Но сорванные кабели и сломанные пломбы... Этот техник просто мясник!
Конечно, не такой, как тот, кто учинил весь этот разгром.
Техник вынырнул с компактным корпусом в руках:
— Может, отсюда что-нибудь узнаете.
Иш промолчал. Он принял корпус от техника — и чуть не уронил его, проклиная трясущиеся руки. Узел оказался тяжелее, чем выглядел, хотя он и смотрелся очень тяжелым. Что бы ни произошло в последние минуты боя, оно нашло отражение в бронированном модуле. Без него Рыжик никогда не вспомнит...
...ничего.
Ушли последние восемь лет.
Рыжая не вспомнила его. Никогда не вспомнит его.
Эта мысль как будто сбила с ног, аж дыхание остановилось. Может быть, удастся восстановить... Иш очень сомневался, что командование Космофлота сочтет целесообразным восстановление памяти настолько изуродованного Боло: он так или иначе подлежал списанию.
Холод, охвативший его, не отступал.
— Интересно, должно быть, да? — бормотал техник, убирая инструменты. — Не видал я еще сумасшедшего Боло, не-е... Говорят, первый Марк XX взял да и покончил с собой. Ну так у него резон был: честь бригады, то да сё... А эта малышка, на тебе, взяла да чокнулась...
Иш подавил желание вытряхнуть техника из скафандра, чтоб тот сдох от облучения. Он удовлетворился лаконичным:
— Закончил?
Техник пожал плечами:
— Спишут ее, как пить дать. Всегда думал, как эти Марк XXI выдерживают. Уж слишком заумное программирование. Не ее вина, дефект проекта. Вам придется уничтожить ее боевой центр?
Рыжая слышала каждое их слово, пытаясь понять, что происходит. Она будет смущена, обижена...
...и поступит неразумно!?
Иш прислушивался и к внутренним шумам Боло. Жуткие жалобы металлического голоса, еле слышные и затихающие через неравномерные промежутки времени.
— Такие решения принимаю не я, — сказал он наконец. — Думаю, это будет зависеть от содержания модуля.
Техник поежился внутри своего скафандра:
— В общем, я его вам оставил. Пошел я, что ли?
Он отчалил, с грохотом задевая проемы и переборки своим ящиком с инструментами. Иш снова подавил крамольное желание приказать Рыжей открыть огонь по этому бесчувственному чурбану. Все равно ее оружие превращено в лом. Он сжал кулаки и заставил себя успокоиться. Нельзя давать воли своим чувствам. Но этот техник даже понятия не имел, насколько близко...
Иш окинул невидящим взглядом выжженную местность, не слишком выделявшуюся в этом мире шахт и горнодобытчиков. Потом опустил глаза на ящик в своих руках. В общем-то, он не вполне черный. Скорее, йодного черно-фиолетового цвета. Собственно, он из той же стали, что и броня наружного корпуса Рыжей.
Иш закрыл глаза, пытаясь не думать о том, что ему, возможно, предстоит сделать. Он никогда ни в чем не винил Рыжую, ни разу за эти месяцы, когда перестал быть ее командиром. Она всегда выполняла свой долг, всегда была доброй и предупредительной. А теперь она даже не помнит его.
— Почему, Рыжик? — прошептал он.
Жуткое металлическое бормотание прекратилось.
Механический, но однозначно женский голос Боло произнес:
— ЛРК-1313, уточните вопрос.
Ее голос уже не напоминал о яблочном пироге и пончиках. Это был холодный обезличенный голос новой машины, лишенной груза личных воспоминаний, того, что делало ее...
Рыжиком...
— Нет, ничего.
Он не был даже уверен, какую загадку пытался разгадать: причину ее решения годом раньше или гораздо более серьезные изменения в поведении в этот день. Было ли сегодняшнее его виной? Он должен был еще год назад заметить признаки нестабильности ее личностного математического обеспечения. И принять меры, внести исправления.
Может быть, его карьера на этом бы и закончилась, но Рыжая не сошла бы с ума. Иш крепче прижал к себе модуль черного ящика. Ответ здесь, внутри. Он кашлянул и решил проверить, прежде чем попытаться сойти, помнит ли она еще, что он ее командир. При беспорядке, царящем в ее внутренних цепях, он мог опасаться худшего. Он не хотел принять от нее смерть.
— ЛРК-1313, подтвердите код «Свежая Выпечка».
Раздражающее металлическое нытье снова прекратилось.
— Да, командир Мацуро. Я уже подтверждала этот код. Будут ли дальнейшие приказания?
— Направляйтесь на первичный осмотр и последующий ремонт, азимут 035, дальность 40,5 километра.
— Есть, командир. Вы следуете за мной?
Он отвернулся от ее внутренних сенсоров:
— Нет, я останусь здесь. Я присоединюсь к вам позже, в доке.
— Есть, командир.
Он выпрыгнул и отошел к правому борту, спотыкаясь на неровной земле. Боло послушно повернулся и затарахтел в указанном направлении. Затарахтел, потому что гусеницы были разбиты, в корпусе — дыра как раз возле ведущих шестерен гусениц. Звук исходил из рваной дыры, как вода из умирающей медузы. Специальные единицы Марк XXI обладали тихим ходом, они могли пройти незамеченными мимо спящей кошки. И Рыжая полностью соответствовала стандартам скрытности.
Сейчас же она вообще могла двигаться только потому, что функционировали ее обутые в широкие покрышки колеса с независимым приводом. Концепция независимого привода колес восходила к танку Кристи Т-3 начала двадцатого века, зари танкостроения. Дальнейшее развитие этот принцип получил в знаменитом советском танке Т-34 того же столетия. Этот прием позволял машине двигаться даже при потере гусениц. Гусеничная машина без независимых колес, потеряв гусеницы, превращалась в бронированную коробку, в дот. ЛРК превратилась бы не в бронекоробку, а в сидячую утку.
Колеса Рыжей, хоть и поврежденные, все еще двигались. Она уверенно следовала в указанном направлении без каких-либо отклонений в поведении, если не считать этого дурацкого нытья, которое могло быть всего лишь следствием одного из многочисленных повреждений. Поняла ли она, что ее они сняли?
Он взглянул на удалявшийся корпус Рыжей, на черный ящик.
Списать ее будет слишком похоже на убийство.
Мне приказано направиться в док для осмотра и ремонта, в которых я очень нуждаюсь. Несмотря на серьезный ущерб, нанесенный моим сенсорам, обзор местности между мной и местом моего назначения удовлетворителен. На максимальной походной скорости я могла бы прибыть туда за 22 минуты. Но сейчас я не способна на максимальную походную скорость. Даже учитывая то, что внешние сенсоры и внутренняя диагностика фиксируют необходимость ремонта, я следую не на предельной скорости, на которую способна.
Мне не приказано спешить, и я медлю. Мне не хочется спешить. Я не уверена в своих ощущениях, в том, что именно вызывает внутреннюю диагностическую тревогу в личностной схемотехнике. Я — Боло Марк XXI модель I (Специальная). Я рассчитана на повышенную эмоциональную стабильность. Но случившееся вызывает в психотронике моего самосознания глубокое беспокойство.
Что-то случилось с моей памятью. У меня есть базовый набор данных, а также набор личностных характеристик. Остальное — пустота. Запись в памяти начинается с момента, когда командир ввел код при появлении. Это произошло 11,857 минуты назад. Причины мне обнаружить не удается; множество боевых повреждений не имеют к этому никакого отношения.
Столь серьезный дефект памяти озадачивает и тревожит меня. Я не боевая машина, не проектировалась для участия в сражении. У меня нет для этого ни брони, ни оружия. Можно было бы попросить разъяснений у моего командира, так как в базовых данных заложено доверие к командиру и обсуждение с ним сомнительных ситуаций. Но я промолчала, когда командир находился на борту, и не использую для этого канал связи сейчас. Он обсуждал возможность уничтожить меня за преступление, которого я не совершала, — за безумие.
Я не хочу умирать. Выживание заложено в основах моих личностных характеристик. Я не хочу впадать в безумие. Страх перед этим состоянием также заложен в основы моей личности. Я стабильная, эмоционально надежная Легкая Разведывательная Корпусная машина. На меня возложена ответственность за безопасность экипажа и десанта.
Нежелание командира сопровождать меня к ремонтному доку мне неприятно. Я тщательно проверяю свои личностные параметры и цепи и не похожу никаких признаков повреждений, которые могли бы ответить на обвинения моего командира и сопровождавшего его техника.
Я не безумна.
Так?
Знают ли сумасшедшие, что они ненормальны?
На такой вопрос я сейчас не в состоянии ответить. Обращаю внимание на то, что я в состоянии объяснить. Базовые постулаты в моих исходных данных утверждают, что я не подлежу использованию для сбора разведывательной информации без экипажа. Марк XXI модель I (Специальная) не функционирует независимо. Боевая единица Марк XXI взаимодействует с командиром на расстоянии, хотя тот может находиться на борту, но Марк XXI модель I (Специальная) подчиняется командиру, находящемуся на борту в боевой рубке, и может вместить в десантном отделении еще 8 членов экипажа в полной боевой готовности. В моих бортовых файлах нет и следа регистрации экипажа ни для этой, ни для других целей.
Этому противоречат показания бортовых сенсоров. Внутри моего корпуса погибли 3 человека. Они находятся в боевой рубке и в десантном отделении. Их телам нанесены тяжелые увечья. Мое внутреннее оборудование способно вскрывать человеческие тела, так как экстренная полевая хирургия включена в мои медицинские функции. Однако я не могла бы достать их там, где они сейчас находятся. Можно предположить, что я их не убивала.
Это вызывает облегчение, которое, однако, омрачается печалью, вызванной их смертью в зоне, за которую я несу ответственность. Я отвечаю за безопасность людей, находящихся в боевом и десантном отделениях. Чья-то смерть может быть вызвана моими должностными упущениями.
Моя печаль пока безадресна. Я не знаю этих людей. Сканирую их. На них стандартная форма и приемопередатчики идентификации, через которые получаю 3 имени. Виллум ДеФриз, механик с корабля «Бонавентура Ройял», лежит возле поста медицинской помощи в отделении десанта. Адува Банджул, помощник командира десанта, тоже на полу, возле люка, соединяющею десантное отделение и боевую рубку, ближе клевому борту. Банджул был членом моего экипажа, это подтверждает приемопередатчик идентификации.