Когда настало утро, мы повстречали одного непальца. На своём ломаном непальском мать спросила у него дорогу к Покхаре. К нашему ужасу, мы выяснили, что шли неверным путём. Нам пришлось потратить полдня на то, чтобы вернуться к тому самому перекрёстку. На этот раз мы пошли по дороге, которую изначально предлагал я. С тех пор мать всегда спрашивал меня о верном направлении, когда была не уверена, куда нужно идти. Я выбирал дорогу, и наш путь по ней обычно проходил без затруднений.
Тем временем мой дядя послал торговца, чтобы он догнал нас и уговорил вернуться в Дхорпатан. В Покхару вела только одна дорога, и этот торговец знал нас лично. Дядя очень беспокоился, что ослабленная болезнью женщина и ребёнок, не знавшие дорогу к Покхаре, будут голодать и умрут, не дойдя до цели. Однако решимость матери была твёрже стали. Она была намерена добраться до Покхары. Какое-то время они спорили, но когда торговец увидел, что мать настроена более чем решительно, то оставил попытки её уговорить и рассказал нам, как лучше добраться до Покхары. Он также дал нам немного денег и еды.
Мы двинулись дальше, и однажды нам попался длинный и узкий подвесной мост. Его перила были в ужасном состоянии. Нам почти не за что было ухватиться, чтобы не соскользнуть с этого раскачивавшегося моста. Мать была напугана. Мы колебались и не могли решить, как поступить. Внезапно мать увидела женщину в белом платье, шедшую по мосту. Она была грациозной и двигалась без видимых усилий. Я начал переходить мост, держась сразу позади матери. Когда мы были на середине, неожиданный порыв встречного ветра сильно раскачал мост. Наши движения стали ещё более напряжёнными. Мать, крепко зажмурив глаза, осторожно делала один шаг, потом замирала и делала следующий шаг. Она не разжимала век, пока я не сказал, что уже стою на другой стороне. Открыв глаза, она была переполнена чувством радости и облегчения. Каким-то чудом мы успешно перебрались на другой конец моста. Мать была совершенно уверена, что женщина в белом была не просто человеком, но кем-то особенным, кто появился здесь, чтобы направить и воодушевить нас.
Оказавшись на другой стороне, мы поняли, что поблизости нет ни деревни, ни какого-либо другого убежища; сколько хватало глаз, мы не могли увидеть ни одного человека. Наконец мы остановились под каким-то деревом, чтобы поспать. Ночью мы слышали звуки, издаваемые животными, и другие незнакомые шумы. Всё это нас очень пугало, и мы не могли уснуть. Тем не менее мы были целы и невредимы. Что-то защищало нас от возможных опасностей – нападения диких зверей и тому подобного.
В ходе нашего путешествия мы готовили и ели любую еду, какую нам только удавалось найти. Чаще всего я указывал матери, куда нам лучше пойти, и она доверяла мне. То, что я советовал, тоже оказывалось правильным. Прежде чем мы добрались до Покхары, я нашёл на дороге ручку и нацарапал ею несколько слов на своей ладони. Мать чувствовала, что эта находка была благоприятным знаком. Вскоре после этого мы нашли чайную лавку и разжились чаем, а также обжаренным в масле индийским хлебом – роти – на одну или две рупии. Местные непальцы сказали нам, что до лагеря тибетских беженцев было рукой подать. И правда, нам потребовалось лишь несколько минут, чтобы дойти до домов со знакомыми молитвенными флагами. Мы также увидели тибетцев с молитвенными барабанчиками и чётками. Наконец-то мы прибыли в Покхару.
Мать и я в более благополучные времена после нашего путешествия из Долпо в Покхару
Всем было очень любопытно, кто мы такие. Мать расспросила о подруге по имени Кьидон, которая, как она знала, жила там. Мы нашли её дом, но Кьидон не смогла разместить нас. Её сосед, По Тетé, пожалел нас и пустил к себе, хотя его здоровье оставляло желать лучшего. Он назвал меня Бу, что означает «сын», и отправил меня за водой. Я несколько раз принёс воду для этой семьи. Мать вместе с другими членами семьи тем вечером готовила супы. По Тете предоставил матери постель, поскольку она чувствовала себя плохо и нуждалась в повышенном комфорте. Я спал на полу у кухонного очага. Никто не знал, кто мы и откуда. Мы планировали остаться там на день или два, попросить еды и затем двинуться дальше, в Катманду, где жили родственники матери.
На следующий день я встретил мальчиков постарше, которые пригласили меня посетить один храм и тамошнего ламу. Меня одновременно волновала и пугала возможность увидеть этого ламу. Я представлял себе лам как строгих наставников, обладающих способностью читать мысли. И этот лама мог узнать мои самые большие тайны! Но я также надеялся, что он окажется сострадательным и, возможно, подарит мне что-нибудь, например сладости.
Дупсенг Ринпоче был основателем и настоятелем монастыря Чангчуб Чолинг. Когда он прибыл, то встал у двери, ожидая меня, чтобы поприветствовать. Я заметил, что он даже встал на цыпочки. Он спросил моё имя и пригласил меня к себе. В этой крошечной комнатке стояли его кровать и небольшой алтарь. Я сел на кровать, пока мальчишки прилипли к окнам снаружи, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри. Дупсенг Ринпоче предложил мне горсть сладостей, и я взял одну. Он попросил меня прочесть отрывок из его сборника молитв. Я был знаком с этим текстом, поэтому с лёгкостью прочёл его. Когда он спросил, не хотел бы я задержаться у него подольше, я ничего не ответил и вскоре ушёл. Дупсенг Ринпоче считал, что мой визит был очень благоприятным, потому что в тот самый момент, когда я вошёл в храм, лучи солнца ярко осветили алтарь. Когда он предложил мне сладости, я взял лишь одну, в отличие от большинства других гостей, которые, скорее всего, взяли бы больше. Также, читая текст молитвы, я спонтанно делал правильные паузы в нужных местах.
Дупсенг Ринпоче послал нескольких лам, чтобы они пригласили мою мать в храм. Он хотел знать, являлся ли я тулку – ламой-воплощенцем. Мать поделилась с ним некоторыми подробностями нашего изнурительного путешествия, рассказав о множестве самых разных людей, с которыми мы встречались. Она добавила, что письмо о распознавании, написанное Его Святейшеством, потерялось и она не могла заявить, что её сын был распознанным тулку. Дупсенг Ринпоче предложил присмотреть за мной и обеспечить мне образование, но мать вежливо отказалась. Дупсенг Ринпоче настаивал даже тогда, когда мать объяснила, что она хотела отдать меня в один из монастырей, принадлежавших Кармапе. Он сказал, что напишет обо мне Кармапе и уточнит, стоит мне остаться здесь с ним или лучше отправить меня в Катманду. Если Кармапа скажет, что мне нужно ехать в Катманду, Дупсенг Ринпоче пообещал как следует организовать нашу поездку. Согласится ли мать отложить наш отъезд, пока не придёт решение Его Святейшества относительно моего будущего? Мать чувствовала, что в данный момент это лучший вариант, и с некоторым колебанием приняла предложение Ринпоче.
День, когда я встретил Дупсенга Ринпоче, стал поворотным моментом моей жизни. Моя монашеская жизнь началась просто и без церемоний, и я очень быстро приспособился. Когда я поселился в монастыре, Дупсенг Ринпоче попросил деревенского старосту найти дом для моей матери. Староста, господин Карма, также был учеником предыдущего Шангпы Ринпоче и был счастлив найти для неё угол.
Мать нашла работу – она стала сучить пряжу для ковров. В свободное время она вызвалась делать из ячменя цампу для монастырей. Процесс изготовления цампы требовал много времени и состоял из нескольких этапов, на это уходил целый день. Мать была непреклонна в своих усилиях и ответственно относилась к работе. Она бралась за любую работу, благодаря которой могла улучшить наше положение, даже если работа была утомительной, нудной и грубой.
Мать – одна из самых значимых людей в мире. Я – это плод глубоких любви и сострадания моей матери. Я видел и испытал на себе, как мать жертвовала своим удовольствием и личным комфортом, чтобы обеспечить мне хорошую жизнь и возможность достичь самого лучшего. Насколько я понимаю, забота и любовь матери безграничны и поразительны. Я укреплялся в этой истине раз за разом, находясь со своей матерью. Я уверен, что каждая мать обладает такими качествами. В самых ужасных обстоятельствах любая мать поставила бы интересы ребёнка выше собственных. Мы порой даже не видим, что мать делает для нас, но мы можем быть уверены, что её направляет лишь стремление дать лучшее своему ребёнку. Мы должны всегда любить наших матерей и пытаться отплатить им за их великую доброту.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что все эти удары судьбы, все эти неприятные моменты, как и долгое и полное испытаний путешествие в Покхару, подготовили меня к следующему этапу жизни.
Глава 9Начало моего монашеского обучения
В ожидании ответа от Кармапы я оставался в монастыре Чангчуб Чолинг. Мать жила в лагере тибетских беженцев.
Я услышал, что рядом с лагерем была школа. Я никогда раньше не видел школу, и мне было очень любопытно, поэтому я пришёл туда и заглянул в один из классов. Учитель, Акху Кхедруб, был рад увидеть меня и пригласил войти в класс. Он спросил моё имя и записал его на доске. Он объяснил ученикам, как тулку появляется на свет и как его распознают.
Один из мальчиков спросил, как меня зовут. Я удивился, ведь учитель уже написал его на доске. Я спросил мальчика, умеет ли он читать по-тибетски. Когда он ответил утвердительно, я сказал, что ему следует прочесть моё имя на доске. Все засмеялись, хотя я не хотел смутить или принизить мальчика. Я просто сказал то, что думал.
Обучение в школе было разделено на шесть классов, и когда я пришёл, чтобы начать заниматься, Акху Кхедруб записал меня в третий класс, потому что я уже умел хорошо читать. Я послушно сделал, как мне сказали, и сел в переднем ряду.
В школе было много учителей. Среди них было три учителя-тибетца, которые очень заботились обо мне в начале моего путешествия в мир школы, – Ген Таши, монах [26] Ген Сочо и Акху Кхедруб. Поначалу я с трудом поспевал за моими товарищами из третьего класса, которые учились дольше меня. Я любил ходить в школу, и особенно мне нравились уроки тибетского языка. Я изучал английскую грамматику, математику и несколько других предметов. Я начал учиться писать тибетский алфавит. Несмотря на то, что я хорошо читал, я никогда не учился писать. Сначала это было очень непросто, но постепенно я научился писать хорошо. У меня были высокие оценки по всем предметам, кроме английского. В то время английский мне совершенно не давался. Он не только был скучным – я вообще был не способен его понять.