Ей, как и очень многим, здорово подпортил жизнь и истрепал нервы ковид. Тревога за детей – один застрял в своем университете, одинокий и растерянный, другая мучительно сдает вступительные экзамены – изматывала. Джулиет привыкла работать дома, но засевший на Персиммон-роуд Стюарт подрезал крылья ее вдохновению, а необходимость думать об обеде, вместо того чтобы просто макать питу в хумус, сидя перед ноутбуком, раздражала невероятно. Отлично понимая, что общественная жизнь – важнейшая часть ее личности и никакой онлайн-киносеанс не заменит кайфа от стояния в очереди за пластиковым стаканчиком вина в перерыве, Джулиет отчаянно скучала по регулярным, пару раз в неделю, поездкам в центр Лондона. Им всем повезло, они остались невредимы, сохранив здоровье и карьеру, но для нее изоляция стала гораздо большим испытанием, чем она могла предположить.
Локдаун, менопауза, опустевшее гнездо, конец многолетнего брака – поистине смертоносный коктейль, но Джулиет была полна решимости восстать из пепла. У нее не было ни обязательств, ни привязанностей. Никаких проблем с деньгами – благодаря продаже дома. Никаких горящих заказов: на ноябрь, на все его тридцать дней, она ничего не брала. Никаких журнальных статей, никакого сочинительства под чужой фамилией. В прошлом месяце она удвоила объем работы, печатала по ночам, чтобы написать все, уложиться в сроки и поддержать поток гонораров.
Теперь у нее был только один срок – тот, который она сама себе установила. После десяти лет, потраченных на создание книг для других людей, она была готова написать свою собственную. И знала, что это будет гораздо сложнее. Прежде у нее всегда имелся исходный материал, который наполнял ее вдохновением, определял структуру и обеспечивал мотивацию. Она погружалась в мир своего клиента, будь то знаменитость или представитель общественности с интересной судьбой, порой проводила с ним несколько дней: он рассказывал о своих переживаниях, отвечал на вопросы, вспоминая отдельные события, а Джулиет, выстраивая и излагая все это в письменном виде, превращала в историю его жизни.
Некоторые клиенты были откровенны, другие – замкнуты. Некоторых было трудно разговорить, и ей приходилось искать способ снискать их доверие. Чаще всего для этого приходилось открывать бутылку-другую вина. Иных невозможно было остановить: стоило им раскрыть рот, как начинался словесный поток. И тогда Джулиет приходилось решать, что оставить, а что выбросить. Какие эпизоды придают красок, какие вызывают недоумение, а какие могут закончиться судебным разбирательством! Кое-что из услышанного никогда не будет напечатано – эти истории разглашению не подлежат. Джулиет намеревалась унести их с собой в могилу, ведь ее главным оружием была осторожность. Люди, для которых она писала, знали: она – непревзойденный профессионал, и, даже если пара бокалов вина заставили их выболтать лишнее, дальше ее это не пойдет.
Джулиет никогда не говорила своим друзьям и близким, для кого пишет. Никогда не делилась сплетнями и подробностями личной жизни знаменитостей: кто из актрис не носит трусики, у кого есть тайная привычка употреблять кокаин… Все, что людям следовало знать, они могли почерпнуть в написанных ею книгах. Чаще всего они становились бестселлерами. Было странно видеть на полках супермаркета или книжного магазина то, во что ты вложил всю душу, с чужим именем на обложке. Иногда ей выражали благодарность, чаще не упоминали вовсе. Но литературные негры трудятся не ради удовольствия видеть свое имя на обложке.
«Разве вам не досадно, что слава достается другим?» – нередко слышала она. Но таковы были условия сделки, приносившей достойный доход и комфорт. Деньги и, что еще важнее, возможность большую часть времени работать из дома, особенно ценную при детях-подростках. В тот период Джулиет была им нужнее, чем в детстве, и ей хотелось держать их поближе к себе, когда начались трудности полового созревания. Сын и дочь всегда знали, что она там, в мансарде, сидит за ноутбуком, тогда как некоторые ее друзья, остававшиеся рабами своей работы, возвращались домой только после семи, а к этому времени и они сами, и их дети были слишком усталыми и голодными, чтобы наслаждаться обществом друг друга. Джулиет же могла оторваться от писанины, приготовить вернувшимся из школы Нату и Иззи быстрый сырный тост или рогалик с мармайтом, выслушать свежие сплетни и жалобы и отправить детей готовить домашнее задание, так что к ужину все были свободны и могли расслабиться и посмеяться.
Теперь настала ее очередь написать свою историю. Будет ли она интересна кому-то, кроме самой Джулиет, это еще вопрос, но она всю жизнь мечтала написать о том, что с ней произошло. И даже если ее труд окажется в нижнем ящике стола, это будет хорошим упражнением, позволяющим понять, на что она способна. Шанс найти свой собственный голос, а не подражать чужому. У книги уже было название – «Наивная», – потому что именно такой Джулиет тогда и была – простодушной девчонкой, плохо ориентирующейся в незнакомом городе. Зато у нее сохранилась тетрадь с набросками воспоминаний.
Джулиет дала себе тридцать дней, чтобы сидеть и писать. В Париже. Вновь окунуться в атмосферу, которая так сильно изменила ее, и дать городу второй шанс. Оставить в прошлом плохие воспоминания и создать новые. Прогуляться по набережным Сены, пока падают листья, перейти каждый мост, глядя на сверкающую воду, выпить по бокалу красного вина на каждом тротуаре, посмотреть все картины, съесть все блюда, увидеть всех людей, по которым она успела соскучиться за последние тридцать – целых тридцать! – лет.
Джулиет потянулась к сумке за ноутбуком, но ее внимание привлекла книга в мягкой обложке, лежавшая сверху, и она достала ее. По мере того как она листала страницы, воспоминания будто просачивались сквозь кончики пальцев. Она вспомнила и тот самый момент, когда книга была ей вручена, и ее особенную ценность. И Джулиет вновь охватило чувство вины за то, что возможность вернуть ее так и не представилась…
– Помню, я читал это в шестом классе…
Услышав незнакомый голос, Джулиет вздрогнула. Это сказал мужчина, сидевший напротив, и она покраснела, гадая, как долго он за ней наблюдал. Погрузившись в себя, она его даже не заметила. Моложе ее лет на пять или около того, с коротко стриженными седыми волосами и в шерстяной рубашке поло.
– Вам понравилось? – спросила она.
– Как могло не понравиться? – Его правая бровь вопрошающе взлетела. – «Большой Мольн» – это классика. Трогательная история о безответной любви.
Она уловила иронию, прозвучавшую в его словах, и улыбнулась:
– Именно так.
– Мне всегда казалось, что это предупреждение: не стоит возвращаться к прошлому.
Джулиет сглотнула, снова уткнувшись в книгу, и ничего не ответила.
– Старинный экземпляр.
– Мм…
– И на французском. Впечатляет. Или вы… француженка, я имею в виду.
Он скользнул взглядом по Джулиет, и ей стало приятно, что он мог так подумать.
– Боже, нет. Но я подумала, что книга поможет мне усовершенствоваться в языке. Я не говорила по-французски более тридцати лет.
– Надо бы и мне снова ее купить. Много лет назад я ее потерял. Спасибо, что напомнили о ее существовании. – Он улыбнулся. – Я уверен: первый признак хорошего книжного магазина – наличие этой книги.
Так и есть. Джулиет улыбнулась ему в ответ, очарованная его замечанием. Она не ожидала, что в поезде завяжется ни к чему не обязывающий разговор о ее любимой книге. С незнакомцем. А теперь чувствовала, что им будет нетрудно перейти к флирту. Она взглянула на левую руку собеседника: ни золотого, ни серебряного кольца, но его отсутствие ничего не значило, ведь многие мужчины не носят обручальных колец. Стюарт, например, не носил.
Но хотя у нее имелся карт-бланш на любые отношения с кем угодно, она еще не была готова. Как-то неприлично, только этим утром мягко закрыв дверь в свой брак, завязать отношения с первым встречным. Джулиет достаточно писала о рикошетных отношениях – тех, что заводят, лишь бы избавиться от прошлого негатива, – чтобы понять: с ними нужно быть осторожной. Ну и потом, у нее есть важное дело, и, только завершив его, она сможет вновь открыть свое сердце. На выполнение миссии выделено всего тридцать дней, и времени отвлекаться нет.
– Извините, – пробормотала она, наклоняясь и вытаскивая ноутбук. – Мне нужно поработать.
Мужчина кивнул, взял смартфон и принялся пролистывать сообщения.
Джулиет посмотрела на часы: до прибытия на Северный вокзал оставалось два часа. Если взяться за дело сейчас, можно успеть написать первую главу. Она приучила себя не задумываться: чем больше думаешь о том, что собираешься написать, тем меньше желания начинать. Это все равно что залезть в ледяной бассейн – нужно просто сделать глубокий вдох и окунуться.
Французской семье с новорожденным, живущей в центре Парижа, требуется добрая и ответственная помощница по хозяйству, готовая помочь с детьми: Шарлоттой (6 лет), Гуго (4 года) и малышом Артюром. Мы немного говорим по-английски. Предоставляется прекрасная солнечная комната в доме нашей счастливой семьи во Втором округе. Щедрое пособие и три часа языковых занятий в неделю. Желательно как можно скорее приступить к работе. Длительность контракта – не менее трех месяцев.
Глава 4
Париж. – Мама посмотрела на меня так, словно я сказала «Пондишери». Или «Полинезия».
– Да, – ответила я так легко, как только могла.
Она пронзила меня взглядом, в котором читались паника, подозрение и неодобрение. Такова моя мама – всегда настороже. Выискивает проблемы и риски. Предпочитает, чтобы ее мир был как можно меньше и безопаснее. Я могу это понять – это облегчает жизнь. Но я не должна быть такой же. Это мой первый шаг к тому, чтобы не превратиться в нее. Не то чтобы я ее не любила, я просто не хотела стать такой же и поэтому нашла работу помощницы по хозяйству за границей.