– выход где-то близко… Господи Иисусе!
Отсеченная рука тролля бежала по земле, перебирая пальцами, как огромный зеленый паук. Пробежала по кучкам листьев, по веткам, вскарабкалась по коряге, цепляясь за кору ногтем указательного пальца, скатилась вниз и неслась вприпрыжку, пока не достигла запястья, от
Которого была отсечена. И приросла к нему. Разбитая голова тролля была уже целехонькой. Чудище встало во весь рост и осклабилось. Кроваво сверкнули в свете догорающего факела его клыки. Путники оцепенели.
Тролль бросился на Хольгера. Датчанин испытал огромное желание пуститься наутек. Но не знал даже, в какую сторону бежать. Сплюнул наземь, занес меч и ударил, вложив всю силу.
Меч раз за разом ударял по ручище, не уступавшей в толщине суку столетнего дуба. Звенела сталь. Зеленая кровь хлестала во все стороны и тут же чернела, окутанная клубившимся из ран дымом. Казалось, меч светится изнутри. И вдруг упала отсеченная ручища, покатилась по охапкам гнилых листьев. Перевернулась ладонью вниз и, упираясь пальцами, поползла назад к хозяину.
Сарах атаковал справа. Его сабля прошлась по ребрам тролля. Отсеченный кусок шкуры упал наземь и, шурша, похлюпывая, поволокся к троллю. Папиллон взмыл на дыбы и ударил копытами. Снес троллю морду. Челюсти упали под ноги коню и сомкнулись на бабке. Рысак заржал, заметался, лягаясь и высоко подскакивая, Сарах не успел увернуться от удара уцелевшей руки тролля, принял его на защищенный кольчугой живот, полетел наземь, перевернулся пару раз и уже не шевелился.
«Его и в самом деле нельзя убить!» – подумал Хольгер. – «Господи, в какой дыре нам пришлось погибать…»
– Алианора, беги!
– Нет! – она хватила факел и подбежала к ошалевшему от боли Папиллону. – Сейчас я ее оторву! Стой спокойно!
Тролль сцапал с земли свою руку и приставил ее на место. Уцелевшая половина морды жутко ухмылялась. Хольгер ударил что есть сил, и еще раз но глубокие раны тут же затянулись. Датчанин споткнулся отпрыгнул назад. Алианора увернулась от молотивших по воздуху копыт Папиллона, схватила его за узду и как-то успокоила на миг. Нагнулась, чтобы разжать впившиеся в ногу коня челюсти.
Когда она приблизила факел, челюсти разжались сами. Девушка удивленно вскочила и отбежала назад.
– Го-о-о! – ухнул тролль. Он отвернулся от Хольгера, подошел к челюстям, поднял их и вложил в рот. И вновь двинулся к датчанину, щелкая клыками.
И тут Хольгер вспомнил!
– Огня! – крикнул он. – Побольше огня! Спалите его!
Алианора бросила факел в кучу соломы, тут же вспыхнувшей. Дым щекотал ноздри, выжимал слезы из глаз… Чистый дым, подумал Хольгер отрешено, чистое пламя, они разгонят смрад этой могилы. Он взял себя в руки. Ударил мечом.
Отсеченная кисть тролля отлетела далеко. Алианора бросилась к ней, подняла. Лапища билась в ее руках, пальцы извивались, как зеленые черви, но Алианора швырнула лапу в огонь. Зеленая ладонь согнулась в кольцо, выползла из пламени – но почерневшая, уже опаленная. Застыла. Язык огня метнулся к ней и завершил дело.
Тролль плаксиво взвыл, молотя ручищей, как дубиной. Удар – и меч вылетел из руки Хольгера. Датчанин нагнулся. Тролль навалился на него всей тушей. Хольгер лежал, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Но Папиллон ринулся в бой, и чудище оставило Хольгера.
Шатаясь, встал Сарах и тут же бросился в схватку. Папиллон уже свалил тролля. Сабля полоснула чудище по ноге, и еще раз. Огонь перекинулся на куски сухого дерева, его треск превратился в гул, в пещере стало светло, как днем. Алианора собрала все силы, и ей удалось забросить ногу тролля на пылающие поленья.
В строй вернулся Хольгер. Зеленые пальцы сомкнулись на его лодыжке, пальцы другой лапы, отсеченной Сарахом. Датчанин оторвал ее и швырнул в огонь. Она ухитрилась как-то извернуться на лету, упала в безопасном месте и поползла, пытаясь укрыться под корягой. На нее бросился Гуги, схватил, гном и отсеченная рука, сцепившись, покатилась по земле, взметая листья.
Голову тролля уже отрубил Сарах. Она щелкала клыками и брызгала слюной, когда Хольгер поддевал ее концом меча и швырял в пламя. Покатилась, пылающая, в сторону Алианоры. Хольгер вновь вонзил в нее меч, и хотя клинок мог лишиться закалки, придерживал голову в пламени, пока она не обуглилась.
Оставалось еще туловище. С ним пришлось труднее всего. Борясь со
Скользкими змеями потрохов, оплетавшими их, как щупальцами, Хольгер и Сарах поволокли тяжеленную, словно из металла отлитую тушу в сторону бушующего в середине пещеры огня. Потом Хольгер никак не мог вспомнить, как им удалось дотащить ее и сунуть в пламя. Удалось как-то…
Гуги, оборванный и окровавленный, затолкнул в огонь руку тролля. Потом осел на землю и больше не встал.
Алианора подбежала к нему, присела на корточки.
– Он тяжело ранен! – крикнула девушка. Хольгер едва расслышал ее в гуле пламени. Жар и дым туманили сознание. – Гуги! Гуги!
– Лучше убраться отсюда, пока пещера не превратилась в печь – крикнул Сарах в ухо Хольгеру. – Видишь, дым стелется вон туда, в проход? Выход там! Алианора пусть несет гнома, а ты мне помоги справиться с этой проклятой клячей!
Соединенными усилиями они успокоили кобылу. И бросились в проход, в дым, каждый вздох отдавался болью во всем теле, кашель раздирал грудь. Но они вырвались наконец из пещеры.
Глава 23
Мы на равнине, подумал Хольгер с тупым удивлением. Неизвестно, как долго они пробыли под землей, но луна уже спустилась на западе к горизонту.
Луна… Небо очистилось от облаков. Ветер их разогнал. Ветер над поросшей жесткой травой равниной, теребил засохшие кусты, выгибал голые ветки стоявших там и сям корявых деревьев. Темно-серая равнина, скупо освещенная кошмарным блеском луны и безжалостных колющих звезд. Дым, валившийся из пещеры, тут же раздирало в клочья, и они мгновенно таял. На севере равнина обрывалась пропастью, залитой непроглядным мраком – казалось, до нее рукой подать. Хольгер вроде бы разглядел там горные вершины, но не был в том уверен. Холод пронизывал его до мозга костей.
Сарах, хромая, подошел к нему. Должен быть, Хольгер выглядел точно так же – измученный, весь в ссадинах, измазанный кровью и копотью, одежда висит клочьями, шлем покрыт вмятинами, меч затупился. Облако заслонило луну, и Хольгер ничего теперь не видел.
– Все целы? – прохрипел он.
Сарах ответил так тихо, что его голос едва слышен был в беспокойном шелесте травы:
– Боюсь, с Гуги дело скверно.
– Ничего, – ответил голос, сохранивший басовитые нотки. – Сколько я получил, столько и сам влепил.
Луна выглянула из-за облаков. Хольгер присел на корточки рядом с Алианорой, державшей на коленях голову гнома. Ручеек крови из раны на его боку становился все тоньше.
– Гуги, – прошептала Алианора. – Ты не можешь умереть… Представить немыслимо…
– Не плачь, девочка, – пробормотал гном. – Вон та орясина за меня хорошо оплатила.
Хольгер склонился над ним. В белом, нереальном лунном блеске застывшее лицо гнома казалось вырезанным из старого, очень темного дерева. Только ветер трепал его бороденку, да кровяные пузыри вздувались на губах. Перевязать его рану было невозможно – чересчур она была велика для столь маленького тела.
Гуги поднял руку и потрепал ладонь Алианоры.
– Ну, не плачь, – вздохнул он. – И так с полсотни баб моего собственного племени уж найдут причины по мне поплакать. Но ты была мне дороже всех, – он втянул воздух. – Дал бы тебе добрый совет, да не успею… в… башке… шумит…
Хольгер снял шлем.
– Авве, Мария… – начал он. Здесь, на продуваемой ветрами равнине среди гор он не мог сделать ничего лучшего – и ничего другого. Он просил господа о милости и покое для души гнома, а когда Гуги отошел, закрыл ему глаза и начертил над ним знак креста.
И отошел, оставив Алианору наедине с гномом. Они с Сарахом выкопали клинками неглубокую могилку. Уложили в нее тело и прикрыли горкой камней.
На вершине импровизированного надгробья Хольгер воткнул кинжал Гуги, рукояткой вверх. Где-то, примерно в миле отсюда, завыли волки. Хольгер надеялся, что до тела им не добраться.
И лишь после этого они осмотрели свои раны.
– Мы понесли тяжелые утраты, – сказал Сарах. От его обычного балагурства не осталось и следа. – Потеряли не только друга, но еще и коня и мула со всем имуществом. Наши мечи – тупые железки, наши доспехи вот-вот рассыплются. И вдобавок Алианора не сможет летать, пока ее крыло… ее плечо не заживет.
Хольгер смотрел на серый, безрадостный пейзаж. Ветер бил ему в лицо. – Это было мое дело, – сказал он. – Я в ответе перед вами за все, что вам пришлось перенести.
После долгого молчания Сарах сказал спокойно:
– Думаю, это дело всех людей чести.
– Сарах, я должен тебя предупредить, что мы сражаемся против самой королевы Морганы. Она узнает, сто мы здесь. Думаю, она уже в Серединном Мире и ищет помощи у тех, то в состоянии нам помешать.
– Ну да, они могут очень быстро передвигаться, эти, из Серединного Мира, – сказал Сарах. – Так что не стоит нам тут долго засиживаться. Послушай, а что будет, когда мы наконец доберемся до церкви?
– Тогда мои поиски окончатся… скорее всего… и мы, быть может, окажемся в безопасности. А может, и нет. Не знаю.
Хольгер наконец решился рассказать все, с самого начала, но Сарах уже отвернулся и пошел к своей лошади – уходило драгоценное время.
Алианора села на Папиллона за спиной Хольгера. Ее руки обвили талию датчанина с шальной силой. Когда конь тронулся, она обернулась, чтобы взмахом руки попрощаться с тем, кто оставался на равнине.
Даже Папиллон был утомлен, а белая кобыла чуть не падала от усталости. Подковы стучали по камням, трава расступалась с сухим шорохом, шелестели кусты, поскрипывали мертвые деревья. Луна над горизонтом светила в глаза Хольгеру, словно хотела его ослепить.
Вскоре Алианора спросила:
– Те, туземцы, в ущелье, случайно на нас наткнулись, как думаешь?