Я с моими одногруппниками рядом со ступой Дхамекх, Варанаси
Еда в институте была совсем неаппетитной. Повара не были профессионалами, и они использовали самые дешёвые продукты. Завтрак включал один половник цампы, чай и соль. Масло было роскошью, которая редко нам выпадала. Обед состоял из двух небольших ложек самого низкокачественного риса и ложки дала — подливки из чечевицы, гороха или других бобовых. Иногда каждый из нас тратил по пять или десять центов на свежие перцы чили и лук, чтобы съесть их с рисом. Мы откусывали кусочек чили, затем брали немного риса, и это повторялось, пока еда на тарелке не заканчивалась. Во время чайного перерыва нам давали сладкий чай либо тибетский чай без масла. На ужин мы снова получали дал, на этот раз с тингмо – цельнозерновыми сдобными булочками, приготовленными на пару; они были твёрдые как камень! Насчёт тингмо у нас была такая шутка: они настолько твёрдые, что, если бросить ей в собаку, та не выживет, – и именно благодаря этому во дворе института так мало собак.
Мой ум часто возвращался к Покхаре. Я не скучал ни по своей учёбе, ни по тем местам или людям. Я думал о Покхаре лишь потому, что там я мог наедаться досыта. Здесь мне казалось, что я голоден круглые сутки. Я уже почти жалел о том, что настоял на дальнейшем обучении. Даже несмотря на то, что еда была ужасной, я проглатывал всё до крошки и через два часа снова ощущал голод. Наконец я привык к ежедневному режиму питания и приспособился к крошечным порциям. Когда у меня не было денег и я был голоден, я ложился в кровать и пытался «переспать» свой голод. Когда у меня были деньги, я баловал себя горячими пельменями момо, мягкими тибетскими булочками тингмо, приготовленными на пару, или чашей вкусной, густой тхукпы. Каждая чаша стоила пятьдесят пайса; и вскоре – возможно, из-за своей популярности – порция тхукпы стала стоить уже целую рупию.
Занятия в школе начинались ровно в девять. У нас были сорокапятиминутные лекции до полудня. В полдень у нас был короткий сон, потому что было просто слишком жарко, чтобы учиться; а в сумерках мы совершали обход ступы, затем ужинали и делали домашнюю работу. Один из наших кхенпо был ответственным за дисциплину и иногда затевал спонтанные проверки. Когда часы били девять, это было лучшее время! Внезапно настроение менялось. Мы разжигали керосиновые плиты, чтобы приготовить чай, и непрекращающееся шлёпанье наших тапочек разносилось по общежитию. Все взволнованно переговаривались за чашкой чая. Воскресенье было лучшим днём! Нам разрешали играть в волейбол, футбол и настольные игры, такие как карром. Было так весело играть на улице и в помещении. И что радовало больше всего – мы были свободны! Я наслаждался общением с товарищами и, как правило, прекрасно проводил с ними время, но однажды произошло кое-что ужасное.
Обычно мы оставляли свои личные вещи в чьей-нибудь комнате, прежде чем идти играть. Как-то раз мой однокашник по имени Сонам Чопел, который теперь работает переводчиком с тибетского на английский, положил свои наручные часы в мою наволочку и помчался играть в футбол. Я не знал об этом и в тот раз не пошёл играть. Футбол был моим не самым любимым видом спорта. Так вышло, что я собирался постирать постельное бельё: я собрал его с кровати и бросил к остальным вещам, отложенным для стирки. Как это делают настоящие индусы, когда готовятся к стирке, я вытряхнул наволочку, а затем несколько раз выбил её о твёрдый пол. К моему ужасу, после очередного удара я увидел, как из наволочки вылетели кусочки стекла и металла. С ощущением внезапной слабости я осознал, что только что разбил его часы. Я чувствовал себя кошмарно. Когда Сонам вернулся в мою комнату и увидел пустую кровать, он сразу же понял, что произошло. Моё бледное лицо и понурый вид резко контрастировали с бешеными криками, последовавшими за этим. Всё, что я мог сделать, – это лишь попросить прощения.
Благодаря этому случаю с разбитыми часами Сонама Чопела я задним числом понял, насколько важно нам практиковать осознанность во всём, что мы делаем. Мы можем избежать множества катастроф, таких как этот инцидент с часами, если будем осознанными. Я мог быть более внимательным, собирая бельё для стирки, вместо того чтобы всё делать поспешно. Если бы я был осознанным и проверил наволочку, я бы, наверное, предотвратил эту неприятную ситуацию.
Наши зимние каникулы длились целый месяц, а летние – два месяца, и мы обожали это время. Многие из нас зимой оставались в общежитии под предлогом «самообразования». На самом же деле нам нравилась здешняя более прохладная погода, мы любили слоняться по округе, готовить еду с однокашниками и в целом бездельничать. Летом же воздух порой нагревался до 48 °C, поэтому на летние каникулы большинство из нас спешили уехать обратно в Непал, к его прохладным горам. Обратный путь был очень волнительным. На границе офицеры таможни порой доставляли нам хлопоты, досматривая наши личные вещи и даже конфисковывая некоторые из них. Особенно часто это происходило, если мы были в монашеских одеждах. Чтобы избежать проволочек и быстрее попасть домой, мы надевали обычную одежду.
Во время каникул я почти каждый день навещал мать; она готовила еду, болтала со мной о моей школьной жизни и сама рассказывая о своей жизни в Покхаре. Это была счастливая и волнительная пора, ведь я мог наверстать всё то время, что провёл без матери. Я также совершал паломничества в Катманду в компании лам или проводил чтение сутр в домах местных жителей. После каникул самым трудным для меня было расставаться с матерью.
Глава 15Опекуны и учителя
В институте в Варанаси у меня было два опекуна: кхенпо Кончог Гьялцен и кхенпо Лодро Доньо. Их не назначали официально – они оба заботились обо мне добровольно и предотвратили много моих шалостей.
Их забота заключалась не только в том, что они не давали мне делать разные бессмысленные вещи «просто для веселья», которые я так любил. Как-то раз я был ослаблен дизентерией, и кхенпо Лодро Доньо без устали и с любовью ухаживал за мной. Он водил меня к врачу и оплачивал моё лечение из своих денег. Я питался под его строгим надзором. Несмотря на то что я знал о вреде мяса для своего ещё слабого пищеварения, я жаждал отведать его. Раз в неделю на кухне готовили какие-нибудь мясные блюда, и я страстно хотел до них добраться. Узнав об этом, кхенпо Лодро Доньо расстроился и забрал у меня всё мясное. Он был решительно настроен обеспечить моё выздоровление, прежде чем я вернусь к своему обычному рациону. Помимо старших кхенпо мне также оказывал помощь лама Кхенраб. Эти три опекуна контролировали мои шалости. Каким-то образом они всегда знали, когда я что-то замышлял.
Директором Центрального института высшего тибетского образования в Варанаси был Самдонг Ринпоче. Досточтимый профессор Самдонг Ринпоче родился в 1939 году в тибетской провинции Кхам. Когда ему было пять лет, его распознали и возвели на трон как тулку – воплощение Четвёртого Самдонга Ринпоче. Он работал в институте с 1971 по 1988 год. Сейчас он на пенсии и даёт учения в монастырях и в различных общинах.
Он великолепно управлял институтом под покровительством индийских властей. Он был экспертом по буддийской философии, тибетской истории, хинди, английскому и урду. Помимо превосходного владения различными предметами он также был великим оратором. Любое его выступление было ёмким и точным. Впечатлял его спокойный и сдержанный стиль, а также то, как безошибочно он выражал свои мысли. Он был не из тех ораторов, кто может воодушевить аудиторию, но обладал безупречной манерой говорить и вести себя, которой я восхищался. Досточтимый Самдонг Ринпоче всё время выглядел серьёзным. Я никогда не замечал, чтобы он улыбался. Будучи студентом, при виде его я испытывал страх и благоговение. Все студенты восхищались им и пытались подражать его стилю, его походке и манере носить монашеские одеяния. Он был кумиром каждого студента, выдающимся руководителем и ответственным монахом, который очень заботился об институте.
Самдонг Ринпоче был строгим и без колебаний наказывал за ошибки; это вселяло страх в наши сердца, даже если он едва повышал голос. Мы боялись разочаровать его или попасть в его «чёрный список». Будда указывал, что этика – это основа, которая поддерживает живое и неживое. Если мы счастливо живём в этом мире, причина заключается в том, что мы следуем дисциплине, принятой в этом мире. Дисциплина необходима для порядка, который приводит к миру и счастью для всех. Однако все люди разные и нуждаются в разных формах дисциплины или обучения, которые подходят их складу ума. Наказание и поощрение существуют как система, призванная способствовать порядку. Как в каждой стране есть свои законы, так и у каждого человека, в каждом монастыре и обществе есть правила, создающие стабильность и гармонию.
Сейчас наказание, возможно, не считается лучшим способом исправления поведения, особенно для молодых людей, знакомых с современным образом жизни. В наши дни путешествия стали легкодоступны, как и самые разнообразные знания и впечатления. Система коммуникаций в мире сейчас гораздо более обширна, чем в тот период, когда я жил в Варанаси. Информация стала общедоступной, мы можем учиться через самый разный опыт, наблюдая всё, что происходит вокруг. Суровая дисциплина и наказания, которые были в ходу, когда я учился, больше не являются единственным способом обеспечить высокий уровень обучения.
Как-то раз один из старших лам пропустил занятие, и директор поймал его с поличным. Лама утверждал, что это был единственный раз, когда он не пришёл на занятие, и процитировал тибетскую поговорку, которую примерно можно перевести так: «Когда правитель выступает, стоя на крыше, попрошайка сидит с гордым видом». Лама намекнул, что директор невнимательно относился к своим студентам, и отметил, что пропустил занятие совершенно случайно. За подобной грубостью последовало наказание. Тот лама стал мальчиком на посылках, который бегал по кабинетам, разнося бумаги. Ему пришлось согласиться на такую работу, иначе его бы уволили. Я не смог выяснить, как именно лама спорил с директором. Я полагал, что руководителю нужно выражать уважение. Но в то же время я понимаю, что уважение нужно заслужить.