О чем он думал в последние минуты? — размышляла я. — Перед смертью, наедине с убийцей, жалел ли он о чем-то? Успел ли он воскликнуть «К черту!», перед тем как его глаза закрылись навечно?
Его последние годы вряд ли были легкими. Я знала, что он страдал от артрита и что проводил много времени в пабе — но не рассказывая басни и веселя посетителей, как можно было бы ожидать, а просто сидя в одиночестве. «Угрюмый» — так охарактеризовала его Рози, и если я правильно понимаю значение этого слова, это значит кислый пожилой краб.
Какое падение для создателя Криспиана Крампета.
Мой мозг включил более высокую передачу, и передо мной встали новые вопросы. Это было все равно как выехать на «Глэдис» на вершину холма Джек О’Лантерн и внезапно узреть под новым углом Бишоп-Лейси и расстилающуюся внизу равнину.
Вопрос точки зрения.
Кастор и Поллукс.
Оставался вопрос деревянной рамы, в которой был зафиксирован мертвец. Кто из его друзей мой сконструировать такой пыточный аппарат и как ему удалось принести его в Торнфильд-Чейз и установить там? Кто еще обладает талантом резчика по дереву?
Первым на ум приходит бойскаут Джеймс Марлоу из Уик-Сент-Лоуренса, с улыбкой подумала я. Бойскауты славятся на весь мир своим умением смастерить из дерева что угодно — от зубочистки до подвесного моста. Именно Марлоу стал свидетелем первой смерти Оливера Инчболда, в то время как я, Флавия де Люс, лицезрела вторую.
Неужели Оливер Инчболд просто стоял и смотрел, как в его коттедже устанавливают дьявольское устройство? Или к этому времени он был уже мертв?
Последний вариант кажется более вероятным. Несмотря на мое богатое воображение, не могу себе представить, чтобы кто-то просто наблюдал за тем, как его готовятся распять.
Вымысел — это слово прозвучало в моем мозгу. Первая смерть Оливера была вымыслом, хитро придуманным и срежиссированным, и кто его помощники — еще предстоит установить. Вторая, увы, оказалась реальной.
Был ли это несчастный случай?
Что, если какой-то неизвестный ритуал пошел не так?
С этими неприятными мыслями я перекатилась на бок, закуталась в одеяло и уснула сном младенца.
Когда я проснулась, в окно падали косые лучи зимнего солнца, озаряя пики и долины отслаивающихся от стен георгианских обоев в моей комнате.
Я вспомнила, что уже целую вечность собираюсь отодрать кусок и изучить его под микроскопом с целью знакомства с различными плесневыми колониями, которые могли завестись в древних обоях, но сейчас не время. Плесень, если задуматься, — на самом деле это просто большая счастливая семья. Если уменьшиться в размерах на манер Алисы, можно услышать, как они смеются, поют свои заплесневелые песни, поддразнивают друг друга, шутят и рассказывают истории о плесневых призраках.
В некотором роде я им завидую.
Должна признаться: несмотря на то, что я человек чрезвычайно толерантный, я терпеть не могу встречаться со своим семейством за завтраком. Одна мысль о том, чтобы провести какое-то время под взглядами Фели, Даффи и Ундины, внушает мне отвращение.
Я выпрыгнула из кровати и быстро оделась. У меня изо рта вырывались облачка пара, словно у персонажа мультфильма. Хотя жить в неотапливаемом восточном крыле Букшоу зимой — это испытание, я готова платить эту цену за уединение. Только санок не хватает.
Окольным путем я спустилась к кухне. Миссис Мюллет была так занята готовкой, что не заметила, как я вошла на цыпочках и ускользнула с порцией сырого бекона, яйцами и несколькими ломтями хлеба.
Вернувшись в лабораторию, я зажгла бунзеновскую горелку и вознесла благодарственную молитвы за то, что меня не заметили.
Подержав хлеб над огнем щипцами, я поджарила его до идеального состояния. Омлет, приготовленный в мензурке, и шипящий в препаровальной ванночке бекон вскоре наполнили помещение восхитительным ароматом. В «Кларидже», «Ритце» и, не побоюсь этого слова, «Савое» никогда не было таких чудесных запахов зимним холодным утром.
Я ела, как выразилась бы Даффи, со смаком. Раньше я это слово не слышала, и теперь я представила, как она сидит за накрытым скатертью столом на террасе у моря с пожилым седовласым джентльменом по фамилии Смак, может быть, греком, с алой гвоздикой в петлице, и он любезно передает ей копченую селедку.
Я доедала последние крошки, когда в дверь постучали.
— Доггер, входи, — сказала я, зная, что прийти ко мне больше некому.
Дверь распахнулась, и Ундина сунула голову внутрь.
— Сюрприз! — провизжала она.
— Убирайся, — сказала я.
Я никак не могла понять, чем она меня так раздражает. Это непонимание заставляло меня отступать, осыпая ее градом оскорблений.
При любой возможности я именовала ее чумой — но бесполезно. Я сказала ей, что когда она умрет, я буду молиться не Деве Марии, а за Деву Марию.
Все это отскакивало от Ундины, как горох от стены.
— Убирайся! — повторила я, на случай если она не поняла.
Ундина засунула пальцы в рот и затрубила:
— Трам-пам-пам! Трам-пам-пам! Явился посетитель! Мисс Флавию де Люс ждут у входа!
Я не смогла не рассмеяться.
— Если у посетителя сачок для ловли бабочек, он пришел к тебе, а не ко мне, — сказала я.
— У посетителя нет сачка для чешуекрылых бабочек, — возразила Ундина прекрасно поставленным драматическим басом. — Его зовут Джеймс Марлоу. И у него есть нож.
18
Ундина была права. У него нож. Ну или что-то похожее на нож.
— Отправляйся к себе в комнату, Ундина, — сказала я. Невероятно, но она меня послушалась.
И я осталась наедине с вооруженным мужчиной.
Джеймс Марлоу стоял в вестибюле, откинув голову и глазея на потолок с таким видом, словно это купол Святого Павла. Гость был невысок и коренаст, обладал бочкообразной грудью и такими бицепсами, по которым было понятно, что он часто карабкается по веревкам.
Он расстегнул зимнее пальто, и я заметила, что под ним надет поношенный синий костюм с полосатым галстуком какой-то непрестижной школы. Перестав рассматривать вестибюль, он уставился на меня совиным взглядом сквозь круглые очки в черной оправе.
Я подумала, что эти очки он носит скорее для представительского эффекта, чем из реальной необходимости, судя по всему, линзы очень слабые. Однако я восхитилась его наглостью, поскольку сама нередко прибегала к такому же приему, когда хотела вызвать сочувствие или притвориться слабой.
Насколько я поняла, ему лет восемнадцать или девятнадцать.
— Мисс де Люс? — вопросительно произнес он, протягивая ладонь-лопату.
Я пожала его руку, откровенно разглядывая предмет, который он держал в другой руке и который вовсе не был похож на мои представления о нем. Я думала, это будет стандартный бойскаутский нож с черно-белой ручкой, сделанной из рога, и с приспособлениями на все случаи жизни — отверткой, штопором, консервным ножом, крючком и зубцом для выковыривая камней из лошадиных подков.
Вовсе нет: предмет, который он протянул мне на носовом платке, представлял собой узкий стальной клинок с деревянной рукояткой. Его квадратное лезвие заканчивалось прямоугольным острием, напоминая скорее резец, чем нож, и я была вынуждена признать, что никогда такого еще не видела.
— Это инструмент для резьбы по дереву, называется стамеска, — сказал гость. — Я нашел его рядом с тем, что осталось от мистера Инчболда.
Я хотела завопить «Яру-у-у!», но, проявив невероятное самообладание, сдержалась.
— Положите его в карман и следуйте за мной, — велела я.
Конечно, я нервничала, приглашая незнакомца в свою святая святых, особенно человека с холодным оружием, но мне нужно поговорить с ним, не опасаясь, что нам помешают или подслушают. Во дворе слишком холодно, остается только лаборатория. Придется рискнуть.
— Садитесь, — я махнула рукой в сторону плетеной ивовой табуретки. Наверное, именно так говорил бы помощник Эдгара Уоллеса — твердо, но дружелюбно. Я не хотела испугать его.
Я устроилась за старым дубовым столом дядюшки Тара.
Глаза Джеймса Марлоу просканировали помещение, как два фонаря, расширившись при виде научного оборудования и огромного количества мензурок. У него только что челюсть не отвисла.
— Я подумал, лучше лично привезу фотографии, — сказал он, кладя их на стол. — Вместо того чтобы посылать по почте. Подумал, мистер Уоллес оценит…
— Наверняка, — перебила его я. — Но сначала я хочу, чтобы вы все мне рассказали. Хочу сформировать свое собственное впечатление. — Как инспектор Хьюитт, подумала я. — На фотографии посмотрим позже.
Он с сомнением взглянул на меня.
— Вы кажетесь ужасно юной для помощника мистера Уоллеса, — заметил он.
Я сурово взглянула на него.
— Скаут Марлоу, если бы я не пользовалась абсолютным доверием мистера Уоллеса, я вряд ли оказалась бы на этом месте.
Никакой логики в моих словах не было, но свое дело они сделали.
— Простите, — сказал он. — Зовите меня Джеймс.
— А вы можете обращаться ко мне Флавия. — Я слегка смягчилась, подбадривая его. — Расскажите мне все своими словами. С самого начала, будьте добры.
Я извлекла из ящика чистую записную книжку и взяла карандаш.
Джеймс несколько раз открыл и закрыл рот, нервно облизывая губы. Но ничего не сказал. Я слишком давлю на него?
Я подбадривающе приподняла бровь.
— Когда будете готовы, — сказала я и скупо улыбнулась.
— Остров Стип-Холм, — начал Джеймс, — расположен в Бристольском заливе примерно в пяти милях от Уэстон-сюр-Мэра. Диаметром в полторы мили, он возвышается над уровнем моря на двести футов…
Он говорил как рассказчик в этих ужасных документальных фильмах, которые показывают в кино перед тем, как наконец перейти к Борису Карлоффу, и я догадалась, что он уже не раз излагал эту историю.
— Постойте, — вмешалась я. — Мистера Уоллеса интересует мнение людей. К географии мы перейдем позже. Начните с трупа и затем перейдите к тому, что было дальше.
— Это было ужасно! — сказал он, и по его внезапной бледности я поняла, что он перенесся к моменту, когда совершил свое жуткое открытие. — Сначала я, видите ли, не понял, что это. Куча старых тряпок, валяющаяся кость — я чуть не наступил на нее. — Он тяжело сглотнул. — Я приплыл туда один на маленькой лодке, чтобы нанести на карту викторианские фортификационные укрепления и поизучать повадки серого зуйка и ржанки — мне это было нужно, чтобы получить значок наблюдателя за птицами. Меня всегда интересовали перелетные…