— Помню, конечно. — Я скрестила руки на груди и бросила на него злобный взгляд. — Я не идиотка, если ты не в курсе.
— Ну не сердись, Флавия, — произнес он. — Я просто напоминаю. Вот, хочешь жвачку?
Он протянул упаковку «Ригли Сперминт», прекрасно зная, что это соблазн, против которого я не смогу устоять.
— Возьми две, они маленькие. — Он ухмыльнулся, и я сделала, как он сказал, только взяла три, чтобы преподать ему урок.
Карл снова ухмыльнулся, когда я убрала жвачку в карман.
Потом снова повернулся к Мордекаю.
— Напомни мне, — попросил он.
Мордекай наклонился и что-то прошептал Карлу на ухо, слова вылетали из его рта крошечными облачками пара, словно у поезда, несущегося из туннеля.
— Купил Торнфильд-Чейз пять лет назад, — повторил Карл. — Заплатил три тысячи фунтов. Наличными на бочку. До этого о нем нет никаких сведений. Мордекай считает, что резьба по дереву — просто прикрытие, а на самом деле он аферист и имеет дело с грязными деньгами.
Мордекай кивнул запотевшими очками.
— Помимо этого нам известно, что время от времени он выпивал пинту пива в «Гусе и подвязке» в Ист-Финчинге. Вечно угрюмый. «Угрюмый» — это слово Рози из бара, не мое. Но кому знать, как не ей. Кстати, ты, наверное, знаешь, что Сэмбридж мертв?
Я кивнула, пытаясь не выдавать больше информации, чем необходимо.
— Забавно, — заметил Карл. — Какое совпадение, он умер в тот день, когда ты попросила меня собрать о нем информацию.
— Гм-м-м, — отозвалась я, интонацией пытаясь изобразить, что я из Сен-Луиса, штат Миссури, — правда?
Карл взглянул на Мордекая, Мордекай взглянул на Карла.
— Задавать вопрос о мертвеце или о человеке, который вот-вот умрет, — это странно выглядит. У нас же не будет неприятностей, а? С полицией, имею в виду.
— Ну и ну! — сказала я. — Надеюсь, нет.
С этими словами я уселась на «Глэдис» и покатила по замороженному полю в направлении Торнфильд-Чейза.
Дорога, поднимающаяся к Пауперс-Уэллу, была опасной. Несмотря на солнце, температура воздуха упала и дул северный ветер. Более того, чтобы не упасть, мне несколько раз приходилось сходить с велосипеда и идти пешком по хрустящей замерзшей траве.
Надо признать, мне стоило одеться потеплее. Миссис Мюллет всегда нудит, что нужно хорошенько укутываться. «Не застуди почки, — талдычит она. — Холодные почки — это смерть, и я имею в виду не те, что подают к обеду».
Ценю ее заботу, но разве может человек, расследующий убийство, носить варежки? Приходится дуть на ладони, чтобы немного согреться.
Я двигалась навстречу ветру, пыхтя и задыхаясь. Легкие жгло от холода. Скорее бы поворот на Стоу-Понтефракт и Торнфильд-Чейз.
Добравшись до поворота, я с удивлением увидела свежие отметины шин: настолько свежие, что следы влаги, оставшиеся от колес, еще не успели замерзнуть. Я знала, что когда все вокруг покрывается льдом, большинство водителей предпочитает более плавную дорогу к востоку, в сторону Мальден-Фенвика. Тем не менее здесь проехали две машины: одна сюда, вторая отсюда.
Нет! Нет, это была одна машина. Она либо приехала со стороны Бишоп-Лейси и потом туда же уехала, либо поехала с этой стороны и потом должна была вернуться сюда.
Судя по следам шин, автомобиль изрядно потаскало из колеи в колею.
Приезд и отъезд по времени почти совпадали, судя по состоянию снега.
Я знала, что замерзание воды зависит от температуры воздуха. Если бы между приездом и отъездом машины прошло больше пятнадцати минут, более ранние следы успели бы заледенеть.
Это в теории. С такими резкими перепадами температуры семь оксфордских математиков должны исписать семь карандашей за семь лет, чтобы вычислить точные цифры.
Я просто приняла во внимание, что машина была тут недолго.
Когда я добралась до Торнфильд-Чейза, все прояснилось. Машина въехала в ворота, остановилась, развернулась и выехала обратно на дорогу. Из машины вышел пассажир, его следы вели прочь — но не к усадьбе мистера Сэмбриджа, а к дому напротив.
Дому, на окне которого подергивалась кружевная занавеска.
12
Существует искусство имитации несчастного случая. Это не так легко, как вы могли бы подумать, особенно если у вас мало времени в запасе. Первое и самое важное — он должен выглядеть совершенно естественным и спонтанным. Второе — в нем не должно быть ничего смешного, поскольку комедия исключает сочувствие.
У меня на расчеты оставалась лишь доля секунды, перед тем как привести план в действие.
Переезжая отпечатки ног у ворот коттеджа, я наклонилась в седле и позволила локтю скользнуть, явно нечаянно, и зацепить руль. «Глэдис» понесло по льду, я попыталась выровняться, но безуспешно. Стараясь сохранить равновесие, я крутила руль, временами казалось, что вот-вот справлюсь, но снова теряла контроль. В результате перед глазами наблюдателей развернулся зрелищный спектакль «девочка и велосипед»: яростные рывки, скольжение, крен вправо-влево, а потом мы с грохотом влетели в изгородь, и «Глэдис» упала прямо на меня, дико крутя колесами.
Я спокойно лежала и считала до двадцати. Гибель должна казаться весьма вероятным исходом, и если не гибель, то глубокая кома.
Наконец я приоткрыла один глаз и рискнула осмотреться. Занавеска на окне была поднята, и на меня смотрело белое испуганное лицо, прикрывая рот рукой.
Почему Кружевная Занавеска не выбежала во двор, чтобы посмотреть, в порядке ли я?
Пора переходить ко второму акту моей маленькой драмы.
Медленно, с трудом я приподняла голову, ощупывая ее обеими руками, и заметила, что древний «Остин» во дворе Торнфильд-Чейза стоит на месте. Как я и подозревала, к нему не вели никакие следы. И полиция сюда сегодня утром явно не заглядывала. Единственные отпечатки на снегу принадлежали автомобилю, припаркованному у коттеджа с кружевными занавесками, и человеку, вышедшему из него.
Изображая чрезвычайные страдания, я оттолкнула «Глэдис» и встала на колени, цепляясь за изгородь. На самом деле я не сильно притворялась: я и правда ушиблась сильнее, чем ожидала. Руки и лицо были исцарапаны, и было такое ощущение, будто меня засунули в мешок и хорошенько потрясли.
Достоверность требует жертв.
Я размотала шарф и обернула его вокруг головы, заботливо прикрыв один глаз. Парочка ягод, потихоньку отщипнутых от ветки падуба и раздавленных между пальцами, создали прекрасное впечатление льющейся крови, которую я размазала по лицу, перед тем как накрутить импровизированную повязку.
После этого я встала на ноги, перешла через дорогу, приблизилась к дому и постучала в дверь.
Я внимательно прислушалась, но изнутри не доносилось ни звука. Ни шагов, ни голоса, предложившего подождать. Ничего.
Я снова постучала, на этот раз громче.
— На помощь! — возопила я.
Знаю, не самый оригинальный прием, но зато коротко и понятно.
Я приложила ухо к двери, и меня охватило странное чувство, как будто с стороны кто-то тоже прижался ухом к двери — в дюйме от меня. Я почти чувствовала его тепло, почти слышала стук сердца.
Я поскреблась в этом месте ногтями — к счастью, я начала отращивать их с тех пор, как меня сослали в Канаду, а затем вернули обратно. Скрип ногтей по дереву прямо в ухо должен быть тошнотворным для того, кто находится с другой стороны — как будто я грызу дверь зубами.
— На помощь! — взмолилась я, на этот раз более слабо, прижав указательный палец к губам, чтобы придать шипящие нотки своему голосу. Человеку с той стороны должно показаться, что я страдаю бронхиальным кровотечением.
И это сработало!
Щелкнул замок, повернулась ручка, дверь приоткрылась, и выглянул глаз — взволнованный глаз, осмотревший меня с головы до пят.
— Да? — спросил голос. — В чем дело?
— Я упала у вас на льду, — сказала я, тыкая большим пальцем за спину. «У вас» — это был мастерский удар. Эти четыре буквы увеличили чувство вины и перспективу возможного судебного преследования ровно вдвое.
Глаз, в котором теперь отражался испуг, метнулся в сторону дороги и обратно.
— Входи, — произнес голос, и дверь открылась ровно настолько, чтобы я могла просочиться внутрь.
Передо мной стояла женщина ростом с меня, хотя ее короткие волосы были совершенно седыми. Она была вся в черном: черный джемпер, черный жемчуг на шее и в ушах, черная юбка, черные туфли, и я поняла, что то, что я приняла за страх в ее глазах, на самом деле было горем.
Без сомнения, это ведьма Лилиан Тренч, хоть она и не выглядит таковой.
Я прикинула, что она примерно ровесница Синтии Ричардсон или чуть старше, значит, ей около сорока. Женщина казалась мне смутно знакомой, но я не могла вспомнить почему. Она была на выступлении Карлы? Или я видела ее, хоть это и маловероятно, в Канаде?
В ожидании, пока мисс — или миссис? — Тренч заговорит, я быстро осмотрелась, пока она не выставила меня за дверь. Мы стояли в тесной и душной прихожей: папоротник в горшке, скамейка из черного дерева, подставка для зонтов и в ней два черных зонтика, лягушка из кованого железа, которую я приняла за ограничитель для двери, и плетеный коврик, на котором стояла пара галош. Мокрых галош. Женских.
Из прихожей куда-то вели три двери, сейчас закрытые.
Я слышала дыхание женщины.
— Ты в порядке? — спросила она наконец.
Это один из тех вопросов, ответ на которые может стоить потери империи; из тех вопросов, которые снова и снова задают в волшебных сказках.
— Ты в порядке? — повторила она, на этот раз нетерпеливо.
— Я… я не уверена. Кажется, мне надо прилечь.
Ловкий маневр.
Если бы я попросилась присесть, она могла бы посадить меня прямо в прихожей. Чтобы положить меня, ей придется открыть одну из трех дверей и допустить меня в святая святых.
Она внимательно взглянула на меня, принимая решение. Должно быть, с перевязанной головой и исцарапанными руками я выглядела сущим ужасом.
— Ладно, — сказала она слишком громко. — Проходи.