Обычно в это время года здесь стоит рождественская елка: не такая большая, как в гостиной, но тем не менее радующая взгляд посетителей. Висят бумажные гирлянды, венки из листьев падуба и омелы, теплый воздух пахнет розмарином, апельсинами и гвоздикой.
Но в этом году в Букшоу не было елки. Такое ощущение, будто какое-то древнее проклятье пало на дом, словно в рассказах Эдгара Аллана По.
Я вздрогнула.
«Возьми себя в руки, Флавия, — подумала я. — Не время для сантиментов. Вот-вот я встречусь с семьей. Где я? О чем я думаю?»
О да, о равновесии и благопристойности. Надо быть прохладной и свежей, как горный ручей.
Я небрежным, но быстрым шагом вошла в столовую, бесшумно отодвинула стул, не позволяя ему скрести о пол, и развернула на коленях льняную салфетку.
Идеально. Я горжусь собой.
Даффи сидела, уткнувшись носом в книжку — я заметила, что это «Паразиты» Дафны дю Морье, а Фели изучала собственное отражение в отполированном до блеска ногте большого пальца.
Я положила себе на тарелку копченую селедку.
— Доброе утро, дражайшие сестры, — промолвила я с едва уловимым сарказмом в голосе.
Даффи медленно оторвала от книги покрасневшие, обведенные темными кругами глаза, и сразу стало понятно, что она не спала этой ночью.
— Ну и ну, — сказала моя сестрица. — Только посмотрите, кого нам кошка на хвосте принесла.
— Как отец? — спросила я. — Есть новости?
— Он в больнице! — отрубила Даффи. — Ты и без того в курсе. Угодил на больничную койку, потому что ему пришлось тащиться в Лондон.
— Вряд ли это моя вина, — не менее резко ответила я. — Насколько я знаю, он подхватил пневмонию в поезде.
Еще и минуты не прошло, а мы уже обнажили оружие.
— Вряд ли! — выплюнула Даффи. Она кипела. — Вряд ли! Отец при смерти, а ты сидишь тут и препираешься…
— Дафна, — произнесла Фели таким голосом, который мог бы остановить разогнавшийся танк.
В столовую вошла миссис Мюллет и начала суетиться с таким видом, словно ничего не происходит.
— Бекон вот-вот будет готов, — сказала она. — Наша «Ага» долго разогревается, если не проследить за ней и она отключится на ночь. Моя вина, я думала о полковнике и о…
Я взглянула на воображаемые наручные часы.
— В котором часу приедет Кларенс? — поинтересовалась я. — Хочу как можно скорее увидеть отца.
— Господи, не раньше половины первого, — ответила миссис Мюллет. — Приемные часы начинаются в два. Не гримасничай, милочка. Вдруг тебя хватит удар и ты останешься такой навсегда?
Мои мечты немедленно устремиться к отцовскому одру пошли прахом. Я попыталась скрыть разочарование.
— Как дела у Дитера? — поинтересовалась я, пытаясь завязать светскую беседу с Фели.
— Откуда я знаю? — отрезала она, бросая салфетку, выскочила из-за стола и вылетела из комнаты.
В дверях она столкнулась с Ундиной. Моя двоюродная сестрица остановилась и приложила ладонь к уху, изображая, что прислушивается к торопливым удаляющимся шагам Фели.
— Кузина Офелия крайне возбуждена, — громко объявила Ундина. — Они с Дитером поссорились. Думаю, все дело в детях. Привет, Флавия, добро пожаловать домой. Как с тобой обращались в Канаде?
Неуклюжими шагами она пересекла столовую и протянула руку. Мне оставалось либо проткнуть ее вилкой насквозь, либо ответить ей коротким вялым рукопожатием.
Ундина стояла рядом, обратив ко мне свое крупное, похожее на луну лицо, и ждала, что я произнесу речь. Водянистые голубые глаза в окружении черной оправы словно лишали ее возраста: Ундине могло быть и восемь, и сто восемь лет. Ее словно нарисовали карандашом.
Когда я не ответила, она подалась вперед и утащила у меня с тарелки остатки селедки.
— Мы видели дядюшку Хэвиленда вчера. Он ужасно выглядит, — сказала Ундина.
Я даже не успела подумать, но мои ноги уже подняли меня со стула.
То, что Ундина, дальняя родственница, седьмая вода на киселе, могла видеть отца, а я нет, переполнило чашу моего терпения. Я вышла из-за стола и на автомате покинула комнату.
Первый раз в жизни просто ухожу прочь в подобной ситуации, и, надо сказать, это чертовски приятно.
Именно поэтому сейчас я еду в Бишоп-Лейси на велосипеде под ледяным дождем.
Мне надо как можно скорее убраться подальше от Букшоу и от моей семейки. Я направляюсь в домик викария, мне нужна Синтия Ричардсон.
Кто бы мог подумать, что так все обернется?
Много лет мы с Синтией не выносили друг друга на физическом уровне, с тех пор как она застала меня за попыткой соскоблить химический образец с витража святого Танкреда.
Только когда я узнала, что она и ее муж, викарий Денвин, потеряли единственного ребенка, дочь, трагически погибшую под колесами поезда в Доддингсли, ситуация начала меняться, и за последние год-два мы с Синтией стали хорошими друзьями.
Временами от семьи нет никакого толку; временами говорить со своими родными — совершенно бессмысленно.
Полагаю, если хорошенько подумать, можно прийти к выводу, что жены викариев существуют именно для этого.
Я остановилась и прислонила «Глэдис» к забору, окружавшему церковный двор. Здесь она будет в безопасности. Поскольку «Глэдис» нежно любит кладбища, ей тут даже понравится, несмотря на дождь.
— Хорошо вернуться домой, — прошептала я, похлопав ее по сиденью ласково, но без лишних нежностей. — Отдыхай.
Я пересекла двор по мокрой траве, вытерла ноги у двери и дернула за колокольчик. Из глубины дома донесся слабый звон. Я подождала. Никто не открыл. Медленно сосчитала до сорока — разумный интервал. Не слишком быстро, чтобы показаться навязчивой, но и не слишком долго, чтобы хозяева решили, что гость ушел.
Позвонила еще раз и услышала такой же приглушенный звонок.
Никого нет дома?
Может быть, Синтия в церкви? Об этом я не подумала. Она так много времени уделяет цветам, буклетам, стихарям, церковным гимнам и пчелиному воску, не говоря уже о приходских собраниях, встречах женского института, союза матерей, алтарной гильдии, организации девочек-скаутов (где служит Коричневой Совой), мальчиков-скаутов, организации юных скаутов (где она временами изображает Акелу), реставрационному фонду (в котором она председатель) и приходскому совету (где она секретарь).
Я побрела по мокрой траве к церкви, но она была закрыта. Дождь усилился, и у меня задубели и промокли ноги.
Возвращаясь к «Глэдис», я услышала возглас со стороны домика викария.
— Флавия! Ура! Флавия!
Я не узнала Синтию, но это была она.
Она высунула нос из двери, приоткрыв ее буквально на миллиметр. Ступив на крыльцо, я увидела, что она кутается в потрепанный розовый халат.
Выглядела Синтия ужасно.
— Добро пожаловать домой, — прокаркала она. — Я сильно простудилась, поэтому не стану обнимать тебя. Нам с Денвином ужасно жаль твоего отца. Как он?
— Не знаю, — ответила я. — Мы поедем к нему днем.
— Входи-входи, — сказала Синтия, открывая дверь, чтобы я могла просочиться внутрь. — Я поставлю чайник, и мы с тобой выпьем чаю.
В этом вся Синтия. У нее ясные приоритеты: приветствие, объятия (или разговоры о них), объяснения, сочувствие и чай — именно в таком порядке.
Она тактично оставила сочувствие напоследок, чтобы дело не выглядело слишком серьезным.
Я сама часто использую этот прием — прячу плохие новости в окружении хороших, так что я оценила ее тактичность.
— С молоком и двумя кусочками сахара, насколько я помню, — сказала она, когда чайник закипел и чай был заварен. — У тебя носки и туфли промокли. Снимай, я положу их на камин сушиться.
Я послушалась, извлекая влажные травинки из обуви.
— Как Канада? — поинтересовалась Синтия, подавив чих. — Озера, лоси и лесорубы?
Это шутка, понятная только нам двоим. Когда я уезжала в Канаду, Синтия призналась, что ее отец сплавлял бревна по реке Оттава и что когда-то она мечтала последовать по его стопам.
— Практически, — ответила я и не стала продолжать эту тему. — Как ваши дела? Выглядите ужасно.
Мы с Синтией — большие друзья, поэтому можем быть откровенны друг с другом.
— Я и чувствую себя ужасно, — ответила она. — Должно быть, я похожа на мышь, которую кошка притащила в дом.
«Почти теми же самыми словами меня встретила Даффи», — подумала я.
— Надеюсь, вы не заразны.
— Господи, нет! Доктор Дарби проявил любезность и навестил меня. Он говорит, что я уже миновала эту стадию. И это хорошо. У меня собрание юных скаутов в половине пятого и скаутов в семь. Молись за меня, Флавия!
— Вам следует лежать в постели, — ответила я. — Закутаться в теплую фланель и пить горячий пунш с молоком.
Горячий пунш с молоком — это рецепт, который я когда-то узнала от Альфа, мужа миссис Мюллет. Он рекомендовал его моему отцу. «Королевское лекарство, — сказал Альф. — Помогает от всех хворей человеку, ангелу и зверю».
Впоследствии отец заметил, что совет Альфа неоднозначен, но дан с доброй душой.
— У вас в доме есть бренди или ром?
— Боюсь, что нет. У нас бывает только вино для причастия. — Она нервно хихикнула, словно выдала большой секрет.
— Я могу сбегать в «Тринадцать селезней» и выпросить бутылку. Уверена, мистер Стокер не откажет. Не то чтобы…
— Спасибо, Флавия, но не надо. Так мило с твоей стороны. У меня очень много дел, и я не знаю, с чего начать.
А потом, к моему ужасу, она внезапно разрыдалась. Я протянула ей чистый носовой платок и подождала, когда она успокоится. В такие моменты не стоит торопить человека.
Через некоторое время всхлипывания сменились влажным хлюпаньем, а потом явилась слабая улыбка.
— О, милая! Что ты обо мне подумаешь!
— Что вы слишком много работаете, — сказала я. — Чем я могу помочь?
— Ничем, — ответила она. — Мне просто надо отказаться от каких-то обязанностей. Позвоню и скажу людям правду: что викарий в отъезде, а я заболела.
— Викарий в отъезде? Я и не знала. Какой ужас.
— Епископ устроил очередную проверку без предупреждения. «Мозговой трест», как он это называет. В епархии. Денвин вернется нескоро.