Вот уже несколько лет я пытаюсь превратить мою диссертацию в книгу, хотя Элиот, мой психотерапевт, считает, что я так занята не-писанием, что у меня действительно не остается времени ее писать.
– Я не обвиняю тебя в бездельничанье, – сказал он мне недавно. – Не-писание – это тоже своего рода дело, и оно отнимает у тебя уйму времени и сил. Не меньше, чем отнимало бы письмо. Думаешь, стоит так вкладываться в то, чтобы ничего не писать?
Он, конечно, прав, но дело в том, что все не так просто. Я действительно вкладываюсь, но не в то, о чем он думает. Кроме того, в последнее время моя книга вдохновляет меня все больше и больше, и это признает даже Элиот. Я собираю и анализирую случаи своих пациентов. Мне нравится придумывать им псевдонимы, вроде «Человека-волка» у Фрейда. В моих записях Анна-Лиза Фобель значится как АФ, но мысленно я называю ее Агонизирующей Филологиней.
Это была моя восьмая сессия с Анной-Лизой. Обычно, если к пятой встрече у меня не складывается достаточно четкой картины того, что происходит с пациентом, я рекомендую ему посетить другого терапевта. С Анной-Лизой все было ясно.
В тот раз она не была ни взвинчена, ни даже особо возбуждена, как мне иногда доводилось видеть ее раньше. Наоборот, она была совершенно невыразительна. Я задавала вопросы, она на них отвечала – коротко, незаинтересованно, как будто по обязанности. Это меня встревожило, но не удивило: некоторое время назад мне стало совершенно очевидно, что в ее самочувствии наметился прогресс, и я предложила ей встречаться чаще одного раза в неделю.
– С деньгами как-нибудь потом разберемся, – сказала я ей тогда в надежде, что она поймет намек и позволит мне провести с ней сессию-другую бесплатно.
Анне-Лизе сорок четыре года, она не замужем, но у нее много друзей – она обаятельна, общительна и при этом, втайне ото всех, до безумия тревожна. Она филолог и переводчик (я иногда вижу ее работы). Ее родители умерли несколько лет тому назад, через год один после другого, и оставили ей кучу незавершенных дел. Именно мать нанесла Анне-Лизе первичную травму, еще в детстве, – несмотря на свой пол девочка выполняла при матери роль «маленького мужа» (без всяких сексуальных обертонов). И потом много лет подряд воспроизводила ту же модель поведения во всех своих романтических и прочих отношениях, в которые она слишком вкладывалась психологически.
Она много работает. Анна-Лиза из тех, кого Афник именует «инвертированными нарциссами», хотя я лично предпочитаю термин «оккультные нарциссы» и в корне не согласна с теми, кто рассматривает это состояние как полный аналог скрытого нарциссизма: я, конечно, допускаю, что между ними есть некоторое родство, но не более. Она постоянно испытывает глубокую внутреннюю потребность проявлять о ком-либо заботу, продиктованную собственной жаждой похвалы и внимания, которые, однако, неизменно выбивают ее из колеи, когда она их получает. Ей присуща боязливая, ранимая преданность ребенка, с ранних лет приученного заботиться о других, что ему, быть может, и не по силам. Фантазии Анны-Лизы связаны с исчезновением. Любое мелкое происшествие для нее – катастрофа, что, конечно, только ухудшает дело. Заранее предполагая самое страшное, она мечется, пытаясь предотвратить это, избежать, но безуспешно.
Вообще у людей с обсессивно-компульсивными расстройствами страхи бывают самые разные, как и способы борьбы с ними: к примеру, если я не помою руки пять раз, мои дети умрут, и так далее. Страхи Анны-Лизы сильны, но довольно размыты. Она просто полна безотчетного ужаса.
Все это она знает и сама, по крайней мере до какой-то степени, как знает и то, что она в депрессии, но осознать свою проблему и избавиться от нее – не одно и то же, иначе наши пациенты не ходили бы к нам. На меня произвело большое впечатление ее желание ускорить процесс, стремление к переменам. И я намерена сделать все, чтобы помочь ей добиться положительного результата.
– Дело даже не в том, что я ощущаю себя загнанной в угол, – сказала она. – Надеюсь, вы не подумаете, что я тут разыгрываю трагедию или жалею себя. Но я не то чтобы не вижу выхода, я даже не понимаю, какой смысл его искать.
– Какой частью тела вы это чувствуете? – спросила я, обратив внимание на то, как у нее зажата грудная клетка. – Сделайте мне, пожалуйста, одолжение, начните дышать полной грудью.
– Я стараюсь пользоваться кое-какими приемами из тех, что мы с вами обсуждали, – сказала она. – Вместе с Сандрой.
– И?
– И мне всегда сначала кажется, что у меня получается, а потом… – Она покачала головой, и голос изменил ей.
Сандрой зовут – точнее, звали – ее подругу. Какое-то время они с Анной-Лизой вращались в одних кругах, хотя Сандра была несколько моложе, работала финансовым аналитиком, отличалась энергией и большими амбициями. А еще она была ветераном нарциссизма.
В течение нескольких месяцев Анна-Лиза поддерживала с ней довольно близкие отношения, пока натренированное чутье не подсказало ей, что это не дает ничего, кроме ощущения неловкости и вины. Что их динамика приводит к нежелательным результатам. Она сделала попытку отыграть назад. Сандра разгадала ее намерения и, в свою очередь, повысила эмоциональную напряженность, прибегнув к практике устыжения и переноса вины, обычно характерные для ее поведения.
Сандра позаботилась о том, чтобы Анна-Лиза – как и все кругом – узнала, как сильно ее подвела, если не сказать хуже.
Анна-Лиза справлялась с ситуацией как могла, но это давалось ей чем дальше, тем труднее, учитывая ее склонность считать себя виноватой по любому поводу. У нее никак не получалось выбросить из головы Сандру и ее обвинения. А повышенная тревожность в совокупности с параноидными – возможно, параноидными – страхами разрослись до устрашающих размеров, под стать тем обвинениям, которые обрушила на нее бывшая подруга. Анна-Лиза не могла избавиться от подозрения, что друзья сплетничают о ней, шепчутся за ее спиной о том, как она манипулировала Сандрой, как использовала ее в своих целях. Она даже обнаружила на форуме своего университета анонимный пост, в котором, не называя имен, говорилось о чьем-то вероломстве и жестокости, и сразу поверила, что это о ней.
Я указала ей на то, что даже если она не ошибается касательно сути, происхождения и мишени этой словесной атаки (а я склонна считать, что она не ошибалась), то немного найдется людей, которые безоговорочно поверят бездоказательным обвинениям, что ущерб, который они способны нанести ей, будет минимальным, скорее уж пострадают те, кто будет распространять подобные слухи. Но, даже соглашаясь с таким видением ситуации, Анна-Лиза все равно впадала в лишающую воли и энергии – самоубийственную, по сути, – тревогу.
Она столкнулась с одной из ключевых проблем психодинамики. Наше привычное поведение и аффекты, конечно, связаны с эмоционально-конативным аспектом нашей ментальной деятельности в целом, но не только. В этом-то и состоит ограниченность психотерапии, фокусирующейся исключительно – можно сказать, герметически – на психике пациента. Например, если проблема пациента – чувство повышенной тревожности, проистекающее из того, что его с детства приучили нести непропорциональную ответственность за других, то он, возможно, и будет стремиться прервать эту динамику, но до тех пор, пока не излечится полностью, он так и будет подсознательно выискивать себе в пару обидчивых самовлюбленных эгоистов. А те, в свою очередь, будут охотиться на него, видя в нем решение всех своих проблем. Так они и будут продолжать этот парный танец, это зловещее пике, ведущее к самоуничтожению обоих.
Другими словами, не все проблемы пациентов исключительно у них в голове.
– Помните диаграмму, которую я вам показывала? – спросила я. – «Любовь – ненависть». Сейчас именно вы являетесь ее объектом. Разумеется, человек всегда отвечает за свое поведение, а потому должен думать о других, проявлять заботу, брать на себя ответственность за свои неблаговидные поступки, если они случаются, но при этом никто и никогда не может быть в ответе за счастье другого человека. А то, что пытается проделать сейчас ваша подруга, в просторечье называется «ехать зайцем»… Видите ли, она боится брать на себя ответственность за свое поведение и эмоции. Ее не удовлетворяют результаты ее собственных действий. И она пытается создать вокруг себя такую ситуацию, когда действовать будет кто-то другой, а не она… С этой целью она внедрилась в вашу психодинамику, потому что это ей подходит. Теперь она может злиться на вас за то, куда движется вместе с вами. Она же «заяц», безбилетный пассажир. От нее ничего не зависит, маршрут выбираете вы, а она будет обвинять вас за неправильный выбор.
Не люблю навешивать ярлыки, но, думаю, не будет преувеличением сказать, что вся моя практика вместе с теорией, на которой она базируется, целиком и полностью умещается под небольшим зонтиком под названием ТВТ: травматико-векторная терапия. Этот подход отличает эклектика и бесстыдный практицизм. В ход идет все: постиндукционная терапия, гештальт-психология, психоанализ, Адлер (от него мы скорее отталкиваемся, чем заимствуем), Кохут, Кляйн, короче, все что угодно. ТВТ однажды даже назвали «гомеопатией Лаинга», на том основании, что мы заимствуем у антипсихиатрии представление о том, что дисфункция – это вполне рациональный ответ на патологический мир, затем упрощаем противоречие между ними до полного исчезновения последнего, а потом начинаем действовать. По-моему, это даже остроумно.
– Она… вы хотите сказать, что это из-за нее у меня такое чувство… – начала Анна-Лиза.
– Все не так просто, – ответила я. – Она – не причина. Она только вектор.
– И что же мне делать? – спросила Анна-Лиза. Ее голос уже не дрожал.
Мы снова заговорили о стратегии. Я постаралась донести до нее мысль о том, что я знаю – она сделала все, что могла.
У меня была назначена встреча с Элиотом, но я слишком разволновалась, думая об Анне-Лизе, и чувствовала, что сегодня вечером мне придется еще поработать. Позвонила ему, чтобы перенести сеанс, и порадовалась, что звонок ушел на голосовую почту. Полтора часа я провела в спортзале, занималась позвоночником, корпусом, измотала себя на беговой дорожке. На шесть миль побила свой предыдущий максимум.