дня тем более не собиралась, раз я иву спасаю.
— Ладно, друидизм — хрень, но ты же не позволишь безбожным язычникам шлепать свинину с горчицей на просфоры. — На «безбожных язычниках» Босс вскинула бровь, ну так она сама и разрешила маме сослать меня в Кэлвери, чтобы спасти от уготованного мне в старших классах блядства. Пусть теперь не удивляется, что я нахваталась тамошних выражансов.
— Мози, не говори слово «хрень». Некрасиво, — только и сказала Босс.
— Босс, ну ты же знаешь, как ей то дерево помогло в свое время!
От правды Босс отмахнуться не могла. Из Лизы получилась чистая просохшая друидка — с моих малых лет. Прежде она была атеисткой на спидах, которая сбежала из дома, прихватив двухнедельную меня, завернутую в одеялко. Она моталась по стране автостопом, пробавлялась гаданием по руке и мытьем посуды, а я китайчонком сидела у нее на закорках. А до этого она была хипушкой-анашницей и залетела в четырнадцать.
Все это мне выложила сама Лиза. Отвертеться от разговора я не смогла: она считала, что мне следует учиться на их с Боссом ошибках. В день моего четырнадцатилетия она вообще такое отмочила…
Едва я задула свечи, Лиза скрестила руки на груди и оглядела меня с головы до ног.
— Футболка тебе мала. Слишком обтягивает. Не надо тебе красы этой недетской.
Я хмыкнула. Да, футболка на мне была старая, но «обтягивала» она трикотажный бюстик с тонким поролоном в чашечках, который из солидарности порекомендовала тощая продавщица бельевого отдела «Сирса».
Лиза перегнулась через стол, заговорила мне в лицо:
— Учти, секс в четырнадцать не приятнее сильного запора. Дальше первой базы пацанов в этом году не допускай.
— Господи, да не занимаюсь я сексом! — простонала я. Аж захотелось, чтобы это было написано на этой вот тесной футболке. Хоть носи ее каждый день, может, тогда Босс, учителя, соседи и одноклассники перестанут ждать, что я в одночасье превращусь в порнозвезду с титьками на разрыв лифона и фонтаном пергидрольных локонов на черепе, ни дать ни взять блядская версия Халка.
Босс взялась за нож и стала резать торт, приговаривая:
— Брось, Лиза. У нее же день рождения!
— Ага, а меня, месяца не прошло с четырнадцатого дня рождения, лишили невинности, на школьном стадионе Перл-ривер, — объявила Лиза, вручая мне первый кусок. — Я лежала в яме для прыжков с идиотом Картером Мэком. У него был презерватив со смазкой, и в песочнице я такое никому не советую. Ему песком облепило…
— Кому мороженого? — перебила Босс, выкрутив ручку громкости до девятки.
Я принялась за торт, потому что знала: Лизу посреди басни с моралью просто так не уймешь. Небось поэтому она назвала меня Мози[4], чтоб я ноги почем зря не раздвигала: Мози Медли, чтоб не спешила туда, откуда не вернешься. Хотя иногда казалось, что мораль ее историй в том, что она была дико круче, куда, типа, мне до нее.
— Я потом целый месяц думала, что пенисы отделаны наждаком, — не унималась Лиза, — и ей, Босс, все это надо знать. Ты меня родила тоже в пятнадцать, так что вряд ли ты на четырнадцатом году сидела за пяльцами, размышляя о Христе.
— Да господи ты боже мой, не занимаюсь я сексом! — завопила я, едва не подавившись тортом.
— Так держать, — кивнула Лиза.
— Мози, открывай подарки! — встряла Босс.
В общем, зашибись день рождения получился, но куда лучше пятнадцатого. Пятнадцать мне стукнуло почти три месяца назад, вскоре после того, как Лиза вернулась из реабилитационного центра. Босс подкатила ее кресло поближе к кухонному столу, песенку про день рождения спела одна и мимо нот. Торт Лиза мусолила во рту, будто беззубая. Бурые слюнявые крошки падали изо рта на пижамную куртку, и я очень пожалела, что заказала шоколадный торт.
Если Босс впрямь верила, что бассейн сделает маму целенькой, она бы за это убила не только дерево.
— Мози, «Медикэйд» больше за физиотерапию не заплатит, — тихо объявила Босс, склонившись ко мне.
— Попроси еще, — проговорила я. Под бедром ожил сотовый: пришла эсэмэска.
— Да я провисела на телефоне две недели обеденных перерывов, только чтоб мне еще раз отказали. Я заполнила все бланки, какие у них только нашлись. Не заплатят они.
До инсульта мама работала в баре «Ворона», а барменам медицинская страховка не полагается. Босс уже заложила наш дом, чтобы покрыть больничные счета и заплатить миссис Линч, которая с начала учебного года сидела с Лизой по будням — я-то опять училась.
Зато у обнищания есть плюсы: Кэлвери нам теперь не по карману. В десятый класс я ездила на автобусе, в Перл-ривер, к прежним одноклассникам. Из дома я по-прежнему выходила в юбке до колен и в джинсы переодевалась в школьном туалете. Босс беспокоилась, что маме хватит оставшегося соображения, чтоб скумекать. В Кэлвери школу Перл-ривер называют гнездом порока. По-моему, это один из немногих случаев, когда Лиза и Босс полностью согласились с баптистами. Лиза считала, что если я останусь в Перл-ривер, то к началу первого урока буду под кайфом, а к концу второго залечу, — у нее вышло именно так. Домашнее обучение исключалось: Босс работала в дневную смену, а Лиза, по ее собственным словам, могла научить меня лишь смешивать хороший мартини. Едва Босс объявила, что после Кэлвери проще поступить в колледж, мама недолго думая оплатила первый год обучения.
Под бедром снова завибрировал сотовый: Роджер, единственный друг, единственное светлое пятно безрадостного года в Кэлвери, строчил эсэмэски как из пулемета.
— Может, возьмем бассейн напрокат? Пожалуйста, не губи нашу иву! — взмолилась я.
Босс расправила плечи, выпрямилась во весь свой рост, то есть во все пять футов три дюйма, видно было, что сошлись на спине лопатки.
— Тайлер займется ивой сегодня же. Дерево не вернет твоей маме здоровья, даже если она ему молится.
Я подумала, что из-за ивы маму взбаламутит так, что мозг у нее опять взорвется, и мы потеряем то, что от него осталось. Подумала, но промолчала: без толку суетиться, коли у Босса лопатки свело.
— Делай что хочешь, но губить иву неправильно. Дрянски. Неправильно.
Босс не смягчилась. Я отпихнула тарелку с завтраком, сгребла сотовый и прогромыхала в свою комнату за рюкзаком. Как только дверь за мной закрылась, я отщелкнула крышку на телефоне. Первая эсэмэска спрашивала: «Ива > Бассейн?» — а вторая: «Ты жива?»
Я быстро набрала ответ: «Прости. Кипешь. Я мимо. Бассейн > Ива».
«Жду в скворечнике».
«Школа, балда».
«Забей», — коротко ответил Роджер.
Я уставилась на это слово. Соблазнительно, но «забивать» было по Лизиной части. Я не по Лизиной части. Если поймают, Босс и половина учителей решат, что я уже скатилась, курю таблетки для похудения и за трейлерной стоянкой обслуживаю по десять старшеклассников за раз.
«Черта с 2», — настучала я.
Ответ прилетел так быстро, словно Роджер написал его заранее.
«Тебя не поймают, отвечаю».
Роджеру меня не понять, для него забить — проще некуда. Он выглядел младше своего, потому что мелковат был, голова большущая и глаза, как у галаго. Взрослым отвечал «Нет, сэр» и «Да, мэм», придерживал дверь старушкам, а когда в парке выступали активисты Группы молодых баптистов, раздавал брошюрки «Как спасти душу?». К тому же он из Нотвудов, его мать проводила ярмарки домашней выпечки в пользу школы Кэлвери, а у отца был свой автоцентр в Пэскагуле. В общем, учителя не пасли его слишком уж пристально, и проделки ему сходили с рук.
Я захлопнула сотовый, не удостоив Роджера ответом, схватила тяжелый рюкзак, закинула на плечо и направилась в гостиную. Лиза, ссутулившись, сидела в кресле-каталке лицом к орущему телевизору. Босс устроилась в центре древнего дивана. У продавленных подушек ее бараний вес вызывал улыбку. Высокие окна за ее спиной — вроде глаз, и будто вся гостиная мерзко ухмылялась, глядя, как я уползала, поджав хвост, и бросала иву Боссу на растерзание.
Босс обуться еще не успела, зато уже натянула эту свою синтетическую унылую униформу. Ясно, Тайлер спилит дерево, и она как ни в чем не бывало отправится на службу.
Я попробовала еще разок, сделав самые жалостные глазенки:
— Не надо!
— Вот пропустишь автобус, опоздаешь и получишь штрафную карточку, — пригрозила Босс. Уж это-то придаст мне ускорения, она не сомневалась. Я никогда не опаздывала. И не таскала ее пиво, не убегала без спросу на свидания и не задерживала домашку. Ни-ког-да.
— Ага. Вот прям штраф мне, и все, блин, Земля налетит на небесную ось! — зло сощурившись, процедила я.
— Что за выражения! — возмутилась Босс, а я уже вымелась из гостиной, но на крыльце замешкалась. — Не смей хлопать… — Договорить она не успела: я с удовольствием шваркнула дверью.
Класс! От хлопка еще звенело в ушах, а ноги не желали идти на автобусную остановку. Вместо этого я обежала дом и, шмыгнув за ворота, попала на задний двор. Я понеслась пулей, при каждом шаге тяжелый рюкзак бил по спине, но я быстро добралась до здоровенного дуба в дальнем углу.
С противоположной от дома стороны к дубу прибили лестницу, я вскарабкалась по ней и заглянула в «скворечник». Роджер уже сидел там и лыбился, потому что слышал, как я поднимаюсь. Он вытащил старые диванные валики из ящика с игрушками и устроил себе гнездо. Когда прогуливал, он частенько прятался в «скворечнике», читал Айн Рэнд и посылал мне ехидные эсэмэски, что ему на физру наряжаться не нужно.
— Я думал, сдрейфишь, — заявил он, когда я влезла внутрь и стряхнула рюкзак.
Сердце колотилось так, что его стук отдавался в ушах. Вот-вот прямо стошнит.
— Фигня! — фыркнула я, старательно изображая крутую. — Хотела написать тебе, чтобы принес чипсы. — Я церемонно натянула баптистскую юбку на колени.
Роджер порылся среди подушек и вытащил большую пачку «Читос».
— Ну, кто у нас папочка-лапочка? Давай, скажи, скажи! — дурачился он, пока я не закатила глаза и не проговорила пресной скороговоркой: