Сцена первая
Лариса и Света стоят обе с плакатами «Жертва Мешалкина!».
Лариса. Ну и что толку, что мы здесь стоим?
Света. Толк в том, что привлекаем внимание. Люди подходят, спрашивают, делают выводы, рассказывают другим, пишут твиты, хосты и инстаграммы. Я смотрела список людей, чаще других упоминавшихся в прессе на прошлой неделе, — папа на шестом месте.
Появляется Защитник.
Защитник (Ларисе). Можно вас на секунду. (Отводит Ларису в сторону.) Слушайте, я вас везде ищу, а вы здесь стоите с этими дурацкими плакатами. Чего вы хотите этим добиться?
Лариса. Хочу привлечь широкое внимание к делу моего мужа.
Защитник. Зачем?
Лариса. Разве не понятно? Если в суде я не могу добиться справедливости, значит, мне не остается ничего другого, как обратиться за помощью к народу.
Защитник. К народу? (Смеется.)
Лариса. А чего вы смеетесь?
Защитник. Да так. Стишок вспомнил: «Служи народу, ты не барин,/ Служи, при этом примечай:/ Народ премного благодарен,/ когда ему дают на чай».
Лариса. Пошлый стишок. Это вы сами сочинили?
Защитник. Нет, не сам, а поэт Арго в середине прошлого века.
Лариса. В далекой древности. Когда люди еще не понимали, что народ — это святое понятие.
Защитник. Именно тогда-то и понимали. Пока не поняли, что это чушь. Народ никогда ничего не решал, не решает и решать не будет. Для того чтобы у нас решить какой-то вопрос, надо не на народ рассчитывать, а действовать через нужных людей, тихо, гордыню свою никак не выказывая. Если вас в чем-то обвиняют, надо признать вину, покаяться, попросить прощения, и, как говорится, повинную голову меч не сечет. Поймите, прокурор и судья — они ведь тоже люди, но на них оказывается давление. В совещательной комнате стоит телефон, так от одного его звонка судью охватывает панический страх. Сам по себе он добрейшей души человек. Но он человек долга, понимаете? И если долг ему что-то велит, так он уклониться никак не может, он же патриот.
Лариса. А если патриот, значит, жертву свою должен добить до конца?
Защитник. Но сейчас для судьи возникла сложная ситуация. Понимаете, каким-то образом дело вашего мужа, ну совершенно рядовое, попало в печать, в Интернет. Журналисты и блогеры его подхватили, раздули. Правозащитники еще раньше вас обратились в Европейский суд по правам человека. появились статьи в иностранной прессе, а через печать это дошло до Ангелы Меркель.
Лариса. До самой Ангелы Меркель? И что же она?
Защитник. Да она-то ничего. Но ее подслушал президент Обама и обещал поднять вопрос о Подоплекове на ближайшем саммите и арестовать в Америке кого-нибудь из русских торговцев оружием.
Лариса. А что думает об этом Мешалкин?
Защитник. Мешалкин? А почему вы думаете, что он что-нибудь думает?
Лариса. Но он ведь судья?
Защитник. Вот именно. Если бы он что-нибудь думал, то вряд ли был бы судьей. Но в данной ситуации… Он, конечно, очень сердит, но, с другой стороны, желает избежать международного скандала и даже готов освободить вашего мужа.
Лариса. Так в чем же дело? Пусть освободит.
Защитник. А как?
Лариса. Да очень просто. Он скажет «освободить», секретарь запишет «освободить», а этот вот откроет клетку, и все.
Защитник. Какая вы наивная. Как же можно освободить кого-то, если он сам об этом не просит? Нет, надо, чтобы он признал свою вину, покаялся… и все, и очень просто.
Лариса. Но вы же и раньше настаивали, чтобы Леня признал вину и покаялся. Но тогда вы обещали ему урановые рудники.
Защитник. Ну было это, было. Но тогда дело еще не дошло до Меркель и Обамы, а теперь ситуация изменилась в вашу пользу, ловите момент.
Лариса. А что, если он признается, покается, а вы его обманете?
Защитник. Как вы можете так думать? Я же православный человек!
Лариса. Православный — значит хороший?
Защитник. Значит — очень хороший.
Лариса. А католик?
Защитник. Католик будет похуже.
Лариса. А мусульманин, иудей, буддист?
Защитник. Хуже всех атеисты. Так как же мое предложение?
Лариса. Я могу поговорить с Леней, но за результат не ручаюсь. Он ведь такой гордый, правдивый и непреклонный. Никакой компромисс с совестью для него неприемлем.
Защитник. Я понимаю. Очень хорошо понимаю, я сам такой. Но любящая жена, если б она у меня была, могла бы сделать со мной все что угодно. А вы же любящая. Вот и постарайтесь. Покормите его чем-нибудь вкусненьким, напомните о несовершеннолетней дочурке, о маленьком сыночке, о вашем сложном материальном положении. Наконец, приласкайте его по-женски, сами знаете как.
Лариса. Ну хорошо, я поговорю, приласкаю, он покается, его выпустят, — а потом какая гарантия, что его снова не схватят, если опять придем куда-то не туда?
Защитник (понизив голос). Потом гарантии нет, но будет возможность сбежать. Понятно?
Лариса. Понятно.
Защитник. Ну что, идем?
Лариса (вздыхает). Ой, я даже не знаю. (Дочери.) Светка!
Света. Да, мама.
Лариса. Я тут ненадолго отлучусь, а ты пока постой, дождись меня. Но если тебя будут брать полицейские, не сопротивляйся. Подними руки, чтобы все видели, что ты сопротивления не оказываешь и никаких полицейских не бьешь. А то, знаешь, они такие чувствительные. Как ударишь его по каске, так у него сразу гематома и сотрясение мозга.
Защитник. Зачем вы ребенка втягиваете во взрослые дела?
Лариса. В ребенке я воспитываю гражданина.
Лариса вешает на Свету поверх ее картонки свою и уходит.
Сцена вторая
Света с плакатом. Мимо идет Жорик Мешалкин. Останавливается, читает плакат «Жертва Мешалкина!».
Жорик. Это кто же жертва Мешалкина?
Света. Я, наверное.
Жорик. А что он тебе плохого сделал, этот Мешалкин?
Света. Он посадил моего отца. Разве этого мало?
Жорик. Ну, может быть, было за что.
Света. Да ты что! Мой отец — самый честный человек на земле. Он никогда не воровал, не давал взяток и не брал.
Жорик. А мой отец говорит, что взятки не берут только те, кому их не дают.
Света. А кто твой отец?
Жорик. Мешалкин.
Света. Ты шутишь?
Жорик. Нисколько.
Света. В самом деле, похож. И чего ты от меня хочешь? Может быть, надеешься вырвать плакат?
Жорик. Не бойся, не собираюсь.
Света. А чего же ты хочешь?
Жорик. Если можно, стану рядом с тобой.
Света. Зачем?
Жорик. Затем, что я тоже жертва Мешалкина.
Света. В каком смысле? Он тебя бьет?
Жорик. Нет. Но он отнял у меня все, что у меня было. Айпад, айфон, скутер, горные лыжи, фирменные часы. Лишил меня детства.
Света. Какой негодяй!
Жорик. Дело не только в этом. А в том, что он отнял у меня даже больше, чем у тебя.
Света. Не говори ерунды! У меня он посадил отца. А твоего отца, то есть себя самого, он же не посадил.
Жорик. Он сделал хуже. Он лишил возможности гордиться своей фамилией меня и всех Мешалкиных. А ведь на свете есть много хороших, и даже очень хороших, Мешалкиных. Которые честно работают, не воруют, не берут взяток, не состоят в Государственной думе. И что, они все теперь должны стыдиться своей фамилии? И мне придется всю жизнь жить с этой фамилией.
Света. Ну это совсем не обязательно. Ты, когда вырастешь, можешь жениться и взять фамилию жены.
Жорик. А кто же пойдет за Мешалкина? Ты же не пойдешь?
Света. Давай сначала вырастем, а потом посмотрим.
Жорик. Давай посмотрим. А пока можно я стану рядом с тобой?
Света. Можно. (Вешает на Жорика плакат, который оставила Лариса.) Знаешь, когда мы с тобой вырастем, и ты будешь такой же хороший, как сейчас, мы с тобой поженимся, и ты возьмешь мою фамилию.
Сцена третья
Клетка. Снаружи Юрченко, внутри Подоплеков. Появляются Лариса и Защитник. Юрченко открывает дверь в клетку.
Защитник. Ну, с богом!
Лариса входит в клетку. Подоплеков сидит, съежившись, в дальнем углу.
Лариса. Здравствуй, Леня.
Подоплеков (не выражая радости). Здравствуй, Лара.
Лариса. Вот пирожков тебе напекла с капустой. И пивка по дороге купила.
Подоплеков. Пивка? А как же тебе удалось его пронести?
Лариса. Председатель разрешил, пусть, говорит, побалуется.
Подоплеков. Да? Это чем же я заслужил такую заботу?
Лариса. Да просто так. Он, знаешь, все говорят, человек в принципе добрый, отзывчивый… Он подумал и решил тебя освободить.
Подоплеков. Он? Меня? Ты что, смеешься?
Лариса. Да не смеюсь, Лень. Он сказал Адвокату, чтобы Адвокат мне сказал, чтобы я тебе сказала, что хоть сегодня освободит, только…
Подоплеков. Только что?
Лариса. Ну, Лень, я знаю, что ты человек благородный, бескомпромиссный, принципиальный и непреклонный, но у тебя все-таки, Ленечка, семья, я, дети, ну это же такая ерунда, чистая формальность, Ленюшечка, этому же никто не придает никакого значения.
Подоплеков. Я не понимаю, о чем ты? Скажи человеческими словами.
Лариса. Лень, ну, говоря человеческими словами, они хотят, чтобы ты признал свою вину и покаялся.
Подоплеков. А, ну я уже это слышал. Я покаюсь, а они пошлют меня на урановые рудники.
Лариса. Да какие там рудники, Леня! Они тебя просто оправдают.
Подоплеков (недоверчиво). И я выйду на свободу?
Лариса. Ну конечно выйдешь, Леня. Еще как выйдешь!
Подоплеков (размышляет вслух). И я, значит, должен только признать вину и покаяться. (Решительно.) Да я хоть сейчас.
Лариса. Леня, я знаю, ты такой гордый, такой непреклонный, но…
Подоплеков (начинает смеяться. Сначала тихо, потом громче, до истерики, выдавливая сквозь смех отдельные слова). Мне? Свободу? Только за то, что покаюсь?
Лариса. Леня, я понимаю, цена слишком велика. Ты человек честный, правдивый, привык жить не по лжи.
Подоплеков. Я бы привык. Но если у нас такая система, что они врут, и им врут, и они хотят, чтобы им врали, так пусть они потонут во лжи.
Лариса. Я понимаю, Леня, каяться так трудно. Придется пережить неприятные моменты. Некоторым покаяние твое не понравится.
Подоплеков. Плевал я на тех, кому не понравится!
Лариса. Может быть, некоторые даже перестанут подавать руку.
Подоплеков. Плевал я на их руки!
Лариса. Может быть, даже кто-нибудь плюнет тебе в лицо.
Подоплеков. И пусть! Неужели свобода не стоит плевка в лицо? А? Но я все-таки не понимаю — а с чего это вдруг они так раздобрились? Ведь еще недавно пугали меня урановыми рудниками и сумасшедшим домом.
Лариса. Ты не знаешь, Лень, а оказывается, общество наше не такое равнодушное, как нам казалось. Мы со Светкой стояли в одиночных пикетах. Я в Страсбург написала, а Светка еще, вот умная девочка, вся в тебя, Ленечка, каждый день по четыре-пять блогов по Интернету распихивала. И что ты думаешь? Оказывается, есть у нас общество, есть народ. Народ, Леня, а не только какие-то маринады.
Подоплеков. Кто?
Лариса. Ну эти, которые никого не представляют, одиночные такие придурки.
Подоплеков. Маргиналы, что ли?
Лариса. Вот они, да. А Интернет гудит, ты знаешь, оппозиция собирается провести в твою пользу гулянье по Страстному бульвару с белыми ленточками. А еще, Лень, иностранцы за тебя выступают. Вот эта Ангела Меркель и президент Обама. Арест, Обама говорит, оппозиционера Подплекова, является убедительным доказательством отсутствия в России свободы слова и независимого суда.
Подоплеков. Что? Президент Обама лично про меня лично что-то сказал? И фамилию мою назвал?
Лариса. Назвал, Леня, только неправильно. Пыдыплоков говорит. Ты представляешь? Уж не умеешь правильно выговорить, так помолчи, а он лезет. А одна французская газета так вообще договорилась до того, что господин Подоплеков (это ты) как узник совести может стать теперь знаменем оппозиции.
Подплеков. Интересно. (Отодвигает от себя еду.) А ты ничего не перепутала? Я — знамя оппозиции. А что ты думаешь? А почему бы и нет? Если французская газета пишет, Меркель говорит, Обама называет…
Лариса. Да-да, такой везде шум. Зачем нам это нужно?
Подоплеков. Ага. Значит, все же сбывается.
Лариса. А что, Лень, сбывается?
Подоплеков. А я разве тебе не говорил? Лет двадцать тому назад цыганка мне нагадала. Тебя, говорит, мил-человек, ждет широкая дорога. Ты, говорит, далеко пойдешь, высоко взлетишь, люди будут завидовать тебе черной завистью.
Лариса. Такие глупости наговорила, а ты до сих пор в уме держишь. Да кто ж тебе будет завидовать, если ты в клетке сидишь?
Подоплеков. Хоть и в клетке, зато вон как прославился. На весь как бы мир. Народ за меня выходит на улицы, Меркель заступается, Обама называет фамилию…
Лариса. Да неправильно называет. Пыдыплоков, говорит.
Подоплеков. Да хоть как. Но если называет, если я стал знаменем, — так что ж ты меня пирожками своими соблазняешь?
Лариса. Так нет, Лень, соблазняют пирожками тебя эти вот. Я пирожки пекла, а они соблазняют. А если что, так ты мне скажи, а я им скажу. Я им, Лень, сразу сказала, что ты гордый и непреклонный. И я тобой горжусь.
Подоплеков. А я горжусь, что ты мной гордишься.
За стеной слышен неясный шум и отдельный выкрик: «Свободу Подоплекову!»
Подоплеков. Что это?
Лариса. Не волнуйся, Лень, это маринады бузят.
Подоплеков. А по-моему, это народ волнуется.
Сцена четвертая
Бард с гитарой. Появляется Лариса.
Лариса. Здравствуйте.
Бард. Привет.
Лариса. Ну, что происходит?
Бард. Ровным счетом ничего.
Лариса. А я слышала, народ волнуется, требует освободить Подоплекова.
Бард. Ну, поволнуется, пошумит, потом его успокоят. У нас для этого есть ОМОН, дубинки, электрошокеры, водометы, автозаки. Народ волнуется, а процесс продолжается. Вон, видите, они уже идут.
Члены трибунала быстро занимают свои места.
Председатель (членам суда). Коллеги, мы должны иметь в виду, что наш процесс затянулся и стал причиной нездоровой шумихи в нашей стране и за рубежом, где подсудимый представлен чуть ли не героем, борцом за права человека и узником совести. Поэтому предлагаю ставить вопросы так, чтобы раскрыть моральный облик нашего подсудимого. (Стучит молотком. Обращаясь к залу.) Продолжается судебное следствие по делу Подоплекова Леонида Семеновича. Для допроса вызывается свидетельница Соленая.
Секретарь. Зеленая, ваша честь.
Председатель. Зеленая. Здесь она?
Зеленая. Здесь.
Председатель. Поднимитесь сюда.
Зеленая поднимается.
Назовите вашу фамилию, имя и отчество.
Зеленая. Зеленая Альбина Робертовна.
Председатель. Вы знакомы с подсудимым?
Зеленая. Да, мы работаем в одной фирме.
Председатель. В каких служебных отношениях находитесь?
Зеленая. Мы коллеги. Он инженер, а я в рекламном отделе, занимаюсь продвижением наших товаров на рынок и уже сама по себе, но с одобрения руководства стараюсь способствовать культурному отдыху наших работников. Устраиваю экскурсии по местам «боевой славы», посещение музеев, театров, молебнов, короче, всякие корпоративные мероприятия.
Председатель. И подсудимый тоже участвовал во всех этих делах?
Зеленая. Да, иногда.
Председатель. А вообще, что можете сказать о нем.
Зеленая. Ничего хорошего.
Прокурор. Логично. А скажите, свидетельница, в этот театр вы его насильно привели?
Зеленая. Да что вы! Я ему предложила билеты, он заинтересовался названием, стал спрашивать меня, о чем это. Я говорю, не знаю, я слышала, там вроде кого-то судят.
Прокурор. А он что?
Зеленая. А он говорит, очень интересно. Я, говорит, люблю, когда кого-то судят.
Председатель. Когда кого-то, но не его.
Прокурор. Если он заранее этим процессом заинтересовался и даже приобрел билеты, можем ли мы считать, что он явился сюда с заранее обдуманным намерением?
Зеленая. Да, я думаю, мы можем так считать.
Прокурор. Скажите, свидетельница… Нравственный облик подсудимого нам более или менее ясен. Но меня интересует, действовал ли он в одиночку или имел сообщников?
Зеленая. Точно сказать не могу. Но ближе других он сошелся с Терехиным, они, я знаю, вместе в шахматы играли.
Защитник. А Терехин этот тоже здесь?
Зеленая. Да, должен быть здесь. Я думаю, он где-нибудь там сидит. Точно, во-он он, видите?
Председатель (вглядываясь). Это который в сером пиджаке, что ли?
Зеленая. Ну да, в полосочку.
Председатель. Да-да, вижу. А что это он в заднем ряду сидит? Билетов, что ли, получше не достал?
Зеленая. Нет, места у нас у всех были хорошие, не дальше шестого ряда. Наверное, с кем-нибудь поменялся. У него уже привычка такая, он даже на наших летучках всегда сзади других сидит.
Председатель. Ну хорошо, пусть сидит. (В зал.) Вы, Терехин, приготовьтесь, вы нам тоже понадобитесь. (Прокурору.) У вас еще есть вопросы к свидетельнице?
Прокурор. Есть. (Зеленой.) А скажите, свидетельница, не выражал ли когда-нибудь обвиняемый своего неприятия нашей системы судопроизводства, своей звериной ненависти к членам суда?
Зеленая. Вслух? Нет, я от него ничего такого не слышала.
Прокурор. Ну, если вы не слышали и никто не слышал, это может свидетельствовать только в пользу его скрытности, в пользу того, что он очень умело маскирует свою истинную сущность.
Зеленая. Об этом я как-то не подумала.
Прокурор. Вот именно, что не подумали. А надо было подумать. Если бы вы и ваши сослуживцы вовремя об этом задумались, подняли тревогу, преступление можно было предотвратить.
Зеленая. Да, вы правы. Мы должны это учесть, сделать необходимые выводы…
Подоплеков. Мерзавка!
Председатель. Подсудимый, перестаньте выражаться!
Зеленая. Ничего, я к этому уже привыкла.
Прокурор (заинтересованно). Что, он часто вас оскорблял?
Зеленая. Ну, бывало. (Волнуясь.) Я, конечно, не хотела говорить, но раз он себя так ведет, я скажу. Вообще, надо сказать, что Леонид Семенович…
Председатель. Не «Леонид Семенович», а «подсудимый»…
Зеленая. Да, извините. Подсудимый отличается неуживчивым характером, с коллегами заносчив, высокомерен. Хвастается тем, что у него IQ выше, чем у других, а сам до сих пор ездит на старых «Жигулях». Все уже давно пересели на иномарки, а он все на своей «трешке» тарахтит. К коллегам по работе абсолютно равнодушен. Мы столько лет в одной комнате друг против друга сидели… И вот, знаете, иной раз прическу сменишь или придешь в новой кофточке… Ну хоть бы раз заметил: «Алечка, как ты прекрасно выглядишь!»
Председатель. Не «Алечка», а «свидетельница».
Зеленая. Ну, пусть бы спросил: «Свидетельница, где ты так загорела? А что за сумочка? Неужто «Луи Вюиттон»? Вы не поверите, но он за столько лет даже не удосужился запомнить, когда у меня день рождения. (Всхлипывает.) И вообще, надумал жениться, взял женщину со стороны, хотя в нашей фирме есть свои не хуже…
Лариса (вскакивает на сцену). Это кто не хуже? Ты, что ли? Да Леня мне всегда говорил…
Председатель (грозно). Кто-кто говорил?
Лариса. Подсудимый, подсудимый говорил, что у свидетельницы ноги короткие, а нос на троих рос, ей одной достался.
Подоплеков (с упреком). Лара!
Зеленая (надменно). Не знаю, кому он что говорил. Мне он говорил, что у меня нос греческий.
Лариса. Древнегреческий.
Прокурор. Вот, ваша честь, видите, одной женщине он говорил одно, а другой другое.
Защитник. Ваша честь, замечание прокурора не имеет отношения к делу.
Председатель. Вы свободны.
Зеленая спускается в зал.
Для допроса вызывается свидетель Терехин. Терехин здесь? (Пауза.) Я спрашиваю, где Терехин?
Зеленая (из зала). Он только что там сидел.
Секретарь. Я тоже его только что видел.
Прокурор (саркастически.) Он тоже только что видел. Да надо было не видеть, а задержать. Ведь заранее было ясно, что сбежит.
Защитник. Ну, нет. Это было трудно предвидеть. Тем более что там вокруг него были люди.
Прокурор. Вот именно — были люди. Но надо еще посмотреть, что за люди. Может, они тоже сбежать собираются.
Сцена пятая
Шум за кулисами. Горелкин волочит по полу Терехина.
Председатель. Что такое? Кого это вы притащили?
Горелкин. Так что, ваша честь, данный гражданин пытался бежать. Я его из такси выволок.
Председатель. А, Горелкин! Вы уже выздоровели?
Горелкин. Никак нет, ваша честь. Я фактически нахожусь при смерти, но когда я вижу, что человек бежит…
Председатель (растроган). Надо же! В таком состоянии, но когда речь идет о долге… Спасибо, Горелкин! Спасибо! Сейчас наши специалисты окажут вам необходимую помощь.
Санитары укладывают Горелкина на носилки и уносят.
Председатель. Какие люди! Где, в какой еще стране вы найдете таких людей? Впрочем, встречаются еще и другие. (Терехину с упреком.) Что же это вы, свидетель, сбежать собрались? И не стыдно?
Терехин (трясясь от страха). Сты-ты-ты-ты…
Председатель (передразнивая). Сты-ты-ты… Ваши фамилия, имя и отчество?
Терехин. Те-те-те-те-терехин.
Председатель. Тетететерехин или просто Терехин?
Терехин. Просто Те-те-те-те-терехин.
Председатель. Имя-отчество?
Терехин. Пэ-пэпетр Ссыч.
Председатель. Петр Ссыч?
Терехин (охотно соглашается). Пэ-пэ-петр Ссыч!
Председатель. Что значит Ссыч? Может быть, Силыч?
Терехин (соглашается). Ссыч.
Председатель. Или Сергеевич?
Терехин (соглашается). Ссыч.
Председатель (раздражаясь). Я вас не понимаю. Ваш паспорт с собой?
Терехин (соглашается). Сэ-сэ-сэ-сэ…
Дрожащими руками выворачивает карманы, из которых на пол летят какие-то бумажки, таблетки, носовой платок, спички и сигареты. Наконец находит и подает председателю паспорт.
Председатель (читает). Сысоевич. А вы говорите — Ссыч.
Терехин (с готовностью соглашается). Ссыч.
Председатель. Свидетель, сейчас вы будете допрошены по делу Подоплекова Леонида Семеновича. Суд предупреждает вас, что вы должны говорить только правду. За отказ… и так далее будете привлечены… это вам понятно?
Терехин. По-по-по-по…
Председатель. Распишитесь у секретаря, что предупреждение вам сделано.
Терехин непослушной рукой расписывается.
А что это вы так дрожите? Вам холодно?
Терехин. Хо-хо-хо-хо…
Председатель. Или жарко?
Терехин. Жа-жа-жа-жа…
Председатель. Слушайте, перестаньте дрожать. Возьмите себя в руки.
Терехин понимает приказание буквально и берется руками за бока.
Ну, успокоились?
Терехин. Успо-ко-ко-ко…
Председатель. И поднимите свои вещи. Что это вы их по всей сцене раскидали? А что у вас там за таблетки?
Терехин (ползая по сцене). Ва-ва-вали…
Председатель. Валиум, что ли? Вот и примите его. Успокаивает.
Терехин высыпает в рот горсть таблеток, поднимается с колен.
Ну, теперь можете говорить?
Терехин. Теперь могу.
Председатель. Это правда, что вы с подсудимым находились в дружеских отношениях?
Терехин. Правда. (Спохватившись.) Неправда. Только иногда. Шахматы, пиво, и все.
Прокурор (оживившись). Даже пиво пили?
Терехин. Очень редко.
Председатель. Да пожалуйста, пейте. Только не забывайте, что чрезмерное употребление пива вредит вашему здоровью.
Прокурор. Обычно люди, которые пьют вместе пиво, они друг с другом разговаривают, иногда даже очень откровенно. Иногда даже, как говорится, душу друг другу раскрывают. Хотелось бы знать — о чем вы говорили с обвиняемым?
Терехин. Ни о чем.
Прокурор. Совершенно ни о чем?
Терехин. Совершенно ни о чем.
Прокурор. Не могу поверить. Глухонемые и те о чем-то между собой говорят. Так о чем же вы говорили? (Терехин молчит.) Может быть, о женщинах? (Терехин молчит.) О спорте? (Терехин молчит.) О политике? Неужели даже о политике не говорили?
Терехин (пугается). О по-а-литике? Не го-го-го…
Прокурор. Не верю! Неужели даже за кружкой пива он ни разу не высказал вам своей звериной ненависти к нашей судебной системе? Неужели, даже зевнув ферзя, ни разу не сказал, что он бы всех этих судей, и прокуроров, и адвокатов — из пулемета ды-ды-ды?
Терехин (в ужасе). Ды-ды-ды!
Падает на колени и, простирая руки, ползет к Прокурору.
Председатель. Свидетель, что вы делаете?
Терехин (ползет к Председателю, обхватывает его ноги руками). Я больше не бу-бу-бу…
Председатель вырывается и отскакивает в сторону. Терехин ползет и хватает за ноги Защитника, повторяя «Не бу-бу-бу…»
Председатель. Свидетель, прекратите сейчас же истерику. (Секретарю.) Немедленно успокойте его! Горелкин!
Вбегает Горелкин.
Уберите его.
Горелкин хватает Терехина за ноги и уволакивает за кулисы.
Сцена шестая
На сцену вскакивает Зритель.
Зритель (обращается к публике). Господа, я не понимаю, что тут происходит! Хватают ни в чем не повинного, славянской внешности, нашего православного человека и ни с того ни с сего устраивают форменное судилище! Вытаскивают какого-то запуганного сослуживца и бред, который он со страху несет, принимают за доказательство вины. Перед нами абсолютный беспредел, а мы сидим, смотрим, смеемся, хлопаем в ладоши — да что же это такое?! Неужели вы не понимаете, что если и дальше все будем молчать, так то, что случилось с Подоплековым, может случиться с каждым из нас? Не допустим же этого. Один за всех… (Не успевает договорить.)
С криком «…и все за одного!» на сцену выбегают две девушки (если можно, три, а еще лучше — четыре), обнаженные до пояса (пародия на группу «Фемен»). У них на груди и на спине написано: «Свободу Подоплекову!» Прыгают на сцене, кривляются, выкрикивают, визжат: «Свободу Подоплекову! Свободу Подоплекову! Свободу Подоплекову!»
Все растерянны.
Председатель. Что это такое? Вы кто такие?
Девушки. Свободу Подоплекову! Свободу Подоплекову!
Девушки подбегают к Председателю, обнимают его с двух сторон, тискают, целуют напомаженными губами, одна из них громко: «Миленький, не будь сволочью, освободи Подоплекова!»
Председатель. Хулиганки! Я вас посажу! Влеплю каждой по двушечке, а то и по трешечке! Эй! Кто там есть? Горелкин!
Выскакивает из-за одной кулисы Горелкин.
Горелкин. Я!
Председатель. Юрченко!
Из-за другой кулисы выбежал Юрченко.
Юрченко. Я!
Председатель. Уберите немедленно этих бля…
Заглушающий звук: пи-пи-пи-пи!
Горелкин, Юрченко, Прокурор и Защитник, кидаются на девушек. Пытаются оттащить их от Председателя. Они, вцепившись в него, яростно сопротивляются и продолжают визжать: «Свободу Подоплекову! Свободу Подоплекову!»
Подоплеков (в клетке). Молодцы, девчонки! (Хлопает в ладоши.)
На сцену выбегает Священник в рясе и с большим крестом в руках.
Священник (громовым голосом). Кощуницы!
Девушки отпрянули от Председателя, а Горелкин, Юрченко, Прокурор и Председатель — от девушек, и все замерли.
Твари богомерзкие, сгиньте!
Девушки падают на пол и ползут за кулисы — одна налево, другая направо. Священник бегает между ними, топает ногами, приговаривая проклятья.
Священник. Дьяволицы бесстыжие, от греха рожденные, в грехе пребывающие, сгиньте, сгиньте, сгиньте!
Девушки доползают до кулис, вскакивают на ноги, выкрикивают: «Свободу Подоплекову!» Потом исчезают.
Прокурор. Какая распущенность!
Секретарь. Попробовали бы они сделать это в мечети!
Прокурор. А если бы в синагоге!
Защитник. А если бы в клетке с тиграми!
Председатель (отдувается). Уфф! (Стирает помаду бумажными носовыми платками, швыряя каждый использованный на пол.) Работать не дают, но что делать! Такая у нас страна. Такой народ. Такое уважение к правосудию. Объявляю прения сторон. Слово предоставляется государственному обвинителю.
Сцена седьмая
Прокурор. Уважаемый суд. Только что мы с вами видели безобразную сцену. Девицы легкого поведения вскочили на сцену, устроили форменный шабаш, и мы оказались беззащитными перед этими уродами женского пола. Пятеро мужчин не смогли справиться с этими фуриями. Как и с каких пор это стало возможно? С тех пор, как власть в стране захватили так называемые демократы. Это они в угоду своим американским хозяевам развалили великую страну, разрушили экономику, отменили смертную казнь, а самое главное — создали обстановку, в которой понятия «нравственность», «патриотизм», «верность своему долгу» у них вызывают только смех или кривые ухмылки. К таким, с позволения сказать, людям относится наш подсудимый. Равнодушный к нашему великому прошлому, к подвигам, совершенным нашим народом в годину испытаний под руководством Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова, Кутузова, маршала Жукова и генералиссимуса Сталина, он не противился развалу страны, не выступил против преступного сговора в Беловежской Пуще и, судя по его сегодняшнему поведению, радостно потирал руки, когда наблюдал расстрел избранного народом парламента. Он долго и терпеливо вынашивал свои преступные планы и вот решил, что час икс наступил. Уважаемый суд, только благодаря мудрости и бдительности нашего Председателя, намеченное зловещее преступление удалось прекратить. Теперь этот человек прикидывается невинной овечкой, делает вид, что не понимает сути своих деяний и ловко пользуется демагогическими приемами. Я, мол, сюда не проникал, а пришел, я билетом был не снабжен, а купил его, я сержанта Горелкина не бил и убивать не собирался. А откуда тогда у Горелкина гематома, откуда у него сломанный палец?
Защитник. Не палец, а ноготь.
Прокурор. А что такое ноготь? Ноготь — это часть пальца, палец — часть руки, а рука — часть всего тела. Логично? Логично. Логично и то, что преступник не сумел довести до конца свои зловещие планы, пойман, изобличен, уличен показаниями свидетелей Горелкина, Зеленой и Терехина. Сам же он от сотрудничества со следствием уклонялся, на путь исправления не встал, в связи с этим я прошу суд приговорить подсудимого Подоплекова к длительному лишению свободы с отбыванием в колонии строгого режима.
Председатель. Слово в защиту подсудимого предоставляется адвокату Персикину.
Защитник. Уважаемый суд. Велика вина моего подзащитного, но, принимая во внимание тот факт, что Подоплеков имеет на иждивении двух несовершеннолетних детей, ранее к судебной ответственности не привлекался и по службе характеризуется положительно, прошу приговорить его к не очень длительному лишению свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.
Председатель. Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.
Подоплеков. Уважаемые судьи, прежде всего хочу сказать вам спасибо. До встречи с вами я был рядовым инженером, который занимался холодильными установками, пил пиво, иногда играл в шахматы и ничем больше не интересовался. Поэтому арест оказался для меня большой неожиданностью. От неожиданности я растерялся и не сразу понял, что вы все это делаете ради моего же блага, из желания превратить меня в гражданина.
Прокурор и Защитник хлопают в ладоши, Председатель благожелательно кивает головой.
Раньше мои интересы были мелкими, кругозор — узким, а духовных запросов я не имел, можно сказать, никаких. О чем я думал? Да ни о чем. Я, конечно, слышал, что где-то что-то происходит, что где-то кого-то за что-то судят, а кого, за что — это, я думал, меня не касается. А теперь вы мне очень хорошо показали, что это меня даже очень касается и это может случиться с любым. И с теми, кто сидит в зале. И с вами, Прокурор, и с вами, Адвокат, и даже, ваша честь, с вами.
Председатель (с мягким укором). Подсудимый, ну что вы говорите!
Подоплеков. И я понял, что не имею права сидеть тихо и молча принимать то, что происходит. И я должен протестовать, бороться, сопротивляться. Я должен, и вы должны, и все должны. Если вы не хотите, чтоб вас схватили, как меня…
Выкрики из-за кулис. Правильно!
Подоплеков. …мы должны сплотиться.
Голоса. Браво, Подоплеков!
Подоплеков. Если мы сплотимся, если будем все вместе, то мы будем непобедимы. Граждане судьи, сейчас вам кажется, что вы судите меня. Вы еще не понимаете, что на самом деле суд идет над вами. Потому что не вы, а история и мы здесь суд. (Выкрикивает.) Мы здесь суд!
Голоса из-за кулис. Мы здесь суд!
Подоплеков. Один за всех!
Голоса из-за кулис. И все за одного!
Председатель (стучит молотком). Внимание, прошу соблюдать порядок! Подсудимый, прекратите ваши выкрики, или я удалю вас из зала!
Подоплеков. Вы можете удалить меня из зала, но не из истории, в которую сами меня вписали!
Председатель. Горелкин!
Горелкин. Я здесь, ваша честь!
Председатель. Удалите!
Горелкин. Слушаюсь!
Утаскивает клетку в глубь сцены.
Публика. Позор! Позор!
Шум продолжается.
Председатель. Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.
Сцена восьмая
На сцене появляется Бард. Настраивает гитару. Вбегает Лариса.
Лариса. Что здесь происходит? Есть новости?
Бард. Есть. Я закончил свою песенку.
Лариса. Поздравляю. А что с трибуналом?
Бард. А, с трибуналом… Да я как-то не интересовался. Кажется, Председатель удалился писать приговор.
Лариса. И как вы думаете, что он напишет?
Бард. Ну, обычно он просто переписывает то, что написал Прокурор. Но сейчас на него оказывается такое давление.
Лариса. Разве он к этому не привык?
Бард. Он привык. Но он привык к давлению только с одной стороны. А теперь с одной стороны начальство, с другой — вот эти люди, которых называют маргиналами, или народом, и с третьей стороны — его совесть.
Лариса. Совесть? Вы думаете, она у него есть?
Бард. Судя про данному тексту, вроде имеется.
Лариса. Но я еще ни разу не видела совестливого судью.
Бард. Я тоже. Но похоже, что автор этой истории идеалист и допускает, что какой-то отдельно взятый судья может обладать этим рудиментом.
Сцена девятая
Совещательная комната.
Председатель (один. Репетирует свою речь. Читает, не отрывая глаз от бумаги, тихим неуверенным голосом и скороговоркой. Одни слова проглатывает, другие вообще разобрать невозможно). Именем тра-та-та-та ссийской Федерации такого-то числа такого-то года специальный Трибунал в составе седателя Мешалкина, курора Гвоздилова, секретаря бу-бу-бу-бу, подсудимого плекова, при Защитнике Персикине, разбирая дело плекова та-та-та Семеновича, женатого, имеющего двоих детей, ранее не судимого, установил. Тра-та-та-та-та-та-та плеков Леонид Семенович, женатый, имеющий, явился в мещение, где происходило заседание специального бунала, вел себя вызывающе, высказывал экстремистского характера, публично пропагандировал воровство, насилие и убийства, произносил угрозы, ссылаясь на Чехова. Будучи вызван для допроса, отказался прибыть к месту та-та-судия, не подчинялся требованию Председателя, называя данное заседание чушью, абсурдом, дурацким спектаклем, мерзостью… бредом, идиотизмом. При задержании оказал сопротивление, Горелкин получил не совместимые с жизнью. На основании вышеизложенного суд приговорил Подоплекова… Что там за шум?
Секретарь (вошел). Это шумят сторонники Подпоплекова.
Председатель. А сколько их?
Секретарь. Совсем немного. Тысяч пять-десять-двадцать. Жалкая кучка обкуренных маргиналов.
Председатель (продолжает). …Признать виновным и назначить наказание в виде лишения свободы с отбыванием в исправительной колонии общего…
Телефон (звонит недовольно). Дзынь-дзынь-дзынь!
Председатель. Строгого.
Телефон (доволен). Блям-блям.
Появляется молча как олицетворение совести Лариса.
Председатель. …колонии общего…
Телефон. Дзынь-дзынь-дзынь!
Лариса (смотрит с упреком на Председателя).
Председатель. Ну что, что тебе нужно? Дать условный срок?
Телефон дребезжит угрожающе.
Лариса (смотрит с упреком).
Председатель время от времени дотрагивается до трубки, но тут же, словно обжегшись, отдергивает руку.
Председатель (отвернувшись от телефона, решительно). Подоплекова, обвиняемого, имеющего, ранее не судимого… (Кричит.) Оправдать!
Лариса исчезает.
Телефон звонит истерически, трясется и подпрыгивает.
Председатель. …И назначить наказание…
Телефон замолкает.
Появляются молча Света и Жорик.
Председатель. Оправдать, оправдать, оправдать!
Света и Жорик исчезают.
Телефон взбесился, звонит, дребезжит, подпрыгивает.
Председатель (хватает его, швыряет на пол, пинает ногами, повторяя). Оправдать! Оправдать! Оправдать!
Телефон звонит, шум за сценой усиливается. Звон разбитых стекол. Всполохи каких-то огней. Вбегает Секретарь.
Председатель. Что происходит?
Секретарь. Ничего особенного. Обыкновенный народный бунт.
Председатель. Бессмысленный?
Секретарь. И беспощадный.
Председатель. В чем выражается?
Секретарь. Как обычно. Бунтовщики переворачивают машины, бьют витрины, бьют приезжих, грабят магазины.
Председатель. Это хорошо. Значит, мы их не интересуем.
Секретарь. Боюсь, что круг их интересов широк, потому что они идут с портретами Подоплекова.
Председатель. А где же Прокурор?
Секретарь. Он и Защитник присоединились к бунтовщикам и возглавили первую колонну.
Секретарь бежит к выходу.
Председатель. А вы куда же?
Секретарь. Туда же. Надеюсь, еще успею.
Появляются полицейские Горелкин и Юрченко.
Председатель. А вы чего явились? Вы мне не нужны. Ваша роль окончена.
Горелкин. Я очень извиняюсь, но вы арестованы.
Председатель. Я? Арестован? На каком основании?
Горелкин. На основании ордера на арест.
Затемнение.
Сцена десятая
Бард (выходит на сцену, поет, аккомпанируя себе на гитаре).
Течет река, мерцает дно.
И шелестит осока.
Жизнь наша хлопотная, но
Недолгая морока.
Вот скоро устье, а потом
Впаденье в неизбежность.
Но перед тем, как впасть в Ничто,
Впаду в любовь и в нежность.
Как бы заметив, что он находится на сцене, спохватывается.
Ой, извините. Такая вот привычка, или способ существования. Что бы ни произошло, а я пою свои песенки. А произошло то, чего вы не могли себе даже представить. Еще вчера ситуация казалась настолько безнадежно стабильной, что никто не мог даже вообразить, что то, что случилось, вообще может случиться. Однако, господа, если вам не хватает вашего собственного воображения, то усвойте хотя бы то, что История хоть никого ничему не учит, но пытается. История показывает вам наглядно, что она — непрерывный поток, в котором нет ничего несокрушимого. Незыблемые монолиты превращаются в труху, то, что было наверху, оказывается внизу, могущественные владыки становятся самыми беззащитными и жалкими существами, ищущими спасения и нигде его не находящими. Впрочем, минутку. (Слышен приближающийся звук автомобильной сирены или многих сирен). О, господи, опять это ууу. Я надеялся, что никогда больше не услышу этих ужасных звуков. Я отношусь к той породе людей, которых вежливые люди называют неисправимыми оптимистами, а невежливые, извините, дураками. Каждый раз при смене исполнителей главных ролей я надеюсь, что они будут не такими, как прежние, но они опять играют тот же спектакль в слегка подправленных под себя предлагаемых обстоятельствах.
И повторяется картина, что была в начале спектакля. Звук многих сирен катастрофически нарастает. Свет в зале и на сцене гаснет. Звук сирен смешивается с шуршанием колес, с шумом несущихся с огромной скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся сине-красные мигалки, в результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает сцену. Внезапно мигалки гаснут, исчезают все звуки. Несколько мгновений в зале и на сцене полная темнота и тишина. Затем вспыхивает свет, и на сцене на своих местах Трибунал почти в том же составе, но в клетке сидит Председатель, а в председательском кресле — Подоплеков, который внимательно вглядывается в публику.
Подоплеков (выдержав паузу). Дальнейшее заседание Трибунала будет проведено в закрытом режиме. Зрителей, не имеющих специального допуска, прошу покинуть помещение. Генералу Горелкину поручаю проследить за порядком.