– Это я вызывался, господин капрал.
– Полно дурака валять, Тор!
– Без дураков, господин капрал. Под хорошее настроение я даже иголку в стоге сена отыскать способен.
– Вот что, парень! Если ты вздумал со мной шутки шутить… – Капрал зашелся от волнения и побледнел. Его, конечно, можно было понять. Потеря казенного имущества, а уж в особенности оружия, – провинность хуже не придумаешь. Если револьвер до конца смены не отыщется, капрал как миленький отправится в зону боевых действий.
– Помилуйте, какие могут быть шутки, господин капрал!
– Тогда отыщи мой револьвер.
– Это возможно, но только когда я впадаю в этот… как его… Ну, вот Альфонс знает… Накатывает на меня такая штука исключительно от веселья и радости. А сей момент я в печали: письмецо-то, мне адресованное, в канцелярии лежит себе полеживает, а сержант мне его в руки не дает. Вот ежели бы вы, господин капрал, письмишко мое сюда доставили, со мной бы мигом на радостях припадок этот приключился, и оружие ваше нашлось бы.
– Стащить письмо из канцелярии?! – возмутился капрал.
– Да никто и не узнает! Писульку я прочту, конверт мы заклеим, как было, и вы, господин капрал, его на место положите.
– Если обведешь меня вокруг пальца, берегись!
– Давайте договоримся: не вручайте мне письмо, покуда оружие не найдется!
– Ладно!
…Капрал без труда заполучил письмо и вернулся. Поскольку Хопкинс настаивал на нашей дружеской поддержке – без нее ему, видите ли, не впасть в транс, – то вскоре мы все трое очутились в караулке.
– Прошу мягкий стул, – потребовал Хопкинс и зажмурил глаза.
Ему принесли стул с мягким сиденьем и спинкой. Наш приятель набрал полную грудь воздуха, точно собрался нырнуть под воду.
– Трудно идет… – через минуту сообщил он и просительно огляделся вокруг. – Кто-нибудь, дайте сигару.
Чуть погодя Хопкинс запросил подушку. Попыхивая сигарой, он время от времени испускал тяжкие вздохи.
Капрал извелся – того гляди, кондрашка хватит, а у меня руки чесались врезать мошеннику от души.
– Пошлите кого-нибудь пройтись по двору, вдоль правой стены, а другой пусть пошарит в огороде за столовкой.
– В тех местах и ноги моей не было!
– Делайте, что говорят! – сиплый голос Хопкинса звучал повелительно.
Вслед за тем наглец потребовал бутыль красного винца и спровадил Альфонса Ничейного на чердак.
В первый момент казалось, что Альфонс прихлопнет медиума на месте. Но затем он все-таки покорился участи. Тем временем подоспело подспорье в виде красного вина, которое Хопкинс не замедлил опрокинуть себе в глотку.
– Пожалуй, велю-ка я, Тор, тебя подвесить! – пригрозил капрал, бледный как смерть.
– Потерпите чуток, господин капрал. Загляните на полку над вашей койкой.
– Там револьвера нет и быть не может.
– Извольте делать, что говорю! – цыкнул Хопкинс не терпящим возражений тоном. – Если оружие не найдется, вы вольны делать со мной что угодно.
Капрал ушел. Мы остались вдвоем: медиум и я.
– Совсем сдурел?! – набросился я на Хопкинса. – Мало того, что Потрэн вцепился в нас бульдожьей хваткой, так ты решил и капрала против нас настроить?
– Ты что?! – изумился Чурбан. – Я же хотел как лучше.
– Подумал бы, что с нами будет, если оружие так и не найдется.
– Не бойся, я такие вещи не теряю, – преспокойно заявил он и извлек из кармана своих широченных штанов револьвер капрала. – Подобрал со стула после того, как нас обыскали. Помнишь, я стул опрокинул вроде как ненароком? – С этими словами он направился к сваленным в углу кучей старым солдатским ремням и спрятал под ними револьвер.
– Какого черта ты погнал Альфонса на чердак?
– Пускай малость потрудится, а то горазд другим замечания делать. Я, видишь ли, отродясь нигде не работал!
Ну что с таким будешь делать?
Вернулся капрал, а за ним два стражника, запыхавшись. Наконец появился и Альфонс Ничейный, весь в клочьях паутины. Хопкинс всех заставил трудиться до седьмого пота, но… безрезультатно.
– Все, больше терпения моего нету! – вне себя от ярости заорал капрал. – За это ты у меня…
– Тихо! – прошипел Хопкинс пропитым голосом. – Сейчас на меня снизойдет… этот… как его?… – Закрыв глаза, он тяжело отдувался – сказывалось выпитое вино.
– Нет ли здесь где-нибудь старых ремней?
– В углу целая куча. Но я туда даже не подходил…
– Молчать! – гаркнул Хопкинс. – Чую, в том углу что-то есть… – Он направился в угол, расшвырял груду отслуживших свой век ремней…
– Мой револьвер! – не своим голосом взвыл капрал.
Все взоры были устремлены на медиума. Кто смотрел на него с удивлением, а некоторые – например, капрал – с подозрением.
– Выходит, ты у нас чудодей… Так, что ли?
– Так. У меня получалось и на трапеции, и на цирковой лошадке…
– А подвешенным на солнцепеке и без глотка воды не пробовал?
Хопкинс скромно потупился.
Однако капрал, у которого теперь гора свалилась с плеч, не способен был сердиться.
– Держи свое письмо, заклинатель духов! Ответь мне только, зачем ты отправил солдат шарить во дворе и в огороде?
– Видите ли, господин капрал… Мне померещилось, будто бы…
– Чтоб тебе провалиться на этом месте! – зашелся было в ярости капрал, но тут рука его коснулась револьвера, и он мигом помягчел. – Ну, ладно… Главное, что оружие нашлось!.. И последний вопрос: почему для поисков понадобилось красное вино?
– Да потому, что я неисправимый пьянчуга! – искренне ответил Хопкинс, и тут мы все трое поспешили унести ноги.
4
Я обещал рассказать, каким образом Чурбан Хопкинс превратился в американского гражданина Германа Тора. Совершенно невероятная история!
Хопкинс оказался замешанным в одном нашумевшем деле, но – в порядке исключения – не в качестве обвиняемого, а помощника правосудию. И все же, пока все не выяснилось, Хопкинса и некоего разжалованного капитана, сбившись с ног, искала вся колониальная полиция. Оран был окружен плотным полицейским кордоном, и казалось немыслимым, чтобы беглецы выскользнули из окружения. И тогда Хопкинс вместе с капитаном подались в «почетные легионеры». Воспользовавшись учетными карточками двух новобранцев, проникли на территорию форта святой Терезы и затесались среди солдат. Напялили бесхозные мундиры и выдавали себя за легионеров. Прибьются то к одной части, то к другой, и появление их в огромном муравейнике крепости осталось незамеченным. Полицейским и в голову не приходило поискать беглецов в форте. К тому времени мы с Альфонсом Ничейным уже несколько недель тянули лямку в Легионе, и, когда выяснилось, что весь наш батальон переводят в Сенегал, Хопкинс тоже увязался за нами – в военной форме, но без официального статуса легионера. В пути он также действовал «короткими перебежками»: то к саперам приткнется, то в повара подастся (эта деятельность Хопкинса до сих пор вспоминается с ужасом всеми, кто имел несчастье хоть раз отведать его стряпню!), служил санитаром и даже водил танк.
При этом Хопкинс никакого отношения не имел к армии, только к полиции, да и то как субъект, объявленный в розыск. Но затем опасность миновала, и в результате успешного завершения дела все мы разбогатели. Однако даже неожиданно привалившее богатство от воинской службы не освобождает, поэтому вместе со всем полком мы отправились к новому месту назначения, в Мансон. Чурбан Хопкинс в тот момент самозванцем щеголял в униформе рядового легионера номер семьдесят один, которая, как выяснилось во время переклички, принадлежала некоему Герману Тору, числящемуся в нашей роте. Но дорогой он то ли сбежал, то ли и вовсе перекинулся, и, поскольку на нем была рабочая роба, стражники доставили только его форму, которую и позаимствовал Хопкинс с интендантской повозки.
Итак, дело благополучно завершилось, Хопкинсу больше не было нужды скрываться от полиции, и он решил распрощаться со своим «почетным» легионерством, о чем со смешочками сообщил Потрэну: он, мол, хоть и носит униформу номер семьдесят один, но на самом деле вовсе не легионер. Потрэн тоже посмеялся, а потом заявил на полном серьезе:
– Нечего дурным прикидываться, не то мигом в железа закую.
– Да я же нормальный! – взвился Хопкинс.
– Я и не говорю, что дурной. Скорее дурень, если сказочку поскладнее придумать не смог.
– Не записывался я в Легион и присягу не давал! Форму украл…
– Кончай арапа заправлять! – снова развеселился сержант. – Думаешь, я не помню твою бульдожью морду? Эй, ребята, кто из вас знает этого субчика?
Хопкинса знали многие, но из солидарности помалкивали. А вот младшие чины приняли сторону сержанта: подтвердили, что легионера этого знают как облупленного. Не дай Бог, кто вспомнит, что наш приятель подвизался на кухне – тогда его запросто могут линчевать!
– Как же, как же, помним! И нечего тут комедию разыгрывать!
– Ведите меня к правительственному советнику! – потребовал Хопкинс.
– И тогда его высокопревосходительство спросит: «Милейший Потрэн, если я буду разбираться в делах рядовых солдат, чего ради республика должна растить дармоедов из младших офицеров?»
– Я требую! – не унимался Хопкинс.
– Ну, с этого бы и начинал. Связать его, бросить в повозку и доставить на службу в наилучшем виде. У нас эти фокусы не пройдут!
В Легионе сложные дела решаются очень просто. Чурбан Хопкинс стал Германом Тором. Стоило ему заикнуться, что он вовсе не тот, за кого его принимают, ответом были побои и заключение в карцер. Так что со временем бедняга качать права перестал.
Мы, конечно, были на его стороне, однако читателю нетрудно представить, чего стоило наше свидетельство в глазах сержанта. Да и то правду сказать, нельзя же ни с того ни с сего взять да отпустить служивого на все четыре стороны по первому его желанию. Пришлось Хопкинсу писать прошение, и делу был дан ход: от писанной бумаги так просто не отмахнешься.
Прошение первым делом снова вернулось в Мансон, чтобы там подтвердили, что нижеподписавшийся проситель действительно несет службу. (Тогда Хопкинсу влепили двенадцать суток карцера и на четыре недели лишили права появляться в буфете.) Затем бумага вновь отправилась в Оран, в канцелярию батальона, где и осела на некоторое время. Через несколько недель ее переслали в американское посольство для проверки гражданства Германа Тора. В Нью-Йорке пять недель готовились к ответу, после чего выслали прошение, снабдив его проверенными данными: Тор родился в местечке Виргальд, штат Нью-Йорк, отец – Энтони Тор, мать – Эвелин Берг (голландского происхождения). Отсюда досье на Тора попало в Париж, в военное ведомство.