Гостинцы, полученные от благодарного Ти, я оставил в автобусе — пусть им порадуется какой-нибудь счастливчик, — а сам вышел в Маленький Мехико.
В нос ударил запах сальсы[21] и отбросов.
Народу на улице было не много — слишком рано, магазины еще закрыты, рабочий день не начался. Вывески были сплошь на испанском. Владельцы не утруждали себя переводом на английский язык. Я прошел мимо zapatos, ropa, restaurante, tiendas de comestibles, bancos, teléfonos de la célula.[22] А вот и тот самый переулок, в котором мне вчера хорошо наваляли. Я не стал здесь задерживаться, а продолжил путь на север, пока не оказался у дома с меблированными комнатами, где проживали трое моих amigo. Подергал входную дверь.
Странно: они не позаботились оставить ее открытой.
Серая краска потускнела и клочьями слезала со стен, зато дверь была из алюминия, с солидным врезным замком. Однако со вчерашнего визита я запомнил, что дверной косяк деревянный и порядочно прогнивший. Вытащив из-под плаща ломик, я украдкой окинул взглядом улицу и в одно мгновение отпер дверь — быстрее, чем при помощи ключа. Трухлявое дерево под ломиком скрипело и крошилось.
«Короли» занимали комнаты в цокольном этаже слева от входа; окна смотрели на улицу. Накануне вечером я насчитал компанию из семерых — пятеро мужчин и две женщины, — включая и нужную мне троицу. Конечно, в доме могут находиться и другие люди, которых я не заметил.
Что ж, тем будет интереснее.
Дверь, ведущая в комнату, в отличие от входной, вызывала лишь улыбку. Очевидно, парни считали, что коль они члены банды, то и сам черт им не брат и можно пренебречь мерами предосторожности.
Они ошибались.
Я достал «глок» и попытался восстановить дыхание. Вламываться в чужую квартиру нереально страшно. Уж можете мне поверить.
Один сильный удар — и дверь распахнулась настежь.
Первым делом я увидел парня, прикорнувшего на диване перед телевизором. Не из тех, кого я разыскивал. Он проснулся и уставился на меня. Мне понадобилась сотая доля секунды, чтобы разглядеть на тыльной стороне кисти татуировку, обозначающую принадлежность к банде: корону с пятью зубцами.
Я выстрелил ему прямо в лоб.
Если звук выбиваемой двери и не поднял всех на ноги, то уж выстрел из пистолета 45-го калибра, эхом прогремевший в маленькой комнате, прервал даже самый чуткий сон.
Движение справа. В дверях кухни появилась женщина в трусиках и майке. Слишком много косметики на лице и жира на теле.
— Te vayas,[23]— прошипел я ей.
Она сразу все поняла и выбежала из комнаты.
В холле возник парень. Споткнулся и упал на тонкий ковер. Это оказался один из моих знакомцев. Он сжимал мою правую руку, пока меня избивал их главарь. Сейчас в руке у бандита поблескивал стилет. В два прыжка я подскочил к нему и дважды выстрелил: в локоть и — когда он перевернулся на полу — в заднюю часть колена.
Парень завизжал фальцетом.
Низко пригибаясь, я пробрался в холл, и тут же над головой у меня просвистела пуля и пробила потолок. Я прижался к полу, повернул голову влево и увидел стрелка — он стоял в ванной. Вчера этот урод держал меня за левую руку и ржал каждый раз, когда главарь наносил удар.
Засунув «глок» в карман джинсов, я вытащил из-за спины «моссберг».
Тут парень снова выстрелил и промахнулся, я же прицелился и пальнул ему в лицо.
Серые гранулы, в отличие от свинцовых пуль, не проникают глубоко в плоть. И если обычная пуля снесла бы мерзавцу полчерепа, то в результате моей атаки парень остался жив, но все его лицо превратилось в кровавую маску со свисающими лохмотьями кожи.
Он повалился на линолеум, ослепленный и захлебывающийся кровью.
Уловив движение за спиной, я метнулся в сторону и перекатился на спину. Всего в нескольких футах от меня стоял мальчишка лет тринадцати. Он был одет в цвета «Королей латинос»: черный, означающий смерть, и золотой, означающий жизнь.
В руке он держал пистолет.
Я поднял обрез и прицелился.
Если пацан и познал уже женские ласки, то больше ему такое счастье не светило.
Не выпуская из руки пистолет, он рухнул на колени.
Подскочив к нему, я с силой впечатал колено в его нос. Пацан опрокинулся навзничь и затих.
В этот миг из спальни вылетели еще трое парней.
Черт, судя по всему, я обсчитался!
Двое, совсем юнцы, размахивали ножами. Третьим оказался тот самый главарь, который отделал меня прошлой ночью. Тот, который назвал меня лысым сукиным сыном.
Не успел я перевести на них дуло обреза, как они уже накинулись на меня.
Первый попытался нанести удар огромным ножом вроде тех, какими закалывают свиней. Я отбился дулом обреза. Он ударил снова и на этот раз рассек мне кожу на суставах пальцев правой руки.
Тогда я отшвырнул «моссберг» и снова достал пистолет.
Бандит действовал быстро.
Но я быстрее.
Бах! Бах! — и вот он уже лежит в ожидании коронера. Я ринулся влево и прицелился во второго нападавшего. Тот летел на меня в прыжке с боевым кличем, размахивая зажатыми в обеих руках ножами.
Что ж, одна пушка круче двух ножей.
До того как приземлиться на пол, он получил три пули в грудь и две в горло.
Последний из троицы — главарь, который сломал мне нос, — подобрал мой обрез и нырнул под диван.
Послышалось клацанье затвора и звук досылаемого патрона. В это время я вытащил из «глока» опустевшую обойму и вставил новую.
— Hijo calvo de una perra!
Отморозок снова назвал меня лысым сукиным сыном! Молча стерпев обиду, я ползком добрался до журнального столика, перевернул и укрылся за ним.
Он выстрелил. Будь обрез заряжен дробью, дешевый столик из ДСП не выдержал бы и я бы превратился в говяжью отбивную. Или в отбивного лысого сукина сына. Но при выстреле с такого расстояния гранулы могли только издать громкий хлопок, не более.
Кажется, бандит с первого раза ничего не понял, потому что пальнул еще дважды с тем же успехом. Больше патронов у него не было.
Тогда я поднялся из-за стола. Сердце выскакивало из груди, руки тряслись от мощного выброса адреналина.
«Король» повернулся и побежал.
Его спина была отличной мишенью.
Я быстро огляделся вокруг — убедиться, что все враги побеждены и не представляют опасности, — затем подошел и подобрал обрез. Зарядил его пятью патронами и не спеша направился к поверженному главарю, который лежал, уткнувшись лицом в ковер, и поскуливал. Раны на спине выглядели ужасно, тем не менее он предпринимал жалкие попытки отползти подальше.
Наклонившись, я перевернул его лицом вверх и засунул дуло «моссберга» между окровавленных губ.
— Вспомни Санни Ланг.
С этими словами я нажал на курок.
Выстрел не был смертельным, однако результат получился малопривлекательным. Гранулы разорвали щеки и горло, хотя мерзавец каким-то образом еще умудрялся дышать.
Пропихнув обрез глубже в кровавое месиво, в которое превратилось его лицо, я пальнул еще раз.
С негодяем было покончено.
На полу в ванной валялся без сознания бандит, которого я ослепил первым выстрелом из «моссберга». Его лицо напоминало что угодно, только не лицо; кровь пузырилась в дыре, образовавшейся на месте рта.
— Санни Ланг шлет тебе привет, — сказал я.
На этот раз я воткнул обрез глубже, и дело закончилось одним выстрелом, который разорвал бандиту горло.
Последний оставшийся в живых — тот, что запел, как Паваротти, когда я прострелил ему колено, — уполз на кухню, оставив за собой кровавый след. Там он скрючился в углу, прижимая к раненой ноге кухонное полотенце.
— Не убивай меня, приятель! Не убивай!
— Уверен, Санни Ланг тоже об этом просила, — процедил я.
В него я пальнул из «моссберга» дважды: в грудь и в голову.
Этого оказалось недостаточно. Шевелящаяся на полу окровавленная масса еще дышала.
Вынув из кармана мешок с гранулами, я достал горсть и запихивал бандиту в глотку гранулы до тех пор, пока тот не перестал дышать.
Затем я направился в ванную, где меня вырвало в раковину.
Вдалеке послышался вой сирен. Пора было сматываться. Я вымыл руки, ополоснул дуло «моссберга» и убрал обрез под плащ.
В коридоре сидел пацан, которого я кастрировал, и всхлипывал, держа руки внизу живота.
— Ничего, всегда можешь стать священником, — успокоил я его и вышел на улицу.
Хотя нос у меня был по-прежнему забит, я все же ухитрился вдохнуть достаточно кокса, чтобы унять боль. У дверей кондитерской я остановился уже перед самым ее закрытием. Ти поприветствовал меня хмурым кивком.
— Я смотрел новости. Говорят, там была бойня.
— Красивого было мало.
— Ты сделал все, как мы договаривались?
— Сделал, Ти. Твоя дочь отомстила. Это она убила их. Всех троих.
Я вытащил мешочек с гранулами и отдал отцу Санни ее кремированные останки.
— Xie, xie, — поблагодарил меня Ти по-китайски и протянул конверт с деньгами.
Казалось, он чувствовал себя крайне неудобно, но мне пора было идти за наркотиками, поэтому я взял деньги, не вымолвив ни слова, и побрел прочь.
Уже через час я купил по рецепту в аптеке кодеин, прихватил с собой две бутылки текилы и тощую шлюху со следами от уколов на руках. Далее последовала вечеринка в номере: я кололся, пил, трахался и нюхал, пытаясь выкинуть из памяти события двух последних дней. И шести последних месяцев.
Шесть месяцев назад мне поставили страшный диагноз. Всего за неделю до свадьбы. Я сбежал от своей невесты; это был лучший подарок, который я мог ей сделать, — избавить от необходимости смотреть, как я подыхаю от рака.
Эти «короли латинос» сегодня утром легко отделались. Они ушли быстро и почти без боли.
Жить, зная, что скоро умрешь, намного хуже.
Хизер Грэм
Хизер Грэм всю жизнь провела в Майами и его окрестностях, и родные места писательницы часто становятся средой обитания для героев ее произведений. Порой Майами напоминает ей театр абсурда. Где еще можно встретить такое сочетание атрибутов современного огромного космополитического города и следов далекого прошлого? Только здесь, в столице Флориды. В этом штате ощущают себя как дома «перелетные птицы».