Павлыш застрял на Дене и сам был в этом виноват. Когда ему сказали, что мест нет и не будет, он ещё успел бы сбегать в диспетчерскую, но рядом с ним стояла пожилая женщина, которой было очень нужно успеть на Фобос до отлёта Экспедиции, и Павлышу стало неловко при мысли, что, если он раздобудет себе место, женщина, оставшаяся в космопорту, увидит, как он едет к кораблю.
Вот он и ушёл в буфет, решив, что десять часов до отлёта грузового к Земле-14 он проведёт за неспешным чтением, хотя куда лучше было бы провести за неспешным чтением эти часы в каюте корабля.
Через полчаса космодром опустел. Он вообще на Дене невелик. Планетка эта деловая, для собственного удовольствия никто здесь жить не будет: что за радость гулять вечерами в скафандре высокой защиты? Правда, притяжение здесь 0,3, и потому движения у всех размеренные и широкие.
Марианна — Павлыш уже успел познакомиться с ней и узнать, что геологи дежурят в баре по дню в месяц, — занималась своим делом — прижимала к губам диктофон и бормотала что-то об интрузиях и пегматите. Грустный механик сосал лимонад за столиком и с отвращением поглядывал на консервированные сосиски; парочка, сидевшая к Павлышу спинами, переживала какое-то тяжёлое объяснение, и Павлыш подумал, что буфет космодрома — самое уединённое место на всей планетке, где каждый её обитатель знает всех остальных в лицо.
…Человек влетел в буфет, словно прыгнул в длину. Сначала показались башмаки, измазанные землёй, хотя никакой земли на Дене нет, потом башмаки втащили за собой прогнувшееся в спине нескладное худое тело. Человек не смог остановиться и пронёсся, если это кошмарное движение можно так определить, до самой стойки. Закачались от движения воздуха шторы с неизбежными берёзками, за которыми не было окон. Зазвенели бокалы на полке. Барменша уронила диктофон, и тот, переключившись на воспроизведение, забормотал её голосом об интрузиях и пегматитах. Замолкли влюблённые. Механик схватил и приподнял тарелку с консервированными сосисками.
— Я этого не потерплю! — воскликнул человек, врезаясь в стойку. Голос у него был дребезжащий и резкий. — Они не привезли удобрений!
Тут ему удалось уцепиться за край стойки, и, смахнув на пол бокал, он наконец принял вертикальное положение. У него оказалось узкое, устремлённое вперёд лицо с острым носом, серые, близко посаженные глаза и лоб, столь сильно сжатый впадинами на висках, что выдавался вперёд, как у щенка охотничьей собаки.
— Ну? — спросил он строго. — Что делать? Куда жаловаться?
Павлыш ожидал какой-нибудь резкости со стороны геологини за стойкой, смешков или улыбок со стороны других, но реакция девушки была совершенно неожиданной. В полной, как будто даже почтительной, тишине она сказала:
— Это действительно безобразие, профессор.
— Сколько раз, Марианна, я велел тебе не называть меня профессором?
— Извините, садовник.
— Вы, товарищ, откуда? — обернулся человек к Павлышу.
Но тут он увидел кого-то за спиной Павлыша и бросился вперёд, к двери буфета, с такой скоростью, что обе его ноги в грузных башмаках оторвались от пола. И исчез. Лишь его высокий голос трепетал в зале ожидания.
Павлыш пожал плечами и поглядел вокруг. Всё было тихо, словно только так садовники на Дене посещают местный космодром. Механик с отвращением жевал сосиски, а барменша чинила диктофон. Влюблённые шептались. «Интересно, — подумал Павлыш, — а что здесь делает садовник? Где его сады?»
Он подошёл к бару.
— Простите, Марианна, — сказал он. — Я, как видно, не всё понял.
— А, — сказала девушка, поднимая на Павлыша глаза. — Вы приезжий.
— Да. Жду рейса.
— Вам кофе?
— Нет, вы назвали его профессором…
— Он и в самом деле профессор, — сказала девушка, понизив голос. — Самый настоящий профессор. Он у нас в ссылке.
— Что? — Вот тут уж Павлыш удивился.
— В ссылке, — сказала девушка, наслаждаясь произведённым эффектом.
— Это точно, — сказал механик, отодвигая сосиски. — Он сейчас к диспетчерам побежал. Пропесочивает их. Боевой старик.
— Простите… — Павлыш был заинтригован. — Я полагал, что ссылка — понятие историческое.
— Это точно, доктор, — согласился механик, присмотревшись к нашивкам Павлыша.
— Он не шутит, — сказал молодой человек, который шептался со своей возлюбленной. — Садовник — самый популярный человек на Дене. Наша достопримечательность.
— Он совершил преступление, — сказала барменша Марианна.
— Дай сюда диктофон, — сказал молодой человек. — Мы его тебе сейчас починим.
— Но разве существуют преступления, за которые… — начал было Павлыш.
За дверью послышался грохот, звон стекла, и в буфете снова возникли подошвы летящего садовника.
Павлыш на этот раз был начеку, а потому бросился навстречу садовнику и подхватил его раньше, чем он успел что-нибудь разрушить.
Садовник сказал возмущённо Павлышу:
— Отпустите меня, в конце концов. Никуда я не денусь.
Павлыш опустил его на пол, и садовник, собиравшийся в этот момент вырваться собственными силами, тут же по причине малого притяжения потерял равновесие. Павлышу снова пришлось его ловить.
— Спасибо, — сказал садовник. — А вы случайно не из службы перевозок?
— Я из Космической разведки, — сказал Павлыш. — Я врач.
— Очень приятно познакомиться, — сказал садовник. — Гурий Ниц. Садовник.
Он смотрел на Павлыша оценивающе, словно спрашивал: а какая от тебя польза? Чем ты можешь нам пригодиться?
— У вас здесь оранжерея? — спросил Павлыш, чтобы завязать разговор.
— Оранжерея? Маленький клочок почвы, привезённой с Земли.
— Профессор шутит, — сказала Марианна, которая всё слышала. — У нас замечательная оранжерея. Лучшая на астероидах. К нам прилетали с Марса. У них условия куда лучше, но они так и не смогли добиться ничего подобного…
— Марианна, — строго прервал её профессор. — Ни слова больше.
— И вы выращиваете овощи?
— Какие это овощи! Я даже не могу накормить как следует моих людей. Вот если бы вы помогли нам добыть ещё один корабль с чернозёмом…
Он посмотрел на Павлыша умоляюще.
— Но я…
— Может быть, у вас есть друзья в службе перевозок? К нам так часто приходят пустые корабли за рудой. Ну что стоит их загрузить вместо балласта!
— Вы по профессии биолог? — спросил Павлыш осторожно.
— Биолог? — Ниц горько захохотал. Хохот вырывался из горла, будто завели мотоциклетный мотор. — Я историк литературы.
— Он гениальный биолог, — сказала Марианна. — И гениальный историк литературы.
— Я немедленно ухожу отсюда! — возмутился Ниц. — Как ты смеешь, Марианна, ставить меня в неудобное положение перед чужим человеком?
— Простите, профессор, — сказала Марианна твёрдо, давая понять, что от своих слов отступаться не намерена.
Ниц махнул рукой.
— Тут создалось обо мне преувеличенное мнение. Некоторые успехи, которых я добился в огородике, связаны лишь с моей настойчивостью. Ни таланта, ни школы, ни настоящих знаний у меня, увы, нет.
— Профессор! — взмолилась Марианна.
— Всё! — сказал Ниц, поднимаясь. — Я ухожу. — Он обернулся к Павлышу: — А если вы желаете поглядеть на мои овощи…
Тут голос его упал, и Ниц застыл с полуоткрытым ртом. Он глядел на книги, купленные Павлышем в киоске космопорта.
— Новое издание, — сказал он, словно умолял Павлыша разубедить его.
— Да, — сказал Павлыш. — Полное. Я со школы не удосужился перечитать. А на Земле, слышал, выходит полное издание «Мёртвых душ», да упустил.
— Вы это купили здесь?
— А где же?
— И я упустил! Бежим же, купим ещё!
— Боюсь, что это была последняя книга, — сказал Павлыш. — Но если вам она так нужна — возьмите.
Павлыш взял с дивана том Гоголя и протянул садовнику:
— Считайте, что она ваша.
— Ну что же, — сказал Ниц. — Спасибо.
Он раскрыл книгу и показал Павлышу на титульный лист. Там было написано: «Публикация, комментарии и послесловие профессора Гурия Ница».
Ниц схватил Павлыша за руку и повлёк к выходу.
Лишь оказавшись в зале, он сказал ему на ухо:
— Они не должны знать. Мне будет страшно неудобно, если они узнают. Они думают, что я сюда приехал в качестве садовника. Но они славные люди, и, когда в шутку называют меня профессором, я не сержусь.
Павлыш подумал, что профессор недооценивает проницательность своих соседей, но спорить не стал. Он уже понял, что Ниц не из тех людей, с которыми легко и приятно спорить.
— Пойдёмте, наденем скафандры, и я проведу вас в оранжерею, — сказал Ниц. — Здесь нас могут услышать. Вы скоро улетаете?
— У меня ещё несколько часов до отлёта.
— Отлично. Я так оторван от жизни на Земле — вы себе не представляете.
Оранжерея оказалась и на самом деле обширной и великолепной. Длинные грядки овощей, яблоневые саженцы, клумбы цветов — всё это занимало площадь больше гектара. Мощные лампы помогали далёкому солнцу обогревать и освещать растения. Роботы медленно ехали вдоль гряд, пропалывая морковь и редиску. В оранжерее стоял тёплый, влажный запах земли и листьев. Жужжали пчёлы.
— Когда я приехал, ничего этого здесь не было, — сказал Ниц. — Раздевайтесь. Здесь жарко. Сначала меня никто не принимал всерьёз. Теперь же оранжерея — гордость Дены. Каждому хочется помочь мне. Здесь чудесные люди. И если бы не дела на Земле, я бы остался здесь навсегда. Но мне ещё надо свести кое-какие счёты.
В голосе Ница зазвенел металл, и Павлышу даже показалось, что садовник стал выше ростом.
— Ну хорошо, — продолжал он совсем другим тоном. — Как вам понравилось моё послесловие? Мне нет смысла скрываться от вас. Надеюсь, что никто больше на Дене не купил эту книжку, и моя тайна останется скрытой от этих милых простых людей.
— Я не успел его прочесть, — сознался Павлыш.
— А я её отобрал у вас. Грустно. Но вы ещё купите. А мне должны были прислать авторский экземпляр. Но пока не прислали. Это тоже безобразие.
Ниц привел Павлыша в небольшую комнату в дальнем конце оранжереи, где находился его кабинет. Одна из стен была занята стеллажом с книгами и микрофильмами. Беглого взгляда Павлышу было достаточно, чтобы понять, что все книги так или иначе относятся либо к ботанике, либо к истории первой половины XIX века. Словно хозяин библиотеки разрывался между двумя страстями.