тся едкий дым костров, перемешанный с запахами пота лошадей и людей. То и дело с грозными окриками «Пошт! Пошт!» на резвых скакунах проносятся гонцы эмира, их расшитая золотом юрта из белого войлока стоит на северной окраине под четырьмя могучими чинарами.
Оставив свой отряд на пятачке, пока не занятом людьми, Сиддык-бай отправился на поиски муллы Халтаджи, наказав Пулату накормить коня, а остальным — разложить костер и отдыхать.
Но не так-то легко было развести огонь. Все, что могло гореть, уже давно, оказалось, растащили другие. Проявил находчивость Артык. Он где-то раздобыл топор, и кайнарбулакцы срубили стоявшее на обочине дороги дерево. Саттар выклянчил у соседей-туркменов несколько головешек, потому что сырая древесина никак не хотела гореть, и наконец занялся и костер кайнарбулакцев. Согревшись возле него и напившись пахнущего дымом горячего чая, молодые решили пройтись по кишлаку, послушать, о чем говорят люди. А старшие остались у костра и вскоре начали укладываться на отдых — дорога от привала до кишлака оказалась такой долгой и утомительной, что, казалось, люди шли не день, а всю жизнь…
— Сколько народу тут! — удивился Пулат, когда ребята прошли добрую половину кишлака. — Разве столько людей можно победить?!
— Да, — согласился Саттар, — народу здесь, как арчи в горах. А ты посмотри, Пулатбек, на склоны гор, сколько там костров горит?! Ведь возле них тоже люди!
Они подошли к большой улюлюкающей толпе, плотной стеной окружившей костер. Нельзя было разглядеть, что происходит за этой стеной, но по охам да ахам, которые изредка вырывались из глоток, можно было догадаться, что что-то интересное и захватывающее.
— Что там, ака? — спросил Артык у стоявшего впереди высокого мужчины.
— Кураш, — ответил тот, не повернувшись, — кунграды с чагатаями силой меряются.
— Ну и как?
— Понятно как. Кунграды одолевают. Они хоть и не очень рослые, но хватка у них железная. Особенно подножка им удается. Как подставит кунград ногу, чагатай, как подкошенная трава, валится на землю.
Никто из кайнарбулакцев не знал, к какому роду-племени он принадлежит, но в памяти Артыка сохранилось брошенное кем-то, что они — чагатаи, люди оседлые и, следовательно, более культурные, чем кочевники — кунграды. И ему стало обидно, что проигрывают схватку соплеменники. Он начал протискиваться сквозь стену людей и оказался перед кругом, где стоял молодой чернобородый мужчина, невысокий, коренастый, с толстыми, как тумбы, ногами, казалось, вросшими в землю. А щупленький старикашка, не жалея голоса, бросал в толпу:
— Ну, кто еще хочет помериться с батыром Султаном, кто желает согреть матушку-землю своими лопатками, выходи! — Он подходил к борцу, о чем-то перешептывался с ним и снова кричал: — Я договорился с ним, что будет милосердным и никому не сломает шею или ребро какое, ведь все это может пригодиться завтра в бою с гяурами. Есть смелые?!
— Чагатаи смелы только за дастарханом, — выкрикнули из толпы, — да в постели с бабами!
Реплика вызвала взрыв хохота в толпе кунградов, а чагатаи впали в уныние. Артык со своими друзьями, оказывается, стоял среди первых и потому, когда он, потуже подвязав пояс, вышел на середину круга, старик даже удивился:
— Султан со своими соплеменниками не борется!
— А я чагатай, только сейчас подошел, — объяснил Артык.
— Откуда ты, йигит?
— Из Кайнар-булака.
— Не слышал такого кишлака, но все равно, раз чагатай — наш батыр готов победить тебя!
Толпа затаила дыхание. Противники стали ходить по кругу, все чаще и чаще сближаясь и пытаясь захватить друг друга врасплох, но, не добившись успеха, вновь расходились. Чагатаи, когда Артык оказывался возле них, советовали:
— Береги ноги, парень. У Султана они, как железо. Изматывай его на расстоянии.
Артык хорошо знает цену такого рода советам. Их, как правило, дают те, кто уже испытал горечь поражения. Он и сам не раз становился таким «советчиком», а потом, спустя некоторое время, разбирая причины своего поражения в спокойной обстановке, приходил к выводу, что давал их неправильно, что причина победы соперника кроется совсем в другом, а в чем именно — не успел разобраться.
Выкрики чагатаев в какое-то мгновенье, кажется, отвлекли его внимание от противника, он расслабился, и это мгновение оказалось для него роковым. Султан стрелой метнулся к нему, и не успел Артык опомниться, как стальная — так ему показалось — нога подсекла его ногу под коленом, и он рухнул, как дерево, на зеленую траву поляны. По правилам кураша не положено дважды вступать в борьбу, и Артык, низко опустив голову, молча вышел из круга. Ему было стыдно. Никому не сказав ни слова, он растаял в кромешной тьме улицы. Пулат было рванулся за ним, но какая-то сила удержала его на месте. В этот момент он сам себе показался конем, привязанным к колу. Подавив нахлынувшее волнение, он заменил брата в кругу.
Он так же, как и Артык, начал ходить по кругу и чувствовал, что каждый шаг наливает его мускулы силой, а вместо волнения приходит спокойная рассудительность и воля. Он решил победить, победить во что бы то ни стало. И эта мысль пронизала все его существо, собрала в одно целое — неизмеримый и непонятный пока что для него самого — сгусток энергии. Тактика Султана, стремящегося сойтись с ним поближе, успеха не имела — Пулат держался на расстоянии, одновременно изматывая того в непродолжительных схватках руками. Пулат не помнит, сколько времени они ходили вот так по кругу, но помнит, как, улучив мгновенье, он вцепился в бельбог противника, высоко приподнял его над собой и, швырнув на траву, словно тигр на добычу, бросился сам, чтобы пригвоздить его на обе лопатки. Тело Султана упало на землю, как мешок с мокрым песком. Настал черед уныния у кунградов. А старикашка продолжал орать:
— Чагатаи — вот кто настоящие орлы! Они любого победят! А кунграды… Все вы видели их палвана… Ему разве что свою доблесть возле казана показывать…
— А кто же вы, ота? — спросил его Пулат, вытирая пот со лба.
— Туркмен, сынок, туркмен. Но я все время прожил в кишлаке узбеков, так что хорошо знаю ваши обычаи.
— По-о-ошт! По-о-ошт! — послышалось из-за поворота, и через минуту, мимо шарахнувшейся в сторону толпы, пронеслось несколько всадников на взмыленных конях.
— Проклятье! — воскликнул им вслед старик не очень громко, видно, боясь, что за это может влететь. — Повеселиться людям не дадут!
— А чего они носятся, как угорелые? — спросил у него Саттар.
— Выполняют важные поручения светлейшего, сынок, о которых нам не положено знать.
— Каков он из себя, светлейший?
— Не видел. Нашему брату бедняку не дано видеть его, чтобы не сглазить. Я видел только, сколько баранов бек прирезал в честь эмира. Целую отару!
Пулат и его друзья вернулись к своим. Костер еле тлел, а люди спали. Среди них он не заметил Артыка. Не спавший Сиддык-бай приподнял голову.
— Что видели-слышали, молодцы? — спросил он шепотом.
Саттар вполголоса рассказал ему о событиях вечера, о том, как опозорился Артык и как отличился Пулат, отомстив за брата. Потом спросил:
— Долго мы здесь будем, бай-бобо?
— Велено ждать, — ответил тот и, помолчав, добавил: — Там сейчас не до нас, бек в честь светлейшего дает зиёфат. А где Артык?
Пулат пожал плечами. Спросил:
— Может, поискать его, отаджан?
— Не надо. Ложитесь-ка спать. Придет он. Неприятно, конечно, уступать в силе, но без этого не рождается джигит.
— В силе мой брат никому не уступит, — сказал Пулат, — он просто ошибся чуточку. Этот кунград слабее мыши, но хитрее лисы!
— Учти, сын мой, — произнес бай, вздохнув, — хитрость тоже сила. Иногда она приносит больше пользы, чем сила Рустама или хазрета Али…
Шли дни… Отряд Сиддык-бая, как и сотни других из кишлаков бекства, проводил их в безделии, изредка выполняя мелкие поручения эмирских военачальников. По слухам, наводнившим Байсун, русские, вышедшие из Карши, задержались в пути, ожидая подмоги из Келифа. Насколько эти слухи были достоверными, никто не знал, но уже то, что те не появлялись пока, вроде бы подтверждало их.
Мужчины из близлежащих кишлаков, а также из тех, чьи дороги были открыты, с разрешения начальства уезжали на день-другой к себе за провизией и чтобы повидать близких. А Кайнар-булак был уже отрезан от Байсуна глубокими снегами, и попасть туда теперь можно было только поздней весной, когда в долине отцветет миндаль. Поэтому кайнарбулакцев по распоряжению бека содержали байсунцы.
Прошло около двух месяцев, как они уже жили в Байсуне. Жизнь в нем текла, как и в первый день их прибытия, суматошно и, казалось, беспорядочно. Носились гонцы, пылали костры, то там, то тут собирались молодые на кураш, а ночи становились все прохладнее и прохладнее. А однажды, выйдя из юрты, в которой они теперь обитали, Сиддык-бай увидел, что земля покрылась тонким слоем снега, легкого и пушистого. «Вот и зима пришла, — подумал он, — а мы все ждем боя с гяурами!»
Через четыре десятка лет люди, изучавшие историю становления Советской власти в Восточной Бухаре, напишут, что «20-го декабря 1920-го года передовые части Гиссарского экспедиционного отряда, преследовавшие эмира Алимхана, штурмом овладели Байсуном». А старожилы кишлака вспомнят: «Красноармейцев сначала было мало. И если бы эмир захотел, ему ничего не стоило разгромить их. Но он был перепуган. Едва услышал треск пулемета, снялся с места и удрал…»
Для слуха кайнарбулакцев очереди пулемета, усиленные эхом гор, казались громом весны. Им еще чудилось, что лысые валуны, прилепившиеся к окрестным склонам, сорвались со своих мест и, увлекая за собой все новые и новые глыбы, стремительной лавиной несутся вниз, на кишлак, где и собаки от неожиданности случившегося перестали лаять, а выли, как волки, протяжно и тревожно. Толпы людей, как отары, потерявшие вожака, метались по тесным улочкам, устроив невообразимый гвалт.
Это передалось и кайнарбулакцам. Чувство страха и растерянности в них усилились особенно после того, как они заметили, что белой юрты эмира уже нет на прежнем месте, а ветер, словно метлой, сметает остатки мусора, золы и каких-то бумаг. Сиддык-бай старался сохранить спокойствие, но удавалось ему это с трудом. Выбрав момент относительного затишья, он крикнул незнакомому мужчине, бегущему с гряды: