на приеме. И никто из них не уходил от Виктора Петровича без помощи или доброго совета.
Виктор Петрович подошел к тепловозу и крикнул:
— Поликарп Филиппович, поздравляю!
Но в окошко тепловоза высунулся Кущин, а не Кныш.
— Здравствуйте, — сказал Кущин. — Поликарпа Филипповича нет. Он в больнице.
— Да я ведь вчера еще говорил с ним по телефону. — Голубев взялся за поручни и быстро поднялся в кабину. — Здорово, ребята!
— Поликарп Филиппович заболел ночью, — сказал Женя.
А Толя добавил:
— Ему очень плохо…
Между тем на платформе станции детской железной дороги выстроился весь наличный состав юных железнодорожников. С правого фланга стояли самые высокие — Митя и Витя.
Кущин объявил юным железнодорожникам:
— В двенадцать ноль-ноль тепловоз потянет первый поезд. Поведет локомотив старший машинист Голубев. Помощником машиниста в первом рейсе буду я. Дублерами — Женя Степуков и Толя Сечкин.
…До первого рейса оставалось меньше часа.
Солнце светило, как говорится, во все лопатки. Текли ручейки, будто наступила уже весна, и стало так припекать, что многие из толпившихся около путей ДЖД людей расстегнули пальто, сняли шапки, подставляя лбы и щеки под долгожданные теплые лучи.
Билеты брались с бою, а десятичасовые и одиннадцатичасовые поезда отошли пустые. В это воскресенье никто не хотел ехать в поезде, прицепленном к паровозу. Это казалось таким же неинтересным, как трястись в телеге, когда есть автомобиль. Все пассажиры — и маленькие и большие — ждали поезда, который поведет тепловоз. Конечно, это было очень огорчительно тем юным железнодорожникам, которые вели первые утренние поезда. Каждому человеку ясно: что за интерес обслуживать пустой состав, будь ты проводником,