Прости меня.
— Это то, что ты предположил, когда Аарон…
— Это было то, что я думал случилось с Аароном, когда Офелия была всего лишь коварной сукой с шестеркой в виде команды Картера. Но «Банда грандиозных убийств»…, — Виктор замолчал и на мгновение закрыл глаза, проводя рукой по лицу.
Я не шевельнулась, лишь пристально смотрела на него, потом медленно достала сигарету из той же пачки и жестом велела ему дать огня. Он щелкнул зажигалкой, не отводя глаз, и на мгновение вспыхнувшее пламя высветило его резкие скулы, тяжелый взгляд, квадратную линию подбородка. В этом свете он казался еще более массивным, грубым, опасным — будто не Вик Ченнинг передо мной, а сама первобытная сила, облеченная в кожу и мышцы.
Я удерживала на нем свой взгляд, пока кончик моей сигареты не потрескивал от жара.
— Я заказал пиццу, — сказал Вик, и я чувствовала его взгляд на себе, даже когда отвернулась.
Мы оба замерли от звука ключей, вставленных в замок, и обменялись взглядами. Если здесь и был кто-то и никто из нашей команды не потрудился нам об этом сообщить…
То это могло означать лишь одно: Хавок.
Но какая буква? Какая, блять, буква?
Я встала с табуретки, сердце билось так яростно, что если бы я перерезала свою сонную артерию так же, как мы перерезали сонную артерию Дэнни... вся эта комната была бы залита кровью.
Входная дверь открылась, и вошел Оскар, оставляя дверь распахнутой позади него. Мне потребовалась секунда, чтобы узнать его, так как на нем уже не было костюма. Думаю, копы взяли его одежду, как сделали со мной и Виком.
Он потянулся назад и задвинул засов. А потом, когда его серые глаза были обращены на меня, клянусь, его внимание прорезалось сквозь тени, как призрак. Погружаясь в меня. Овладевая мной.
У меня перехватило дыхание, и я мне пришлось откинуться назад и сжать пальцы вокруг края столешницы, просто чтобы стоять прямо.
— Черт, они и тебя подвергли самому тщательному досмотру? — спросил Вик, и Оскар очень медленно повернул голову, чтобы посмотреть на своего босса.
Моего мужа. Его друга в течение долго времени. Так много, блять, всего. Мои глаза прошлись по телу Оскара, вбирая длинные, стройные черты, мириады татуировок на его обнаженных руках, над вырезом белой майки, в которую он был одет. Треники, которые были на нем, — они выглядели так, словно могли быть частью спортивной формы Прескотта — свисали так низко, что я почти могла разглядеть полоса чернил между нижней частью живота и поясом.
— Они знают слишком много всего, — сказал Оскар, снова поворачиваясь ко мне и очень, очень медленно передвигаясь по гостиной в сторону кухни.
Пока он шел, то взял наполовину пустую пачку сигарет и закурил одну сверху, щелкнув колесиком зажигалки и поджигая конец сигареты. К тому моменту, когда он дошел до меня, он сделал длинную затяжку, а затем выдохнул довольно белый дым в окружающую меня темноту.
Оскар тоже портит ее. Он грязно портит ее, и мне в нем нравилось все: то, как он отравляет воздух, то, что его взгляд — яд, а сердце — лед, его травма так глубока, что может проделать каньоны в его душе. Вот, что мне нравилось, — все это.
— Но недостаточно, чтобы удерживать меня, — наконец закончил Оскар, швыряя пачку сигарет на стол, а затем двумя пальцами убирая сигарету из своего резкого и опасного рта. Он уставился на меня, и я чувствовала, будто слышала биение его сердца. Его опознавательный запах корицы схватил меня за горло, этакий каламбур. — Нам нужно предпринять какие-то действия…и быстро.
— Ты знаешь, где Каллум? — спросила я, и Оскар замер намертво, как вампир, который забыл, как дышать.
Это было страшно лицезреть: смотреть, как кто-то превращается в статую из чернил, крови и дерьма.
— Нет, — мрачно выдохнул Оскар, и Вик вздохнул, потянувшись, чтобы взять сигарету из пальцев Оскара. Словно одна из хореографий Каллума, руки Оскара потянулись к моим бедрам. Через мгновение его дыхание шевелит мои волосы, а глаза закрылись сами собой. — Последний раз, когда я видел его, он был снаружи школы и погнался за кем-то.
— Черт, — процедила я, потому мне не понравилось сказанное. Совсем, блять, не понравилось. — За кем?
Оскар медленно и просто покачал головой, и я стиснула зубы от злости. Не на него. На себя. На Прескотт. На мир в целом. Каллум Парк должен быть в гребанном Джуллиарде или что-то вроде этого, а не гнаться за нацистом во время обстрела школы.
Посмотрим, вернуться ли остальные парни домой, Берни. Затем позвони Офелии. Заставь ее связать тебя с Максвеллом. Если Каллум у него или он знает, что с ним случилось, он тебе скажет. Он это сделает, потому что он — монстр, а монстры всегда узнают других монстров.
И их слабости.
Парни Хавок — моя сила, но еще они — моя слабость. Моя жизненная сила и моя погибель. Мой взлет и падение. Блять.
— Я беспокоился о тебе, — сказала Оскар, и язвительная фраза долетела до моих обнаженных губ, тех, которые казались чужими, потому что не были покрыты ярким тональным воском, блестящими драгоценными камнями краденого цвета, которые представляли столько разных вещей.
Это все — часть моих доспехов: помада, цвет, эти показные мнения. Потому что если я не готова сказать вам, какой оттенок помады на моих губах и почему — то уж тем более не стану отвечать на куда более навязчивые вопросы. «Кто ты?», «Чем занимаешься?», «Ради чего живешь?»… Нет, спасибо.
— Я тоже беспокоилась, — сказала я, у меня затрепетали ресницы, когда Оскар прикоснулась своими татуированными пальцами до моего лица, а потом быстро опустился своим ртом на мои губы, на вкус он был как мята и вода с огурцом.
Готова поспорить, что они дали ему это, чтобы смягчить его и заставить его почувствовать себя не совсем заключенным, а больше другом. Но такие люди, как мы, им не друзья. И им лучше бы помнить об этом.
Оскар слегка отстранился от меня, смотря прямо мне в глаза с близкого расстояния, как в физическом, так и в эмоциональных планах. Прямо сейчас, в данный момент, я знала, что он видел каждую частичку меня: и все плохое, и все хорошее.
— Нам нужно позвонить Офелии, — сказал Оскар, резко отворачивая голову, словно уровень близости между нами на кухне был для него перебором.
Он продолжал касаться меня, и я вспомнила свой вопрос в лыжном домике: хочешь, чтобы я продолжала касаться тебя?
Он ответил утвердительно.
Смотрите, отдаю должное, когда это необходимо: после той ночи ему стало немного лучше. Травма, конечно же, все усиливала. Эмоции. Доверие. Эти крепкие узы, которые держали вас собранным, когда весь мир отчаянно пыталась разорвать вас на части.
Его власть надо мной бесконечна и вечна. Она не нерушима, потому что возможность быть сломленным никогда не была опцией. Она просто есть. Это факт. Такой же, как появление луны.
Я провела рукой по лицу, чтобы прогнать стихи. Господи, дайте мне травмирующий момент, мои пальцы, протыкающие глаза трахальщика сестры, и бесконечное количество крови, и я готова весь день думать в стиле фиолетовой прозы. Что я пытаюсь сказать: я рада, что Оскар вернулся. Потому что я люблю его. И я знала, что в его особенном, тайном стиле, он тоже меня любит.
— Я навещал Офелию, — сказал Вик, удивив меня. Он не упоминал об этом до сих пор. Если честно, мы не так долго здесь. Два или три часа, от силы. Большую часть из них прошли за разговорами с нашей командой через сообщения или по телефону…о и еще тот быстрый трах в ванной. — Она была с Тринити в ресторане в одном из этих гребанных районов с деревьями.
Я улыбнулась, но улыбка была грустной. Она останется такой до тех пор, пока я не увижу остальных мальчиков. В частности, Каллума. Как так получилось, что мы только вернули Аарона, а теперь пропал Каллум? Это не честно, не так ли? В книжках, фильмах и прочем дерьме разве не девушку всегда похищают и увозят? Патриархальный бред, это точно, но я бы вмиг променяла бы свою жизнь на одного из этих парней.
Уверена, они бы разозлись, если бы узнали об этом. Вероятно, еще бы и отшлепали меня.
Лучше расскажу им, как только мы снова все будем вместе.
— И? — спросил Оскар, от нотки раздражения одно слово прозвучало резко, как разбитое стекло. — Что они сказали об…инциденте?
Резня в школе Прескотт.
Таким был заголовок статьи, которую я прочитала и которая была написана журналисткой по имени Эмма Джин. Самое фальшивое гребанное имя, которое я когда-либо слышала в жизни, но, черт, может она в бегах или что-то такое? Кто, блять, знает? Причина, по которой я узнала ее имя, была в том, что она печально известна тем, что смогла заставить Скарлетт Форс, местную знаменитую гонщицу с тремя парнями, дать ей эксклюзивное интервью.
Я покачала головой, потянувшись, чтобы потереть двумя пальцами висок. Сегодня из меня выбили все дерьмо, и в доказательство тому я получила синяки. Мое тело пестрое и пурпурное, как у трупа, когда кровь оседает и обесцвечивает кожу. Дрожь. Черт, теперь мне даже самой от себя страшно. Кэл бы гордился.
У меня перехватило в горле, когда я подняла бровь, смотря на Вика.
Он смотрел на меня горящим взглядом — темным, пронзительным, как у хищной птицы. Его дыхание обжигало, а каждое движение мышц под кожей заставляло мое тело отзываться низким, животным гулом — будто вся моя женская сущность млела и выгибалась, как кошка под ладонью хозяина.
— Эти педантичные сучки вели себя так, будто ни черта не знали об этом, — сказал Виктор Оскару, посмотрев на него, а не на меня. Оскар оставался на месте, прижатым ко мне, его пальцы обхватывали мое бедро за правую ягодицу. Такое ощущение…будто мы снова замерли в шкафу, словно он застрял здесь, приклеенный ко мне против своей воли. Я знаю, что сейчас мы проживаем наш момент. Я бы больше его оценила, будь обстоятельства другими. — Они говорят, что Джеймс сам все организовал. Тринити выглядел так, будто могла обделаться, когда я сказал ей, что ее брат — или ее ебырь? — мертв, — Вик сделал шаг вперед и вытащил очередную сигарету. Непрерывное курение, он всегда так делал, когда нервничал.