С ее огромными глазами, прилизанными рыжими волосами и бледной, как творог, кожей она напоминала морское создание кисти Боттичелли: лупоглазую русалку, попавшую в рыбацкие сети и оказавшуюся между двумя мирами.
Это сама судьба в буквальном смысле слова толкнула Карлу мне навстречу в тот миг, когда она потребовалась, и избавила меня от крайне утомительного путешествия в Хинли. И хотя я могла бы найти адрес в телефонном справочнике, мысль о том, что судьба схватила Карлу за шиворот и бросила к моим ногам, как собака приносит кость, грела мне душу.
Карла была ученицей мисс Лавинии и Аурелии Паддок — претендующих на обладание музыкальными талантами старых дев, которые своей унылой игрой на пианино губят на корню все публичные мероприятия в Бишоп-Лейси.
Хотя она жила в нескольких милях отсюда, в Хинли, Карла часто приезжала на автобусе петь у нас, руководствуясь правилом, что лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе.
Она и легка и стройна,
И шепчут мужчины: «Легка и стройна!»
Она вопила, словно подстреленная куропатка.
Ничего не имею против пения, если оно хорошее. Я и сама временами пою. Но иногда это уж чересчур, и сейчас был тот самый случай.
Видимо, бессознательно имитируя позу Карлы, я стиснула ладони на талии.
И шепчут мужчины…
После ее длинного пронзительного и-и-и (это называется «фермата», как мне говорила сестра моя Фели, и ее можно держать так долго, как пожелает исполнитель) воцарилось драматическое молчание. Мои суставы хрустнули — все десять пальцев.
Одновременно.
Все в церкви оглянулись в поисках неприятного звука, включая Карлу и меня.
Ундина, ухмыльнувшись, жутковато хихикнула и показала мне большие пальцы.
Надо отдать Карле должное, она быстро совладала с собой и допела песню.
«Легка и стройна!»
И убежала.
Я нашла ее на кладбище, она рыдала.
Я вспомнила слова поэта Уолтера де ла Мара:
Феномен, признаюсь, престранный,
Не знаю я факта странней:
Всё то, что мисс Т. было съедено,
В итоге сливается с ней.
Если мистер де ла Мар не ошибся, Карла, должно быть, питается светлячками. Ее красное лицо практически светилось изнутри, и лоб блестел от жира.
— Ненавижу тебя, Флавия де Люс! — выплюнула она. — Ты все испортила. Ненавижу тебя! Презираю тебя! Презираю!
— Извини, — ответила я. — Это получилось непроизвольно.
«Непроизвольно» — слишком сильное слово, слишком претенциозное, но оно вырвалось у меня раньше, чем я смогла совладать с собой.
В ответ Карла вспыхнула, как огонь.
— Вы, де Люсы, такие… такие… вы думаете, вы лучше всех! — в ее голосе слышалось шипение тысячи змей.
— Послушай, Карла, — я попыталась успокоить ее. — Это вопрос механики, а не злого умысла. Если приложить значительную силу к проксимальным фалангам и пястным костям…
— Ой, к черту твои проксимальные фаланги! — прорычала Карла, и я втянула воздух и широко распахнула глаза с таким видом, как будто ужасно шокирована.
— Карла!
Первый шаг к успеху — обрести моральное превосходство над противником, и если ты можешь сделать это одним словом или жестом — ты гений.
Еще я изумленно приоткрыла рот — это, конечно, перебор, но ведь избыток золота в Сикстинской капелле не погубил репутацию Микеланджело? С чего бы легкому преувеличению погубить мою?
Мысль о золоте напомнила мне, что это золотая возможность.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказала я, положив руку ей на плечо. — Мы с тобой очень похожи, ты и я.
Вот уж что нет, то нет, но второй шаг к успеху — установить связь с жертвой.
Карла бросила на меня взгляд, в котором читалась странная надежда. Мне чуть было не стало ее жаль.
— Мы с тобой? — переспросила она, и я поняла, что она моя.
— Разумеется! — рассмеялась я. — Все знают, как ужасно обращаются с тобой твои родные.
Это был выстрел наугад, но я сразу поняла, что попала точно в цель.
— Да? — произнесла она, и ее лицо омрачилось.
По словам моей сестрицы Даффи, Толстой написал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные несчастливы по-своему. «Как мы», — добавила она с жуткой гримасой. Что ж, Толстой ошибался. На самом деле дела обстоят наоборот, во всяком случае, судя по моему скромному опыту.
Я совершенно ничего не знала о Карле, но было очевидно, что у нее должна быть семья.
— Ты права, — неожиданно сказала Карла. — Они и правда обращаются со мной ужасно. Они думают, что я неудачница.
— Почему они так думают? — поинтересовалась я.
— Потому что они сами — полные неудачники. Мама безуспешно пыталась стать скульптором, а отец — рекламным агентом. Интересно, что не получится у меня, когда я вырасту.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — пробормотала она, потупив взор, как будто быть шестнадцатилетней — ужасное преступление.
— Давай лучше поговорим о чем-то более приятном, — сказала я, положив другую руку на ее плечо.
Она с сомнением взглянула на меня.
— «Нежная девушка», — проговорила я. — На самом деле ты пела о себе, верно?
Я помолчала, чтобы мой туманный комплимент дошел до нее. Сообразительность Карлы оставляла желать лучшего.
— И ты так прекрасно пела, — ободряюще продолжила я.
— Ты правда, правда так считаешь? — она уставила на меня огромные влажные очи.
Кто-то сказал, что лгущие губы порочат Господа, но я уверена, что те, которые выясняют правду, — воистину его радость.
Мне пришлось хорошенько подумать, перед тем как продолжить:
— Я не думаю, я знаю. — И я легонько сжала ее плечи.
Наверное, я вечно буду гореть в аду за эту откровенную ложь, но мне наплевать. Просто тем, кто в раю, придется обойтись без меня.
— Эта песня всегда напоминает мне другую — «Кто знает, где судьба ее настигнет», основанную на стихотворении Шелли. Наверняка ты ее знаешь.
Я была уверена, что Карла не знает, поскольку я только что ее выдумала.
Карла кивнула со знающим видом.
Готово! Действие равно противодействию! Где-то на небесах святой Петр пачкает свою большую книгу и сквернословит в наш адрес.
— Или, — продолжила я, — «Король песков», — и процитировала:
Из глины слеплю я всамделишный дом —
И стены, и пол, честно-честно!
Поселимся в нем мы с тобою вдвоем,
Нам будет с тобою не тесно!
— Оливер Инчболд, — сказала я. — Все это знают. Это из «Лошадкиного домика». Я всегда думала, что это стихотворение рассказывает об одиночестве. Лирический герой выражает желание вернуться в утробу матери, создать убежище и разделить его с другом. Ты согласна со мной?
Концепция возвращения в материнскую утробу была изложена во всех подробностях одной опытной девочкой в женской академии мисс Бодикот, но сомневаюсь, все ли я поняла.
Карла слабо кивнула. Дельце будет не таким легким, как я думала.
— Может, тебе стоит положить эти слова на музыку, — предложила я. — С твоим великим талантом…
Но не успела я договорить, как Карла запела — сначала ее голос дрожал. Она сочиняла жутковатую мелодию на ходу, и у меня мурашки бежали по коже.
Поселимся в нем мы с тобою вдвоем,
Нам будет с тобою не тесно!
И так далее.
На словах «с тобою вдвоем» Карла вскочила на ноги и обняла меня так, что кости затрещали.
Я перестаралась.
— Бедняжка, — сказала я почти искренне и добавила: — Все читали «Лошадкин домик».
Я подождала, пока она перестанет хлюпать носом.
— Или им читали. Думаю, тебе тоже.
Она просияла. Утерла глаза кружевными рукавами.
— На самом деле моя тетя Луиза была знакома с Оливером Инчболдом. Представляешь? Он был по уши в нее влюблен. По крайней мере так она рассказывала.
— Оливер Инчболд? Должно быть, они были совсем юными.
Насколько я помнила по старым пыльным выпускам «Книгочея» и «Иллюстрированных лондонских новостей», заполонивших буфеты и щели Букшоу, Инчболд всю жизнь был счастливо женат на какой-то светловолосой леди, которая целыми днями вязала мешочки для моряков и митенки для бездомных.
— Это было не так давно, — ответила Карла. — Незадолго до его смерти. Тетя Луиза работала в издательстве, где он печатался, и…
— В «Ланселот Гэт» на Бедфорд-сквер в Лондоне? — выпалила я.
— Верно, — подтвердила Карла. — Откуда ты знаешь?
Я с умным видом постучала указательным пальцем по виску.
— Держу ушки на макушке, — сказала я. Хотя в моих словах не было ни капли смысла, я видела, что они произвели на нее впечатление. — Расскажи мне о тете Луизе. Должно быть, она была потрясающая. Работать в издательстве, надо же.
— О да. Несколько лет назад она погибла в Средиземном море. Поломка акваланга.
— Чего?
— Акваланг. Это такая штука, которая позволяет дышать под водой. Она ныряла вместе с Жаком Кусто, чтобы увидеть обломки римского корабля.
— Кошмар! — воскликнула я совершенно искренне. — Мои соболезнования.
— Все в порядке, — сказала Карла. — Она всегда говорила, что предпочтет умереть по пути на луну, а не попасть под автобус. Полагаю, так все и случилось. Тетушка Луиза всегда была искательницей приключений, как говорила мама.
От Даффи я знала, что это словосочетание имеет разные смыслы.
— Как-нибудь я покажу тебе фотографию, если захочешь. Она курит трубку Эйнштейна, а он в ее тапочках.
— Ничего себе! — сказала я.
— Она была такая. Сумасбродка, как говорила мама. Учила Черчилля танцевать румбу и обыгрывала автора «Дживса» в крокет.
— Вудхауса, — уточнила я. Даффи вечно о нем говорила и хихикала посреди ночи, когда предполагалось, что она спит.
— Да. Тетушка Лу — все звали ее Лу, даже мать — знала всех, кто представлял хоть какой-то интерес. Она была невероятно популярна в определенных кругах.