Тридевятое. Книга вторая
Глава 1Душа русалки
От подножья высоких мглистых гор на севере, чьи вершины даже летом были покрыты снежными шапками, кои плавно переходили в тёмный Зачарованный лес, до самого Синего моря на юге, Великой степи на востоке и бурно бегущей реки Иволги на западе раскинулось величайшее Тридевятое царство. Мудро правил им тридцать лет и три года могучий царь Берендей, недавно отошедший в мир иной, и оставивший свой престол младшему сыну, ныне царю Ивану, в чьих молодых руках теперь сосредоточилась вся мощь огромной державы.
Ранее царевич, а теперь уже настоящий царь ныне пребывал в Царьграде и был по уши завален берестяными грамотами, они высились на широком дубовом столе чуть ли не до потолка, заполонили собой всё пространство на длинных лавках, выстроенных у стены, несколько выбилось из общей массы и притаилось в разных углах комнаты. Ежели не знать, что царь здесь трудиться изволит, впору было и не заметить его, чем иногда тот и пользовался, пытаясь скрыться от чужого взора.
– Эй, Иван, ты ещё эту пропустил. — протянул большой чёрный кот, тыча лапой с золотыми когтями в грамоту, лежащую на самом краю стола. — Он сказал, что на неё обязательно надо ответить.
— Без тебя знаю, Баюн. — раздался приглушённый горой свитков голос Ивана. — Этому конца-края нет…
— Всего-то пара сотенок, чего сразу запричитал? — кот нагло валялся на лавке, предварительно расчистив себе место, и наслаждался блаженным лодырничеством.
— Вместо упрёков, лучше бы помог.
— Не могу я.
— Чего это?
— Лапы у меня. — отмахнулся Баюн. — И вообще я тут, итак, в поте лица тружусь: за советником твоим, между прочим, приглядываю.
Уже больше месяца прошло с тех пор, как они покинули Кощеев терем и вернулись в Царьград. Как и было должно, Иван взошёл на престол под крики ликующей толпы жителей Тридевятого царства, Глеб стал его советником и за одно кошмаром всего терема, а Баюн просто праздно шатался по Царьграду, пугая местных своими огромными для обычного кота размерами и таская сметану с царской кухни, чем ужасно донимал главу местных служек бабку Настасью.
Глеб ожидаемо взял всё в свои руки и начал было устраивать разнос в новых владениях по всем направлениям, но приближающаяся зима спутала все карты, и ныне советник пребывал в постоянных разъездах, разбавляя их недолгим пребыванием в тереме, дабы покошмарить местных.
С самого первого дня местные Глеба невзлюбили: угрюмый, язвительный, тыкающий во все ошибки престарелых бояр как маленьких котят и направо-налево раздающий многочисленные поручения, с коими были в душе многие не согласны, но скрепя сердце всё исполняли дабы выслужиться перед новой властью. А ведь это Глеб ещё не добрался до казённых и военных дел, чего с замиранием сердца ждали главный казначей и воевода со своими подчиненными.
Иван тяжело вздохнул, вспоминая, что Глеб недавно исчез из терема, что скорее всего не осталось незамеченным. И их с Баюном увлекательную беседу действительно прервал стоящий на охране стрелец, осторожно заглянувший внутрь:
— Царь-батюшка, не вели казнить, вели слово молвить.
— Говори. — коротко попросил Иван, не вылезая из-за вороха грамот, нутром чуя, что услышанное ему не понравится.
— Там за дверью просители стоят. Изволите впустить?
— Приём челобитных с утра был окончен.
— Не серчайте, царь-батюшка, да при нём им говорить больно боязно.
Баюн на лавке захихикал, предвкушая яркое зрелище, и показательно замяукал, когда на него во все глаза уставился недоумевающий стрелец.
— Так и быть, пусть проходят.
Стрелец скрылся за дверью, а Иван устало помассировал виски руками. Да… Когда он звал мрачного ученика Кощея Бессмертного на роль царского советника, то, казалось, был готов к сопутствующим этому трудностям, не взирая на предупреждения ни Яны, ни Баюна, ни самого Глеба, но не представлял, что всё будет настолько плохо.
— Хорошо ты за ним присматриваешь. — обратился он к Баюну, который сел на лавке с интересом разглядывая открываемые стрельцами резные двери.
На колкость царя Баюн ожидаемо не ответил, всем своим видом показывая, что он бы поспорил, да тогда весь терем узнает, что царский кот болтать по-человечески горазд. Итак, слухи разные ходили о мрачном советнике и его проклятом зверинце.
Иван нехотя поднялся из-за стола и вышел на общее обозрение, разглядывая вошедших. Кажется, среди них опять появились новые лица…
— Не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить!
— Можете говорить.
Разрешил он, устало глядя на озирающихся по сторонам собравшихся, выискивающих следы пребывания вездесущего советника.
— Нет его здесь. Отбыл по приказу. — уже в который раз успокоил их царь, происходящее начинало напоминать некий каждодневный ритуал.
— Царь-батюшка! — начал осмелевший конюший. — Сил моих больше нет! Жеребец его окаянный всех служек перекусал! Обычное сено есть брезгует! Не знамо, как четырёх кобылиц обрюхатил! Это уже ни в какие ворота не лезет, царь-батюшка! Молю вас, сделайте уже чего с этим чудищем проклятым!
— Насколько помню, он приносил вам особое сено.
— Да где ж его от обычного отличишь-то? — повинился конюший. — На вид сие одинаковое. Вот по незнанию и скормили видно другим лошадям.
— Я попрошу принести новое, а вы сложите его в огороженное место, дабы никто больше не перепутал.
— А как быть с остальным, царь-батюшка? Не ведаю, какой приплод от чудища этого уродится, да и что с его скверным нравом делать.
— Не лезьте в стойло к нему.
— Но как же с чисткой тогда…
— Не лезьте. Говорено вам было, что он только его признаёт.
— А кобылицы как же?
— Отведите их на другую конюшню и замените жеребцами, а с приплодом мы решим, что делать как уродится. Сивому определите постоянное стойло рядом с Полночью, тот его трогать не станет.
— Как пожелаете, царь-батюшка. — отклонялся конюший.
— Что ещё он натворил? — со вздохом спросил царь, переведя взгляд на бабку Настасью, которая стояла в окружении нескольких кухонных девок, боязливо выглядывающих из-за её широкой спины.
— Давеча все амбары разгромил, царь-батюшка, половину муки велел выбросить. Затем по погребам прошёлся, треть запасов уничтожил, а сейчас вот…
— Что? — без интереса спросил Иван.
— А сейчас на кухню царскую сам пришёл да давай поучать как что правильно делается. Я тут во главе стою с тех самых пор, покуда вы, царь-батюшка, ещё на свет не появились, а он давай меня старую уму-разуму учить!
— Про амбары и погреба вам было говорено, что сие мой приказ: всю снедь проверить. Царя винить изволите?
— Ну что вы, царь-батюшка! — всплеснула руками Настасья. — Мы бы никогда супротив вашего слова не пошли. Да больно муки да бочонков со соленьями жалко… Столько добра зазря пропало! А зима ведь на носу!
— Так было нужно. Впредь будьте добры внимательнее за сохранностью съестного следить. А о присутствии на царской кухне я лично с ним поговорю.
— Благодарствую, царь-батюшка! — благодарно поклонилась старуха, в след за которой на колени бросились и кухонные девки.
— Кто далее?
— Не вели казнить…
— Говорите уже.
Ивану настолько осточертело каждый день выслушивать про деяния Глеба, что хотелось поскорее закончить и в очередной раз без сил хмуро уставиться в стену.
— Давеча боярских дочек снова до слёз довёл, царь-батюшка. Те хотели ему гостинцев передать да беседу завести, а он то слова обидные говорит, то мимо проходит, будто мы для его милости пустое место…
— Не станет он ни на ком жениться, сколько раз вам уже говорено было…
— Но ведь не гоже советнику холостому ходить. — воспротивилась девица. — Вам тоже, царь-батюшка…
— Я непременно улажу вопрос своей женитьбы в ближайшее время. — нагло соврал Иван. — А его в покое оставьте. Царскими поручениями занят, не до девок ему.
Девушка попыталась ещё что-то возразить в противовес, но царь прервал её, начав допрашивать остальных служек. С каждым словом до Ивана доходили либо уже закоренелые, либо новые подробности бурной деятельности Глеба как в царском тереме, так и во всём Царьграде. Похоже, что он успел настроить супротив себя добрую половину жителей, нисколько об этом не задумываясь, хотя чего он ожидал от теперь уже своей личной язвы?
— На сегодня мы закончили. — выслушал последнего просителя Иван. — Давайте договоримся. Я буду принимать челобитные касательно моего советника раз в неделю по пятницам через час после обеденной трапезы.
— Простите, царь-батюшка? — спросил один из присутствующих, и получив одобрительный кивок продолжил. — А на бересте можно челобитную оставить?
— Нет, только лично мне по пятницам через час после обеденной трапезы. — ещё раз повторил царь. — Ежели каждый день приходить будете, слушать не стану. Даже если весь день у двери проторчите. А сейчас своими делами займитесь, а я царские продолжу.
Просители, благодарно кланяясь, посыпались из горницы, а Иван устало осел на лавку, даже не слыша, как хрустят под ним свитки, его правый глаз немного дёргался, а взгляд был устремлён в никуда.
— Давно пора к Яночке за подмогой обратиться. — высказал своей мнение Баюн, уже в который день наблюдавший сию картину.
— Он меня до белого каления доведёт…
— Или с ума из-за его выходок сойдёшь. — закончил за него Баюн. — Каждый день одно и то же слышу.
Иван тяжело вздохнул.
— Почему ты ничего ему об этих мерзких обвинениях не говоришь?
— Он ни в чём не виноват.
— Да ты не хуже меня знаешь, какая Глеб ходячая язва. Может, и делает всё верно, да посыл при этом, сам понимаешь.
— Мне ли не знать об его дурном нраве.
— Слушай, Ваня, я, конечно, не обязан тебе помогать, но послушай совет мудрейшего!
Иван хмуро взглянул в сторону само наречённого