Тридевятое. Книга первая.
Глава 1Три стрелы
В Тридевятом царстве, в величайшем государстве жил да был славный царь Берендей. Владения его простирались далеко за горизонт вдоль берега широкой реки Иволги, впадающей в Синее море, берега которой обрамляли высокие плакучие ивы, касаясь длинными ветвями мерно бегущей водной глади. Мимо высоких горных хребтов, высшие вершины которых даже летом были покрыты снегом. Зачарованный лес, раскинувшийся на многие вёрсты севернее столицы, пугал нечаянно забредающего туда путника всевозможной нечистью да запутанными тропинками. Встретить среди деревьев лешего или заметить качающуюся на ветвях смеющуюся русалку было каждодневным делом для забредающих туда жителей местных деревенек.
Поля колосящейся, отливающей золотом на солнце пшеницы встречали путника у небольших селений, где местные ребятишки торговали сахарными петушками на палочке на широких ярмарках, на которые съезжались все окрестные торговцы. И какой только зверь и птица не водились в местных густых лесах. Какую только рыбу диковинную невозможно было выловить в водах многочисленных чистых прудов да небольших звонких речушек. То был благодатный край, сдобренный солнечной лаской и обходимый суровыми зимними бурями стороной. Отрадно было править сей благодатной землёй.
Берендей всегда знал, что займёт своё место на троне вслед за отцом своим как первый среди братьев-царевичей, а после победитель всех традиционных испытаний, потому с детства был голоден до знаний по управлению государством, обучен грамоте и всем полагающимся будущему правителю наукам. То были мудрые годы правления, ширились владения, осваивались поля, строились новые деревни и разрастался город вокруг стен белокаменного кремля.
Но годы мало-помалу взяли своё, не успел он оглянуться как превратился в дряхлого старика.
Ранее могучий царь уронил ложку из трясущихся рук. Мальчишка-служка сразу же бросился поднимать её и, извиняясь, тщательно обтёр вышитым льняным полотенцем, аккуратно вернув на стол. В последние годы правления царь стал совсем плох, неведомая хворь пыталась сжить его со света. Он сидел, не двигаясь, сгорбившись, глядя в пустоту сквозь портрет покойной жены в противоположном конце горницы, не проронив ни слова. Мальчик ждал, привыкнув к этой уже каждодневной картине.
Всё чаще Берендей застывал посреди покоев или сидя на троне, скрючившись, руки дрожали, посему подпись на важных документах стала кривой и заляпанной красными чернилами, а сами буквы мелкими-мелкими, почти сливавшимися воедино в некоторых местах. Иногда никто из бояр не мог прочесть написанное царём-батюшкой, что уж говорить о других людях. Временами он пытался поправить кляксу дрожащей рукой, но делал только хуже, размазывая её по уже написанному на белой бересте тексту. Приходилось начинать всё сначала. Царь угасал, но жил. У него ещё остались неотложные дела на этом свете. А вопрос престолонаследия стоял как никогда остро.
— Позови, Прошка, сыновей моих. Есть у меня к ним разговор.
Мальчик вздрогнул от неожиданности, он уже успел привычно задремать, стоя за спиной царя.
— Сей час, царь-батюшка! — только вымолвил он, скрывшись за дверьми.
Берендей посмотрел на свои дрожащие руки, сделал глубокий вдох и сжал кулаки, силой воли пытаясь заставить их слушаться, получалось плохо, но он всем сердцем верил, что доживёт. Царь обязательно должен увидеть: как один из его сыновей взойдёт на трон; непременно отведать чарку мёда на пышных свадьбах и дать имена первенцам, как было принято в этих краях. Болезнь одолевала всё сильнее, с каждым разом раскрываясь как ядовитый цветок, обнажая новые ранее неизвестные признаки. Ещё вчера дрожь была лишь в руках, а на завтра охватывала всё тело. Придворные лекари лишь качали головами да поили царя-батюшку горькими отварами из лечебных трав, заставляли больше проводить времени в покое и обязательно раз в три дня париться в бане, чтобы сбить хворь душистым веником. Больше не мог Берендей держать в слабых руках всё царство-государство, а новые угрозы не дремали, подступая то с границ, то из самого сердца Тридевятого. Порой не только тело, но и острый ум начинал притупляться, и тогда царь чувствовал себя по-настоящему беспомощным. Время правления подходило к концу так же, как отмеренный жизненный срок.
Царь давно потерял счёт времени, день для него резко сменялся ночью и переходил в другой, не оставляя за собой следа из значимых воспоминаний. Не заметил и того, как быстро пролетело время сейчас, явив перед взором трёх добрых молодцев — братьев-царевичей. Он не обратил на вошедших никакого внимания, пока те не заговорили, привлекая к себе отцовское внимание.
— День добрый, царь-батюшка! Рад, что сегодня ты в добром здравии! — балагур Василий растянулся в приторно сладкой улыбке, всегда стараясь угодить любимому отцу.
— Здрав будь, царь-батюшка! Али случилось чего? Али подсобить чем? — старший Сергей как обычно выглядел серьёзным и полным решимости выполнить любое поручение, что подготовил для него царь.
— Здравствуй, царь-батюшка. — Иван прошёл следом за остальными братьями, мягко улыбнувшись отцу и коротко поприветствовав его.
— Правил я Тридесятым царством тридцать лет и три года, то было славное время. Но век мой короток, настал ваш черёд. — Берендей осторожно поднялся из-за стола, медленно, словно шагами тряпичной куклы приблизившись к детям и остановившись напротив, окинул их тяжелым взглядом, никто из царевичей не проронил ни слова. Все давно знали, что значат эти слова. — Дольше положенного откладывал я этот день, давал вам троим вырасти да набраться сил, но сегодня объявлю начало передачи власти. Трон царский отойдёт тому из вас, кто выполнит три испытания. Сердце ваше должно быть открыто, душа чиста, ум остёр, а руки сильны.
Он снова сжал руки в кулаках, стараясь унять собственную дрожь.
— Однако перед тем, как приступить к испытаниям, должно по традиции стрелы пустить. В чей дом она угодит, там и есть судьба ваша.
Царь мягко улыбнулся, действие далось ему с трудом, нарушая привычную безэмоциональную маску старческого лица. Он перевёл взгляд на портрет, с заметным трепетом рассматривая его.
— Мы прожили прекрасную жизнь с моей Людмилой. Стог сена, за которым она отдыхала, спасаясь от полуденного зноя, стал первым местом нашей встречи. То было самое счастливое время в моей жизни. — Берендей оторвался от портрета и бросил короткий взгляд на сыновей. — Стрелы должно выпустить завтра в двенадцать по полудню. Будьте готовы.
Царь отвернулся и заковылял обратно к столу. Каша давно остыла, но у него и так ком в горле стоял, волнение наполняло старое тело, словно возвращая в те самые времена, когда он так же предстал вместе со своими братьями пред царём-батюшкой под ласковым взглядом покойной матушки и озорной улыбкой младшей сестрицы. Уже давно нет никого из них среди живых. А о младшем брате Якове, ушедшем когда-то за Синее море, многие годы не было никаких вестей, все давно смирились с тем, что он сгинул в морской пучине или в далёких землях.
— Твоё слово закон для нас. — Сергей поклонился.
Вторя ему, Василий и Иван тоже отвесили поклоны. Послышался звук закрывающейся двери. Берендей выдохнул и вновь взял дрожащими пальцами ложку.
— Что лекари говорят? — услышав вопрос, он поднял тяжелый взгляд, так и застыв с зажатой в ладони дрожащей ложкой.
Младший из братьев — Иван стоял перед ним и переминался с ноги на ногу, он был юн, лёгкий светлый пушок едва затронул его лицо, не грозясь перейти в мощную бороду Сергея или пшеничные, завивающиеся усы Василия. Однако взгляд был не по годам решительным. Берендей постоянно про себя отмечал, что видит в младшем сыне себя: та же тяга к знаниям, те же способности к обучению… Но в отличие от него, Иван более добр и мягок. Он никогда не перечил ему напрямую, но всегда пытался помочь советом или осторожно высказывал своё мнение по тому или иному вопросу. Этими качествами мальчик пошёл в свою мать, чья улыбка сияла как солнце до самого конца.
— Всё одно. Ваша хворь неведома и неизлечима, царь-батюшка. — Берендей слегка поморщился, цитируя придворных лекарей.
— Неужели ничем нельзя помочь?
— Пью горькие отвары из трав, каждый раз они всё отвратительней на вкус.
— Возможно, стоит прибегнуть к методам заморских лекарей?
— Больше иголки в себя втыкать не дам. Я царь, а не ёж какой-то. — возмутился царь, припоминая печальный опыт взаимодействием с лекарями, прибывшими из-за самого Синего моря.
— А волшебные снадобья?
— Горбатого могила исправит.
Иван нахмурился.
— Вечно вы шутите, тятенька.
— Куда мне там.
Берендей резко посерьёзнел и оборвал нарастающее негодование сына следующей репликой.
— Ты о себе беспокойся. Трон мой лучшему достанется, испытания тяжёлые под стать вам. Только истинный царь их выдержать сможет. Али пройдёшь, али сломаешься.
— Все знают, что трон отойдёт старшему Сергею, он намного сильнее меня или Василия.
— Пусть так, но ты родился в царской семье и должен соблюдать наши традиции. А значит — бороться за право сидеть на троне. Испокон веков все царевичи состязаются в выбранных царём испытаниях. Но сначала невесту найти надобно, опорой и поддержкой она тебе станет.
Берендей вновь смягчил тон, вспомнив о покойной жене. Иван мать не знал, но выжил только благодаря её жертве. Роды, прошедшие неудачно, оставили за собой горечь прощания с любимой женой и счастье от обретения дорогого младшего сына. Осознание второго пришло не сразу. Первые годы жизни третьего сына Берендей не мог его видеть, а находиться в одной горнице с колыбелью было сродни пытки. «Почему выжил именно он?» — такой ужасный вопрос постоянно посещал царскую голову, как только воздух разрезал требовательный детский плач напоминавшего о себе Ивана. Чтобы не совершить ничего необдуманного, отец полностью закрыл для младшего сына своё сердце, отказывался замечать его, не справлялся о состоянии мальчика у кормилиц и мамок-нянек, которые, наобор