По крайней мере, у нее хватило тактичности не спросить, что не так.
— Да, — ответила я. А потом сказала: — Нет.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Нет, спасибо. Просто отец в больнице, и дома все сложно.
— Мне так жаль, Флавия.
Ее слова должны были успокоить меня, но этого не произошло. Сочувствие — не то, что мне нужно. Временами сочувствия недостаточно.
— Как ваши дела? — я быстро переменила тему.
— Очень хорошо, спасибо.
Это труднее, чем я думала. Придется проявить изобретательность.
— Совершили ли вы недавно какие-нибудь интересные покупки?
Блестяще! Обычная девичья болтовня.
— Ты имеешь в виду, беременна ли я? Что ж, да, так и есть. Мы ожидаем радостное событие в следующем месяце. Алло? Флавия? Ты здесь?
— Сукин сын! — воскликнула я. Просто выскользнуло изо рта.
Не то чтобы с этими словами было что-то не так. Их говорил американский актер Кэри Грант в «Мышьяке и старых кружевах» — захватывающем фильме о семье отравителей, которые облегчали страдания бездомных людей, угощая их вином из ягод бузины с мышьяком, стрихнином и крошкой цианида.
Антигона рассмеялась.
— И правда! — сказала она.
Мне ужасно захотелось добавить: «Нам надо обязательно сходить и выпить вина из бузины», но я сдержалась. Я видела этот фильм, и она тоже его видела, и ее два слова «И правда» зафиксировали связь между нами. Больше ничего не надо говорить.
Иногда меньше, да лучше.
— Поздравляю, — сказала я. — Должно быть, вы очень рады.
— Да, очень. Но ты же знала, верно?
— Ну… да.
— Я была бы ужасно разочарована, если бы ты ничего не заметила.
Она поддразнивает меня?
— Я тоже, — ответила я, и через секунду-другую мы обе рассмеялись.
Если не считать того, что она обещала сказать мужу о моем звонке, то было прекрасное окончание нашего телефонного разговора.
Я толком ничего не узнала, если не считать новости о скором появлении на свет юного мистера или мисс Хьюитт, и не вполне была уверена, что я чувствую по этому так называемому радостному поводу.
В отличие от тетушки Миллисент я не считала, что с детьми надо с рождения носиться как с писаной торбой и беречь их от всего на свете, и в отличие от Даффи я не ненавидела их из-за шума и запахов.
«Машинки по производству вони», — говорила она, затыкая уши мизинцами и зажимая нос большими пальцами, стоило ей увидеть хоть одного.
Для меня ребенок — это временное неудобство: просто стадия на пути от зародыша к взрослому человеку. Когда-то ученые верили (как оказалось, ошибочно), что мы все повторяем историю нашего вида, переходя из формы в форму: от простейших существ, обитающих в море, до млекопитающих; за девять месяцев проходим все фазы эволюции от одноклеточных организмов через примитивных беспозвоночных, рыб, рептилий и так далее, а в результате появляется ваша тетушка Мейбл или другой млекопитающий кошмар.
Из дневников дядюшки Тара я знала, что, будучи студентом, он аккуратно корректировал некоторые выводы Дарвина, касающиеся эволюционного процесса.
«Основанные на наблюдениях за его ближайшими родственниками, я полагаю», — заметила Даффи, когда я поделилась с ней этой информацией.
Я положила трубку на место и подождала, пока мисс Рансимен на коммутаторе совершит все положенные загадочные действия, перед тем как сделать еще один звонок. Она придет в крайнее возбуждение, когда я попрошу снова соединить меня.
«Два звонка из Букшоу в течение двух минут? Куда катится мир? О!» И так далее.
Общеизвестный факт, что мисс Рансимен подслушивает все телефонные разговоры в Бишоп-Лейси.
— Алло, это мисс Рансимен? — спросила я. — Это Флавия де Люс из Букшоу. Мне ужасно неловко беспокоить вас снова, мисс Рансимен, но поскольку отец в больнице, у нас тут суматоха.
— Да, Флавия. Сочувствую по поводу отца. Чем могу помочь?
Готова поставить фунт против пенса, что она узнала о болезни отца раньше доктора Дарби.
— Я пытаюсь срочно связаться со старым другом семьи, — сказала я. — Боюсь, у нас здесь нет хорошего телефонного справочника, но его зовут Джеймс Марлоу, и он живет в Уик-Сент-Лоуренсе. Полагаю, это вблизи Уэстон-супер-Мэра в Сомерсете. Я понадеялась, вдруг вы нам поможете.
И я сделала вид, что подавила всхлип.
— Бедная деточка, — сказала мисс Рансимен. — Погоди, посмотрим, что я могу сделать.
Бог знает, какая история родилась в этот момент у нее в голове.
Мне не нравилась идея использовать болезнь отца в качестве предлога, но я уверена, он не стал бы возражать. Ему не раз доводилось прибегать к хитростям, просто чтобы выжить. В семье не принято было говорить об ужасах и страданиях, пережитых им с Доггером во время войны, но все угадывалось по их глазам.
Какое-то время в трубке слышались потрескивания, щелчки и гудение, означавшие, что мисс Рансимен ведет тайные переговоры со своими коллегами в других городах и деревнях по всему королевству. Я представляла себе, как их голоса несутся сквозь мрак по длинным нитям паутины из медных проводов, там и сям соединяющихся друг с другом, и как благодаря нажатию кнопки слова соединяются в предложения.
— Алло, Флавия? Ты тут?
— Да, мисс Рансимен. Я тут.
— Мне удалось найти твоего мистера Марлоу в Уик-Сент-Лоуренсе. Он на линии. Соединить тебя? Стоимость обычная.
— Конечно, — ответила я. Сочтемся позже.
Послышался треск статического электричества, и мисс Рансимен сказала:
— Твой собеседник на линии. Пожалуйста, говори.
Что сказать полнейшему незнакомцу? Особенно когда тебя подслушивает любопытный телефонный оператор, считающая, что это дело жизни и смерти, она реет над нами, словно дух господень над водами.
— Алло? Мистер Марлоу?
Я не была уверена, мистер он или нет. Наверняка он уже не тот мальчик, который обнаружил останки Оливера Инчболда.
— Алло? Да… с кем я говорю? — голос был молодой, но не совсем мальчишеский.
— Это Флавия де Люс. К сожалению, мой отец болен и не может принять ваше любезное приглашение, но он все еще хочет увидеть фотографии птиц, которые вы несколько лет назад сделали на Стип-Холме. Мне сказали, что у вас имеются выдающиеся снимки чаек.
Я скрестила пальцы, молясь, чтобы мисс Рансимен заскучала, услышав о птицах, и отвлеклась. И да, моя молитва была услышана! Резкий щелчок на линии просигнализировал, что она отчалила на другие поля для сплетен, более зеленые.
— Как, вы сказали, вас зовут? — голос Джеймса Марлоу внезапно стал более настороженным.
— Де Люс. Флавия де Люс.
— Боюсь, кто-то водит вас за нос, мисс де Люс. У меня вовсе нет интересных фотографий чаек.
— А как насчет ворон? — уточнила я. — Corvus c. corone. Вы говорили о них репортеру из «Лондон Ивнинг Стандард».
Я слышала его дыхание на том конце провода и инстинктивно поняла, что он вот-вот повесит трубку. Любой ценой надо заставить его продолжать разговор.
— Послушайте… мистер Марлоу. Я буду с вами абсолютно честна. Не предполагалось, что я вам это скажу, но я звоню от имени Эдгара Уоллеса. Он работает над новым триллером, основанным на убийстве Оливера Инчболда. Но, пожалуйста, ни слова. Это сверхсекретно.
— Убийстве, вы сказали? — переспросил Джеймс Марлоу.
— Ш-ш! — одернула его я. — Это не общеизвестный факт.
— Вы говорите, Эдгар Уоллес?
— Да, — сказала я. — Но прошу вас, не повторяйте его имя. Нас могут подслушать. Называйте его Гораций. Это его второе имя. Только ближайшие помощники причастны к этой тайне.
Я вознесла благодарственную молитву в адрес Даффи, которая поделилась со мной этими крохами информации, когда читала «Четверо справедливых». И также сказала ей спасибо за то, что она научила меня слову «причастный».
Должна признаться, что идея привлечь к моему делу одного из самых знаменитых детективных писателей оказалась абсолютно гениальной. Нет ни одного бойскаута, который не прятался бы по ночам под одеялом с фонариком и не читал бы захватывающие кровавые детективы Ричарда Горация Эдгара Фримена, известного миру под именем Эдгара Уоллеса.
— Гораций хочет держать этот проект в секрете, — импровизировала я. — Уверена, вы поймете. Издательский бизнес так суров. Но если он преуспеет со своей сенсационной идеей, вы прославитесь. Надеюсь, вы не против.
Готово! Я поняла это по изменившейся интонации, по тому, как его голос сочился по линии. Внезапно он показался мне старше и более уверенным в себе. Более… знакомым со славой: это был голос человека, который в своих мыслях уже дает интервью газетам и телевидению.
— Я понимаю, мисс де Люс. Передайте мистеру… эм-м… Горацию, что он может рассчитывать на меня.
— Благодарю, — сказала я. — Могу я передать вам его благодарность?
— Разумеется. Скажите ему, что я рад оказаться полезным.
— Теперь насчет фотографий, — продолжила я. — Уверена, вы знаете, в каких конкретно снимках он заинтересован.
— Думаю, что да, — ответил он. — С резиновыми сапогами и так далее?
— Да, — ответила я. — Особенно «и так далее». Я думаю, он с удовольствием заплатит дополнительное вознаграждение за них.
— Я отправлю их по почте завтра первым делом, — сказал Марлоу. — Куда мне отослать их?
Я дала ему адрес Букшоу.
— В целях безопасности, — объяснила я. — Посылать письма напрямую Горацию небезопасно. Часто их перехватывают некоторые силы — сами знаете кто. Гораций — человек многих секретов.
— Понимаю, — сказал Джеймс Марлоу. — Передайте ему, что он может положиться на меня.
— Вы уже говорили, — заметила я. — Но спасибо вам еще раз. Он будет весьма вам обязан.
Хотя я очень сильно сомневалась в этом. Эдгар Уоллес умер черт знает когда, еще до нашего с мистером Марлоу рождения. Я рассчитывала на то, что скаут Марлоу просто еще не в курсе этой несвежей новости.
Я положила трубку неожиданно и без лишних слов. Так создается атмосфера загадочности и крайней важности.
Я не могла сдержаться и не потереть руки от удовольствия. Горжусь собой!