– Я провожу вас в вашу комнату.
Жестом он попросил детей оставить меня. Они послушно удалились, а я последовала за ним по коридору.
Мы миновали, должно быть, главную спальню – звуки подсказали мне, что там переодевалась Коринн, – но Жан Луи ничего не сказал, пока не дошел до двери в конце коридора.
– Комната небольшая, но удобная, – сообщил он. – И если вам что-то понадобится, скажите мне.
Комната оказалась как минимум вдвое больше моей спальни дома. Кровать была застелена белоснежными вышитыми простынями, напротив стоял массивный деревянный шкаф с перегородчатым фасадом, а перед окном – маленький письменный стол. Я вздохнула, и Жан Луи встревожился.
– Вам не нравится?
– Это просто прекрасно! – выдохнула я.
– Ванную вам придется делить с детьми. Подойдет?
– Конечно!
Я видела ванную комнату, когда мы проходили мимо. Она была просто огромной. Я подумала об очередях в нашу ванную по утрам. Шатающееся сиденье унитаза, жалкая струйка воды, вытекающая из душевой насадки, то слишком горячая, то холодная. А если осмелишься задержаться, кто-нибудь тут же начнет барабанить в дверь.
– Оставлю вас на несколько минут. Приходите на кухню. Вы, должно быть, проголодались.
Голода я уже почти не чувствовала, а желудок все еще крутило, но пренебречь его гостеприимством я никак не могла. Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь. Я прилегла на кровать, вдыхая незнакомый запах чужого дома. Здесь пахло дорого – лавандой и старым деревом.
Я тихонько прокралась в ванную, чтобы воспользоваться туалетом, вымыть руки и лицо. Посмотрела в зеркало, чтобы увидеть то, что видели Бобуа, – бледную особу с темными волосами до плеч, запавшими глазами и щелью между передними зубами. Обычная девушка из обычного города. Все Бобуа, даже дети, выглядели необычно. Привлекательная внешность, уверенность в себе и впечатляющая манера держаться. Одежда сидела на них идеально, именно так, как надо, в то время как моя изрядно помялась, обтрепалась и выглядела еще дешевле, чем была.
Слишком утомленная, чтобы думать о переодевании или макияже, я вернулась в комнату, натянула джемпер поверх футболки, которая была у меня под пиджаком, затем подошла к окну, открыла его и посмотрела на улицу. Дома казались бледными в вечернем свете, крыши серебрились под луной, булыжники мостовой были черными и блестящими. Я вдохнула парижскую ночь и почувствовала уверенность в том, что утро принесет надежду, а беды минувшего дня останутся позади.
Я открыла дверь и пошла обратно по коридору, разыскивая кухню. К моему удивлению, она оказалась крошечной, даже меньше, чем у нас дома. Жан Луи с впечатляющей скоростью кромсал ножом кучу шнитт-лука.
– Приготовить вам омлет? – с улыбкой спросил он, когда я вошла.
Омлеты я не любила – сухое, резиновое яйцо с не очень приятным вкусом. Но сейчас я съела бы и ножку стула, а в воздухе витал ореховый аромат тающего масла, от которого у меня перехватило дыхание.
– Прекрасно, – сказала я. – Спасибо.
Взяв три яйца, Жан Луи ловко разбил их в миску одной рукой, а другой тем временем взбивал масло на чугунной сковороде. Я зависла: мне хотелось ему чем-нибудь помочь – например, накрыть на стол, – но у меня пропал дар речи.
В кухню ворвалась Коринн и затараторила по-французски. Я едва узнала в ней ту женщину, которая совсем недавно открыла мне дверь. Сейчас на ней было черное платье без рукавов с открытой спиной и туфли на высоком каблуке, с атласными лентами, завязанными вокруг лодыжек. Ее волосы были убраны в узел на затылке, а в ушах поблескивали крупные бриллианты. Я решила, что они настоящие: она не походила на женщину, которая носит бижутерию. Темные круги под глазами исчезли, а губы она накрасила темно-красной помадой. Из потока слов, произнесенных, пока Коринн доставала из холодильника коробку шоколадных конфет с начинкой, я почти поняла, что малыш спит.
– Приятного аппетита, – сказала она мне, выходя и оставляя за собой шлейф невероятного аромата – я ощущала такой впервые.
Бриллианты, высокие каблуки, пьянящий парфюм. Смогу ли когда-нибудь стать такой, как Коринн?
Я посмотрела на Жана Луи, и он улыбнулся, ничем не выдавая своих мыслей.
– Ваш омлет готов,– сообщил он и указал на дверь.– Salle à manger[16] находится здесь…
Там было накрыто для меня. Рядом стояла тарелка с салатом, совсем не похожим на тот, что мы ели обычно: дома у нас подавалась либо головка салата с дедушкиного участка, в которой часто прятались жирные слизни, либо нарезанный бледно-зеленый айсберг. Здешний салат состоял из темно-зеленых, красных и фиолетовых листьев, блестящих от масла и сопровождаемых багетом.
Я села, и Жан Луи поставил передо мной тарелку. На тарелке лежал золотистый полумесяц, не похожий ни на один омлет, который я когда-либо видела, с нарезанным шнитт-луком. Жан Луи налил мне бокал красного вина:
– Наслаждайтесь.
Гуго и Шарлотта вбежали и сели по обе стороны от меня. Я чувствовала себя невероятно неловко, но была очень голодна.
– Merci[17], – пробормотала я с застенчивой улыбкой.– Merci beaucoup[18].
Жан Луи поднял за меня свой бокал с вином, выходя из комнаты.
Омлет был неземной. Он оказался мягким, кремовым и насыщенно-маслянистым, чуть солоноватым, с легким привкусом лука и трав. Я мигом проглотила его, подбирая остатки ломтиками хрустящего багета. Салат из загадочных листьев был горьковатым, но идеально сбалансированным по вкусу. Вино я, конечно, выпила. Оно было темным и показалось мне крепким, но, как и в салате, в нем чувствовалось что-то правильное. Я никогда не забуду этот первый вкус Франции – еда простая, но тщательно продуманная и умело приготовленная.
К концу трапезы я почувствовала себя другим человеком – не просто ожившим, а прямо-таки просветленным. Я со вздохом откинулась на спинку кресла, а дети захлопали.
– Attendez![19] – сказала Шарлотта, потом взяла мою тарелку и отнесла ее на кухню.
Вернулась она с тарелкой поменьше, на которой лежал треугольник сыра с меловой белой корочкой, сочащейся желтизной. Девочка триумфально поставила его передо мной.
Я почувствовала легкий запах капусты и подумала, не протух ли сыр.
– C’est bon[20], – подбодрила меня Шарлотта, почувствовав мои сомнения, и Гуго кивнул в знак согласия.
Взяв нож, я отрезала крошечный кусочек и отправила его в рот, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать запаха. Но, как и омлет, это было откровением. На вкус сыр оказался совсем не таким, как на запах. Насыщенный и пикантный, он больше всего напоминал грибы. И как только я проглотила крошечный кусочек, мне захотелось еще. Я поглощала сыр с удовольствием. А доев его, поняла, испытывая некоторую неловкость, что не знаю, как теперь быть, чего от меня ждут. Взяв тарелку и бокал, я понесла их на кухню. Вино сразу ударило мне в голову, навалилась усталость. Оказавшийся на кухне Жан Луи взглянул на меня и посоветовал:
– Вам нужно лечь.
Внезапно я поняла, что именно этого хочу больше всего на свете. Я подумала, что надо бы поинтересоваться, не помочь ли ему с детьми, но у меня не было сил. Я просто хотела упасть и уснуть.
– Спасибо. Merci. Pour le…[21]
Я не могла вспомнить слово, обозначающее еду или блюдо. И не знала, был ли это обед или ужин, или как они это называют.
– Omelette…– наконец произнесла я.– Delicieux[22].
Он улыбнулся и слегка пожал плечами, словно это было пустяком:
– Bonne nuit[23].
И вдруг я обнаружила, что дети обнимают меня за ноги своими маленькими ручками.
– Bonne nuit, Джулиет! – хором сказали они.
Мне удалось найти в себе силы рассмеяться, наклониться и обнять их в ответ.
– Bonne nuit, mes petits[24], – сказала я, не уверенная, правильно ли обратилась к детям.
Но они выглядели счастливыми, и я решила, что именно так, методом проб и ошибок, и буду учиться.
В спальне, пока я скидывала одежду прямо на пол, у меня слипались глаза. Простыни оказались холодными, тяжелыми и гладкими – я привыкла к нейлоновым простыням в конфетную полоску, на которых спала с детства, они всегда немного липли к коже, чем раздражали до зубовного скрежета. Подушка представляла собой длинный жесткий валик во всю ширину кровати, заправленный под простыню. Я думала, что никогда не усну, настолько все было непривычно, но стоило мне лечь на мягкий матрас, как простыни нагрелись и я расслабилась.
Воспоминания о прошедшем дне пронеслись перед глазами: паром, поезд, ужас метро, бесконечная прогулка и боль в руках от усталости. А потом Коринн, гламурная и немного пугающая. Ласковый, добрый Жан Луи, который казался ее противоположностью. Двое малышей, в которых я уже успела влюбиться, и крошка Артюр.
Я добралась до места, я была в безопасности, лежала в мягкой теплой постели и невероятно гордилась собой.
Глава 5
С головой погрузившись в свою писанину, Джулиет и не заметила, как показались пригороды Парижа. Высоких жилых домов и граффити стало больше, чем во время первого путешествия, но вид оставался все таким же мрачным и неприветливым, не отвечавшим представлению о прибытии в Город света. Однако истинных ценителей это противоречие – грубая, жесткая бесцеремонность и безжалостность кварталов, которые служили плавильным котлом рас, религий, идеалов и философий, – скорее, очаровывало.
Джулиет сохранила файл в ноутбуке и начала собираться, мысленно все еще оставаясь в прошлом. В теле отражалось то предвкушение, которое она испытывала все эти годы. Тот же пустой желудок и тот же всплеск адреналина, только на этот раз у нее были знания и уверенность. Тем не менее она оберегала память о себе двадцатилетней и, конечно, не собиралась допустить, чтобы пятидесятилетней Джулиет был причинен какой-либо вред.