Хотя ни о какой панике не могло быть и речи.
Только вонь, пот, крики, стоны, ругань…
Однако хорошо тренированного молодого человека, ранее не раз путешествовавшего зайцем по Стране Советов и прекрасно осведомлённого обо всех секретах железнодорожников, трудно завести в безвыходное положение.
В крайнем случае он и на крыше вагона уедет.
Теплынь! Лето!
Впрочем, ближе к ночи Ивану повезло: освободилась одна из верхних полок. Громак ловко подтянулся и забросил на неё свои ноги. После чего скрутился калачиком и мгновенно уснул.
А утром, проснувшись, обнаружил, что его давно опустевший вагон стоит на запасном пути станции Мелитополь и никуда дальше не идёт!
Неспешно собрав нехитрые пожитки, юноша вышел на перрон, потянулся, почесал нос и побрёл, куда глаза глядят.
Начинать жизнь с нуля для него было не впервой!
Обычное, можно сказать, дело…
У входа в военкомат толпилось несколько десятков ребят приблизительно одного с Иваном возраста. Нет, по правде сказать, девчонки среди них тоже попадались, но крайне редко, а вот мужчин старше сорока, да что там сорока – старше тридцати лет – практически не было.
Может быть, один-два.
«Хвост» этой странной очереди скрывался за ближайшим, как говорят в Украине, рогом, то есть углом, и Громак решил проверить, как далеко он протянулся.
Как выяснилось – не очень, лишь на несколько метров.
Крайним оказался прыщавый паренёк лет шестнадцати-семнадцати с полупустым «сидором»[19] за узкими, не слишком развитыми (хиловатыми – как отметил про себя отличник ГТО) плечами. Вчерашний юнга молча пристроился за ним и принялся жевать пироги (Николай Фомич, как всегда, не поскупился – хватило на всю неблизкую дорогу и ещё осталось!).
Юноша обернулся, смерил возможного конкурента пренебрежительным взглядом, и громко пробасил, пытаясь, видимо, таким образом, добавить себе веса и лет:
– Слышь, земеля, у тебя, часом[20], табачку не найдётся?
– Нет, – равнодушно бросил Иван. – Ни случайно, ни намеренно… Сам не балуюсь, и тебе, братец, не советую.
– Куренье – вред, куренье – яд, а я курю и очень рад, – философски заметил новый знакомый, протягивая тонкую, явно не знавшую тяжёлого физического труда ладошку. – Давай знакомиться: Коля. Заяц[21].
– Заяц?… – удивился Иван. – Погремуха или фамилия?
– Фамилия… – И полубопытствовал: – А погремуха – это кличка?
– Кличка у собаки, – скривился Громак. – Прозвище.
– Блатной? – прищурился новый знакомец.
– Нет, – признался Иван. – Так… Беспризорничал немного в одной полууголовной компании… Вот и поднахватался.
– А якорь на руке, тельняшка? – не отставал от него Коля.
– Это память о славной юности, прошедшей на советском военном флоте, – широко улыбнулся Громак.
– Бреши, да не завирайся! – не поверил ему парнишка.
– На вот, взгляни! – Лихой «мореман» торжественно развернул воинское предписание за подписью командира корабля.
– «Иван Громак, воспитанник экипажа», – без запинки прочитал неразборчивый текст Заяц. – Ух ты, да! Плавал, значит?
– Плавает дерьмо. А я ходил по морю, – значительно пояснил Иван.
– Списан на берег… Это что же, позавчера?
– Так точно!
– Выходит, ты и повоевать успел?
– Да. Участвовал в постановке минных полей с двадцать второго по двадцать девятое июня тысяча девятьсот сорок первого года.
– Вот это да! – Николай с нескрываемым уважением посмотрел на Ивана и попросил: – Можно, я тебя, Иван, держаться буду?
– Держись, Колян, – разрешил Громак и заверил: – Со мной не пропадёшь.
– Я это с первой секунды нашего знакомства почувствовал. Надёжный ты. Настоящий!
– А то! – задрал нос Иван.
Тяжёлая дверь военкомата распахнулась в тот момент, когда возле неё оставалось всего несколько человек во главе с нашими героями.
– Всё. На сегодня – последний! – устало обронил немолодой мужчина в красноармейской форме. – Фамилия?
– Заяц.
– Проходи. Остальные – завтра…
– Э, дяденька, мне одному никак нельзя! – неожиданно по-детски «запричитал» Николай, кивая на своего новоявленного приятеля. – Мы с Иваном – неразлейвода, два лепших друга, ещё с первого дня войны поклявшихся вместе бить фашистов…
– Ладно, – поморщился военный. – Не зареви часом… Кто там с тобой?
– Громак, товарищ сержант! – отчеканил Иван.
– Разбираешься в званиях?
– Так точно! Служил на флоте. Имею боевой опыт.
– Серьёзно? – похоже, не очень то и поверил ему военный.
– Серьёзней не бывает. Воспитанник экипажа крейсера «Красный Кавказ». Участвовал в переходе Военно-морских сил Черноморского флота из Севастополя в Новороссийск.
– Ого! Комсомолец?
– Комсорг класса.
– Похвально! Такие нам нужны. Проходи…
– А как же я, товарищ сержант?
Заяц с такой мольбой глядел в глаза работника военкомата, по всем приметам годящегося ему в отцы, что тот не выдержал и сжалился:
– Ладно. Давай… Определим тебя в резерв. Пока… Дело, как говорится, нужное. Если кто-то отпадёт по каким-либо показателям – будешь первым кандидатом в доблестные красные воины.
– Спасибо! – обрадовался Колян.
– Есть.
– Что «есть», товарищ сержант?
– Надо отвечать: «Есть!» Учись у своего кореша!
– У кого?
– Тьфу на вас, детвора!.. – махнул рукой сержант. – Давайте быстрее ко второму столу. Рабочий день заканчивается, а нам ещё бумаги до ночи писать…
5
Иван мечтал о фронте. Даже собирался исправить дату рождения в сопроводительных документах. Всего-то навсего одну – последнюю – цифру! Но и этого делать не пришлось, ибо в часть, формируемую в Мелитополе, набирали только малолетних мальчишек – по шестнадцать-семнадцать лет. Впрочем, бросать их сразу в бой никто не собирался. Пока…
38-й отдельный добровольческий инженерный комсомольский полк пытались сформировать сначала в Виннице, затем в Николаеве, где, как вы, должно быть, помните, крейсер «Красный Кавказ» проходил плановый ремонт, но враг – коварный, хорошо обученный, набравшийся опыта в Западной Европе, – слишком быстро двигался на восток, и дальнейший призыв новобранцев командование решило перенести в считавшуюся пока удалённой от фронта Запорожскую область.
А тут как раз и Громак вернулся в родные пенаты.
То ли на радость, то ли на свою беду.
Следующий этап набора добровольцев 1924–1925 годов рождения проходил на сборном пункте в городке Красноармейске Донецкой области, куда в начале сентября только из родной Новоалексеевки прибыло 38 лучших комсомольцев.
Многих из них Иван не смог даже узнать – столько лет прошло!
Но все были свои, родные люди!
Браилко, Коваленко, Панченко, Терещенко, Тараненко, Гавриленко, Лазаренко, Сидоренко и… Вот она – «русская экспансия»! – Усов. Кстати, тоже Иван!
С кем-то он ходил на рыбалку, с кем-то просто гонял по степи, играя то в салки, то в «казаков-разбойников», то в «войнушку»…
Всё, доигрались…
Теперь придётся воевать по-настоящему!
Однако парни не унывали. Ближайшее будущее виделось им не как многолетнее беспощадное кровавое месиво, а как небольшое героическое приключение, весьма прозаическое и обыденное.
Не может же наша победоносная Красная армия всё время отступать! Вот только соберётся с силами – и ка-ак даст!
Сметая всё на своём пути, страшный, наглый, жестокий враг рвался на Донбасс. Военная промышленность Третьего рейха испытывала растущую потребность в сырьевых ресурсах, которых практически не осталось в порабощённой Европе, а здесь добывалось 60 % угля и выплавлялось 50 % советской стали!
Естественно, фашисты мечтали захватить заводы и шахты в рабочем состоянии и поэтому не слишком усердствовали с авиабомбёжкой промышленных центров. Но, по сути дела, все важнейшие предприятия уже успели эвакуировать за Урал.
29 сентября войска группы армий Юг противника (17-я, 11-я, 3-я румынские армии, 4-й воздушный флот, 1-я танковая группа – чуть позже, с 6 октября, её начнут именовать 1-й танковой армией) под командованием прославившегося ещё в Первую мировую войну немолодого уже генерал-фельдмаршала Карла Рундштедта (десять месяцев назад ему исполнилось 65 лет) прорвали нашу оборону и, разбив красные войска в районе Бердянска (к тому времени уже переименованного в Осипенко – о рекордах советской лётчицы, уроженки здешних мест мы уже вспоминали), устремилась в направлении Ростова и Артёмовска.
Харцизск, в районе которого комсомольцы-добровольцы выполняли своё первое боевое задание по минированию местности, ещё держался. Падёт он только 23 октября 1941 года…
Командовал полком в ту пору Михаил Александрович Насонов, военный инженер, толковый, опытный специалист, отпраздновавший в начале 1941 года свой сорокалетний юбилей. Естественно, что мальчишки-бойцы за глаза называли старого служаку просто Батей.
Тот в ответ часто позволял себе обращаться к подчинённым не по званиям, как того требует Устав, а как к родным детям.
Фраза: «Ну-ка, поди сюда, сынок» – стала визитной карточкой подполковника. Заслышав её, каждый юный боец неизменно проникался глубокой симпатией и неподдельным уважением к своему командиру и старался в точности выполнить все его распоряжения и приказы.
А ещё…
Командование считало Насонова настоящим психологом, дипломатом. И на самом деле это был воистину мудрый, вежливый, хорошо образованный – и в техническом, и в гуманитарном плане – командир, лишённый вредных привычек. Он не пил и не курил; взвешивал каждое слово, до конца просчитывал последствия всех своих решений и в то же время оставался простым, доступным, справедливым, честным, – настоящим отцом-наставником для юных подчинённых. Батей. И одновременно старшим другом. Мужиком. Таким же, по сути, сорванцом, как и большинство парней в бригаде: сильным, отчаянным, всегда спортивным, подтянутым. А когда надо – и чутким, и романтичным, и даже немного сентиментальным.