Дава Пура потащил меня к утёсу, поднял меня, как котёнка, и пригрозил сбросить меня вниз. Мать упала перед ним и умоляла остановиться. Он начал раскачивать меня, держа обеими руками, над самым краем обрыва. Ему нужно было просто разжать руки – и я бы разбился насмерть. Но когда он качнул меня в третий раз, что-то произошло. Он просто поставил меня на землю рядом с краем. Что-то его остановило, либо он передумал. Мне ещё не пришло время умирать.
В то судьбоносное утро он схватил меня за руки и вытащил из комнаты
Всё закончилось в мгновение ока. Я помню, как мать крепко держала меня в своих объятиях. Я безостановочно рыдал всю дорогу домой. Деревенские шли вместе с нами, всё ещё плача, но на этот раз уже с чувством облегчения.
Мы оставались в Долпо даже после этого ужасного происшествия и продолжали страдать от действий этого тирана. Похоже, у нас не было выбора, поскольку Кармапа велел мне получать учения от Шей Тулку. Однако я так и не повстречал Шей Тулку. Когда мы приехали в Трекхьям Гомпу, оказалось, что он уехал на целый год в свой родной город. Мы остались в Долпо, ожидая его возвращения.
Мы постоянно сталкивались с жестокостью Давы Пуры. Он был настроен окончательно испортить нам жизнь. Если он не мог убить нас, он был намерен забрать у нас всё. Мать сохранила кое-что из драгоценных вещиц, которые были у моего отца, например ритуальный барабанчик из слоновой кости – подарок супруги Пятнадцатого Кармапы, и изысканное гау (так называют шкатулки с благословлёнными субстанциями, сделанные из меди, серебра и других драгоценных металлов), покрытое тонкой ручной резьбой. Наше гау было сделано из серебра, покрытого золотом, и содержало такие благословлённые субстанции, как чёрные пилюли Его Святейшества Кармапы и письмо с указаниями по распознаванию, подписанное Кармапой. Семь чаш для подношений и большая серебряная шкатулка для масляных ламп, покрытая золотой краской, были последними вещами отца, которые сохранились у нас. У матери также было несколько красивых чуп (чупа – разновидность тибетской одежды) и немного украшений.
Каждый день Дава Пура приходил и забирал что-нибудь. Матери было очень тяжело выносить всё это. Последние из отцовских вещей просто забрали у нас, потому что никто не мог остановить Даву Пуру. Это была немыслимая несправедливость, но что могла сделать мать? Она не хотела подвергать нас риску, проявляя свой гнев. Что, если бы в следующий раз он забрал меня? Мы очень ценили последнюю вещицу, принадлежавшую отцу, – чайную чашку, которую он оставил мне. Это была уникальная чашка, внешняя часть которой была сделана из особого блестящего дерева с множеством прожилок. Внутренняя часть была отделана слоем серебра. Однажды утром я ел цампу из этой чашки, когда внезапно распахнулась дверь и я увидел грозную фигуру Давы Пуры. Он ввалился в комнату, бросил несколько грубых слов в сторону матери, а затем перевёл взгляд на меня. Он схватил чашку, выплеснул из неё остатки цампы и сунул её в карман своей чупы. Он вёл себя так, словно это была его чашка и он был вправе забрать её. Мать умоляла его вернуть её, потому что это было последнее напоминание об отце. Он ушёл, даже не оглянувшись.
Ещё один ужасный инцидент произошёл во время ретрита по ньюнгне [21], который выполняла моя мать. Она была в храме с другими женщинами. Мать сказала мне оставаться в комнате, петь различные сутры и не выходить играть на улицу, пока я не закончу. День, который должен был стать днём очищения и самосозерцания, превратился в день ужаса.
Пока мать соблюдала обет молчания и воздержания от пищи, Дава Пура ввалился в мою комнату и начал бить меня по голове своей малой (молитвенные чётки), на которой были закреплены металлические колокольчики с острыми краями. Он словно обезумел и неистово лупил меня по голове, пока она не начала обильно кровоточить. Когда он наконец ушёл, я был просто залит своей кровью. В одиночестве, напуганный, я какое-то время сидел в комнате и плакал, совершенно измождённый. Наконец я кое-как выбрался наружу, чтобы найти мать.
Храм располагался в четырёх минутах ходьбы от моего дома, но, казалось, путь туда занял у меня целую вечность. Каким-то образом мать заметила меня, плакавшего без остановки, и поняла, что произошло нечто ужасное. Она прервала свои молитвы и побежала ко мне. Увидев, что мои голова и плечи залиты кровью, а из свежих ран продолжает сочиться кровь, она просто обезумела. Она плакала, обнимая меня, таким образом нарушив свой обет молчания.
Все, кто был тогда в храме, стали свидетелями этой сцены. Их тоже переполняли эмоции, и они плакали. Всё это было настолько бессмысленно – всё это непрекращающееся издевательство, совершаемое тем, кто в своё время проявлял к нам какое-то сочувствие. Участницы ретрита по ньюнгне подошли ко мне и позаботились обо мне с великим состраданием. Хотя у них на глазах были слёзы, они не могли говорить. А я боялся возвращаться в свою комнату. Каждую секунду я думал, что Дава Пура снова придёт, чтобы избить меня. После этого жуткого инцидента мать почувствовала, что ждать возвращения Шей Тулку больше небезопасно. Если бы мы уехали из Трекхьяма, по крайней мере у меня был бы хоть какой-то шанс выжить.
Ступа в Долпо неподалёку от места, где я жил
Мама до сих пор плачет, когда вспоминает этот случай, а если она упоминает его в разговоре со мной, я ухожу подальше, чтобы она не видела слёзы у меня на глазах. Тот ужас преследует нас по сей день. Каждая сцена и каждая эмоция повторяются в моём уме, словно кто-то теребит ещё не зажившие раны. Однако я чувствую, что поведение и действия Давы Пуры косвенно направили меня к моей судьбе. Если бы не его жестокое обращение со мной, я, возможно, по-прежнему жил бы с комфортом в Трекхьяме. Я бы не повстречался со множеством выдающихся учителей. Я допускаю, что нападения Давы Пуры проистекают из какой-то боли, которую он испытывал, или некой потенциальной опасности, которую он связывал со мной.
Меня спрашивали, почему духовному человеку, как я, всё-таки приходилось страдать от злонамеренных людей. Когда я был юн, я не чувствовал в себе какой-то особой духовности. Я верил, что все эти страдания и нападения – моя карма. В то время я был сбит с толку и обвинял судьбу в том, что у меня не было отца, который мог бы меня защитить. Годы спустя я познакомился с учениями Будды о причине и следствии, которые говорят, что всякое действие имеет свои последствия. Любой поступок, любые плохие или хорошие мысли, слова и чувства создают соответствующую реакцию, которая проявится рано или поздно в той или иной форме. Этот кармический цикл непрерывно управляет жизнью человека. Кармические следствия созревают либо немедленно, либо переходят в последующие жизни. Хотя я и был хорошим практикующим в своей предыдущей жизни, я не был полностью просветлённым. Поэтому у меня всё ещё есть карма, которую необходимо очистить. Возможно, это очищение произошло в форме жестокостей, которые творил со мной Дава Пура.
Глава 5После Долпо
Мать решила, что мы отправимся в паломничество на гору Шей. Она несла самые необходимые вещи и запас еды, а я взял своё маленькое одеяло и тексты молитв. Гора Шей, или Хрустальная гора, известна как одна из самых священных гор в Долпо.
Исторически её признали как мандалу Чакрасамвары – одного из самых популярных божеств в тантрическом буддизме. На горе проявилось много материальных и духовных чудес, проявленных в её величественном облике: отпечатки ног великих мастеров, оставленные на камнях; раковины моллюсков, естественным образом впечатавшиеся в скалы; формы божеств на поверхности утёсов. Эту гору признали второй горой Кайлаш – «Кайлаш в Долпо». Многие великие мастера возводили на ней храмы, и даже сегодня некоторые отшельники всё ещё медитируют в её пещерах.
За несколько дней мы добрались до Шей. Мы нашли кров в скромном доме Чопела, ученика первого Шангпы Ринпоче. Несмотря на своё заикание, он громко и прилежно начитывал молитвы в течение всего дня. Я был в восторге, чувствуя лёгкость и спокойствие. Казалось, само место приветствовало меня.
Однажды мы были приятно удивлены, случайно встретив младшую сестру матери – её звали Намкха, которая тоже совершала паломничество. Она мне по-настоящему понравилась. Она была очень мягкой и заботливой со мной. Пока мы обходили гору Шей, она держала меня за руку и рассказывала разные истории. Каждый день мы вставали очень рано и возвращались поздно вечером. По пути тётя Намкха давала мне сладости и жареные кукурузные зёрна. За те две недели, что мы находились там, мне удалось обойти гору Шей тринадцать раз, тогда как моя мать завершила двенадцать кругов.
Паломники очень стараются обойти святую гору тринадцать раз. Они верят, что если они завершат эти обходы, то очистятся от всех своих негативных действий и будут спасены от попадания в низшие миры, полные зла и страданий. Меня такое объяснение не особо увлекало, однако у тёти была гораздо более увлекательная версия. Она говорила, что, если обойти гору тринадцать раз, мы сможем достичь пика горы, где увидим прекрасную хрустальную ступу, наполненную ярким светом. Я был очарован, представляя себе эту картину, и донимал её расспросами, смогу ли я увидеть там ещё и Будду. Она отвечала, скорее, утвердительно, хотя так и не сказала «да» напрямую. Я воображал все чудесные вещи, которые я мог бы увидеть, если бы достиг самой вершины. Как бы выглядел Будда? Я представлял, как мы беседуем. Я был неимоверно взволнован! Дал бы он мне свои благословения? Я с энтузиазмом шёл вокруг горы каждый день, не ведая усталости, хотя для полного обхода требовалось шагать целый день.
В том нежном возрасте я не мог понять действие кармического закона причины и следствия и то, как можно очистить последствия негативных действий. Тётя Намкха искусно вела меня по духовному пути. Она использовала объяснения, которые были близки и понятны ребёнку и очень воодушевляли меня на то, чтобы совершать хорошие поступки и накапливать заслугу. Её помощь была такой простой и радостной, что наш ежедневный ритуал всегда очень нравился мне, не доставляя никаких неудобств.