— Что там случилось, почтенный?
— Гяуры, — воскликнул тот, — туча! Подкрались ночью и перебили охрану. А ружье у них страшное, таксыр, стреляет без остановки. О, аллах, помоги мне выйти живым из этого ада!
— Я пойду туда, — сказал Артык, направившись в сторону высот, — лучше смерть, чем трусливое бегство от проклятых гяуров!
— Все пойдем! — поддержал его Пулат.
С ним согласились и остальные. Сиддык-бай не знал, что делать — то ли вести своих к Аккуталу — известняковому валу, опоясавшему кишлак с юга, то ли присоединиться к толпам бегущих. Он решил послать кого-нибудь к валу и узнать, что же там делается на самом деле. Вызвались идти все молодые, и больше всех изъявлял желание Артык. Бросили жребий, и выбор пал на Саттара. Тот ушел, и все кайнарбулакцы следили за ним. Вот он мелькнул в толпе туркменов, затем скрылся в неглубоком сае. Вскоре он появился на склоне высоты, и белый халат его замелькал среди камней. А потом… На самом гребне вала парень поднялся во весь рост и, словно подкошенный, упал лицом вниз. Скатываясь, он застрял меж двух валунов.
— Убили! Убили! — закричали кайнарбулакцы. — Саттара убили, проклятые!
— Артык, Пулат, Нияз, — стал перечислять имена бай, — бегите скорее к нему, помогите! — Когда несколько парней бросилось в ту сторону, крикнул вдогонку: — Не высовывайтесь за гребень!
Но его слова потонули в шуме. Пулемет все строчил, теперь он стоял уже на самом гребне вала, и кишлак был открыт, как на ладони. Пули выхватывали из толп мятущихся дехкан и нукеров, вид крови внес еще большую панику в их среду. Кишлак начал пустеть. Сиддык-бай, следивший за своими людьми и, особенно, за сыновьями, не замечал этого, мысленно поторапливал их. А те, как назло, казалось, спускались медленно, так, вроде бы не было сзади пулемета и винтовок.
— Прямо в сердце! — сказал Артык, опуская тело Саттара перед отцом.
«Лучше бы меня убило, — с отчаянием подумал бай, — что я теперь скажу его матери?!» Он вспомнил, как, провожая их, она просила бая приглядеть за ним, единственным кормильцем семьи. И вот тебе на! Как он будет смотреть в глаза убитой горем женщины? Размышляя, он увидел в руках Артыка винтовку.
— Где взял, сынок? — спросил он.
— На дороге подобрал.
— Стреляет?
— Сейчас проверю. — Артык отошел чуть в сторонку, прилег за валун. Далеко наверху он увидел копошившихся под скалой людей и пулемет, из дула которого вырывалось пламя. Пулемет находился в тени и потому пламя это было заметно хорошо. Прицелившись, Артык выстрелил. И сразу наступила тишина. Где-то оборвалось эхо последнего выстрела.
— Молодец, Артык, отомстил за Саттара! — похвалил его бай.
— Я их буду убивать беспощадно, — ответил тот и снова выстрелил.
В тишине Сиддык-бай обратил внимание на то, что в кишлаке уже никого не было.
— А где же люди? — растерянно спросил он, сам не зная у кого.
Кайнарбулакцы промолчали в ответ. В самом деле, где же люди? Ведь полдня назад кишлак кишел ими, а сейчас… Улицы пусты, точно мор прошел по ним. Только ребятишки да старики пугливо выглядывают из-за дувалов.
— Удрали! — внес ясность Артык зло. Усмехнулся: — Воины ислама?!
— Не кипятись, сын, — упрекнул его бай. И повернулся к Ниязу: — Садись на моего коня, йигит, а вы, друзья, подайте ему Саттара. Похороним его на родной земле.
Они побрели через весь кишлак и видели, как со стороны вала в узкие его улочки входили красноармейцы. Когда бай проходил мимо чайханы, выбежал мальчишка и передал ему, чтобы вел своих людей в Мачай, где якобы находился байсунский бек Тохтамыш.
— И Саттара повезем туда, бай-бобо? — спросил его Нияз.
— Похороним его вон на той горе, — указал бай на возвышавшуюся на противоположной стороне вершину.
— Правильно, бай-бобо, — согласился с ним Сарыбай, мужчина лет сорока с густой рыжей бородой, коренастый и светлоглазый, одетый в залатанный халат. — Оттуда до ворот рая ближе…
В Мачай они пришли к полуночи. Кишлак этот, как и Байсун, кишел людьми, но здесь чувствовался относительный порядок. Бай заметил, что почти все люди были вооружены винтовками. Только он успел устроиться в одном из незанятых дворов, как к нему явился гонец от бека и предложил следовать за собой.
— Много вас, бай-бобо? — спросил он, идя впереди.
— Было восемнадцать. Одного уже убили, будь они прокляты! Хорошего парня убили!
— А оружие есть? — спросил тот, не посочувствовав баю в его горе.
— Три мильтыка и одна винтовка.
— Ничего, утром получите новые винтовки. Английские.
— А кто они такие, инглизы? — спросил бай.
— Тоже, говорят, гяуры, но любят нашего эмира. Поэтому и помогают ему оружием. Целые караваны идут к нам через Афганистан, бай-бобо.
— Выходит, и гяуры не едины? — высказал свою мысль вслух бай.
— Ну, да. Эти гяуры — большевойи, а те нет. Они люто ненавидят большевойев. Пришли, — сказал гонец. — Проходите прямо в михманхану!
Посреди большого двора у костра сидело несколько человек. Гонец провел Сиддык-бая мимо них в комнату, полную богатыми чиновниками. Дым чилимов висел над ними, как туман над горной вершиной. Гонец громко объявил:
— Сиддык-бай из Кайнар-булака. Семнадцать человек!
— Ассалом алейкум, — поздоровался бай, переступая порог.
— Ваалейкум, — ответил мужчина лет пятидесяти, с черной бородкой клинышком, оторвавшись от бумаг. На голове у него серая шелковая чалма, один конец ее свисает за ухом. — Садитесь, бай-бобо, слушайте. Он продолжил прерванную речь: — Нужно сегодня же послать в Байсун лазутчиков и все разузнать. Много ли урусов, где стоит охрана?
— А если много, таксыр? — спросил его кто-то.
— Все равно надо бороться. Чем больше мы задержим их здесь, тем скорее соберет светлейший воинов, вооружит их. Гяуров никто не просил в наш дом, и это должен сознавать каждый мусульманин!
— Правильно, — произнес Хайритдин-бай, один из богатейших людей бекства. Рассказывают, что даже сам бек перед ним ничто. — Мы обязаны драться с гяурами под священным знаменем газавата. Со своими джигитами я хоть сейчас готов выступить на Байсун!
— Почтенный Сиддык-бай, — услышал бай внезапно свое имя. Он сидел на корточках тут же у порога. — Кажется, вы последним уходили из кишлака, не так ли?
— Да, таксыр. — Бай почувствовал прилив сил и бодрости. От того, что бек стал разговаривать с ним, как с равным, чего раньше никогда не делал. «Беда объединяет людей, — подумал он, — она роднит, как братьев, и царя, и дехканина. Сегодня у мусульман одно большое горе — гяуры хотят превратить их в своих рабов. А этого ни за что нельзя допустить».
— Вы их видели? — Бай понял, что речь идет о гяурах.
— Да.
— Много их?
— Мне показалось, не очень. Я видел человек сто, может, чуточку побольше. Но у каждого по две лошади и ружья за спинами. Мы видели тех, что были по эту сторону Аккутала, а сколько их шло по ту — не знаю.
— Да-а, — задумался бек. — А нам нужно точно знать, сколько их. Пошлем лазутчиков, а сами… Завтра к ночи подойдем к кишлаку и, если узнаем, что гяуров мало, нападем и отобьем Байсун!
В нескольких неудачных, кстати, налетах на кишлак, участвовал и отряд Сиддык-бая. Он не потерял никого, но кратковременные стычки с красноармейцами научили его людей пользоваться естественными укрытиями, которых в горах много, стрелять только по необходимости и другим премудростям военного дела. И даже пулемет, первоначально вызывавший ужас, казался не таким страшным, — люди поняли, что и это оружие не сможет найти человека, если спрятаться за камень, будет визжать пулями вокруг, и все.
Бек получил новый приказ: уйти с основными силами в долину Сурхана. И перед тем, как сделать это, он собрал вожаков мелких отрядов и посоветовал им перейти к небольшим операциям, внезапным налетам.
— Урусы, — сказал он, — долго в Байсуне не продержатся, вынуждены будут ездить по окрестным кишлакам и искать провизию. Вот тогда и надо выслеживать их группы, нападать и истреблять всех до единого…
В одной из стычек отличился Артык. Под огнем пулемета, перебегая от камня к камню, он добрался до раненого красноармейца и, где — волоком, а где и на себе, принес его к своим.
— Я думал, — сказал он, тяжело дыша, — гяуры свирепые и жестокие, как джинны в сказках. А этот… слюнтяй. Только глаза голубые да волосы рыжие, как солома. Посмотрите, как он стонет, словно бы упал с высокой скалы. Разве это джигит?!
Круглая пуля мильтыка пробила грудь красноармейца с правой стороны, разворотив при выходе полспины. Он истекал кровью, но жизнь теплилась в его глазах, что смотрели на окруживших его людей с интересом, но без страха, кажется, даже с вызовом. Артык склонился над раненым и смотрел ему прямо в глаза, стараясь уловить в них страх перед неминуемым концом, тень отчаяния или мольбы. Но глаза те были чисты, как небо, и в то же время безразличны к нему, Артыку.
— Смелый парень, — произнес, улыбнувшись, Нияз, — и не строй, Артык-бай, рожи, не испугается, видать! Другой бы на его месте извивался, как змея, прося пощады, а этот…
— Смелый? — перебил его Артык. Он и сам видел, что раненый равнодушен к его кривляниям, и потому злился. — Это мы сейчас узнаем!
Он вытащил из ножен острый, сверкающий лезвием, длинный нож и сделал обманное движение, словно бы хотел воткнуть его в грудь. Глаза красноармейца проследили за сверкающей дугой стали, но своего выражения не изменили.
— Что ты делаешь, брат?! — перехватил руку Артыка Пулат. — Убивать умирающего жестоко. Не позволю!
— Уйди, — едва сдерживая ярость, крикнул Артык. — И вы все уходите! Это мой гяур, я его тащил поганого на себе, как ишак. И буду делать с ним, что хочу!
— Отаджан, — обратился к отцу Пулат, — остановите Артыка. — Это бесчеловечно. Оставим его, пусть гяур умрет своей смертью, и пусть его труп заберут те, что оставили. Они все равно вернутся за ним!
— Не расстраивайся, сын мой, — ответил бай. — Уйдем отсюда, и пусть Артык вершит свой суд, как посчитает нужным. В бою побеждает сильный, и только он имеет право решать судьбу побежденного. — И добавил таким тоном, словно бы раненого не было вовсе: — Нашему отряду предложено действовать на тропах Сангардака и Гиссара, поднимать в тамошних кишлаках народ на борьбу с гяурами. Мы обязаны превратить свои сердца в камень, беспощадно истреблять неверных и их пособников. Мы будем перехватывать все, что идет в долину, — скот, зерно, лошадей. В путь, джигиты, и да поможет нам аллах!