Расстались мы в полночь, а спустя несколько часов уже шли к старту. Самолеты стояли на льду Амура, недалеко от устья Уссури.
Светало. Погасли аэродромные фонари. Галышев прокрутил валики лётной карты; участок Хабаровск — Николаевск-на-Амуре был прочерчен ровным красным пунктиром. Чем дальше к северу, тем реже на карте попадались кружочки и точки, обозначающие населенные пункты; местами пунктирная линия пересекала «белые пятна» безлюдных районов.
Первым стартует Галышев на самолете «Памяти ленских событий». Потом отрывается Доронин. Последним взлетает Водопьянов. Выстроившись цепочкой, самолеты уходят на северо-восток. Десять часов тридцать минут. В Москве половина четвертого утра, и моя «молния» о вылете звена уже не попадет в сегодняшний номер «Правды».
Двое суток я жил на аэродроме: сюда стекались вести о продвижении летчиков. Галышев не ошибся в предвидении, что погода нарушит его план: на полпути до Николаевска звено попало в сильную пургу. Водопьянов, летевший последним, опасаясь врезаться в передние машины, вернулся в Хабаровск. Галышев и Доронин пробились в Николаевск. Наутро Водопьянов стартовал вторично и в Охотске нагнал товарищей. Следующий этап перелета — до бухты Ногаево — звено преодолело лишь двадцать второго марта.
В это время я находился во Владивостоке, на борту парохода.
VII
У тридцать второго причала Владивостокского порта пришвартовался пароход «Совет». Днем при весеннем солнце, ночью в ярких лучах прожекторов трюмы «Совета» поглощали мешки с продовольствием, тюки одежды, ящики с частями дирижаблей, самолетов, тракторов и аэросаней, бочки с горючим.
Два года назад пароход «Совет» побывал в Арктике; судно пыталось пробиться к острову Врангеля, но оказалось совершенно неприспособленным для плавания во льдах. Теперь «Совет» пойдет только до Петропавловска-на-Камчатке, а там передаст пассажиров и грузы другому пароходу.
Сто тридцать участников экспедиции едва разместились на небольшом судне. Шумно и тесно на палубах, в кают-компании, коридорах, твиндеках.
На кормовой палубе стоят металлические гондолы дирижаблей «Смольный» и «Комсомольская правда»; они могут взять до двадцати пассажиров сразу. Мощный подъемный кран водрузил на носу самолет «Т-4», прибывший из Ленинграда; эта машина обладает минимальной посадочной скоростью, легко взлетает и садится на ограниченной по размерам площадке. Рядом с аэросанями, напоминающими кабину легковой машины, на толстых канатах, протянутых поперек палубы, повисли замороженные свиные туши. С пронзительным криком над судном вьются голодные чайки.
Дирижаблисты — самая большая группа на корабле. Многие из них — пионеры русского дирижаблестроения; они водили дирижабли «Коршун», «Ястреб», «Зодиак», которые я еще ребенком, накануне первой мировой войны, видел над Брест-Литовской крепостью. Вместе со стариками на Север направляются и молодые воздухоплаватели — Гудованцев, Суслов, Померанцев, пилоты и штурманы дирижаблей; вся эта молодежь — энтузиасты воздухоплавания, влюбленные в свое дело.
— Многие недоверчиво относятся к использованию дирижаблей в Арктике, — сказал я Николаю Гудованцеву, командиру «Комсомольской правды». — Еще не забыта катастрофа дирижабля «Италия», а в прошлом году погибли американские «Акрон» и «Зодиак», было много жертв…
— Скептики! Не верят только скептики! — горячо возразил Гудованцев. — А мы вот доберемся до Провидения, наполним наши «сигары» и через Уэллен — Ванкарем — прямо в лагерь!..
Гудованцев пылко говорил о перспективах воздухоплавания, использующего творческое наследство Циолковского. Он рисовал себе дирижабль недалекого будущего: цельнометаллический, наполненный гелием, с мощными моторами, способный покрыть без посадки расстояние между Атлантическим и Тихим океанами…
Пилотом самолета «Т-4» оказался летчик Федор Болотов. В юные годы он плавал на подводных лодках; в гражданскую войну вел воздушную разведку, перевозил боеприпасы, бомбил позиции противника. Пять лет назад Болотов на сухопутном самолете «Страна Советов» летал из Москвы в Нью-Йорк через Дальний Восток. Последние годы он испытывал самолеты новых конструкций в Ленинграде. Этот немолодой, плотный и коренастый человек, с коротко подстриженными седеющими волосами, обветренным лицом, ласковыми и усталыми глазами, сам вызвался отправиться на помощь челюскинцам. Конфузливо, точно оправдываясь, он рассказывал:
— Взяла меня эта история за сердце. Решил, как говорится, тряхнуть стариной. Авось, и моя птаха пригодится!..
В одной из кают расположились бывалые полярники Леонид Михайлович Старокадомский и Георгий Давыдович Красинский.
Восточная часть Арктики, особенно Чукотское побережье, хорошо знакомы Красинскому. Еще в 1927 году он руководил воздушной экспедицией в устье Лены и на остров Врангеля. Два гидросамолета обслуживали пароходы, совершавшие первый грузовой рейс из Владивостока в бухту Тикси. Красинский летал с мыса Северного на остров Врангеля и обратно, потом из бухты Тикси в Иркутск. Следующим летом на борту гидроплана «Советский Север» он исследовал трансарктическую воздушную трассу. Перелет «Советского Севера» вдоль берегов Тихого океана от Владивостока до мыса Дежнева длился четыре недели. Из Уэллена гидроплан пошел на запад. Густой туман вынудил его опуститься в Колючинской губе, и тут «Советский Север» стал жертвой стихии: буря сорвала самолет
с якоря и выбросила на берег. Участники перелета пешком добрались до бухты Лаврентия на Чукотке. Спустя год Красинский снова летал в Арктике по маршруту бухта Лаврентия — Уэллен — мыс Сердце-Камень — мыс Северный. Его самолет впервые прошел путь от Берингова пролива до устья Лены. В последний раз Георгий Давыдович был на севере минувшим летом; находясь на борту самолета «АНТ-4», он встретил у мыса Якан «Челюскин», продвигавшийся к Берингову проливу.
Наша первая беседа с Красинским затянулась. Торопясь на телеграф, я неловко столкнулся в дверях каюты с высоким, очень худощавым человеком в стеганой ватной куртке и меховой шапке-ушанке. Нетрудно было догадаться, что это врач Леонид Михайлович Старокадомский, один из немногих, оставшихся в живых, участников экспедиции «Таймыра» и «Вайгача». Славная русская экспедиция открыла в 1913 году Северную Землю и в трехлетнем плавании прошла сквозь льды из Тихого в Атлантический океан.
Старокадомский освободился от шерстяного пледа, накинутого поверх ватника, быстро переобулся в чесанки и, потягиваясь, начал рассказывать, как идет погрузка.
— Неужели и вы, Леонид Михайлович, таскали ящики? — спросил я.
— Ничего со мной не сделается, — спокойно ответил Старокадомский. Тонкими старческими пальцами он разгладил седую бороду и поднял ласковые голубые глаза. — Самую малость помог, и толковать не о чем…
Мне вспомнились записи из дневника Леонида Михайловича за третье сентября 1913 года, когда он увидел впереди «широко раскинувшуюся, покрытую изрядно высокими горами землю». На другой день здесь высадились моряки «Таймыра», произвели астрономические наблюдения и водрузили русский флаг. Эта территория была объявлена частью нашей страны и получила название Северной Земли. Спустя несколько дней возле Малого Таймыра гидрографы нанесли на карту небольшой островок, замеченный Леонидом Михайловичем; он известен теперь как остров Старокадомского.
Что повлекло этого пожилого человека снова на Север? Скорее всего — то же, что двигало всеми участниками спасательных экспедиций. Неутомимый полярник снискал симпатии и уважение всего населения корабля. С каким увлечением слушали мы его рассказы о былом в долгие вечера, когда безнадежно застряли во льдах Берингова моря!..
Прошли сутки, и на палубе «Совета» между нагромождениями ящиков и бочек остались лишь узкие ущелья. Судовые коки сбились с ног: никогда им не приходилось кормить так много пассажиров.
А в лагере челюскинцев — никаких перемен; самолеты их больше не навещают. Со дня гибели корабля прошло почти шесть недель. Какая удача, что Ляпидевский вывез женщин и детей!..
Прибыла «молния» из редакции: «Ждем ежедневных вестей. Желаем «Совету» счастливого плавания. Двадцать третьего из Кронштадта вышел на помощь челюскинцам «Красин». Ледокол пойдет через Панамский канал. Наш корреспондент на «Красине» — Борис Изаков…»
Итак, «Красин» тоже в походе.
Наконец, мы расстаемся с Владивостоком. «25 марта. В 9 часов 20 минут по московскому времени «Совет» вышел на Север», — этими словами я открыл первую страницу своего «морского дневника».
VIII
Записи на пути к Камчатке:
«27 марта. Скрылись за горизонтом скалистые берега Приморья. Море встречает нас приветливо: пароход ровным десятимильным ходом идет к Сангарскому проливу. Участники экспедиции получили двухсуточный отдых. Затем начнутся тренировки по радиосвязи, навигации и фотографии, чтобы к прибытию на Север специальные службы экспедиции немедленно начали действовать. Дирижабли будут оборудованы для полетов в тумане без земных ориентиров.
28 марта. Минувшей ночью, когда хабаровская радиостанция передавала бой часов Кремля, «Совет» вошел в Сангарский пролив, разделяющий японские острова Хоккайдо и Хонсю. Японцы оказывают нашему кораблю чрезмерное внимание: на протяжении нескольких часов во мраке ночи нас сопровождал миноносец; его силуэт возникал то с правого, то с левого борта. Только перед рассветом, когда «Совет» вышел в океан, японцы отвязались. Воды Великого океана спокойны и подозрительно тихи.
31 марта. Проходим мимо Курильских островов. Крупная зыбь задерживает пароход: за последние вахты делали не больше пяти-шести миль в час.
2 апреля. Ветер ослабел, идем нормальной скоростью. В кают-компании вывесили большую иллюстрированную газету «За челюскинцами!» После шестисуточного плавания снова увидели берега родной земли — покрытые снегом возвышенности мыса Лопатка, южной оконечности Камчатки.