Самый болезненный нерв этих южных хуацяо оказался задетым, когда началась коренная перестройка жизни в сайгонском районе Телон, или, как раньше говорили, Шолон, считавшемся на Дальнем Востоке «вторым Гонконгом». Именно здесь концентрировалась жизнь без малого миллионной китайской общины южных провинций Вьетнама. Хуацяо объединялись в землячества, имевшие собственные религиозные храмы, в основном конфуцианские, которые были скорее политическими клубами, чем местом культовых церемоний. Землячества при марионеточном режиме официально именовались «китайскими региональными административными группами». Те, кто их возглавлял, придерживались открыто реакционных установок, прикрываясь туманом религиозно-мистических доктрин. Храм богини Туе Тхань Хой Куанг (в переводе «Собрание людей из Туе Тхань» — деревни близ Кантона), в частности, финансировал в годы правления марионеток издание газеты «Юань Дун», призывавшей китайскую молодежь вступать в сайгонскую армию, а Пентагон — усилить бомбардировки Ханоя, где в старинных кварталах проживало немало тех же хуацяо.
Конгрегации землячеств, внутри которых действовали тайные общества особо доверенных и могущественных лиц, обладавших огромными состояниями, оказывали в течение десятилетий протекцию постоянно прибывавшим новым эмигрантам. (Особенно много их было в конце 1949 года после изгнания чанкайшистов с материковой части Китая.) Но главное, они служили для сохранения и упрочения власти кучки компрадоров. Торговля рисом, включавшая скупку зерна у вьетнамских крестьян дельты Меконга на три-четыре урожая вперед и перепродажу его оптом, речной, морской и сухопутный транспорт, контрабанда предметов роскоши и наркотиков, индустрия развлечений, банковские операции — таков был размах деятельности землячеств.
— Торговлю в этом городе держат в руках китайцы, — говорил мне весной 1975 года корсиканец Вонеялн, владелец нескольких ресторанов в Сайгоне, имевший еще какое-то крупное дело.— У них сконцентрировано все, что можно покупать оптом и в розницу, а те из китайцев, у кого ничего нет, открывают игорные дома, организуют лотереи, словом, торгуют удачей — воздухом… Они явились сюда тощими и оборванными, а стали разжиревшими и зажиточными…
Рассерженный на конкурентов делец, вне сомнения, преувеличивал. Очень и очень многие хуацяо работали на различных предприятиях разнорабочими, посыльными, шоферами, рикшами, официантами, поденщиками, докерами, выплачивая вплоть до 1977 года немалые суммы воротилам своих землячеств. Деньги, которые они отправляли родственникам и семьям на родину, выкраивая их из скудного заработка, вносились сначала в частные банки Шолона. Оттуда при посредничестве международной мафии, прижившейся в Сайгоне еще в годы французского колониального господства, эти суммы, превратившись в доллары по таксам черного рынка, переправлялись в Гонконг. Там они конвертировались в юани или «жэньминь би» КНР. Те, кому предназначались переводы, в результате получали значительно меньшие суммы, чем им отправлялись, либо вообще бумаги китайских государственных займов. По некоторым данным, банкиры Шолона в обмен на покровительство из Пекина обеспечивали китайским властям таким образом отчисления в сотни миллионов долларов.
Меры правительства СРВ по социалистической перестройке в южных провинциях, в том числе и в Сайгоне, а затем денежная реформа 3 мая 1978 года покончили с властью шолонских денежных тузов из хуацяо. Националистическая пропаганда, истошные крики об «остракизме», террор, кое-где развязанный в отношении членов народных комитетов телонских кварталов «тайными обществами», давно превратившимися в частные банды компрадоров, не дали результата. Трудящаяся часть хуаняо и большинство мелких торговцев поддержали финансовые, экономические и социальные перемены. И тогда мафия, поклонявшаяся, как говорили в Сайгоне, «тринадцатому знаку зодиака» — пиастру, обратилась за поддержкой в Пекин. Тогда-то комитет при Госсовете КНР по делам китайцев, проживающих за границей, и выступил с официальным заявлением о преследовании вьетнамской администрацией лиц китайского происхождения. По сигналу из Пекина провокаторы зашумели о «срочной необходимости» отъезда хуацяо в Китай.
Китайцы поселились во Вьетнаме, как и в других странах Юго-Восточной Азии, уже несколько веков назад. Полтора миллиона хуацяо, проживающих в СРВ, сосредоточены в двух наиболее многочисленных группах—одна в пограничных с Китаем провинциях, другая на юге, главным образом в Телоне. В течение многих веков, каждый раз, когда в Китае случался неурожай и разражался голод, происходили династические междоусобицы, гражданские войны или совершалось иностранное нашествие, тысячи китайцев устремлялись во Вьетнам. Иммигрантам разрешали создавать собственные поселения либо размещаться в особых районах за пределами городов. Им позволяли жить по своим обычаям, сохранять язык, привычки и свободу совести при условии уважения местных законов и традиций, подчинения администрации. Во втором, третьем и последующем поколениях иммигранты говорили уже по-вьет-яамски, уезжали в иные места страны, смешивались с коренным населением и становились вьетнамцами.
Самая мощная волна китайских переселенцев хлынула во Вьетнам в XVII веке, когда десятки тысяч сторонников свергнутой маньчжурами династии Минь оказались вынужденными искать спасения в эмиграции. Тогдашний двор вьетнамских королей не без оснований остерегся держать поблизости эту армию вооруженных китайцев, по традиции считавших все государства вокруг их империи лишь вассалами «Поднебесной». Им определили для поселения район будущего Сайгона и западную область дельты Меконга.
Еще одна волна массовой эмиграции из Китая докатилась до Вьетнама в XIX веке после разгрома длившегося с 1850 по 1864 год крестьянского восстания под знаменем «Тайпин тяньго» — «Небесного государства вечного благоденствия». Потрясения следующих десятилетий — развал Цинской империи, революция 1911 года, междоусобицы генералов-милитаристов, японское вторжение, гражданская война — также сопровождались появлением множества беженцев, прибывавших во Вьетнам из Китая.
Процесс натурализации китайских иммигрантов во Вьетнаме искусственно прервала yачавшаяся в 1858 году французская колонизация. Осуществляя принцип «разделяй и властвуй», заморские резиденты предоставили конгрегациям хуацяо ряд привилегий. Китайцев использовали в качестве сборщиков риса для вывоза на экспорт и торговцев товарами французского производства. Компании колонизаторов и воротилы из конгрегации хуацяо, таким образом, делили дивиденды. Постепенно нарождалась компрадорская буржуазия, в основном китайская, тесно связанная экономическими интересами с колонизаторами. Хуацяо был предоставлен статус, ставивший их выше коренного, вьетнамского населения.
9 июня 1885 года представители Франции и Китая подписали в Тяньцзине договор о мире и торговле и 25 апреля 1886 года — торговую конвенцию. Согласно последнему документу, китайцы, живущие во Вьетнаме, будь то колонисты или солдаты, получали право владеть землей, строить, торговать, открывать фирмы и иметь склады. В обмен Цинский двор, претендовавший на «традиционную» вассальную зависимость Вьетнама от «Поднебесной империи», «уступал» французам земли северного Индокитая. Договоренность эта отражала тогдашнее реальное соотношение сил колонизаторов и дряхлеющей империи в их столкновении из-за того, что им не принадлежало. Но, как бы там ни было, расплачивались друг с другом обе стороны за счет Вьетнама и его национального суверенитета.
16 мая 1930 года французское и китайское правительства подписали Нанкинский договор, по которому хуацяо в Индокитае могли пользоваться, если пожелают, статусом иностранцев, то есть не подлежать местной вьетнамской юрисдикции. Чтобы заставить гоминьдановские войска, оккупировавшие северные провинции Вьетнама в 1945 году для разоружения, согласно решению Потсдамской конференции, японской армии, «вернуть» территорию, Франция, не имевшая никакого права выступать от имени Вьетнама, провозгласившего независимость, подтвердила 28 февраля 1946 года действие Нанкинского договора. Между Чан Кайши и Парижем была достигнута, по существу, та же договоренность, к которой стремился потом, в 1954 году, и Чжоу Эньлай. Хайфон предполагалось, подобно Гонконгу, объявить открытым городом. Китайские граждане получали права беспошлинной торговли во Вьетнаме, свободного перемещения и занятий политической деятельностью. Вплоть до 27 мая 1949 года китайцы могли пересекать границы Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, в соответствии с договоренностью с французскими колониальными властями, без предъявления каких-либо документов.
Период наивысшего расцвета китайской компрадорской буржуазии в Индокитае и в особенности в южных провинциях Вьетнама и Сайгоне — годы американской интервенции. Хуацяо Шолона монополизировали минимум 80 процентов торговых, промышленных и банковских компаний. Появились китайские «короли» цемента, железа, консервов, риса, колючей проволоки, одежды, в том числе обмундирования… Их семьи устанавливали тесные контакты с марионеточными генералами и министрами. У военно-бюрократического режима Сайгона, порожденного неоколониалистским вмешательством, оказались общие интересы с компрадорской буржуазией хуацяо. Крах антинародного режима, воссоединение Вьетнама, социалистические преобразования в южных провинциях полностью подорвали положение китайской торговой и финансовой буржуазии. А это наряду с твердым курсом правительства СРВ на укрепление национального суверенитета, его нежеланием уступить нажиму и диктату Пекина, решительным отпором полпотовской агрессии на юго-западных границах китайские руководители посчитали для себя «вызовом»… В августе 1978 года, принудив многие семьи хуацяо сорваться с насиженных мест, а затем внезапно закрыв на своей территории контрольно-пропускные пункты перед ними, власти КНР рассчитывали создать для Вьетнама непреодолимые трудности. На ханойском вокзале, где сконцентрировались тысячи людей, оказавшихся в ловушке, — назад ехать некуда, поскольку все распродано, а переход границы стал невозможен, — пекинская агентура спровоцировала вторую волну беспорядков. Разгрому подверглись прежде всего гостиницы, где остановились будущие реэмигранты. Хулиганы ринулись па железнодорожные пути ханойского центрального вокзала, в прилегающие к нему улицы. Словно по бикфордову шнуру, сигнал к бандитским выходкам передавался по железнодорожной ветке до