Хилари с силой прижал растопыренные длинные пальцы к столу так, что они побелели.
— Отец жестоко избивал его, — тихо добавила Синтия, положив руку ему на плечо, и Хилари взглянул на нее с благодарностью, как будто она избавила его от мучительной необходимости самому говорить об этом.
Оливер Инчболд избивал Криспиана Крампета? Золотоволосого мальчика из своих книг?
Мой мозг отказывался воспринять это.
До сих пор я никогда в полной мере не понимала значение слова «недопустимо», но если есть в мире что-то недопустимое, это оно.
— Он часто заставлял меня боксировать с ним, — продолжил Хилари. — Разбивал мне нос в кровь, потом выбегал из комнаты и предоставлял мне самому приводить себя в порядок.
Я вырос, сменил имя, вступил в королевские военно-воздушные силы и прошел обучение на стрелка. Отец узнал об этом, потянул за ниточки, как обычно, и остаток войны я провел в Шотландии, отправляя зашифрованные просьбы офицеров о чае из «Хэрродс» и продуктах из «Фортнэм энд Мейсон».
Я все время пытался вернуться в небо, где меня поджидала реальная опасность, но отец каждый раз препятствовал осуществлению моего желания. Он отобрал, нет, украл у меня все возможности покончить с жизнью с честью и достоинством. И за это я хотел убить его.
— О нет! — воскликнула Синтия. — Ты никогда мне об этом не рассказывал.
— Но это правда, — тихо сказал Хилари.
— Ты не должен так говорить, — запротестовала Синтия, — ты просто не должен.
— Имеешь в виду, теперь, когда он умер и… в аду?
Интересный оборот приобретала наша беседа — от криминальных тем к теологическим, а эта сфера была мне малоизвестна и неинтересна.
— Кто-то убил его, вашего отца? — спросила я, может быть, слишком прямолинейно.
— Не знаю, — ответил Хилари. — Надеюсь, да.
— Хилари, дорогой, — сказала Синтия, — пойдем прогуляемся. Я весь день не очень хорошо себя чувствую. Свежий воздух поможет мне.
Хилари Инчболд был джентльменом. Он встал, отодвинул стул Синтии и пошел за ее пальто.
Когда он вышел из комнаты, я поймала взгляд Синтии, но не увидела в нем ничего, кроме собственного отражения.
Я проводила их из дома и наблюдала, как они идут по церковному кладбищу на запад.
Только когда они отошли и я увидела его на фоне природы, я вспомнила, где же видела Хилари раньше, до того как он выбрался из серванта в доме Лилиан Тренч.
Я повернула на восток к центральной улице и «Тринадцати селезням».
У входа в паб стоял Говард Картер, прижимаясь спиной к двери. Говард — местная достопримечательность. Он зарабатывает себе на жизнь, берясь за любую работу, и не дает «Тринадцати селезням» разориться, спуская там все деньги. Поскольку он тезка первооткрывателя гробницы Тутанхамона, Говард часто становится объектом шуток, вроде: «Твоя мумия знает, что ты не дома, Говард?» и тому подобных сомнительных образчиков деревенского остроумия.
Но Говард никогда не возражал: слава есть слава.
— Попросите, пожалуйста, мистера Стокера выйти ко мне. Я бы хотела поговорить с ним.
Я знала, что Тулли не так снисходителен, как Рози, когда дело касается закона.
Говард внимательно рассматривал свои ногти. Ради таких моментов он и жил на свете: хоть на секунду почувствовать себя сильным мира сего.
— Зависит от времени, — ответил он.
Я взглянула на воображаемые часы.
— Около часа дня.
— Ха! — воскликнул Говард. — А ты редкая штучка, да, Флавия де Люс!
— Селаб дустекафеино, — мило сказала я, прибегнув к сложной тактике, скорее даже к колдовству, которое я порой использую, когда кто-то позволяет себе вольности. Люди никогда не знают, что ответить. И это работает. Говард уставился на меня, как будто у меня внезапно выросла вторая голова.
Он скрылся в пабе. Через несколько секунд на улицу, вытирая руки передником, неторопливо вышел Тулли. Он поздоровался легким кивком.
— Доброе утро, вернее, добрый день, мистер Стокер. Не могли бы вы помочь мне? Я пытаюсь связаться с профессором Карлом Хайнцем Хайдекером. Это знаменитый химик, лауреат Нобелевской премии, если не ошибаюсь, и мне довелось узнать, что он проводит отпуск в наших краях. Я подумала, что даже если он не остановился в «Тринадцати селезнях», он мог заходить в паб.
Маловероятно, поскольку я только что придумала профессора Хайдекера.
Тулли подозрительно меня рассматривал, впрочем, как всегда.
— Я не знаю, как выглядит профессор Хайдекер, — продолжила я, — но мне довелось видеть незнакомого джентльмена, который помогал вам починить окно, и…
— Это не ваш профессор, — отрезал Тулли.
Люди всегда так торопятся указать вам, что вы не правы, что не могут дождаться, когда вы закончите предложение.
— Это мистер Хилари, и он не химик. Не могу даже представить, чтобы он пачкал руки, — сказал Тулли, глядя на мои ладони, которые носили следы экспериментов, проведенных мною после возвращения домой.
Мистер Хилари! Хилари Инчболд остановился в «Тринадцати селезнях» под чужим именем!
Или Тулли просто называет его по имени?
— Мистер Хилари? — переспросила я.
— Мистер Персиваль Хилари, — сказал Тулли. — Из Лондона.
Все сходится! Кто может забыть пингвина Персиваля из «Лошадкиного домика»? Он сбежал из лондонского зоопарка, заблудился и, проходя мимо Музея восковых фигур мадам Тюссо и штаб-квартиры Шерлока Холмса на Бейкер-стрит, останавливался и танцевал павану на тротуаре. А потом его нашли в Гайд-парке, где он катался с детьми на лодке по Серпантину[20].
«Мистер Хилари» — это явно Хилари Инчболд. Вне всякого сомнения.
Но если он остановился в «Тринадцати селезнях», то как же он оказался в шкафу в доме Лилиан Тренч, расположенном, не могу не заметить, прямо через дорогу от Торнфильд-Чейза, где его отец Оливер Инчболд жил под именем Роджера Сэмбриджа?
Загадка, способная поставить в тупик самый острый ум.
— Хорошо, благодарю вас, мистер Стокер, — сказала я. — Простите, что побеспокоила. О, кстати, передавайте привет Мэри. Я не видела ее со времени своего возвращения.
Мэри — дочь Тулли, оказавшая мне значительную помощь в деле Горация Бонепенни[21].
Лицо Тулли налилось кровью. На секунду я подумала было, что сейчас он отвернется и захлопнет дверь у меня под носом.
— Думал, ты слышала, — ответил он. — Это все знают. Она уехала.
— Уехала?
— Да. И Кроппер с ней.
Иногда меня можно застать врасплох, но редко до такой степени, как сейчас.
— Уехали? Мэри и Нед? Когда? Почему?
Я не верила своим ушам.
— Пару дней назад. В то же утро, когда Сэмбриджа нашли мертвым. Парень обменялся парой слов с мистером Хилари в баре, и разбилось окно. Вызвали полицию. Утром парень исчез, и она вместе с ним.
Такое впечатление, что он не может заставить себя назвать дочь по имени.
— Кто-то пострадал? — не сдержалась я.
— Да-а, — протянул Тулли, и в его голосе послышался акцент, от которого он давно избавился. — Я.
С трагическим выражением лица он посмотрел по сторонам, потом отвернулся и побрел в дом.
Секунду спустя со стороны бара явился Говард Картер.
— Тебе не следовало спрашивать его об этом, — сказал он. — Ты разбила его сердце.
16
Во главе стола возлежали останки жареного цыпленка, напоминая обломки «Гинденбурга»[22].
Я опоздала на ужин.
Ундина сделала огромные глаза, когда я села и потянулась за десертом — очередным шедевром миссис Мюллет, который мы между собой именуем пудингом-студнем. Одному богу известно, что она туда кладет, но сегодня у пудинга был привкус копченой селедки.
— Нед Кроппер сбежал с Мэри Стокер, — сказала я Фели. — Я подумала, что тебе может быть интересно.
— Ты меня с кем-то путаешь, — ответила Фели.
— О горе! — воскликнула я, приложив тыльную сторону ладони ко лбу. — Прощайте, просроченные конфеты и помятые валентинки!
Когда мне нужна информация, я бываю безжалостна.
Но Фели не попалась на крючок. Она уже сосредоточила внимание на двух парных зеркалах в противоположных концах столовой, в которых она могла одновременно видеть лицо и затылок. Соблазн оказался слишком сильным, и она начала всячески крутить головой, чем напомнила мне попугая, изучающего свое отражение в игрушечном зеркальце. «Умница Полли!» — чуть не ляпнула я.
Мне всегда казалось, что зеркала — очень грустная штука, потому что они удваивают место в доме, которое должно быть заполнено любовью. Мы не отдаем должное людям, которые закрывают зеркала простынями.
Я вздрогнула и стряхнула с себя эту мысль, как собака стряхивает воду.
Ундина отдирала грязь с подошв своих туфель и раскладывала ее на тарелке. По крайней мере, она занята делом.
— Даффи, — спросила я, — ты когда-нибудь слышала о призраках?
Даффи оторвалась от «Над пропастью во ржи», на полях которой она делала густые пометки.
— Тебя интересуют спиритические сеансы, призрак отца Гамлета или Кентервильское привидение?
— Волшебные существа, — сказала я. — Которые живут в коврах.
— А, — протянула Даффи, — эти. — Что означало, что она не в курсе. Или притворяется.
Неужели она не помнит, как до смерти напугала меня «Призраками»?
Даффи — невероятно сложный человек, она вовсе не такая, какой кажется.
Если я хочу проникнуть в ее мысли, придется подыграть.
— А как насчет де ла Мара? — спросила я. — Разве он ничего не писал на эту тему?
Даффи пожала плечами.
— Мог. Я не помню. Ты читала «Мемуары карлицы»? Если нет, тебе стоит. Там рассказывается о некоей мисс М., которая изучает смерть, рассматривая личинки на теле дохлого крота, найденного в саду. Вы с ней сестры по духу.
Я взяла на заметку обязательно прочесть эту книгу. Однако Даффи уклоняется от моего вопроса. Придется действовать напрямую.