Горло царапал комок. Дьюланна была рядом с тех пор, как Хан был совсем маленьким, лет восьми или девяти. Он вспомнил день, когда вуки появилась на их корабле вместе со своим мужем Исшаддиком, которого изгнали с планеты за какие-то проступки. Хан не знал за какие, потому что Дьюланна не любила разговоров на эту тему, хотя и последовала за мужем, бросив все, что любила, — свой дом и взрослых отпрысков.
Через год или около того Исшаддика убили во время перевозки контрабанды на Нар-Хекку, и Шрайк заявил Дьюланне, что она может остаться на борту «Удачи Торговца» в качестве поварихи. Капитану нравилась ее стряпня. Вуки могла бы вернуться на Кашиик — она ведь не совершала преступлений, — но не уехала.
«Это все из-за меня», — подумал Хан, отыскал патрубок водяного контейнера и сделал осторожный пробный глоток. Затем он сжевал пару питательных таблеток и запил их вторым глотком воды. Не еда, конечно, но протянуть можно... «Дыоланна осталась из-за меня. Хотела защитить от Шрайка...»
И это правда. Всей Галактике известно, что преданнее и упрямее товарищей, чем вуки, нет никого. Их верность и дружбу заслужить нелегко, но если ты их удостоишься, то уж навсегда.
Хан прислонился к переборке, проверил запас воздуха. Осталось три четверти баллона. Интересно, куда залетела «Мечта», пока он спал? Скоро он сходит в рубку, надо узнать, не сумеет ли он поладить с автопилотом.
Но пока Хан невесело вспоминал Дьюланну, потом забрался в воспоминаниях в более ранние дни. Самые первые, «настоящие» воспоминания (все до того — бессмысленные фрагменты, обрывочные образы, слишком давние и разрозненные, чтобы иметь значение) начинались в тот день, когда Гаррис Шрайк привел на «Удачу Торговца» очередного найденыша...
Ребенок скрючился у входа в грязный вонючий проулок и пытался сдержать слезы. Он слишком большой, чтобы плакать, нет? Ну да, он замерз, он голоден и одинок. Мальчишка вдруг подумал, а почему же рядом нет никого, но при этой мысли как будто захлопнулась огромная металлическая дверь, отрезав все, что скрывалось за ней. За дверью пряталась опасность, там таилось... зло. Боль и... и...
Парнишка мотнул головой, длинные сальные волосы упали ему на лицо. Он смел челку рукой, такой грязной, что невозможно определить, каким цветом кожи наградила мальчишку природа. Одет беспризорник был в пару драных штанов и ветхую безрукавку, которая была ему мала. Ноги его были босы. Ходил ли он когда-нибудь обутым?
Кажется, он помнил какие-то ботинки. Хорошие ботинки, красивые, прочные, ботинки, которые кто-то надевал ему на ноги и помогал зашнуровывать. Этот кто-то был ласков, он улыбался, а не скалился, он был чистый и хорошо пах, носил красивую одежду...
Бум!
Опять хлопнула дверь, и малыш Хан (свое имя он знал, но и все, с именем ничего не вязалось) сморщился от горя. Лучше следить за мыслями, не давать им воли. Эти мысли и воспоминания — плохие, они делают больно... нет, лучше вообще не думать.
Он шмыгнул и без особого результата вытер сопливый нос. Только сейчас мальчик сообразил, что стоит в грязной луже, просто ноги так замерзли, что он их почти не чувствует. Темнело, и ночь обещала быть зябкой.
Больно кусался поселившийся в желудке голод. Мальчишка не помнил, когда в последний раз ел. Может быть, этим утром, когда отыскал в куче мусора кавасу, сочную, зрелую, целую половинку. Или это было вчера?
Парнишка решил, что нельзя понапрасну стоять на углу. Надо двигаться. Хан выбрался из проулка. Попрошайничать он умел... кто научил его?
Бум!
Да и какая разница кто, главное, что он оказался способным. Скорчив жалобную гримасу, мальчик зашаркал к первому же прохожему.
— Умоляю вас, госпожа... — захныкал беспризорник. — Я есть хочу, я очень хочу есть...
Он протянул руку. Женщина, к которой он обращался, сбавила шаг, глянула на чумазую ладонь и в ужасе отшатнулась, подобрав юбки, чтобы не коснуться побирушки даже краем подола.
— Госпожа... — выдохнул мальчик ей вслед, разглядывая женщину не только с профессиональным интересом.
На ней было красивое платье, мягкое и переливающееся, даже вроде бы как светящееся в бьющем в глаза свете фонарей кореллианского портового городка.
Женщина напоминала кого-то — гладкой кожей, большими темными глазами, волосами...
Бум!
Мальчик всхлипнул от безнадежности и горя.
— Эй ты! — пробился сквозь высокую стену его несчастий резкий, но дружелюбный голос. — Эй, Хан!
Шмыгая и захлебываясь слезами, паренек поднял голову и увидел перед собой высокого мужчину. От черноволосого голубоглазого незнакомца пахло алдераанским элем и дымом от доброй полудюжины запрещенных наркотиков, но, в отличие от многих прохожих, он уверенно и твердо держался на ногах.
Мужчина понял, что завладел вниманием маленького попрошайки, и опустился на корточки; теперь они смотрели друг другу в глаза.
— А ты не великоват, чтобы плакать на улице, а? Ты уже большой парень.
Мальчик кивнул, он все еще хлюпал носом, но старался взять себя в руки.
— Д-да... да. Больсой.
Он сначала шепелявил; насколько он помнил, так было, когда он только научился говорить. А научился он давно, очень давно, тогда еще было очень холодно. И скоро опять будет холодно, то есть говорить он умеет уже...
Бум!
Мальчишка опять задрожал, когда память наотрез отказалась вытаскивать из своих глубин давнишние события. На поверхность всплыло что-то другое, то, что он сначала упустил, занятый собственными бедами и переживаниями. Его же окликнули по имени! Откуда этот человек знает, как его зовут?
— К-кто... ты кто? — прошептал мальчишка, стуча зубами от холода. — Мое имя... как?
Мужчина весело ухмыльнулся, блеснули зубы. Должно быть, он считал свою улыбку дружелюбной, но бродяжку опять затрясло. Оскал напомнил ему о стае каноидов, которые охотятся по ночам в темных портовых закоулках.
— Я многое знаю, малыш, — сказал незнакомец. — А ты называй меня капитаном Шрайком. Выговорить-то сумеешь?
— Д-да... Капитан Шрайк, — неуверенно повторил окоченевший мальчишка и икнул. — Но... мое имя? Откуда ты знаешь?
Мужчина протянул руку, как будто собирался взъерошить новому знакомцу волосы, заметил, похоже, грязь и обитателей юной головы и передумал.
— Ты удивишься, мой мальчик. Я знаю практически все, что творится на нашей Кореллии. Я знаю, кто потерялся и кто нашелся, кто продается, а кто покупается и кто где похоронен. Собственно, я давно положил на тебя глаз. Ты вроде бы смышленый парнишка. Скажи мне, ты умный?
Маленький попрошайка выпрямился, задумчиво разглядывая капитана.
— Да, — подтвердил он, сдержав дрожь. — Смышленый.
Вот уж в этом он не сомневался! Глупые на улице и месяца не протянут...
— Да это же просто здорово, парень! Что за молодец! Что ж, для умных ребят я найду работенку. Хочешь пойти со мной? Я дам тебе много еды и теплое место для сна. — Капитан опять ухмыльнулся. — И держу пари, тебе не терпится посмотреть на мой корабль.
Он указал в потемневшее небо.
Мальчик с жаром кивнул. Еда? Постель? И особенно...
— Настоящий корабль? Космический? Хочу! Я пилотом буду, когда вырасту.
Капитан рассмеялся и опять протянул руку:
— Тогда добро пожаловать в семью.
Грязные пальцы утонули в широкой ладони капитана, и мальчик вместе с мужчиной направились в космопорт...
Хан поерзал, тряхнул головой. «Не надо было идти с ним. Если бы я тогда не согласился, Дьюланна была бы жива...»
Но если бы он не пошел со Шрайком в ту ночь, то одним прекрасным утром проснулся бы на задворках и выяснил, что врельты отгрызли ему нос и уши, как случилось с одной из девчонок из «спасенных» Шрайком сирот.
Хан невесело усмехнулся. В Гаррисе Шрайке нет ни капли жалости и сострадания. Капитан собирал детей, чтобы богатеть с их помощью. Почти на каждой планете, которую посещала «Удача», Шрайк выгружал группу таких вот найденышей и выпускал их слоняться по улицам под присмотром дроида, которого лично же запрограммировал. F8GN распределял «рабочие» участки и отслеживал дела у ребят, которые просили милостыню или «инспектировали» карманы прохожих.
Попрошайничать посылали самых маленьких, тощих и уродливых. Лучше всех справлялась Даналис, та самая девчонка, пострадавшая от врельтов. Шрайк заставлял ее работать за троих, несколько лет подряд обещая, что, как только она заработает много денег, ее отправят в специальную клинику, где исправят лицо, чтобы Даналис снова походила на человека.
Но слова капитан не сдержал. Когда Даналис стукнуло четырнадцать, она, видимо, сообразила, что Шрайк и не собирался выполнять обещание. Как-то ночью по корабельному времени она забралась во внешний воздушный шлюз «Удачи Торговца» и разгерметизировала его. Вот только скафандр не надела...
Хан входил в команду, посланную чистить шлюз. До сих пор его передергивало от воспоминаний.
Бедняга Даналис... Хан легко мог представить, как она вручает дроиду дневной улов. Их механический надсмотрщик был высокий, похожий на веретено, с корпусом из красноватого с оранжевым отливом металла. Его столько раз ремонтировали, что заплатки накладывались на заплатки: золотистые, темно-красные, серовато-белые. На макушке красовалась серебристая.
Хан вспомнил голос дроида. У робота были вечные неполадки с вокодером, и его тембр гулял от густых басов до металлического визга. Но каким бы голосом ни разговаривал дроид, его подопечные слушали его во все уши.
— А теперь, милые крошки, все запомнили границы участков?
Пестрый дроид ворочал головой на тронутой ржавчиной шарнирной шее, разглядывая восьмерых ребят с «Удачи Торговца», которые выстроились перед ним в шеренгу.
Все дети, в том числе и пятилетний Хан, подтвердили, что да, запомнили.
— Что ж, милые крошки, — продолжил дроид, перескакивая с басов на дискант. — А теперь разбираем задания. Падра...
Робот смерил взглядом мальчишку годом старше Хана.
— Сегодня тебе дается возможность продемонстрировать нам, какую помощь ты можешь оказать несчастным жителям этого города, отягощенным драгоценностями, кошельками и дорогостоящими комлинками.