— Проявим и посмотрим, — предложила я.
— Нет, постойте, там ничего нет. Я вспомнил. Это фото моего скаутского ножа.
«Неужели, Джеймс, — подумала я. — Фото твоего скаутского ножа? Ты только что наткнулся на изуродованный труп посреди заброшенного острова и именно в этот момент решил сфотографировать свой любимый нож? Да ладно. Может, я девочка, но я не идиотка».
Я почувствовала себя, как сказала бы Фели, в тисках дилеммы. Мне отчаянно хотелось проявить негатив, но вовсе не радовала мысль оказаться запертой наедине с вероятным убийцей.
Темная комната находилась в задней части лаборатории и была, как и все темные комнаты, кромешно темной. Десять-пятнадцать минут, пока я буду проявлять негатив, я не смогу следить за ним. Могу ли я доверять Джеймсу в достаточной степени, чтобы оставить его одного в лаборатории, пока я контролирую процесс?
— Пойдемте со мной, — сказала я.
В темной комнате я приготовила проявитель и закрепитель. Ничего нового, я делала это сто раз.
Я включила лампу с безопасным фильтром и погасила освещение.
Мы тут же погрузились в кроваво-красный полумрак. Я оглянулась на Джеймса, дышавшего мне в шею.
Как умер тот, кого нашли на Стип-Холме? — подумала я. Его задушили? Сзади?
Я поместила негатив в фотоувеличитель.
Я знала, что тороплю события, но мне нужен просто более-менее читаемый снимок, а не произведение искусства, достойное выставки Королевского фотографического общества.
Джеймс был на удивление тихим, пока я занималась своим делом. Звук его дыхания заполнил всю комнату. Почему он так не хочет, чтобы я проявила негатив? Почему утверждает, что это просто фотография его ножа?
После экспозиции я снова поместила бумагу в фотоувеличитель и подождала, пока химикаты творили волшебство. Это заняло немного времени.
— Взгляните, — через несколько секунд сказала я. — Вот оно.
На фотобумаге проявился слабый отпечаток, постепенно обретая четкость.
У меня перехватило дыхание.
У Джеймса тоже.
Это была фотография ножа, и неплохая, надо сказать.
— Видите? — сказал Джеймс, облегченно выдохнув прямо мне в шею. — Я же говорил.
— Да, вы говорили, — сказала я, опуская снимок в чистую воду, а потом кладя в лоток с фиксатором.
Я с облегчением включила верхний свет.
— Уфф! Здесь жарко, — заметила я и вышла на благословенный свет лаборатории.
— Вы мне не поверили? — спросил Джеймс. — Я так и понял.
— Разумеется, поверила, — ответила я. — Но у меня разум ученого. Моим глазам нужны доказательства.
Я видела, что он надулся, как делают мужчины и мальчики, когда их ловят на обмане. И сделала вид, что ничего не заметила, как делают женщины и девочки, когда это происходит.
Осталось подождать несколько минут, и фотографию можно доставать из лотка с закрепителем.
Надо признать, что у меня на уме было кое-что еще. Рано или поздно мою работу увидит инспектор Хьюитт. Она станет уликой. Я хочу, чтобы он похвалил мои таланты фотографа.
Наверное, это глупо, но иногда остается только цепляться за глупости.
— Итак, — подытожила я, — посмотрим, что у нас получилось.
Я вынесла лоток из темной комнаты в лабораторию. Мы склонились над ним голова к голове.
— Видите, — повторил Джеймс, — я же говорил, это просто нож.
— Да, — согласилась я. — Нож. Нож с инициалами, выгравированными на ручке. — Я указала на них и громко произнесла: — О. И.
Оливер Инчболд.
19
Я медленно подняла глаза от погруженной в жидкость фотографии и встретилась взглядом с Джеймсом Марлоу.
Необходимости что-то говорить не было.
Каждый из нас понимал, что обман раскрыт.
— Вы меня разочаровываете, Джеймс, — сказала я. — Вы что, забыли первый закон бойскаута? Слову скаута можно доверять. Мистер Уоллес тоже будет крайне вами разочарован.
Я, конечно, перегнула палку, но это сработало. Я узнала правила бойскаутов, подслушивая на заседаниях в приходском зале Святого Танкреда, и никогда не думала, что они мне так пригодятся.
Его глаза наполнились слезами. Вмиг он снова превратился к мальчика, дающего обещания и нарушающего их.
— Я не хотел… — пробормотал он. — Просто…
Я вытянула руку, но не в жесте сочувствия.
— Дайте его сюда, — сказала я.
Бросив на меня взгляд исподлобья, Джеймс торопливо сунул руку в карман и положил предмет в мою ладонь.
Это оказалась стамеска, которую он мне уже показывал в вестибюле.
Я укоризненно взглянула на него и произнесла:
— Прекратите, Джеймс. Вы совершенно точно знаете, что я имею в виду.
Не в состоянии смотреть мне в глаза, он сунул руку в другой карман и достал то, что я хотела.
Я медленно прошлась по комнате, открыв два лезвия, ярко блеснувшие в луче солнца, упавшем в окно.
Именно это оружие убило мужчину на Стип-Холме? Теперь нет смысла переживать по поводу отпечатков пальцев. Если это и правда орудие убийства, Джеймс уже давно оставил на нем множество своих следов.
Я достала увеличительную линзу из ящика стола и внимательно рассмотрела нож.
— Фью! — присвистнула я. — «Картье», Лондон. У вас отличный вкус, Джеймс.
Я с первого взгляда определила, что чехол сделан из четырнадцатикаратного золота. На нем были красиво выгравированы инициалы владельца. Я поднесла нож к лицу и понюхала, потом постучала им по ладони. Мне на руку упали несколько темных крошек. Я еще раз принюхалась.
— Трубочный табак, — заключила я. — И если я правильно помню, вы не курите, так, Джеймс?
Джеймс кивнул.
— Позвольте предположить… — продолжила я. В искусстве детектива предположения не допускаются, но я наслаждалась собой, так что к черту правила. — Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы неторопливо прогуливались, наблюдая за птицами, наткнулись на труп, вернее, на то, что от него осталось, увидели в траве нож, подняли его, присмотрелись, прочитали имя производителя и прикарманили его.
Джеймс ничего не сказал.
«Правило номер одиннадцать, — подумала я. — Бойскаут упрям».
— Полноте, Джеймс, я бы сама поступила точно так же. Это же «Картье», бога ради!
Не уверена, что я поступила бы так же, честно говоря, но будем откровенны, золото есть золото.
Медленно и неохотно Джеймс кивнул, не в состоянии взглянуть мне в глаза.
— Я подумал, никто не узнает, — сказал он. — Простите.
Но я его не слушала. Мои мысли унеслись далеко вперед, оставив Джеймса Марлоу в пыли.
Если это карманный нож Оливера Инчболда, а в этом почти нет сомнений, как он оказался в траве рядом с телом пока еще не установленной жертвы?
Одно ясно совершенно точно: это слишком удобно.
Я вспомнила слова Клары. Они прозвучали у меня в голове: «Тетушка Лу сказала, что от него мало что осталось: несколько обрывков ткани, кошелек, трубка».
И ни слова о ноже.
Разумеется. Этого и не могло быть, не так ли? Джеймс уже прикарманил его.
И тетушка Лу, тетушка Карлы. Я чуть не забыла про нее.
Какую роль она сыграла в этой смертоносной драме? Ее призвали опознать тело, то есть останки.
Что она и сделала.
Неправильно.
Солгала она или просто ошиблась — ведь это, должно быть, ужасный стресс, — она видела лохмотья и останки и объявила, что они принадлежат Оливеру Инчболду.
И вскоре сама погибла в Средиземном море, ныряя с аквалангом.
— В тот день на Стип-Холме, Джеймс… вы видели кого-нибудь? Кого угодно?
Выстрел наугад, знаю.
Джеймс покачал головой.
— Клянусь, я был там единственным живым существом.
Разумеется. Я знала, что он не лжет. Тело явно находилось там какое-то время, до того как он его обнаружил.
Достаточно долго, чтобы чайки Стип-Холма оставили от него одни ошметки.
— Кстати, Джеймс, — продолжила я, — вы сказали репортеру, что, по вашему мнению, его убили чайки. Почему вы решили, что это мужчина?
Джеймс поджал губу, словно решал математическое уравнение.
— Из-за трубки, — внезапно ответил он.
— И перочинного ножа, — добавила я.
— Да, разумеется, и из-за ножа.
— Что ж, благодарю вас, — сказала я. — Вы очень помогли. Я передам эту информацию мистеру Уоллесу. Уверена, он свяжется с вами, если у него возникнут вопросы.
— Отдать вам нож? — спросил он.
— Нет, спасибо. Достаточно, что я его увидела.
Когда он ушел, мои мысли сосредоточились на Луизе Конгрив.
— …Алло, миссис Баннерман? Это опять Флавия де Люс.
— Флавия! Я так рада тебя слышать! Называй меня Милдред, ты забыла? Кстати, как обстоят дела с твоим новым хобби?
Милдред обладает острым, как бритва, умом и молниеносной реакцией.
— Вязанием на катушках? Мне кажется, я начинаю набивать руку. — Я подхватила ее игру, не моргнув и глазом. — Я распустила отцовский кардиган и делаю рождественских кукол для Фели и Даффи.
Сердитый щелчок на линии объявил, что мисс Рансимен прекратила подслушивать.
Несмотря на это, я была осторожна.
— Сегодня я еду в Лондон. Я бы хотела опять нанести визит вашей подруге, любительнице канареек. Как ее зовут… Конгрив? Я планирую сделать сюрприз тетушке Фелисити. Я так сочувствовала ей, когда умер Орфей. Она обожает бельгийских птиц, но я подумала, что могу удивить ее немецкой певчей птичкой из тирольских гор.
Все известные мне сведения о канарейках я почерпнула из нескольких принудительных просмотров тоскливого документального фильма, который время от времени крутили во время церковных праздников. Он назывался «Звездочка за решеткой: разведение канареек для забавы и ради заработка».
— Чудесно. Она будет счастлива. Я с удовольствием тебя повидаю.
— О, Милдред, — добавила я. — Я бы хотела также навестить того другого джентльмена — с Флит-стрит. Насчет клетки.
— Ты имеешь в виду Финбара Джойса?
— Прием. Прием. Вас понял, — сказала я. Просто не смогла сдержаться.
— Доггер, — объявила я. — Я снова еду в Лондон. Уезжаю прямо сейчас. Меня встретит миссис Баннерман, так что не беспокойся. Я вернусь в обычное время.