Трое из Леса. Вторая трилогия — страница 5 из 86

Глава 18

На поиски тцаря только из детинца выплеснулось народу больше, чем муравьев из раздавленного медведем пня. Бояре и боярские сынки, сокольничии, псари, челядины, даже конюхи и малолетний помощник коваля. Со стен дворца было видно, как по всему городу отворяются ворота, выпуская одетых в дорогу мужчин.

Кажан посмеивался, он направился к воротам дворца в сопровождении десятка воинов, троих следопытов и псаря с гончими псами. Когда ему отворяли, он оглянулся и окинул Светлану цепким, обволакивающим взглядом:

– Готовь свадебное платье, тцаревна!

– Сперва отыщи дядю, – напомнила она сухо.

– Считай, что уже возвращаюсь с ним, – ответил он уверенно. Расхохотался, хлестнул коня. – Встречай в венке невесты!

Загрохотали копыта, за ним двинулась тяжелая дружина. Мордастые, уверенные, матерые, на сытых и борзых конях, дружно грянули походную – веселую и мужественную. Из домов высовывались головки девушек, хихикали, строили глазки. Гридни молодцевато подкручивали усы, подмигивали. Даже кони под ними шли гордо, уверенно, играючи тугими мышцами.

Рогдай, насупленный и хмурый, видел, с какой горечью смотрела им вслед Светлана. Если кто и может найти Додона, то не Кажан, этот хорош только во дворе, а Руд или отвратительный Горный Волк!

Светлана часто оглядывалась на стражей у ворот дворца. Овод и Ховрах стояли недвижимые как статуи. Овод от усердия, а Ховрах умел спать как конь, стоя. Наконец Светлана не выдержала:

– А ты… не желаешь?

Ховрах вздрогнул:

– Чаво?

– Попробовать отыскать светлого тцаря Додона?

Ховрах глупо открыл рот, призадумался, потом покачал головой:

– Не-а. У меня уже есть невеста. Не обессудь, но я больше люблю толстеньких. Чтоб, значитца, было за что подержаться. Мол, взял в руки – маешь вещь! Да и на хрена мне полтцарства? Батя хотел меня к хозяйству приставить: двор, коровы, две козы, куры – так я тайком продал коров, купил меч и дал деру!

На Светлану уже оглядывались с откровенным недоумением. Она ощутила, как покраснела, но сказала настойчиво:

– Я знаю своих людей. И верю, что ты сумеешь отыскать тцаря.

Ховрах почесал в затылке, сплюнул под ноги, застеснялся и поспешно затер сапогом.

– Ну, ежели такой наказ… Тогда я пойду и отыщу. Только просьба: не вешать на меня полтцарства!

За спиной Светланы засмеялись. Кто-то пробормотал ехидно, что там кур и свиней еще больше, чем в хозяйстве его отца, а Светлана с облегчением сказала:

– И даже в невесты не буду проситься.

– Тогда согласен! – воскликнул Ховрах. – А чуду-юду, ежели держит в полоне тцаря, я и так победю!

Отроки с готовностью побежали готовить ему коня. Овод смотрел на Ховраха, раскрыв рот. Светлана сказала с улыбкой:

– Я вижу, ты готов, ибо герои долго не собираются. Но тебе пригодится в дороге немного денег.

Она взглянула на Голика и сделала нетерпеливый жест в сторону Ховраха. Голик скривился:

– Он у нас орел? Орел!.. А птицам деньги не нужны.

Но взор Светланы был строгим, шутку не приняла, и пухлые пальцы постельничего очень нехотя начали развязывать кошель. Все глаза следили за его очень замедленными движениями. Наконец, видя, что отвертеться не удается, со вздохом зачерпнул горсть золотых монет, взвесил на руке.

Ховрах, довольно улыбаясь и не отрывая жадного взора от оранжевой кучки на ладони постельничего, снял с пояса кошель, развязал, подставил горлышко, раздвигая пошире.

Голик со вздохом сделал вид, что ссыпает туда монеты, ухитрившись бросить только одну, остальные стряхнул обратно в свой. Но, не давая Светлане выразить недовольство, воскликнул с неподдельным удивлением:

– Эй, да у тебя там золота больше, чем в царской казне!

Ховрах заглянул в свой кошель. Глаза округлились. Голик, не давая ему опомниться, завизжал тонким поросячьим голосом:

– Вор! Обворовал царскую сокровищницу!

Ховрах промямлил что-то, Светлана вскрикнула:

– Не мог он!.. Это ошибка!

– Ошибка? – завопил Голик. Он молниеносно сунул узкую ладонь в кошель Ховраха, выудил целую пригоршню. – А это откуда?

На его ладони как жар горели новенькие монеты. Крупные, золотые. С выпуклым обликом широкоскулого бородатого человека.

Ховрах что-то промямлил. Светлана бросила быстрый взгляд на него, потом на постельничего:

– Погоди! Разве у нас есть деньги Артании?

Голик возопил:

– При чем тут…

Он умолк, пожирал расширенными глазами золотые монеты. Светлана с понимающей улыбкой взяла монеты, ссыпала обратно в кошель Ховраха, сама привязала ему за шнурок на поясе.

– Езжай, герой!

Голик пролепетал:

– Но деньги…

– Он их не украл, – сказал Светлана, – сам видишь. А откуда они, разве вспомнит? Настоящие мужчины не помнят такие мелочи. Верно?

Ховрах, все еще обалделый, пробормотал:

– Легко пришло, легко уйдет. Чо запоминать, когда только до ближайшей корчмы… И мы могем подвиги геройствовать.

Он попятился. Отроки подвели коня могучего сложения. Красная попона покрывала спину, узда была в серебряных бляшках. Конь играл мышцами, потряхивал гривой.

– Удачливому и бес пряники носит, – сказал он, влезая на коня. – Где Ховрах, там и слава. Тикайте, куры, я иду! Когда-нибудь и у нашей козы хвост вырастет… Вот так родишься в чистом поле, умрешь в темном лесу. То-то мне сегодня муха попалась в супе! В каждом из нас есть серой шерсти клок…

Он уехал, оставив уже не только Светлану ошарашенной загадочной речью.

Далеко в степи высилась на деревянных столбах вышка с крышей из веток. Судя по всему, подумал Мрак, его давно заметили, но на одинокого путника внимания не обратят. Это если бы показалось войско, на сторожевой башне сразу бы взвился столб черного дыма.

Мрак пошел мимо, стараясь брести медленно, буднично. Там привязаны четыре коня, явно на вышке двое, по два коня на каждого, чтобы скакать, на ходу пересаживаясь с одного на другого. Таких сторожевиков не поймаешь, коней им подбирают самых быстрых.

В полуверсте впереди торчал из оранжевого песка костяк чудовищного зверя. То ли древний Змей, каких теперь нет, кончил здесь свои дни, то ли еще какой зверь невиданный, дознаваться некогда, да и охоты нет, он не Олег, которому и жизнь не в жизнь, если чего нового за день не узнает. Кости белеют, изъеденные горячими ветрами, вьюгами, морозами и вымытые ливнями. Тяжелый череп наполовину погрузился в землю, хребет торчит, выгнутый дугой, дальше истончается в длинный хвост, теперь рассыпавшийся на позвонки.

Мрак оглянулся, трава достаточно высокая, грянулся оземь. Встал в мохнатой шкуре, уже на четырех, сразу ощутил, насколько силен и налит звериной мощью. Теперь видел намного дальше, хотя голова едва торчала над верхушками травы, нюх строил картинки, и тонкий слух ловил в десятки раз больше шелеста, криков, чириканья, визга. Он слышал теперь даже царапанье мышей под землей, а когда прислушивался, то мог уловить хруст подземных корней, которые грыз хробак.

Он подобрал оружие и одежду и, держа в пасти, понесся длинными плавными скачками. Костяк увеличивался в размерах, и слышно было, как в лопнувших костях тонко свистел ветер. В полых трубочках свистел и тоненько завывал на разные голоса таинственно и тоскливо.

На вершине скелета сидели два ворона. Хмуро и недобро смотрели на пробегающего волка. Глаза одного были красные, как горящие угли, и Мраку почудилось в нем что-то знакомое. Оба повернули головы, провожая его взглядами. Так могут смотреть только совы, подумал Мрак угрюмо. У других птиц глаза по бокам, они поворачивают головы то одной стороной, то другой… А эти птахи какие-то странные.

Солнце медленно клонилось к виднокраю. Небо наливалось синевой, выступил бледный месяц, долго висел как приклеенный, а багровое солнце наконец сползло за край, но еще долго оставались светлые сумерки.

Когда впереди блеснула искорка костра, Мрак ускорил бег. Пасть устала держать одежду с тяжелой секирой. Стемнело еще, и он ударился оземь, когда до костра оставалось два-три полета стрелы. Перевел дух, оделся и побрел дальше, чувствуя себя тяжелым и сразу постаревшим…

В черной ночи костер горел ярко, и чем ближе Мрак подходил, тем резче отделялось багровое пламя от обступившей черноты. Огонь поднимался ровным столбом, снизу совсем оранжевый, как золотой песок под солнцем, а в самой вершинке зловеще лиловый, как окалина на остывающем клинке.

Постепенно рассмотрел угольно-черные фигурки людей, неподвижные и страшноватые. Их было трое, все в круге света казались каменными изваяниями. Мрак громко топал, и люди наконец повернулись. Лица у всех красные, с угольно-черными тенями, и носы и скулы как бы зависли в черноте. Из темноты вырезалась багровая, будто вынырнувшая из пламени, лохматая собака. Зарычала, потом прижалась к земле, отползла в почтительном испуге.

Из-за костра вышел рослый и с широкой грудью мужик. Распахнутая рубашка едва держалась на плечах, в черных волосах прыгали красные искры. Черная борода поднималась к глазам, лицо было резкое, настороженное. В нем чувствовалась дикость человека, который не знал города.

– Добрый вечер, – сказал Мрак осторожно. – Можно погреться у вас?

– Вечер добрый, – буркнул мужик. – Почему нет? Тепла хватает.

Двое оборванцев рассматривали Мрака из-под полуопущенных век. Один выглядел беглым, налет городской жизни проступает в бледной коже и сутулой спине, второй казался сыном степи – лохматый, настороженный, как и вожак, поджарый, полный злой, опасной жизни. Последний, третий, показался бы красавцем даже во дворце. Смуглокожий, с иссиня-черными кудрями до плеч, он лежал у костра в свободной позе сильного человека, который может в одно мгновение взметнуться в воздух, огласить ночь боевым кличем, а в руке уже блеснет кривой меч. В нем тоже не было ни капли жира, поджарый и гибкий, с тонкими чертами лица, горделивый, со вздернутыми бровями.

Глаза обвыклись, из темноты призывно выступили навстречу камни и чернеющий вход в пещеру. Оттуда несло запахами человеческого тела, женского – как определил Мрак, стряпней, травами.

Зашуршало, из темноты выскочила девочка, уже почти на выданье, но в стареньком платье из лохмотьев, сквозь прорехи которого проглядывало ее почти девичье тело, круглые мягкие груди. Подол не достигал коленей, и девчушка у самого входа обернулась, посмотрела на Мрака удивительно прекрасными печальными глазами, как-то призывно-тоскующе, заколебалась, словно что-то хотела сказать, но изнутри послышался грубый окрик, и она нырнула в темный зев.

Мрак присел к огню. От пляшущих языков пламени шло живое тепло. Первый мужик спросил медленно:

– От дела лытаешь аль судьбу пытаешь?

– Просто живу, – ответил Мрак.

– А чего ж не сидишь на месте?

– Да разве то жизнь, – удивился Мрак.

Мужик оскалил зубы в усмешке:

– И то верно. Ручей жив только в дороге. Остановившись, умирает вонючим болотом. Мы тоже всегда в дороге.

Из темного зева пещеры выглянула немолодая женщина. Мрака насторожило ее испуганное лицо. Глаза были страдальческие, тревожные. Она горбилась и все время пугливо оглядывалась. За подол цеплялся мальчонка лет пяти.

Мужик перехватил взгляд Мрака:

– Это не наша. Нищенка с ребенком. Прибилась по дороге. Так же незаметно и отстанет.

Она не родилась нищенкой, подумал Мрак невольно. Что-то осталось в фигуре, повороте головы такое, что догадаться не трудно: женщина знавала и лучшие дни… Впрочем, это не его дело.

– Как пробраться к горцам? – спросил он.

– Тебе какая дорога нужна, – поинтересовался мужик медленно, в голосе была насмешка, – короткая и трудная или легкая, но очень долгая?

Мрак ответил вопросом на вопрос:

– А я, по-твоему, на какого человека похож?

Рано утром он уже прыгал с камня на камень, забираясь все выше. Эта дорога была не трудная, а очень трудная, но не похоже, чтобы оказалась и короткой. Перевал намного левее, но туда еще два дня пути, а так при удаче сможет перевалить через горы сегодня.

Волчья прыть здесь не в помощь, он цеплялся окровавленными пальцами за острые камни, но взбирался все выше и выше. Воздух был свежим и чистым, как рыба в родниковой воде, вершины блистали, а далеко-далеко внизу зеленели проплешины полей и ниточки дорог.

Он был уже почти на гребне, когда услышал хлопанье крыльев. Могучий красавец орел опускался в расщелину между камнями. Острые когти проскрежетали по гранитному излому. Он сунул клюв в щель, пытался протиснуться, заклекотал от ярости. Желтые глаза горели, как бусины из янтаря.

Мрак, хрипя, вскарабкивался выше. Орел покосился гневно, перепрыгнул на другой камень. Когда Мрак приблизился, заклекотал грозно, взмахнул крылами и перелетел на высокий камень в трех шагах.

– Привет, тцар птиц, – сказал Мрак, задыхаясь. – Прости, что вторгся без… спросу… фу… Мне бы перья вместо шерсти…

Он без сил опустился на камни. Да, он сумел. Отсюда начинается резкий спуск на ту сторону горного хребта. Он срезал дорогу по прямой, выиграл два дня пути. И пусть говорят, что помогла волчья шкура! Он с самого начала карабкался в людской личине. Волку в горах делать нечего.

На самом гребне что-то белело. Присмотрелся, различил обломки скорлупы, будто оттуда вылез крупный цыпленок. Пожал плечами, тут же забыл.

Переводя дыхание, он услышал рядом царапанье. В расщелине что-то шуршало, шевелилось. Мрак изогнулся, заглянул. В узкой щели копошилась, пытаясь вывернуться, крупная жаба. Похоже, только вылупилась из яйца, как сразу же свалилась сверху, дура неуклюжая.

– Эй, жабенция, – проговорил Мрак с удивлением. – Видывал я жаб болотных, видел озерных и речных, даже на деревьях зрел… но чтобы в горах?

Жаба подобралась к полоске света ближе. Орел грозно заклекотал, повел крыльями. Жаба опасливо попятилась. Одна лапа волочилась, оставляя след из слизи и белесой крови.

Мрак сочувствующе покачал головой, тут же о жабе забыл. Дыхание выровнялось, он достал из-за спины суму, на плоский камень выложил ковригу хлеба, две луковицы и ломоть жареного мяса. Острый нож красиво отхватывал ровные полоски. Орел переступал с ноги на ногу, вытягивал шею.

– Прими угощение, – сказал Мрак.

Он швырнул ломтик мяса. Орел сперва отпрыгнул, затем дотянулся клювом, ухватил опасливо. Мрак с интересом смотрел, как орел подержал мясо, словно не зная, что делать, затем подбросил и поймал в воздухе. По горлу прошел комок. Орел сглотнул и вопросительно посмотрел на Мрака.

Мрак засмеялся, отрезал еще.

– Держи!.. Я наверстаю внизу. Все равно здесь нет ни пива, ни кваса, ни меда.

Когда он бросил орлу третий ломтик, шорох у ноги привлек внимание. Жаба сидела, высунувшись из щели, и жадно смотрела на мясо. Мрак пожал плечами:

– Почему бы и нет?

Он отрезал ломтик, стараясь сделать его как можно тоньше. Жаба ухватила с жадностью, задрожала, здоровой передней лапой торопливо запихивала мясо в свою широкую пасть, явно боялась, что человек передумает и отнимет.

– Наголодалась? – спросил Мрак сочувствующе. – Ешь. Я знаю, что такое голодать.

Жаба, худая и облезлая, глотала мясо с жадностью, но уже после третьего ломтика осоловела, раздулась, смотрела на мясо мутным взором, прижималась к земле. Попыталась задом вдвинуться в щель, но та теперь оказалась чересчур узка.

Мрак засмеялся. Не надо быть провидцем, чтобы увидеть судьбу бедной жабы. Орел, даже поев лакомого мяса, не откажется от добычи. Даже такой худой и никчемной.

Мрак поднялся, напряг и распустил ноющие мышцы. Ничего, теперь дорога вниз. А там в первом же селении отыщет постоялый двор и отоспится.

Сделал шаг, услышал шорох перьев и довольный клекот. Орел уже растопырил крылья, готовился перелететь на его место. Жаба смотрела вслед Мраку выпученными глазами.

– Эх, бедолага, – сказал Мрак досадливо.

Не отдавая себе отчета, зачем так делает, он вернулся, подхватил ее и сунул в мешок. Выпустит, когда отойдет в безопасное место. Орел о ней скоро забудет. У птах все просто: с глаз долой – из памяти вон.

Дорога вниз пошла так круто, что он большей частью бежал, хватаясь за выступы скал. Холодный воздух постепенно теплел, среди мертвых глыб проступили зеленые и бурые пятна мха, затем кое-где замелькала трава, пошли зеленые уступы, ущелья. Дно приближалось, Мрак уже видел скот и людей на зеленом поле, всадников на дороге.

Собравшись с силами, он сбежал по косогору на дорогу. Справа тянулось поле с поспевающей рожью, слева шла крутая стена. Извилистая дорога вела к видневшимся вдали строениям. Над трубами поднимался дымок. Сердце Мрака подпрыгнуло. Постоялый двор!

Взбивая пыль, он вошел через ворота, чувствуя знакомые запахи коней, повозок, грубо выделанной кожи. Люди сидели на крыльце, другие поили коней, из кузницы слышался легкий стук молотка, брань, испуганное ржание.

Мрак поднимался на крыльцо, когда ощутил в мешке шевеление. Охнул, выругался сквозь зубы. Совсем забыл про бедную жабу. Спас от орла, а что ей теперь?

Холодные лапы отпихивались, жаба даже укусила за палец, но зубов еще не было, чуть придавила твердыми деснами. Мрак выудил, подержал на ладони. Она уцепилась одной передней и двумя задними за пальцы. Выпученные глаза сердито смотрели в его лицо. Дышала тяжело, с хрипами, кожа покрылась капельками пота. Как еще не задохнулась, подумал Мрак невольно.

Мужик на ступеньках выпучил глаза:

– Люди, плюйте на него!.. Он жабу обедать принес!

– Дурак, – сказал Мрак значительно, – это заколдованная тцаревна.

Глава 19

Жаба с ладони прыгнула ему на плечо, едва не сорвалась, одна лапа висела бессильно, но кое-как укрепилась, прижалась белесым пузом, стала почти неотличима от его душегрейки из звериной шкуры. Хрипы в ее груди стихли, теперь лишь похрюкивала, как крохотный поросенок.

В харчевне было дымно и жарко. За столами ели и пили люди, из которых Мрак за местных признал бы не больше двух-трех. На остальных лежала печать странствий, драк, переходов через горы, переправ через бурные реки, схваток с дикими зверьми. Да и что делать местному здесь, где все равно пахнет опасностью, ибо эти люди не знают, как жить вне ее? Местный пообедает и дома, где хоть похлебка жиже, зато зуботычины не получит вместо хлеба.

За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой. Жаба тяжело пыхтела, белый зоб часто раздувался. Темно-зеленая кожа пошла крупными пупырышками. Она прижалась к столешнице, пугливо смотрела по сторонам выпуклыми глазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание, еще когда он вошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та даже не посмотрела в его сторону.

– Смотри, не идет, – сказал он со смешком. – Будто его считает своим батей.

Второй сказал с пьяной рассудительностью:

– Жабы нас не знают. Нас… то исть отцов. Я про все зверье говорю, понимаешь? А вот маму… Ежели она, скажем, увидела бы этого лохматого первым, когда вылупилась из яйца, то его бы и сочла мамой.

– Почему? – спросил первый тупо.

– А кого любой ребенок видит первым? Всегда мать. Любой ребенок. Хоть пернатый, хоть с перепонками…

Мрак покосился на жабу. Та смотрела мутным взором. В ее выпуклых глазах было обожание. Если это не взрослая жаба, подумал он, тогда понятно, почему не оставил орлу на обед. Детей рука не поднимается обидеть. Любых детей. Всякий человек щенка приласкает, даже если собак не любит, котенка почешет, поросенку чмокнет…

Подошел толстый мужик в засаленном переднике. Хмыкнул, спросил:

– Есть аль пить?

– И песни петь, – сообщил Мрак.

– Песни хоть тресни, – сказал хозяин, – а вот с едой у нас туго. Только бараний бок с кашей да хлеб из старой муки. Малость пива осталось.

– Неси, – разрешил Мрак.

Хозяин подобрел, глаза остановились на жабе:

– А что жреть твоя подруга?

– Жаба? – переспросил Мрак. Он повернул голову к жабе: – Что лопать будешь?

Жаба пугливо вжималась в стол, кожа на спине пошла бугорками. На хозяина ощерилась и шипела, показывая красную пасть.

– У меня все есть, – гордо сказал хозяин. – Тут тараканы с кулак!.. И мухи как воробьи.

– Добро, – решил Мрак. – Подай мне бараний бок с кашей, а жабе – тараканов. И мух налови.

Хозяин посмотрел на жабу, почесал в затылке:

– Не, пусть сама охотится. Я тогда с нее ничего не возьму. Ни за тараканов, ни за ночлег.

Мрак ел рассеянно, все еще чувствовал на своей холке прикосновение божественной ступни Светланы. От нее пахло так нежно, как не может пахнуть даже в вирие. И не хотелось шевелиться, выныривать в этот мир, где только смердящая харчевня, закопченные стены.

Жаба чуть осмелела, ходила осторожно по столу, подбирала крошки. Заглянула через край миски к Мраку, но там пахло горячо и невкусно.

Хозяин принес не большой ковш пива, а пузатый кувшин вина. Наметанный глаз уже заметил тугой кошель на поясе.

Мрак успел налить первый ковшик, когда за окном послышался грохот копыт. Громкий голос велел принять коня и кормить его, как самого Додона. А поить, как Голика в гостях у покойной царицы. Затем простучали тяжелые шаги на крыльце. Мрак вскинул брови в великом изумлении. Он узнал бы эти шаги даже в темном лесу.

Когда грузная фигура появилась в дверном проеме, всматриваясь в полумрак корчмы, Мрак крикнул:

– Давай сюда! Что тебя заставило покинуть двор?

Ховрах подошел, пальцы обеих рук привычно распустили пряжку пояса. На Мрака посмотрел вопросительно:

– Я тебя знаю?.. Впрочем, сейчас познаемся.

Он рухнул на скамью, возопил зычно:

– Хозяин! Вина… и еще вина! Всех угощаю! А это что за жаба? Ладно, угощаю и жабу. Жаба тоже человек.

Мрак налил ему из своего кувшина:

– Хватит ли денег?

– Хватит, – отмахнулся Ховрах.

– Откуда у тебя вдруг?

– Не знаю. Может, зарезал кого. Или с убитого снял. Пьян был… Слушай, что-то мне твоя рожа знакома… Мы с тобой вчера не дрались?

– Вчера нет, – ответил Мрак, – а насчет завтра, не знаю.

– Кому нужно твое завтра, – отмахнулся Ховрах. – Как придет, тогда и знать будем.

Он осушил ковшик, налил снова, уже не спрашивая Мрака, снова выпил одним духом, только тогда сообщил:

– Да это и неважно. Что за пьянка без доброй драки?

Хозяин принес кувшин, смотрел вопросительно. Ховрах царским жестом высыпал на стол, пугая жабу звоном металла, пригоршню золота:

– По кувшину на столы! Сколько их у тебя? Восемь?.. Да не кувшинов, а столов! Вот и ставь на усе. Пусть пьют как мочало! За счет доблестного Ховраха, ратника царской стражи.

Из-за соседних столов к ним начали пересаживаться самые сметливые. Сюда в первую очередь ставят не только вино, но и лучшее мясо. Ховрах всякого хлопал по спине, кивком приглашал угощаться, пил и ел сразу много и жадно, на глазах раскраснелся, повеселел еще больше, попробовал запеть песню, но поперхнулся, мало смочил горло, полкувшина – это смешно для мужчины, хотел пуститься в пляс, но хозяин принес еще два узкогорлых, но с раздутыми боками, и Ховрах плюхнулся обратно на лавку.

– Вот за что я царскую службу люблю! Она полна неожиданностей. Думал ли я, что поеду искать тцаря?.. Да на биса он мне, хоть и тцар! Я хоть и сторожу его покои, но и мешок с овсом буду сторожить, если платят. Только и того, что овес буду сторожить лучше. На него много охотников. А тцар кому нужон?

– Но куда-то ж делся, – заметил Мрак.

Ховрах скривился:

– Куда мог деться? Да к бабе какой-нибудь забрел. Я-де тцар, пришел оказать тебе милость царскую, поваляться в твоей постели. Ну, дура баба и старается.

– А мужик?

– А мужик свечку держит у постели. Это ж Куявия!

Новые сокувшинники угодливо хохотали. Вино уже разливали сами, отроки по знаку хозяина принесли еще мяса и сыра. Один подхихикнул:

– Верно, доблестный витязь!.. Где исчо ему быть?

– Баб много, – рассудил Ховрах. – Как угадать, искать где?

Мрак помалкивал, а мужик под смешки друзей посоветовал серьезно:

– А ты к колдунье сходи.

– Схожу, – ответил Ховрах с пьяной отвагой. – Где она? Подать ее сюды!

Мужик торопливо ухватил сыра. Пока жевал, объяснял, давясь и поперхиваясь от усердия:

– Как выйдешь отседа… так с крыльца увидишь треглавую… не, при чем тут мать Змея, гору увидишь!.. На самой вершине… избушка. Там и живет ведунья. Она никогда не спускается вниз.

Наступило молчание. Мужики молча пили, опуская взоры, жевали тоже как-то медленно, словно все разом задумались о чем-то высоком. Ховрах спросил после паузы:

– Та самая?

– Та, – ответил мужик негромко.

– Гм… Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется.

Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась и заснула посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не потерялся. Он раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье уже не шло. Мужики мало-помалу отлипали от их стола, отваливались, как насосавшиеся пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и в корчме постепенно пустело.

Мрак вытер ломтем хлеба остатки мясной подливы, с сожалением посмотрел в сторону окошка. Оттуда, как назло, тянуло жареным мясом и свежесваренной гречневой кашей с коровьим маслом.

– И что думаешь теперь?

– Как что? – удивился Ховрах. – Перекусим малость, потом – к ведунье!

– Вдвоем? – переспросил Мрак. – А я зачем?

Ховрах удивился еще больше:

– А ежели восхочет одного из нас того… чик ножиком по горлу – и в жертву? Я ж должен буду рассказать, как ты доблестно принял мучения! Да и чтоб жертва не пропала зазря, я просто обязан буду пойти и отыскать этого дурного тцаря!

– А-а, – сказал Мрак понимающе. – Тогда заканчивай свой перекус. Солнце уже давно село. Надо выспаться. А то дорога туда долгая.

Ховрах от великого изумления закашлялся, глаза полезли на лоб:

– Выспаться? Ты собираешься эту ночь спать?

– Ну…

– Странный ты, – сказал Ховрах сожалеюще. – Как будто и не человек вовсе… Мы идем на геройское деяние. Может быть, уже никогда не вернемся. И света белого не узрим… И он нас – тоже. А ты собираешься спать, аки барсук недобитый?

Мрак внезапно озлился на себя. Этот пропойца и гуляка больше прав, чем он, больше видевший и больше испытавший. Или это любовь так отупляет?

– Наливай, – сказал он. – Нет, жабе не надо. Она еще ребенок.

Выступили на рассвете. Коня Ховраху пришлось оставить. Хозяин обещал присмотреть до возвращения, но по тому, как по-хозяйски осмотрел бабки, похлопал по крупу, стало ясно, что уже считает своим.

– Что, – спросил Мрак, – такой уж крутой перевал?

– Да не перевал, – ответил Ховрах. – Ведунья чужаков не любит. Говорят… многое о ней говорят.

Рожа отекла с перепоя, он морщился, трогал голову с такой осторожностью, будто нес на плечах доверху наполненный вином кувшин. Но направился прямо к треглавой горе с такой устремленностью, словно только там мог избавиться от похмелья.

Мрак упрятал жабу в мешок, так и не решился бросить в корчме, устремился за царским гриднем. Злой ветер задул еще с полуночи, а когда оказались на горной тропке, небо заволокло тучами, ветер набрасывался рывками, норовил столкнуть в пропасть.

Ховрах ругался, клял небесных богов и подземных, те тоже виноваты, закрывал лицо от порывов ветра, но упрямо ломился к треглавой горе, что никак не приближалась, наоборот, скрылась в тучах.

Мрак, сильно наклонившись вперед, двигался сквозь холодный ветер, как неторопливый ледник. Кожа задубела от холода, а когда с неба посыпался ледяной дождь, что вот-вот перейдет в снег, лишь зарычал от неудовольствия.

Потом ветер стал еще злее. Темное небо грохотало, опускалось все ниже. Мрак чувствовал, как волосы поднимаются дыбом, между ними шло странное шевеление. Затем ветер усилился так, что сек кожу, как сотнями мелких ножей. Сцепив зубы, Мрак двигался вперед шаг за шагом. Впереди часто затрещало, через мгновение там камни вскипели белыми злыми бурунчиками.

Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Мрак согнулся, оглушенный, одуревший от грохота и шума льющейся воды. По сторонам замелькали белые крупинки, он не сразу понял, что так больно лупит по голове и голым плечам. А град быстро вырос до размеров ореха, затем небесные льдинки стали с яйцо голубя, и Мрак закрутился на месте в поисках хоть какого-то укрытия.

– А что там за огонек?

Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками. Град непостижимо быстро перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся, больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека:

– Ты что-то видишь? Где?

Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой:

– Вон там.

– Не может быть… А меня все чегой-то налево тянет. Но раз уж у тебя такие глазищи, то давай туда. У меня уже суставы лопаются, как сосульки.

За поворотом скалы ветер чуть утих, свистел наверху, а сзади выл отчаянно, и слышно было, как скребет когтями гранитную стену. Впереди мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул:

– Мы спасены!

– Это в самом деле факел? – крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за ураганным ветром запаха горящего дерева. – Кому это сигнал?.. Нас никто не ждет! К счастью.

Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев раздраженно и разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром, разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и полыхал багровый огонь, видимый издалека.

– Кому это сигнал? – повторил Мрак.

Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко от общего людского жилья, и этот огонь – сигнал. Ховрах угрюмо шел впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.

– Кому? – повторил Мрак.

– Никому, – буркнул Ховрах, он даже не обернулся. – Здесь живет сумасшедшая.

– Сумасшедшая? А огонь почему? Он нам был кстати… Могли бы в потемках вверх тормашками в пропасть.

Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал с неудовольствием:

– Она была из знатной семьи. Не захотела замуж за того, за кого выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла, разожгла для него этот огонь… Тогда тоже была такая же темная ночь, буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.

Ховрах угрюмо умолк. Они уже приближались к домику. Мрак спросил осторожно:

– Что-то стряслось?

– Парень не пришел, – буркнул Ховрах. – Костер полыхал всю ночь. А на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую… И так отныне делает каждую ночь.

Мрак зябко передернул плечами:

– Несчастная. И сколько так ждет?

– Кто знает? – ответил Ховрах глухо. – Когда я был маленьким, я уже видел этот огонь. А мне уже за сорок.

Бревна стены были черными, между ними забился снег. С края крыши свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое, чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.

Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся в узкую щель сразу всем грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом – не следует выпускать теплый дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной надеждой, затем в них мелькнули отчаяние, разочарование, боль, и лишь спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала тихо:

– Входите… Кто бы вы ни были, но все люди.

– Надеюсь, – пробормотал Мрак. – Спасибо, этот огонь наверняка спас наши шкуры.

По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс головой, во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения, временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет дальше.

В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода, очень немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда кажется внезапной.

Глаза женщины были огромные, страдальческие, то вспыхивающие надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать каждый камень, прежде чем поставить на него ногу…

Ховрах уже сидел перед очагом, держал над огнем красные распухшие ладони. Мрак сбросил волчовку, сел на лавку. Женщина перевела взгляд с Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.

Пока пили горячее – отвар оказался с бодрящими травами, – женщина сидела молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только бушующий ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине было столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.

Он подержал пустой ковшик в ладонях, сомкнул пальцы. От толстых глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в ладонях.

– Что ищете? – спросила женщина мертвым голосом.

Мрак сказал с неловкостью:

– Не обращай внимания, мать. Наша суета – это так, пустяки…

Ховрах обиделся:

– Это тцаря отыскать – пустяки? Да ежели не найти, то завтра же… ну пусть через неделю это воронье, гордо именующее себя Орлами, Волками и прочим зверьем, слетится в Куяву, как на дохлую корову! Но на этот раз уже не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.

Женщина спросила без интереса:

– Тцар исчез?

– Давно уже, – ответил Ховрах обидчиво. – Да ты, поди, знаешь. Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и сейчас еще красавица, а в молодости была… ого!.. Да ты и сейчас еще молодая и красивая…

Женщина устало отмахнулась:

– Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Тцар исчез в долине?

– Да, – ответил Мрак неуклюже. – Он должен был бы добраться быстро… Лишь только скинул бы веревку.

Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на бескровных губах.

– Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты должен опасаться не только тцаря, но еще больше – Горного Волка.

– Этого Волка Ущелий? – воскликнул Ховрах. – Да, с тем зверюкой лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.

Мрак проворчал:

– На всякую силу находится другая сила.

Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про них. Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:

– Горного Волка тебе не победить.

– Возможно, – согласился Мрак. – А возможно, и нет.

Она покачала головой:

– Его вообще убить невозможно.

– Ну?

– Поверь, чужеземец.

Мрак проворчал:

– Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.

– Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.

Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно:

– Почему? Умирают все.

Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было невыносимым. Но Мрак увидел, как к отчаянию добавилась еще и горечь. Мертвым, как вьюга, голосом сказала медленно:

– Горному Волку повезло… Неслыханно! Однажды, это было лет десять тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз, как все смертные. И когда бедная женщина накормила его и напоила, выставив на стол все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего хотела узнать.

– Догадываюсь, – кивнул Мрак. – Мать есть мать.

– Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель ответил, что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила, что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками. Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну осталось жить такой жизнью… И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади подкрадываются с длинными копьями… И он честно ответил матери, что ее сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.

Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:

– Признаюсь, не знаю, как она поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь Маржелю?

– Нет, – ответила женщина. – Она бросилась к очагу и голыми руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку.

Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.

– Понятно, – сказал он с благоговением. – Только руки матери… Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не страшиться?

– Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое, правда, в самом деле велико.

Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:

– Горный Волк – подлая тварь… но не могу же прийти к старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!

– Ты не можешь, – согласилась ведунья, – но другие…

– Что? Уже приходили?

– Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется и тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу – кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что по-прежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы ни был он для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками…

А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул внутрь:

– Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом потягаться. Да и то, не знаю, не знаю…

– Брунька? – спросила женщина с бледной усмешкой. – Ты и у нее побывал? Ну, Ховрах…

– Чудесная женщина, – сказал Ховрах быстро. – Тоже почему-то в одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!

– Колдуны редко встречаются, – сказала она, – почти не дружат. Друг на друге не женятся… А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.

– Почему не женятся?

– Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес, уничтожить посевы… У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.

Ховрах задумчиво поскреб голову:

– Да, на такой лучше не жениться.

– Чародейство, – сказала женщина тихо, – это как огонь. Люди научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с того ни с сего!

Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:

– Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?

– Может.

– А бывают?

– Да. За все время я слышала про одного. Нет, даже про двух.

– Ого!

– А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?

Ховрах обиделся:

– Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?

Глава 20

Когда покинули ведунью – а дольше засиживаться у страдающей женщины было бы недостойно, – Ховрах сказал довольно:

– Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно.

У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо. Он оглянулся, избушка едва виднелась, но ему почудилось бледное пятно в единственном окошке.

– Как же будешь искать тцаря дальше?

– А в корчме, – объяснил Ховрах. – Туда сносят все слухи.

– Ладно, – сказал Мрак, – ежели я больше не нужен для жертвы, то я пошел. Прощай!

– Береги жабу, – напомнил Ховрах.

– Что вы все о жабе? Хоть бы кто сказал: береги себя.

Мрак круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге.

Слабое осеннее солнце доставало до земли жиденькими лучами, и он выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в ухо, за шерсть безрукавки держалась цепко.

Он все еще вспоминал, понурившись, отчаянные глаза ведуньи, когда услышал конский топот. Не оглядываясь, уже по стуку копыт понял, что догоняет его конь с легкими сухими ногами, не могучий и не шибко выносливый, но очень быстрый, стремительный, весь словно выточенный из дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами. А всадник не велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше.

Он многое еще мог бы сказать как о коне, так и о всаднике, любой опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно лишь то, зачем всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп!

Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает, это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности… и он, собрав все мышцы, внезапно пригнулся, выбросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью, откинулся назад, упершись ногами.

Рвануло сильно, но устоял, а на дороге впереди с силой ударилось оземь загорелое тело, подпрыгнуло и покатилось по твердой земле. Конь пронесся дальше, вздымая пыль, замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и принялся жевать траву.

Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот обвился вокруг кисти, резное кнутовище болталось у земли. Еще чуть, и плеть рассекла бы до крови.

Жабу тоже сбросило толчком, она кувыркнулась в пыли, поднялась и непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял, сдул пыль, снова посадил на плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом.

Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся на четвереньки. На Мрака зло и растерянно смотрела молодая женщина. Она была хороша, распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на лбу. Звериная шкура, заменяющая платье, из двух частей оставила голым живот, руки, а также левую грудь – небольшую, коричневую от солнца. На поясе болтался небольшой нож в ножнах, но меч и лук, как заметил Мрак, остались притороченными позади седла.

Мрак с любопытством наблюдал, как она передумала встать, просто села в пыли посреди дороги. На плече, локте и вдоль бедра тянулись кровавые ссадины.

– День добрый, – поприветствовал Мрак. – Как там внизу? Пыль теплая?

В светлых глазах женщины недоумение сменилось стыдом и унижением. Ее пальцы ухватились за рукоять ножа, глаза отыскали лицо сбросившего с коня. Он улыбался, темные, как кора старого дуба, глаза смеялись: если мало упасть с коня, то давай выхватывай то, что у тебя там есть.

Она поморщилась, чувствуя, как кровь и сукровица проступили сквозь облепившую ее пыль.

– Ты кто?

Голос был злой, низкий, с волнующей хрипотцой. Мрак широко улыбнулся:

– Мужчина.

Глаза женщины сверкнули ненавистью. Чужак оскорбил снова, и все с улыбкой, что оскорбительнее слов. Даже оскорбительнее падения с коня. И смотрит, как смотрит мужчина на лежащую перед ним женщину!

Она наконец встала, слегка побледнела и чуть закусила губу. Пыль покрывала половину лица. Глаза брезгливо смотрели на жабу.

– И что ты хочешь теперь делать?

Мрак оскалил зубы:

– С тобой?.. Ты шутишь! Возьми.

Он бросил ей плеть, повернулся и зашагал по дороге к лесу. Ненависть в глазах женщины сменилась недоумением. Затем еще большей злостью и унижением. Она без нужды поправила грудь, что смотрела поверх края волчьей шкуры, пошла, прихрамывая, следом, ее конь пасся впереди в сотне шагов. Верный и чуткий, он не позволит приблизиться этому лохматому полузверю…

Мрак, проходя, похлопал коня по шее, обернулся, сказал сильным звучным голосом, в котором насмешки было больше, чем гор в Куявии:

– Здесь, как я погляжу, у тебя еще есть… ха-ха!.. лук со стрелами, даже меч… Ты можешь попытаться и с ними.

Он хлопнул коня по крупу огромной, как лопата, ладонью, пошел дальше. Даже по спине было видно, что продолжает смеяться.

Униженная, втоптанная в грязь, она дохромала до коня-предателя, хлестнула плетью:

– Тварь!.. Как ты мог?.. А если бы он тебя забрал себе?

Конь отбежал, пугливо косился огненным глазом. Ей стоило усилий его поймать, он вздрагивал и всякий раз отбегал, не давая прикоснуться. А ненавистный мужчина продолжал удаляться, но теперь она видела, как легко и быстро несет он свое крупное тело. В его движениях сквозила чуткость лесного зверя. А то, с какой легкостью перехватил плеть и сдернул с коня, говорит о многом. Как о его умелости в схватках, так и о многом еще.

Ободранное ребро жгло, пыль намокла и, высыхая под жгучим солнцем, взялась корочкой. Рукоять легкого меча настойчиво покачивалась, напоминая о себе, даже задевала пальцы, норовила юркнуть в ладонь. Так же точно влезло вкрадчиво кнутовище, едва завидело впереди бредущего в пыли мужчину…

Она увидела, как он чуть сбился с шага, пошел иначе, и с пугающей ясностью поняла, что этот человек, не оглядываясь, угадывает, что она делает, и сам соразмеряет свои движения. Если она замахнется мечом, то он уже готовится то ли скакнуть в сторону, то ли нырнуть под брюхо ее коня и одним движением перерезать ему жилы… Он уже знает, что она сделает. К тому же он снял с плеча чудовищную жабу, наверное, талисман, спрятал в котомку. Он готов!

Ее пальцы отпрыгнули от меча, словно тот лежал в огне. Осторожно пустила коня по другой стороне дороги:

– Эй, ты кто?

Он чуть скосил в ее сторону насмешливые глаза:

– Глухих дважды к обеду не зовут.

Она сказала, снова сердясь:

– Это за версту видно, что ты – всего-навсего мужчина!.. Я спросила имя!

– Меня зовут Мрак, – ответил он хладнокровно, – а тебя?

Она поколебалась – велика честь для мужчины задавать ей вопросы, потом вспомнила, как спорхнула с коня, бросила зло:

– Ты идешь по нашей земле, Мрак!

– Эх, Мара… Зачем ты такая сердитая?

Она поперхнулась на полуслове. Брови взлетели до середины лба:

– Откуда знаешь, что меня зовут Марой?

– Разве не сказала? Гм… Ты не сильно ушиблась?

– Нисколько, – прорычала она, ибо в этот момент край попоны как раз царапнул по раненому бедру. – Кто ты и что ты такое?

Он шел, глядя вперед на приближающийся лес, но Мара видела по его лицу, что краем глаза он цепко держит ее в поле зрения, как и ее руки. Это был едва ли не первый из мужчин, который не пялился на ее грудь.

– Это можно спросить и у тебя, – сказал он медленно, насмешка все еще не покидала его ненавистный голос. – Ведь поляницы, как я слыхивал, по эту сторону реки не переходят. Что вас сюда перегнало? Саранча напала?

Она скрипнула зубами. Пальцы снова задергались возле рукояти меча.

– У нас договор был с тцарем. Теперь его нет. Мы вольны поступать как хотим!

Мрак кивнул, голос был чересчур серьезным и глубокомысленным, чтобы снова не заподозрила насмешки:

– Ну, тогда конечно… Когда у соседа пожар, то хватай у него все, что сможешь. Но не жалуйся, если воткнет нож в спину, когда будешь обеими руками нести награбленное.

Она спросила резко:

– Ты мне не ответил! Кто ты и что ищешь?

Он чуть повернул к ней лицо:

– Ого! Разговариваешь так, словно имеешь право спрашивать, а у меня право только сопеть в две дырочки да отвечать по твоему окрику.

– Я имею, – сказала она угрожающе.

– Да? Что же тебе дает это право?

– Это, – ответила она надменно. Ее маленькая ладонь легла на рукоять меча.

Он шел, глядя на вырастающую стену леса. От деревьев уже тянуло прохладой. Ответил не сразу, но насмешка из голоса исчезла:

– Да?

Она стиснула рукоять так, что косточки побелели на пальцах. Чувствовала, что незнакомец следит за каждым ее движением, и, хотя в ладонях у него ничего не было, он не казался безопаснее.

– Да!

– Ну, докажи свое право.

По спине Мары пробежали мурашки. Пальцы внезапно ослабели. Теперь он просто убьет. Она ему надоела, уже раздражает. И теперь просто убьет ее голыми руками и оставит с перебитой спиной посреди пыльной дороги под знойным солнцем.

Она поспешно убрала руку, а конь, чувствуя ее внезапный страх, подался к обочине еще дальше. Мужчина, назвавшийся Мраком, ускорил шаг. Могучие деревья были уже в десятке шагов, шелестели приглашающе, запах зелени манил, обещал прохладу и спасение от дикого зноя.

– Ты не куяв, – внезапно сказала она. – Я бы сразу узнала куява, как бы ни оделся. И не похож на артанца. Кто ты есть?

Он подошел к деревьям, оглянулся:

– Я – человек. А племя мое – люди. Но если хочешь знать, откуда я родом, то я вышел из Леса. Нас звали неврами, гипербореями… Но это неважно, верно? Верно лишь то, кем человек считает себя сам.

Он повернулся, шагнул за деревья. Мара несколько мгновений остолбенело смотрела, как исчезает его широкая спина, наконец соскочила с коня:

– Постой! Никогда не видела настоящего невра… Что о вас только не говорят!

Он уходил, не обращая внимания. Она догнала, это стоило усилий, хотя он шел, а она мчалась как лань, ухватила за локоть:

– Стой! Если пойдешь прямо, то наткнешься на наш полевой стан. Он по ту сторону этого леса. Тебе не повезет, как в этот раз!

Он шел все тем же быстрым шагом, а ее тащил, как вцепившегося в медведя щенка. В голос вернулась насмешка:

– Это там, где две сотни коней, меньше сотни баб… ох и запах от них!.. и еще зачем-то десятка два волов?..

Она уперлась обеими ногами, остановила, но не знала, что сказать, смотрела выпученными глазами.

– Да, – призналась, совсем сбитая с толку, – но это только передовой отряд. А на волах привезли шатры. Возглавляет сама царица Медея, а от нее пощады не жди. Ты умрешь медленно и страшно. Она мужчин не любит.

Он пристально смотрел в ее лицо, где, как в бегущей воде, ежесекундно менялись выражения.

– Зачем говоришь это мне?

– Не знаю… Наверное, хочу просто узнать больше о таких странных людях. А ты, похоже, расскажешь больше, если тебя накормить и напоить.

– И почесать, – добавил он серьезно.

– И почесать, – согласилась она, не замечая невеселой насмешки, – чем под самыми страшными пытками.

Он несколько мгновений испытующе смотрел ей в глаза. Мара на этот раз смотрела открыто, и, странное дело, внезапно захотелось, чтобы этот грубый зверь взял ее огромными лапами с двух сторон за пояс чуть повыше бедер… а то и за бедра, притянул к себе, прижал к грубому и дурно пахнущему телу подлого и лживого мужика. А она, всегда умеющая за себя постоять, на какие-то сладостные мгновения ощутит себя слабой и беспомощной, о которой заботится и защищает более сильный и надежный…

Она с усилием стряхнула странное наваждение:

– Ты зайдешь в наш стан? Тогда я поеду впереди, предупрежу. Иначе тебя изрешетят стрелами раньше, чем ты, как дикий кабан, вылезешь, ломая кусты.

Мрак пожал плечами:

– А почему нет?.. Две сотни коней, сотня баб да десяток волов… Почему не зайти?

Она стиснула зубы, напоминая себе люто, что мужчин надо воспринимать такими, какие есть. Их не переделаешь, разве что убивать, а раз этого убивать пока… не задумано, то надо соглашаться или поворачиваться и уходить.

– Тогда иди прямо, – велела она, снова становясь надменной и не терпящей возражений, – никуда не сворачивай. А я вернусь к коню, поскачу по опушке. Это малая дуга, я подготовлю царицу Медею.

Когда ее тонкая фигурка исчезла за деревьями, Мрак грянулся о мягкий мох, больно укололся о сучок, поднялся волком. Жаба свалилась на землю, в ужасе попятилась, пищала жалобно. Голосок был жалкий, плачущий, а глаза от ужаса чуть не лопались. Мрак зарычал, желая сказать, что это он, прежний Мрак, бояться не надо, какая ей разница? А в этой личине он, может быть, даже лучше, ибо нет зверя гаже и алчнее, чем человек…

Но дурная жаба от его страшного голоса вовсе вжалась под корягу, едва не ломая свой короткий хвостик, писк стал отчаянным.

Дура, сказал Мрак мысленно, не решаясь подать голос. Он грянулся оземь, ушибся, не успел подняться, как на него обрушилось холодное, скользкое, обхватило его морду зелеными лапами, перепонками, писк сменился счастливым визгом. Толстая жаба, не давая ему подняться, топталась по морде, тыкалась своим тупым рылом. Мрак брезгливо отворачивался, но она обслюнявила всего, он отпихивался от ее радостных поцелуев, крикнул зло:

– Ну, поняла, дура?.. Это был я. И остаюсь им. Смотри.

Он упал на землю, ушибся снова, по телу прошла болезненная конвульсия, поднялся на четырех дрожащих лапах, все тело зудело от проросшей шерсти, и тут же по чутким волчьим ушам хлестнул отчаянный писк.

Жаба отпрыгнула, глаза непонимающе смотрели на страшное чудовище, возникшее на месте ее любимого замечательного хозяина, снова попятилась, одной лапой пытаясь закрыть себе глаза, а второй суетливо отмахивалась от страшного зверя.

Мрак зло взвыл – ну что за дура! – жаба от волчьего рыка втиснулась под пень, ломая хрупкие косточки. Мрак выругался по-волчьи, упал на землю, снова ударился, на этот раз расшиб локоть о твердый корень, выждал, пока тело болезненно преображается в человечье, с трудом удержался, чтобы не запустить твердые когти в шерсть на груди и не почесаться долго и всласть.

– Ну, хоть теперь поняла?

Жаба тут же, без раздумий, с визгом прыгнула к нему, плюхнулась ему на грудь, вцепилась задними, а передними лапами обхватила шею, тыкалась тупой мордой с выпученными глазами ему в лицо.

– Ну до чего же тупая, – выдавил Мрак с ненавистью. – Тупее был только Таргитай, но он хоть пел…

Жаба задрала морду вверх и счастливо заверещала. Трель была на редкость громкой и немелодичной. Мрак отшатнулся, но жаба сидела на нем крепко.

– Смотри внимательно, – сказал Мрак. – Вот я. Я все тот же… Смотри…

Он осмотрелся, увидел рядом свою одежду, только человек из Леса может без конца падать на голые корни, когда толстая волчовка рядом, подтащил ее поближе, улыбнулся жабе, грянулся… не получилось, подпрыгнул, грянулся сильнее, но мягкая шкура все же мешала. С третьей попытки подпрыгнул выше, ударился так, что в глазах потемнело, зато сразу ощутил страшный зуд, ломку, боль в костях, жилы вытягивались и стонали, но когда поднял морду, жаба уже шумно дрожала под кустом, отмахивалась передними лапами, пищала так жалобно, что у него защемило сердце.

– Ну до чего же дура… – прошептал он. – До чего же… если бы любили за мудрость, то не нашлось бы ни одного на свете…

«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Надо бежать, Светлана ждет, когда я спасу ее дядю-тцаря, чтоб ему, а я прыгаю перед жабой, кувыркаюсь, успокаиваю, уговариваю! Это же просто жаба. Зеленая жаба с перепонками. Даже с бородавками. Ну, пусть это не бородавки, это просто выпирает спинной хребет, настолько острый, что уже не хребет, а что-то вроде зачатка спинного гребня…»

Измученный, он растянулся без сил, чувствуя, что не в силах шевельнуть пальцем.

– Ну, – прошептал он, – теперь, дура, все поняла?

Жаба с радостным визгом бросилась ему на шею, как бросалась уже десятки раз, объясняя, что поняла все, но пусть всегда остается он, а не это страшное чудище, что возникает на его месте, когда он куда-то уходит.

Уже привычно он сложил нехитрое имущество на портки, завязал в тугой узел, запихнул обратно секиру, что норовила вывалиться, еще раз проверил, как там жаба, и наконец перекинулся волком. Ноздри ловили густые струи воздуха, в которых различались запахи всех коней, и сейчас он мог не только пересчитать, но и рассказать, сколько в табуне кобыл, указать на двух жеребых…

Все-таки лес, а деревья, хоть и мелкие, все же деревья, а не груды камней или голая равнина степи. И здесь он чувствует себя лучше, чем рыба в воде.

Кони и поляницы были по ту сторону стены могучих деревьев. Такие вырастают на опушке, защищая остальной лес от натиска знойной степи, огромных стад туров, но Мрак в красочном запахе видел коней и людей так же четко, словно уже стоял в поле.

Он выронил узел, оборотился, оделся, постоял малость, привыкая к облику слабого в одном, сильного в другом человека. Затем медленно двинулся через кусты, пока не вышел на опушку.

Полуобнаженные женщины рубили молодые деревца, ставили под сенью огромных ветвей шатры, стаскивали сухие ветки и бревна в кучи, утаптывали места для костров, спешно снимали с заводных коней закопченные котлы.

По всему было видно, что поляницы только что переправились через реку. Коней небольшими группками развели к наспех устроенным коновязям, к мордам подвязали мешки с овсом. Кони жевали, монотонно вздергивая мордами, подбрасывали остатки овса.

Он вышел из-за деревьев и открыто пошел в полевой стан. Поляницы заметили не сразу, слишком заняты работой, затем с яростными криками – все же бабы, отметил Мрак, – ринулись наперерез. Лица яростные, перекошенные. Каждая хватала нож, топор или дротик.

Он развел руками, показывая, что в ладонях ничего нет.

– Я к Медее!

Женщины окружали его по широкой дуге. Хищные, злые, а выглядеть старались еще злее. Их лица и тела были разрисованы краской. Узоры жуткие, пугающие, со змеями и пауками, но только больно умный волхв не заметит их сильных женских тел, широких бедер, оттопыренных ягодиц, а станет рассматривать голографию, то исть рисование по голому.

Одна потребовала хмурым сорванным голосом:

– А кто сказал, что ты нужен Медее?

– Я сказал, – ответил Мрак сочувствующе, понимал, как женщина напускает на себя страшный вид, чтобы не показать, как ей боязно самой. – Останови меня и услышишь, что она тебе скажет.

В окружении острых копий он двинулся к самому большому шатру. Одна поляница скользнула вовнутрь, послышались приглушенные разговоры. Волчьи уши сейчас бы, подумал Мрак досадливо.

Полог распахнулся, его придерживала поляница. Медея вышла, и взгляд, которым окинула лохматого мужчину, не обещал ничего, кроме быстрой смерти. Она была все в том же наряде: вязаном свитере под самое горло, широкой юбке с золотыми бляхами, это было тцарственно и походно одновременно, и Мрак пожалел, что царица не в одеянии обычной поляницы. Грудь ее оставалась высока, сама Медея ослепляла белой как снег нежной кожей, и Мрак боялся представить ее в звериной шкуре с выпущенной на свободу левой грудью.

Похоже, что-то отразилось в его лице. Медея холодным голосом бросила:

– Говори быстро. Если потревожил меня зря – умрешь здесь же.

Она кивнула женщинам. Острия копий больно уперлись Мраку под ребра. Одно сзади кольнуло под левую лопатку. Он покачал головой – здесь женщины еще злее, чем в замке. Они всегда злее и наглее, когда сбиваются в кучи, это поодиночке овечки…

Стараясь не делать резких движений, он выудил из сумы скрыньку с обрывком шнурка, буркнул небрежно:

– Грубая ты, Медея. Я всего лишь проходил мимо. Дай, думаю, зайду… Вдруг это ты обронила.

Ее рука жадно выхватила крохотную скрыньку. Расширенными глазами смотрела, щупала, гладила кончиками пальцев. Мрак видел, как борется с желанием открыть, взглянуть, что внутри, не украдено ли ее сокровище. Потом ее взгляд обратился к Мраку. Он увидел, как медленно меняется ее взгляд от ликующего к подозрительному.

Не ты ли, сказали ее глаза, и срезал с моей шеи? Мрак смотрел честными наглыми глазами. Мол, скрынька же у тебя, что старое ворошить и докапываться? Ежели во всем копаться, то столько грязи и дерьма нароешь, что и жить в нем не захочешь. Ведь выкопанное дерьмо обладает таким волшебным свойством, что закопать его трудно, а забыть и вовсе нельзя.

– Ладно, – сказала она все еще враждебно, – будь сегодня моим гостем. Но если до захода солнца тебя увидят вблизи, умрешь медленно и страшно.

– Жизнь – дорога к смерти, – сказал Мрак, вспомнив заумные изречения волхва Олега. – Или вообще дорога смерти. Это когда идешь по жизни, а всех встречных бьешь по голове. Я могу тебя о чем-то спросить, Медея?

Она кивнула, отступила в глубь шатра. Мрак подмигнул разочарованным женщинам, Таргитая бы сюда. Даже Олег мог бы перестать страдать о рыжеволоске Лиске…

В шатре было по-женски пестро, ярко и пахло пряностями. Ковры, подушечки, чашечки с маслом, благовониями, хотя, на взгляд Мрака, вонь не может быть благой, все равно вонь, и он, оглядев внутренность шатра, поморщил нос, благо вони достаточно.

– Присядь и расскажи, – велела Медея и села на ковер, подогнув ноги, – как к тебе попало… это?

– Кто-то обронил, – буркнул Мрак.

Темные глаза Медеи внимательно следили, как он сел напротив.

– Да? А как ты узнал, что это мое?

Мрак вспомнил, что Медея никогда не вынимала скрыньку в присутствии посторонних, пожал плечами:

– Значит, ты выронила.

– Я не роняла, – возразила Медея. – К тому же шнурок срезан!

– Да? – удивился Мрак. Его косматые брови взлетели. – Может, перетерся?

– Нет, не перетерся.

Мрак предположил медленно:

– Тогда тот, что внутри, перегрыз?

Царица поляниц некоторое время смотрела ему в лицо.

– Значит, ты открывал… А я полагала, что секретный замочек надежен. Ну да ладно. Ты сам понимаешь, раз уж узнал такую мою тайну, я просто не могу оставить тебя в живых…

Она подняла руку, намереваясь подать знак. Прислушалась. Донесся быстро нарастающий конский топот. Медея насторожилась, поднялась, бросив взгляд на невозмутимого мужчину.

Топот стал громче, оборвался перед шатром. Фыркнула лошадь, слышно было тяжелое дыхание. Женские голоса доносились громкие, возбужденные. Медея приоткрыла полог, стараясь держать одновременно взглядом и Мрака.

– Царица! – донесся возбужденный голос. – К нашему стану скоро выйдет один воин!.. Он не куяв, даже не артанец… Называет себя гипербореем, но такой страны… фу, как я мчалась!.. нет, совсем чужак. Говорит, что он – невр. Я, правда, их никогда не видела, но он все равно вылитый невр…

Глава 21

Медея бросила быстрый взгляд на Мрака:

– Да? И когда же появится?

– Он ходит быстро! К вечеру уже будет здесь. Я нарочно гнала коня во всю мочь, чтобы ты заранее решила, что делать…

Медея отступила, придерживая полог. Голос был холоден, как лед:

– Зайди.

Мара ахнула, глаза ее полезли на лоб:

– Мрак?.. Ты уже здесь?

Мрак зевнул:

– Я тут и ночевал… Верно, Меда?

Царица сказала ледяным голосом:

– Я только для друзей Меда. А для бродяг, что калечат моих воинов… ведь это ты ее так ободрал?.. я – грозная царица поляниц, внучатая племянница тцаря Тараса. Что ты с нею сделал?

Мрак почесал затылок, чувствуя желание сесть и, вытянув шею, почесать ногой за ухом.

– Да как сказать… как-то и неудобно… Вот так и сказать при всех… Она ж мне тоже спину ногтями ободрала.

Глаза Медеи полезли на лоб. Мара вспыхнула:

– Царица! Не верь ему. Не верь! Ты посмотри на него. Разве не видно, что он не такой?

Медея посмотрела на своего странного гостя. Похоже, он в самом деле не такой. Ему не жилистую и высушенную солнцем Мару, а целое племя женщин бы впору. Или одну, но – царицу.

– Еще одна странность, – сказала она тем же холодным тоном. – Но я, если не могу понять их сразу, решаю просто. Этому я научилась у примитивных мужчин. Если скрыню нельзя открыть ключом, ее можно разбить топором.

Она вскинула руку, открыла рот, явно собралась звать стражей, как Мара воскликнула:

– Погоди! Посмотри, что у него в мешке?

Медея требовательно перевела взор на Мрака. Тот пожал плечами, запустил пятерню в мешок. Насмешливое выражение сменилось умильным. Он вытащил руку, жаба спала на ладони, свесив лапы. На правой лапе была засохшая слизь и корочка засохшей крови.

Мрак потрогал ее пальцем. Жаба приоткрыла один глаз, зевнула сладко и перевернулась на спину. Пузо было бесстыдно голое, белесое, нежное. Мрак пощекотал пальцем, жаба поежилась от удовольствия и раскинула лапы.

Мара смотрела с отвращением. Медея перевела недоумевающий взгляд на довольного Мрака:

– Это что?

– Жаба.

– Это я вижу, – сказала Медея зло. – Я могу отличить жабу от коня. Но зачем она?

– Просто живет.

Мара смотрела, открыв рот. Медея спросила нетерпеливо:

– Это я тоже понимаю. Но тебе зачем?

– Ни за чем, – ответил Мрак. – Просто.

Медея смотрела так, будто старалась выдрать его сердце и рассмотреть своими глазами. Спросила медленно и отчетливо:

– Ты хочешь сказать, что… э-э… носишь жабу с собой просто так… не для какой-то пользы… что жаба самая обыкновенная?

Мрак возразил с негодованием:

– Какая такая обыкновенная?.. Она замечательная! Как от орла пряталась!.. Как хитро выглядывала! А какие у нее лапы с перепоночками, а пузо какое мягкое и перламутровое!.. А сколько бородавок на спине, прямо вся в пупырышках…

Мара побледнела, зажала ладонью рот и опрометью выскочила из шатра. Медея проследила за нею долгим взглядом, а когда повернулась к Мраку, на ее губах впервые появилось подобие улыбки.

Мрак кончиками пальцев чесал жабу, та нежилась, выгибалась томно, вытягивала лапки. Даже передней уже шевелила понемногу.

Медея села напротив. Глаза ее внимательно пробежали по жабе.

– Что у нее с лапой?

– Повредила. Ничего, у них заживает быстро.

– Да… Кто она тебе?

Вопрос был неожиданным, Мрак удивился:

– Как кто? Боевая спутница. С нею я уже не один! Мы разговариваем.

– И она понимает?

– До последнего слова, – ответил Мрак уверенно. – Правда, виду не показывает. Жабы, они все такие застенчивые.

Медея вздохнула, открыла скрыньку, повернула к Мраку. Там было искусное изображение на эмали толстого рыжего пса. Таких толстых Мрак в жизни не видел.

– Это мой Юша, – тихо сказала Медея, она оглянулась по сторонам и понизила голос до шепота: – Он уже старенький, почти не ходит, но я его люблю. Это моя тайна, я никому не показываю. Все начнут советовать, чтобы я взяла молодого и сильного пса, раз уж люблю собак, а этого отдала на живодерню.

Ее взгляд невольно соскользнул на ноги Мрака. Из собачьих шкур получаются самые лучшие сапоги. Мягкие, износу не знают, воду и даже воздух держат. Только сдирать шкуры приходится с живых, иначе кожа начнет пропускать воду.

– У меня сапоги из оленя, – пояснил Мрак. – Я не боюсь замочить ноги. Чище будут.

– Из оленя не жалко, – согласилась Медея. – Олень для того и создан богами, чтобы его били и ели. Ты как насчет оленины?

– Если жареной, – задумчиво сказал Мрак, – да с подливой из лесных ягод… и печеных яблок добавить бы…

Медея хлопнула в ладоши. В шатер ворвались сразу с трех сторон, острые копья заблистали над головами, многочисленные, как звездный рой в летнюю ночь.

Жаба зашипела, прижалась к плечу Мрака, словно готовилась прыгнуть и защищать друга и хозяина. Он чувствовал, как часто-часто бьется ее перепуганное сердечко.

– Эмена, – велела Медея властно, ее пальцы уже захлопнули скрыньку, – приготовь для гостя оленину. А ежели углубитесь в лес, то, может, повезет забить лося. Мне кажется, он больше привычен к лосятине.

Эмена смерила его недобрым взором:

– Да, это такой лось…

Мрак ей бесстыдно улыбнулся, показав острые волчьи зубы. Подмигнул, и Эмена ушла, презрительно фыркнув и покачивая упругими ягодицами.

В шатер к Медее были допущены на пир три ее лучших поляницы. Медея ела, к удивлению Мрака, мало. Он отводил взор, старался не пялиться на ее роскошную грудь, на ослепительно белые, как алебастр, плечи, безукоризненно вылепленные, зовущие, сочные, но глаза сами поворачивались в орбитах. Он смотрел ей в глаза, темные и смеющиеся, потом взгляд сползал по спелым, как вишни, губам, пытался задержаться на нежной шее, но его неудержимо тянуло, как в омут, по ложбинке между молочно-белыми шарами, что смыкались плотно, пытались выбраться наверх из широкого разреза платья.

Медея загадочно улыбалась одними уголками губ. Поляницы ели в охотку, но вина почти не пили, на Мрака поглядывали недружелюбно.

– Кстати, – сказала Медея, глядя ему в глаза, – тот герой… или сумасшедший, который перебил кучу воинов Горного Волка и Руда…

Мрак спросил удивленно:

– Я слыхал, они друг друга били?

– Пусть так думают, – отмахнулась Медея. – Я чувствую, это был один человек… Так вот, он только связывал моих воинов. Но ни одной не убил.

Мрак пожал плечами:

– Повезло.

– Я не верю в везение, – ответила Медея, – которое повторяется. А мои воины уцелели трижды! После чего я и увела их. Дабы не искушать судьбу.

Он зевнул:

– Не знаю. Я человек простой и даже совсем простой. Меня и близко не допустили бы к дворцу.

Медея усмехнулась:

– Но многое из дворцовой жизни тебе известно.

– Ну, собаки лают, ветер носит, – ответил Мрак равнодушно. – Чего не наслушаешься! Всяк рад перемыть косточки. Вот про тебя дивятся, зачем, мол, ей на исподнем белье две красные ленточки?.. Я им говорю, а вам какое собачье… или собачачье дело? А они: антиресно, мол, раньше она носила желтые!

Медея дернулась, лицо ее побелело и застыло. Остановившимися глазами смотрела на безмятежного Мрака:

– Кто… говорит?.. Где?..

– Да в селах, – отмахнулся Мрак, – на постоялых дворах, в харчевнях… на перекрестках дорог, в рыбацких хижинах, у охотничьих костров, на переправах…

Она слабым голосом промолвила:

– До… вольно. Верю. Только ума не приложу… откуда?

– Челядь, – буркнул Мрак пренебрежительно. – О тцарях знают все. Для челяди нет тцарей.

Она в замешательстве порыскала глазами по сторонам, словно искала, на что перевести разговор, с неудовольствием скользнула взглядом по его секире и двум швыряльным ножам на поясе:

– С твоими мышцами можно бы завести лучше.

– Какое есть.

– Я узнаю марки людей Горного Волка, – сказала Медея медленно, ее глаза хищно сузились.

– Выиграл в кости.

– У живых? – спросила Медея с лицемерным удивлением. – Я узнаю значок воеводы Горного Волка. А его нашли с разрубленной головой.

Ее глаза насмешливо обшаривали его лицо. Мрак пожал плечами:

– Да? Не повезло ему… Но, ты сказала, твои девки остались целы?

Глаза Медеи утратили насмешливый блеск:

– У меня не девки… а свирепые воины. И я думаю, что кому-то просто повезло застать их спящими. Иначе бы с ними так просто не справиться. В другой раз этому неизвестному так не повезет.

Мрак пожал плечами:

– Да, в мире все меняется. Но многое зависит от того, на какой стороне твои свирепые окажутся.

– Здесь, в степи, нам ничто не грозит. Наши стрелы бьют метко, а кони догоняют птиц.

Мрак скользнул взглядом по ее развитой фигуре:

– Ты ездишь на коне?

Она фыркнула:

– Где ты видел коня, чтобы не упал? Да не при виде меня, а подо мною! Я езжу в колеснице, как и надлежит царице. Как-то видела в дальнем походе молодого носорога… Такой живчик, просто прелесть! Я прямо влюбилась. Быстрый, сильный, веселый. Вот на нем бы… Фыркнул, унесся, только и видела.

Когда поляницы покинули шатер, а скатерти с объедками унесли, Медея обратила к Мраку вопрошающий взор:

– Как я поняла, ты не случайно решил пройти через мой стан.

– Точно, – восхитился Мрак. – Что значит царица! Вот так сразу в точку… А отправился я в свой квест неспроста. Исчез тцар, а без тцаря, сама понимаешь… Многие живут без тцаря в голове, так даже проще, но без тцаря в стране, как ты знаешь, сразу начались распри. А простым и простодушным людям вроде меня это совсем ни к чему. Ведь когда цари дерутся, чубы трещат у нас, простых и даже очень простых.

Медея смотрела исподлобья. Этот человек не выглядел простым и простодушным. Он выглядит очень даже простым и очень даже простодушным. Настолько простым, что даже жаба выбралась из котомки и сидит на его плече.

– У нас, как ты понимаешь, – ответила она медленно, – нет желания искать и спасать тцаря. Хотя бы потому, что во мне тоже течет кровь древних тцарей, и я могу претендовать на престол. И в какой-то мере… претендую.

Мрак смотрел исподлобья:

– А помешать берешься?

Она пожала плечами:

– Твой квест настолько безнадежен, что… Нет, мешать не стану. К сожалению, твоя дорога дальше идет через земли, где свирепствуют разбойники. В прошлый год их объединил некий Гонта. А он не знает жалости. Там тебе не пройти.

– Почему? – спросил он.

Она усмехнулось:

– В тебе слишком много от… мужчины. А Гонта… гм… тоже. Вы все, мужчины, при встрече сразу же ревниво смотрите, кто из вас выше ростом, у кого шире плечи, круче грудь, длиннее руки. Гонта тебя сразу невзлюбит.

– Только невзлюбит? Это стерплю.

– Вряд ли только, – сказала она зловеще.

Гонта, повторил он задумчиво. Да, имя вожака разбойников гремит на кордонах Куявии. Знают о нем и в самом стольном граде. В любой корчме его славят, пьют за его здравие, кощунники о нем слагают песни, женщины грезят им по ночам, а молодые ребята стараются быть на него похожими.

Поговаривали, что он из знатного рода, но сам Гонта это отрицал, говорил, что рожден самой дикой степью на стыке с горами и что не знает другой колыбели, как пещеры, обрывы, горные ручьи, заросли кустарника.

Он с такими же оборванцами нападал на обозы, грабил, не делая различия между куявами, артанцами или славами. Рано узнал все виды оружия, научился владеть ими всеми, от артанцев позаимствовал умение стрелять из лука на полном скаку, будь то вперед, назад или в сторону, у куявов добыл лучшие мечи и топоры, от славов научился чуять врага издали.

Когда эти земли как-то захватили артанцы, он с отрядом сел на коней и вихрем проносился из конца в конец, всякий раз исчезая в лесах или среди скал. А за спиной оставались сожженные веси, посаженные на колья артанцы, сотни изрубленных и покалеченных. Он проносился как ураган, сама смерть не опустошала бы так земли, как он со своими верными ему людьми. За его голову объявили награду, потом удвоили, затем удесятерили, но и тогда не нашлось ни смельчака, ни предателя.

Если и награбил он огромные богатства, как говорили, то либо все раздал, либо припрятал так надежно, что не знали даже дружки. Они все щеголяли в лохмотьях, выказывая презрение к роскоши, но мечи и ножи у них были самые лучшие, на рукоятях обычно горели драгоценные камни. Сам же Гонта с детства имел страсть к стрельбе из лука и с возрастом выказывал умение поистине удивительное. Не было птицы, которую не сшиб бы на лету, не было зайца, которого не догнала бы его стрела. Он сам сделал себе особый лук, который за ним возили на запасном коне. Этот лук не могли натянуть трое мужчин, а Гонта с ним управлялся, говорят, играючи…

Разбойников всегда хватало в лесах, но в корчмах и на гулянках пели только про Гонту. Только он был тем разбойником, который добычей делится не только со своими дружками, но и щедро раздает бедным, золотом оделяет кощунников.

– Бог не выдаст, – сказал Мрак наконец, – свинья не съест. По крайней мере, до первого снега.

– При чем тут снег? – удивилась она. – Ладно, раз уж ты так непривычно для мужчин благородно поступил с Марой, то я велю дать тебе хорошего коня.

– Мне его на плечах нести? – спросил Мрак насмешливо.

Она призналась вынужденно:

– Да, в лесу конь лишь помеха. А в степи твоего Додона нет, это я даю слово. Тебе искать либо в лесу, хотя здесь леса наберется с десяток деревьев, как только ухитряются устраивать царскую охоту?.. а вот горы… Но и там конь бесполезен.

– Спасибо, Медея, – сказал он, поднимаясь. – Спасибо за прием и ласку.

– Тебе спасибо, – сказала она неожиданно.

– За что? – удивился он.

– За жабу.

– Она твоя родня? – ахнул Мрак. Посмотрел на царицу внимательно. – Хотя, если присмотреться…

Она холодно посмотрела ему в глаза:

– Ты знаешь, о чем я. Мое мнение о мужчинах чуть улучшилось. Не каждый из вас позаботится даже о человеке, а ты лечишь раненую жабу.

– Так то человек, – ответил Мрак с пренебрежением, – а это моя замечательная жабушка!

Когда он отодвинул полог, Медея тихонько окликнула. Мрак обернулся. Жаба задвигалась, недовольно заскрипела. Похоже, не хотела в родню царицу амазонок.

Медея сказала негромко:

– Если еще когда-либо встретимся… в горах опасностей много… особенно по ту сторону ущелья, то для друзей я – Меда.

Горы медленно двигались навстречу. Среди них выделялась одна с раздвоенной вершиной, там даже виднелся еще один рог, словно гора грозила небу трезубцем. На ней не было снега, только три острые скалы, зато, если присмотреться, глаза Мрака различали трещины и впадины. И она была по ту сторону ущелья, что главное.

Он бежал и карабкался, досадуя, что Медея хоть и намекнула, что надо идти в горы да еще на ту сторону ущелья, но не сказала, что гор здесь до бесовой матери.

Какая жалость, подумал он со злостью, что хоть и сидел рядом с сильнейшим из чародеев, но чар не набрался. Разве что застольных. А то бы, скажем, превратился в волка, пробежал бы верст десять, снова бы в человека, а дальше на своих двоих… И все, что на нем, тоже превращалось бы, к примеру, в грязь на шерсти или добавочную шерсть… Так нет же, не научился! А побежишь волком, останешься без штанов.

Он грянулся оземь, превратился в волка и тут же вздрогнул от жалобного писка. На этот раз жаба не шарахалась от него, а сжалась в комочек и зажмурилась. Мрак потыкался в нее носом, даже лизнул и, вздохнув, уселся рядом. Жаба приоткрыла один глаз, другой, вытянула мордочку, принюхиваясь, и очень медленно, лапка за лапку, стала придвигаться к нему. Мрак так же медленно и осторожно протянул к ней морду и тихонечко подтолкнул к разбросанной одежде. Неловко сложил на портки пояс и оружие, браслеты, кое-как завязал в узел – до чего же лапы неумелее рук?.. взял в пасть и понесся легкими волчьими прыжками. Если кто и увидит волка с узлом в пасти, ну подумает, что зверь украл ребенка, как случается нередко. Эка невидаль. На бегу мелькнула мысль, что проще бы сперва вязать узел, а потом задом о землю. Но хорошая мысля приходит опосля, кто-то умен сразу, а вот он – потом…

Лишь к полудню начал уставать, голод заставил в первую очередь вычленять запахи дичи. Наткнувшись на ручеек, он запрятал узел в кусты, сбегал в чащу, почти сразу наткнулся на молодой выводок. Птаха так орала и напрыгивала, пока ловил ее птенцов, что изловчился и достал в прыжке. Тонкие кости захрустели в пасти, кровь была теплой и соленой, но сил прибавилось сразу, а усталость отступила.

Для овладения волшбой требуется тишина, уединение, уход от галдящего суетного мира. Потому люди, желающие овладеть чародейством, уходят в горы, селятся в дальних пещерах, ищут редкие травы, волшебные камешки, усиливающие мощь.

Иные – находят. Кто-то возвращается в город, вызывая удивление и страх возросшей мощью: пора получать выгоду от потраченных усилий, другие ищут дальше. Самые удачливые бывали в глубинах гор у таинственных рудокопов, что не выносят света дня, выходят только по ночам. Они называют себя Первым Народом, но горцы считают, что те просто одичавшие старатели. Так вознамерились отыскать сокровища, что положили на это всю жизнь. А отыскав, не могут остановиться, ищут и находят новые, прячут, любуются втайне от людей. Эти, Первые, тоже знают чародейство, но только свое, горное. Они могут ходить сквозь скалы, видят в глубь земли на сажень, а сокровища чуют за три.

С кем повезет встретиться? Лучше бы ни с кем, кто спутался с иными силами, кроме крепости рук.

Глава 22

Здесь же, в чаще, он уловил еще один знакомый запах. Совсем недавно здесь прошли люди. Четверо. Он побежал по следу, вскоре ноздри защекотал запах дыма.

Мрак уже осторожнее обогнул заросли, выглянул из-под веток. В трех полетах стрелы вовсю полыхал костер, а вокруг огня сидели шестеро. Все в лохмотьях, загорелые, у двоих на поясах широкие ножи, трое с топорами, лишь один отложил в сторону короткий меч, насаживал на вертел молодого кабанчика. Связка хвороста лежала под рукой.

Мрак попятился, выронил из пасти узел. Через пару минут, уже человеком в одежде и с жабой на плече, тем же неслышным шагом вышел из чащи на поляну.

– Мир вам!

Мужчины подскочили, хватаясь за оружие. Кабанчик выскользнул из рук в огонь, а человек тоже подхватил меч. Мрак сделал еще шаг, развел руки:

– Я с миром. И я один. Если бы хотел повредить, то перебил бы стрелами. Вы чересчур беспечны, не поставив охрану.

Они расступились, окружая его полукольцом. Лица их были угрюмые, разозленные.

Мрак подошел к костру, длинной палкой выкатил кабанчика. Не спеша водрузил концы вертела на рогатины, в то время как разбойники настороженно рассаживались. Один исчез, слышно было, как громко ломился через заросли, проверял, пришел ли незнакомец в одиночку.

Мрак сидел спокойно, скалил зубы:

– Беспечный вы народ… Вы, наверное, из отряда Гонты?

Разбойники пялились на жабу. Та прижалась к плечу, угрюмо рассматривала их выпуклыми глазами. Один из разбойников спросил настороженно:

– Откуда знаешь о Гонте?

– О нем по всей стране в лапти звонят.

– Нет, что он здесь.

– Девки подсказали.

– Девки? Какие девки?

Мрак небрежно отмахнулся:

– Поляницы.

Разбойники оживились. Мрак ощутил на себе шесть пар глаз.

– Так ты был у них?

– И они ничего с тобой не сделали? Ничего не оторвали?

– А Медея что сказала о Гонте?

– Говорят, она обещала с него содрать шкуру с живого! И набить соломой, чтобы для девок мишень поставить…

Мрак ел, посмеивался, слушал, наконец бросил предостерегающе:

– Разве можно так о своем вожаке? Он стоит во-о-он за тем деревом, слушает.

Разбойники умолкли, смотрели то на Мрака, то на одинокое дерево. Из-за толстого ствола вышел человек в зеленой одежде, погрозил кулаком:

– Зачем предупредил? Я хотел послушать еще…

Глаза его угрожающе пробежали по притихшим разбойникам. Раскинул руки, а Мрак удивленно вытаращил глаза:

– Зализняк!

Его сотоварищ выглядел еще массивнее, чем раньше. Руки свисали до колен толстые, перевитые жилами. У него блестело по три кольца на каждой руке, чтобы спасти пальцы от удара тетивой, перстень на большом пальце – примета воинов, а в левом ухе блистала серьга. Серьга означает, как уже знал Мрак, что это единственный ребенок в семье. Таких особо оберегают в бою как единственных продолжателей рода. Впрочем, Зализняк выглядел так, что сам мог охранить и защитить любого.

– Гонта, – поправил вожак разбойников. Он засмеялся: – Если бы я тогда признался, что куявским воронам удалось поймать самого Гонту, там бы три дня на головах ходили!

– Зализ… тьфу, Гонта, – повторил Мрак пораженно, – но как же ты попался, что тебя даже не узнали? Хотя понятно, лазутничал, царскую казну высматривал…

Разбойники с облегчением смотрели, как они похлопывают друг друга по плечам, спине. Мрак заодно пощупал исполинский лук за плечами Гонты, удивился:

– Как ты из него стреляешь?

– А что? – ухмыльнулся Гонта.

– Да его и трем лучникам не натянуть!

– Четырем, – сказал Гонта беспечно. – Ты уже пристроился к поросенку? Ого, уже и отожрал половину? Знал бы, оставил бы тебя там, в бойцовской яме. Ты нас разоришь.

Еще раз обняв, усадил у костра. Когда опустился рядом, разбойники снова заговорили, довольные, что гроза миновала. Гонта снял лук и бережно уложил рядом. Мрак уважительно посматривал на грозное оружие. Такого еще не видывал. Составной, собранный из десятка слоев клена и вяза, пропитанный тугим клеем, он выглядел способным пробить стрелой городские ворота. А то и городскую стену.

– Как-нибудь покажешь? – спросил он. – Или для бахвальства таскаешь?

– Как Голик меч? – засмеялся Гонта. Он не обиделся. Хлопнул по плечу, голос стал мечтательным: – Чую, еще увидишь…

Они хохотали, вспоминали, как Додон верещал, страшился за свою шкуру. От тропки раздался шум, треск веток. Двое торжествующих разбойников притащили старую женщину, в лохмотьях, с изможденным лицом. Она даже не упиралась, только тихо и жалобно просилась, называла сыночками, но ее поставили перед костром, разбойники грубо сорвали с ее плеч заплатанную суму.

Мрак поморщился:

– И нищенок грабите? Я думал, только богатых.

– Богатых выгоднее, – согласился Гонта. – Достаточно ограбить одного, где бедных надо грабить дюжину. А из добычи можно пару медяков бросить бедным! И слава пойдет как о благородном разбойнике, и, что главное, будут с радостью доносить на богатых. Зависть – сила!.. Но ты зря жалеешь бабку заранее. Если бедна – отпустим, не обидим. Только некоторые так наловчились проносить через мои земли даже драгоценные камни…

– Ого!

Разбойники вытряхивали скудные вещички прямо перед костром. Внезапно старая женщина с плачем упала, жадно ухватила какую-то почерневшую щепку, что едва не угодила в огонь, прижала к груди. Разбойники смеялись, пока не рассмотрели ее руки: в страшных сизых шрамах, будто ее пальцы и ладони зажимали в раскаленные тиски, рвали горячими клещами… или жгли на костре.

Смех мало-помалу утих, а женщина, плача, затолкала обратно в мешок скудные пожитки, попятилась от костра. Мраку почему-то показалось, что больше всего она бережет щепку, что едва не угодила в костер. Даже не заметила бы, что отобрали все, но щепку берегла…

Но додумать не успел, Гонта мощно хлопнул по спине, ему нравилось хлопать по могучей спине Мрака, загрохотал весело:

– А как пищал, когда волокли по ручью?

Когда от кабанчика остались мелкие косточки, Гонта вывел на едва заметную тропку:

– Выйдешь к горной веси. Эти люди никогда не спускаются в долину. Понимаю, руды копают, золото гребут лопатами, но откуда хлеб берут?

Воздух здесь был чище и реже, чем в долине, намного холоднее. До обеда он карабкался по кручам, справа и слева окружали горы, огромные и величественные, как застывшие великаны, облака пугливо проскальзывали над самой головой, небо блистало синевой. Зелень осталась далеко внизу, здесь были только голые камни. Даже мох перестал следить за ним из-под тяжелых глыб.

Некоторое время с ним наравне парил горный орел, затем Мрак оставил его внизу. Но при виде орла вспомнил о жабе, вытащил из мешка, накормил. Она ела вяло, тупо смотрела на него выпуклыми глазами. Лапа быстро зажила, жаба опиралась на все четыре. Мрак дал ей малость поскакать меж камней, затем снова сунул в мешок. Мелькнула мысль, не рехнулся ли? Зачем тащит с собой это маленькое безобразное чудище?

– А потому, – сказал он вслух, благо никто не услышит, – что другие тебя не любят, жабуня. А у бога нет безобразных детей.

Он усмехнулся, подумав, что тем самым выгораживает и себя. Если он, дескать, отнесется к безобразной жабе, как другие относятся к игривым пушистым белочкам, то и к нему, может быть, отнесутся как к человеку. А то на Таргитая все девки вешались, парни в друзья набивались, даже к Олегу неровно дышала то одна, то другая, мужчины спрашивали совета, то с ним, Мраком, все иначе. Мужчины сразу оценивающе смотрят на его плечи, рост, широкую грудь, искоса поглядывают в глаза, затем мрачнеют и отводят взоры. Женщины смотрят как на могучего заступника, с которым ничто на свете не страшно. Но так же и мужчины, и женщины могли бы смотреть и на жабу размером с быка!

За эти два дня, когда расстался с Медеей, только горные козлы прыгали со скалы на скалу, сами похожие на огромные валуны, ящерицы шныряли между камнями да вездесущие муравьи таскали добычу и отвоевывали земли у соседей.

Дорожка петляла между скалами, иной раз ныряла в такие щели, что Мрак напоминал себе, какой он предусмотрительный, прямо вещий, что отказался от коня. Наконец тропа круто пошла вниз. Мрак разглядел серые крыши, заторопился, ибо солнце уже угрожающе быстро сползало по раскаленному небосводу к темному виднокраю.

Когда он ступил на околицу, черные тени слились, побежали впереди. Вдогонку на темно-синем небе высыпали мелкие колкие звезды.

Мрак с облегчением перевел дух. Впереди уже заприметил двери, над которыми горел факел. Там же гремели удалые песни. Не шибко ровно, но в охотку. Боги мудро придумали, что корчма есть даже в самой мелкой веси.

Он переступил порог, с удовольствием окунувшись в знакомый мир запахов жареного мяса, вина, пива, горящих березовых поленьев. Корчма всего на четыре стола, да и те заполнены наполовину, селяне веселятся после трудового дня степенно, размеренно, каждую каплю вина смакуют, по домам не торопятся.

Мрак наметанным взором вычленил войта или старосту, они везде отличаются чем-то неуловимым, подсел на лавку напротив. Войт неспешно потягивал пиво, на пышных усах повисли клочья пены.

– Доброго здоровья, – поприветствовал Мрак. – Я иду мимо, здесь только промочу горло. Скажи, добрый человек, кто бы мог подсказать мне, где можно отыскать пропавшего тцаря Додона? Внизу мало кто что понимает, а здесь, в горах, говорят, все как один вещие колдуны да провидцы.

Войт неспешно отставил кружку, довольно крякнул. Мрак ожидал, что теперь-то войт ответит, но тот придвинул другой ковш, с наслаждением сдул пену и лишь тогда, словно только сейчас заметил терпеливого чужака, сказал с ленивой задумчивостью:

– Только Хозяйка Медной Горы знает все в этих краях.

– Хозяйка… А кто она?

– Богиня, – ответил войт еще неспешнее. – Еще из тех времен, когда горы были молодыми. Она ходит сквозь камень, она знает все.

Мрак поскреб в затылке:

– Богиня… Гм, мне бы что-нибудь попроще. А где она? И на какой козе к ней подъехать?

Войт щелкнул пальцами, отрок заменил пустые ковши полными. Войт с прежним удовольствием сдул пену.

– Как подъехать? Это мог бы подсказать разве что Дед.

– Чей дед? – спросил Мрак.

– Не дед, а Дед, – поправил войт уважительно. Мраку почудились в голосе главы общины кроме почтения еще и нотки страха. – Он живет в горах… К нам спускается раз в неделю.

– И что в нем необычного? – спросил Мрак настороженно.

– Необычного?

– Не виляй хвостом, я же вижу. Вы его в чем-то боитесь?

Войт покачал головой:

– Не то чтобы боялись… Но прошлой весной помер последний старик, который помнил его отроком. А другие преставились намного раньше. Наш же Дед только называется дедом… хотя, по правде, уже треть села ходит в его внуках… но он все еще мужик в полной силе. Он словно бы остановился в зрелых летах, так и пребывает. Таким я его застал, когда народился, таким он приходил дня три тому. Матерый волчище! Седина только виски посеребрила, но я ее помню с детства.

– Колдун? – предположил Мрак.

Войт в сомнении покачал головой:

– Вряд ли. На той неделе захворал его внук… один из внуков, так он помочь не мог, как ни старался. Слезы лил, травы готовил, но помочь не смог. Да и вообще… Колдун в соседней веси хоть тучу отогнать к соседям, хоть порчу или сглаз снять, хоть рыбу подманить на рыбалке, а наш Дед только своей статью дивен!

– Но он что-то подсказать точно может? – спросил Мрак настойчиво.

– Если он не может, тогда кто?

Жаба сидела смирно, сытая и сонная, держалась крепко, и Мрак поднимался в горы легко. Воздух был чист, как взгляд Светланы, свеж, далекие вершины гор блистали синевой, недоступные, как Светлана. Солнце лучилось, напрасно подражая ее сияющей улыбке, и Мрак спешил, чувствуя боль в мышцах, не давал им пощады.

Любой бы прошел мимо каменной стены, но не человек с волчьим нюхом.

Мрак остановился, подозрительно всматриваясь в потрескавшуюся стену. Затем ощупал, запустил пальцы в едва заметную щель, с натугой потащил на себя глыбу.

Открылся лаз, пахнуло спертым воздухом. Как жить можно? – подумал он раздраженно. Задохнуться пара пустяков. Или в самом деле колдун?

Протиснулся, сзади пробивался слабый свет, прополз по извилистому ходу. Когда совсем померкло, очутился в небольшой пещере, не больше темного чулана. Свод был низок, стоять приходилось на полусогнутых. Спертый воздух заметно разбавился струей снаружи.

Чувствуя себя обманутым, Мрак потоптался на месте, осматривался. Ни стены, ни пол не говорят о том, что здесь кто-то живет. Тем более десятки лет.

Спина заболела, он превратился в волка. Жаба протестующе квакнула, хотя шлепнулась не на пол, на волчью душегрейку. Теперь он видел лучше, а в запахах обозрел пещеру по-настоящему. Человек здесь бывал, но последний раз это было несколько дней тому. Запах почти выветрился, а обглоданные кости в углу пещеры остались, похоже, со времен великой битвы богов с велетами.

Он уже повернулся уходить, когда в углу пещеры внезапно сгустился воздух. Заблистали искры. Мрак отшатнулся, ибо из искр и жара шагнул человек. Матерый, крепкий в кости, одетый просто, неоружный.

Если Мрак был удивлен, то человек вовсе отпрянул. Голос сорвался на визг:

– Боги! Волк!

Мрак поспешно ударился оземь, поднялся в человечьем облике. Не спеша натянул портки, набросил на плечи душегрейку. Жаба подпрыгивала, наконец зацепилась за колено и поспешно полезла на свое нагретое место.

Человек смотрел выпученными глазами:

– Ты кто?.. Откуда?.. Изыди!

Но в голосе не было ни мощи, ни уверенности. Похоже, он не был колдуном, который умеет что-то еще, кроме умения внезапно появляться в своей пещере.

– Тебе поклон от твоих внуков, – сообщил Мрак.

– Внуков?

– Да. Разве ты не родня тем, кто внизу?

Человек все еще в испуге и настороженности рассматривал Мрака. Незнакомец, так внезапно вторгшийся в его пещеру, на полголовы выше, шире в плечах и массивнее. А страшная секира за плечами уверенности не прибавляет.

– Это моя родня, – ответил он сдавленным голосом. – Но кто ты? Откуда ты смог…

– Просто смог, – ответил Мрак. – У меня к тебе дело, долгоживущий.

Даже в полутьме заметил, как вздрогнул колдун по имени Дед. Тот повел дланями в воздухе, но Мрак сказал ровно:

– Я с миром. Но не вздумай применять ко мне колдовские штуки. Я сломаю тебе хребет раньше, чем допоешь заклинание.

Колдун опустил плечи, в его фигуре была обреченность. Мрак предложил:

– Пойдем на солнышко. Тебе все одно сегодня спускаться в долину. А мне идти дальше. И выше.

Снаружи воздух был свеж, горы блистали чистотой. Мрак вздохнул всей грудью, спросил:

– Теперь придется менять нору?

Колдун обреченно опустил голову:

– Сам знаешь… Сегодня ты нашел, завтра другой отыщет. А я, сам понимаешь, должен держать место в тайне.

– Не понимаю, – признался Мрак.

– Ну… ты сам колдун, иначе бы в волка… Да и эта странная жаба… Такие у нас не водятся. Тебе, как настоящему колдуну, могу признаться, но вряд ли поверишь.

– Попробуй, – поощрил Мрак.

Он сел на валун, и колдун, покряхтев, нехотя опустился на глыбу напротив. Вид у него был несчастный. Незнакомец выглядит грозным, а зубы у него совсем волчьи.

– Я, как и многие, ушел в горы за сокровищами. Любыми. Золото ли, камни, потерянные клады… Знаний я не искал, но, как бывает, именно я и наткнулся. В одной пещере отыскал свиток со старинным заклятием. В селе помогли прочесть. Потом в горах я повторил его вслух трижды… В глазах на миг потемнело, а потом все снова осталось как ни в чем не бывало. Разочарованный, я собрал хвороста, спустился к себе в долину… Подходя к дому, увидел, как навстречу бегут зареванные дети. Удивился, ничего не понял. С чего им прыгать, верещать так, будто год не видели? А потом и жена всполошилась, выбежала навстречу вся белая… Да и сельчане смотрели как-то странно.

Мрак слушал заинтересованно. Колдун вздохнул, закончил:

– Оказалось, что меня не было неделю. Но я-то хорошо помнил, что всего лишь утром ушел в горы! Для меня это был один день… И тут я догадался. Чуть было не разболтал всем, но как-то сдержался. Пробыл с неделю, ушел под каким-то предлогом на прежнее место. Уходя, предупредил, что могу задержаться на пару дней, а то и больше. Снова повторил заклятие, уже на память, ибо свиток вспыхнул и рассыпался в пепел после первого же раза… Ну, опять потемнело, опять я спустился в село. Снова слезы, крик, упреки. Так я и понял, что могу жить, скажем, всего один день в неделю…

Мрак удивился:

– А зачем тебе это надо?

Колдун посмотрел заискивающе:

– Интересно, понимаешь? Я старею в семь раз медленнее других. Я видел, как выросли мои дети, как возмужали внуки… Сейчас подумываю, как бы подправить заклятие, чтобы жил не один день в неделю, а… ну, в две недели! А то и в месяц. Я смогу увидеть и праправнуков, а деревца, которые сажаю сегодня, на моих глазах вырастут огромным садом. Хотя проживу тот же срок, что мне отмерен, но увижу больше. В нашей жизни один день как две капли воды похож на другой! Ни-че-го не происходит. А так у меня даже зима не тянется, а летит, весна за две недели… моих две недели, яблоки вырастают за ночь и поспевают за другую…

Мрак равнодушно качнул головой:

– В этом что-то есть. Но у меня свои заботы. Скажи, как пройти к Хозяйке Медной Горы?

Колдун дернулся:

– Откуда я знаю? Сижу, никого не трогаю. Пойми, мне ни до кого дела нет!

– Верю, – ответил Мрак. – Но ты, при твоей-то долгой жизни, да чтоб ни разу не заприметил, где она появляется?

Колдун протянул уныло:

– Ты ничего не понял. У меня не долгая жизнь! Только быстрая… Понимаешь, быстрая!

– Ну-ну, – поощрил Мрак.

Колдун взглянул на него искоса:

– Но, если честно, я в самом деле знаю, где она появляется.

– Ну-ну, – повторил Мрак.

– Иди по той тропке. Выйдешь в горную весь Кобчика. Там добывают богатейшие руды. Говорят, сама Хозяйка показывает местным богатства. И даже выводит на них золотые жилы.

Мрак с сомнением покачал головой:

– Говорят много чего.

– Точно, – сказал колдун твердо. – Это ее люди. И там она тебя сразу увидит.

Когда Мрак уходил, ему почудилось злорадство во взгляде колдуна. И облегчение. Похоже, даже передумал менять пещеру. Ибо, судя по его взгляду, от Хозяйки Медной Горы не уйти целым.

Глава 23

Он чувствовал, как ноги гудят от усталости, когда вдруг вышел на ровное место над пропастью, где спиной к нему сидел человек с луком в руках. Рядом с ним лежали ровным рядком стрелы.

Если бы не волчья привычка Мрака двигаться бесшумно, он бы спугнул незнакомца. Сейчас же застыл, рассматривая его внимательно.

Тот был в потрепанной одежде из кожи, ноги голые, в царапинах, темные от солнца. Бородатый, как все куявы, волосы на лбу перехвачены веревкой. Плечи широки, но лица Мрак не видел, тот даже шею вытянул, следил за кем-то внизу. Рука его поползла к стрелам. Выбрав одну на ощупь, так же, не глядя, наложил на тетиву, медленно начал оттягивать.

Мрак так же бесшумно двинулся вперед. В кого бы тот ни собирался пустить стрелу, но из засады да еще без предупреждения – не по-мужски. Может быть, вовсе собирается стрелять в спину!

Его широкая ладонь уже потянулась к шее хитреца, когда негромкий голос слева произнес предостерегающе:

– Эй, лохматый!.. Не дури.

Мрак повернул голову. Шагах в пяти стояли трое. В их поднятых над головами руках блестели отточенными остриями дротики. Блестящие лезвия смотрели Мраку прямо в лицо. От одного еще можно уклониться или даже перехватить в воздухе, но от трех…

– Иди сюда, – сказал тот, что стоял посредине. – Но медленно.

Мрак пошел медленно, как и велели, только бы подойти ближе, а там и копья не помогут.

Но трое словно читали его мысли. А может, и читали, у Мрака все всегда на лице, так говорил Олег. Отступили, уводя от того, который целился. Впрочем, тот тоже повернулся, держал Мрака на кончике стрелы.

Когда нежданный гость оказался в нужном для них месте, средний сказал коротко:

– Сядь. Лицом к стене. Подай через голову секиру и нож. Мешок положи под ноги.

Мрак, кипя от злости, сделал как велели. Перед глазами мелкими красными искорками блестели прожилки в гранитной стене. В спину больно кольнуло между лопатками. Он знал, что острие дротика нацелено против его сердца. Чужие руки вдруг выдернули нож у него из-за пояса, а голос над головой сказал насмешливо:

– От нас ничего не утаишь, хлопец.

– На мне много не разживетесь, – пробормотал Мрак.

– А нам и не надо. Сиди тихо… Когда все кончится, ты получишь все свое взад.

Мрак услышал конский топот. Затем там был злой окрик, лошажье ржание, хриплый вскрик и шум борьбы. Мрак скосил глаза. Разбойник, что стоял над ним, повернул голову и прислушивался. Острие все еще напоминало о себе, но Мрак качнулся вбок, свободной рукой ухватил чуть выше острия, рванул, уже поднимаясь на ноги.

Разбойник, не желая выпускать дротик, с размаху ударился лбом о стену.

– Гранит – порода крепкая, – сообщил Мрак. Он схватил за волосы, ударил лицом о то же место и уже с дротиком бросился к месту схватки.

За скалой на ровной площадке дрались четверо против одного. Покрытый попоной конь пугливо пятился, задирал морду к небу, стараясь не ступить копытами в брошенные поводья. Человек с короткими волосами и непомерно длинной бородой защищался коротким мечом и щитом, медленно отступал к стене. Откуда-то появился пятый, он начал подкрадываться сзади.

Мрак заорал:

– Бей!

Двое в страхе оглянулись, голос Мрака был как рев огромного медведя. Мрак за это время успел подбежать ближе, и двое повернулись к нему с топорами в руках. Мрак кивнул длиннобородому, тот обернулся, парировал удар мечом, краем щита стукнул противника по голове и, проскользнув к стене, повернулся, злой и ощетиненный.

Один из разбойников бросился к коню. Мрак отступил под натиском двух топоров, отбивался широким лезвием дротика. Длиннобородый вдруг заорал:

– Эй, лохмач!.. Коня, коня не упусти!

Мрак отпрыгнул, разбойник уже подхватил поводья, но конь пугливо дергался, и разбойник никак не мог забросить себя ему на спину.

– Только коня! – Голос длиннобородого стал умоляющим. – За меня не беспокойся!.. Хватай коня и гони в Нору!

Что-то в его голосе убедило Мрака. Разбойник наконец взлетел на конскую спину, натянул поводья, поворачивая коня. Дротик вырвался из руки Мрака, как огромный гудящий шмель.

Конь сделал первый прыжок, всадник выронил поводья, вскинул руки и медленно повалился на гриву. Мрак побежал так, что обогнал бы волка, догнал, ухватил за поводья, придержал, сбросил убитого, дротик вонзился между лопатками, острие вышло спереди, вскочил на забрызганную кровью попону.

Конь ринулся сразу, он весь дрожал, трясся. Сзади Мрак услышал вопли, яростный крик. Над головой с шумом пронесся камень, пущенный из пращи. Похоже, в него целился кто-то еще, не из тех, кто дрался с длиннобородым.

Пригнувшись, Мрак подхватил свой мешок и секиру. Над головой свистнула стрела. Дорога петляла, конь несся как обезумевший, Мрак постоянно придерживал. Не столько боялся погони, еще хуже сверзиться в пропасть и долго подыхать с переломанными костями, видя возле себя только голодных стервятников.

Наконец пена повисла на губах коня. Мрак перевел галоп на спокойный бег. Если и гонятся за ним, то теперь дорога пошла ровнее, увидит их издали.

Еще один поворот, и дорога вывела в зеленую долину, плотно вбитую между вершинами гор. К одной из них прилепились жалкие хижины, один дом в два поверха, а в самой горе темнеет множество дыр, словно ее, как глинистый берег реки, источили норами ласточки.

Мрак перевел коня на шаг. Разбойники вряд ли погонятся за ним так далеко. В мешке началось шевеление. Мрак переложил его на колени, развязал. Жаба выкарабкалась, прыгнула ему на грудь и сразу полезла на плечо.

– Только не на голову, – предупредил Мрак. – Только не на голову!

Жаба вцепилась в потертую кожу так, что оторвать можно было разве что вместе с клочьями душегрейки. Похоже, у нее на лапах кроме перепонок еще и когти.

Когда он приблизился к крайнему дому, из-за деревьев вышли мужчины. Лица, обожженные солнцем, прищуренные глаза. Солнце и горы вытопили жир до последней капли, иссушили плоть, остались только тугие жилы. Все на голову ниже Мрака, но слабыми не выглядели. Скорее похожи на сырую бронзу, побывавшую в горне, а затем под молотом кузнеца, когда сырь выжигается огнем, а молот превращает глыбу сырца в небольшую поковку. В руках горцев были мечи и ножи.

– Я с миром, – сказал Мрак громко.

Он вскинул руки, показал открытые ладони. На него все еще смотрели настороженно. Может быть, потому, что сделать голос ласковым Мрак не сумел, а ладони у него выглядели с малые щиты.

– Кто ты?

– Я человек, – ответил Мрак, – а зовут меня Мраком. У меня здесь небольшое дело.

Из окон высовывались головы. Мрак услышал, как за соседним забором кто-то ворчал, торопливо натягивая тетиву. Мужики смотрели с тем же подозрением. Мрак чувствовал, как в их тесных черепах ползает что-то бесформенное и скользкое, как равлик, но превратиться в ясную мысль не может. Они смотрели то на него, то на отвратительную жабу. Она созерцала их мутным равнодушным взором.

– Ты не куяв, – сказал наконец один. Голос был обвиняющим.

Мрак улыбнулся:

– Ты, наверное, самый умный в этих горах! Трудно было догадаться, верно?

Человек посопел, наконец опустил копье острием в землю.

– Откуда у тебя этот конь?

– Незнакомый приятель подарил, – ответил Мрак. – На него набросились разбойники. Рвань вроде вас, но их было пятеро… или шестеро. А может, и семеро, не разглядел. Все мелкие, вроде вас. Я пытался помочь, но он посоветовал хватать его коня и мчаться сюда. Похоже, он был уверен, что ему ничего не сделают.

Из домов выходили люди. Мрак заметил, что они смотрели сперва на него, затем на жабу, а потом их глаза уже не отрывались от коня, на котором он сидел. Трое, загородившие дорогу, тоже большей частью жадно глазели на коня.

Мрак соскочил на землю, бросил переднему поводья.

– Похоже, вы знаете о нем больше меня. Разбирайтесь сами, а я поищу постоялый двор. Или здесь такого нет?

Они быстро окружили коня. Один бросил торопливо:

– Есть… Вон тот, с петухом на крыше.

– Там два, – заметил Мрак.

Горец сказал нехотя:

– У тебя острые глаза. Но тот, что на горе, это жилище Хозяйки. И не петух вовсе, а дракон.

Мрак пошел от них, не оглядываясь. Длиннобородый вез что-то очень ценное для этих людей, и оно спрятано в мешке на коне. Но это не его дело. Жаль, оставил нож, но разбойники не пошарили по карманам, где еще позвякивает. А одна звенеть не будет!

Вся весь выросла, как понял Мрак, чтобы было где скупать добытое золото, камешки, целебные корешки, горную смолу. Но горцам монеты ни к чему, им нужны кирки, капканы для зверей, еда, соль, мед, им нужна кузница, чтобы сделать или хотя бы отремонтировать снаряжение. Да и вино необходимо, понятно.

Так и выросла весь, куда по праздникам спускается народ с гор, вылезает из шахт, появляется из мест, где, казалось бы, человек существовать не мог вовсе.

Да, в эти дни они пьянствуют, дерутся, переворачивают все вверх дном, на улицах остаются трупы. За все платят щедро, очень щедро, но матери наверняка боятся выпускать малолетних дочерей на улицу даже днем. Войска тцаря Громослава были остановлены Хозяйкой, но даже когда от самой Хозяйки появились тиуны, то пьяные горцы поклялись прибить сразу, если возникнут на дороге. Ночью их нашли мертвыми. Хозяйка прислала других, но что можно сделать против всей веси? Разве что уничтожить ее всю…

– А что она хочет? – услышал Мрак сердитый голос за ближним столом. – Они сидят в норах, света белого не видят. Работают хуже, чем рабы. Спят на камнях и голой земле, едят траву и ящериц… Не видят ни женщин, ни вина! А когда наконец-то вырываются на волю… На каждый праздник десятка два убитых, еще больше покалеченных. Но ведь праздники бывают редко!

Мрак неторопливо хлебал суп. Жаба сидела рядом с миской и жевала хлеб, придерживая обеими лапами. Они заканчивали ужин, когда рядом сел горец, пославший его сюда. Он выглядел довольным, глаза блестели.

– Меня зовут Буден, – сообщил он. – Ты оказал нам огромную услугу. Просто огромную! Ты хоть знаешь, что там было? В суме, которую привез?

– Я знал, что там запрятано нечто, – ответил Мрак равнодушно, – но меня с детства учили не трогать чужое.

– Знал?

– Чувствовал, – поправился Мрак, – догадывался. И что-то очень важное. Иначе бы тот спасал себя, а не коня.

– И ты даже не посмотрел? – не поверил Буден. Он отодвинулся, потому что жаба пошла по столу в его сторону, глядя на него неотрывно.

– Я не получал разрешения смотреть, – объяснил Мрак. Видя остолбенелое лицо Будена, добавил успокаивающе: – Я люблю смотреть вперед, а не под себя. А здесь есть на что глянуть.

Насмотревшись, жаба вернулась к Мраку. Он почесал ее пальцем, жаба довольно забормотала. Буден снова сел, положив локти на стол, рассматривал лохматого незнакомца. Тот ел неспешно, в нем чувствовалась настоящая сила. Он не старался выглядеть сильнее или устрашающе, как в этом жестоком мире пытаются делать большинство, заранее отпугивая своим видом.

– Сюда не приходят просто поглазеть, – сказал Буден. – Здесь жестокое место. Приходят за богатством, властью, счастьем. Из каждого десятка выживают двое. Городок наш крохотный, но кладбище – огромное… Зачем явился ты?

– Я слышал, здесь живет родня моей жабы, – сообщил Мрак.

Буден с отвращением смотрел на жабу:

– Я впервые вижу такую громадную. И вообще в горах жаб не бывает… Или поймал где-то в болоте?

– Как раз в горах. Это не простая жаба. Горная! А ее взял, когда она с орлом дралась. Еще бы чуть, от орла бы одни перья… Едва оттащил!

Буден смотрел скептически. Наконец покачал головой:

– Здесь все необычные, как люди, так и звери… Да и кто в своем уме сюда полезет? Обычные сидят в теплой долине. Здесь, можно сказать, складывается совершенно новый народ. С новым характером, взглядами, стремлениями, жаждой нового… Здесь за один день можно отыскать богатство, за которое царский дворец будут отдавать, и то не возьмут! В горах находят золото, драгоценные камни, где-то бьет родник живой воды, а еще иногда находят оотеки… В том мешке как раз была спрятана одна.

Он впился глазами в лицо Мрака. Тот пожал плечами:

– Я должен ахнуть?

– А ты хоть знаешь, что это такое?

– Нет, но я знаю, как эти необычные люди поступают с найденными сокровищами, – ответил Мрак.

– Как?

– Пропивают вчистую.

Буден посмотрел на Мрака с уважением:

– Я вижу, ты проникся духом нашего необычного народа.

– Было дело, – согласился Мрак. – Не с первого кувшина… э-э… не сразу, говорю, но кто проникается долго, вдумчиво, без спешки, тот начинает понимать, что за этим народом великое будущее. Год долбить камни в подземных норах, не видя света, подыхать с голоду и жажды, рисковать быть заваленным, но все же отыскать слиток золота с конскую голову… а затем пропить за неделю – в этом что-то непостижимое, неподвластное разуму. Умом куявов не понять! Это у них явно от родства с богами.

В корчму вошел крепкий молодой мужчина. Высокий, широкий в плечах, налитой нерастраченной силой. На сапогах еще была пыль, чуткое обоняние Мрака уловило странные запахи дальних глубин земли. В рудокопе жила та мощь, что не успевает израсходоваться за тяжкий день, ищет выхода и после.

Он еще с порога окинул всех вызывающим взором. Многие опускали взгляды, отворачивались, а он с победным видом пошел через корчму. Внезапно его взгляд упал на Мрака, шаги сразу замедлились. Мрак был чужак в этой крохотной веси рудокопов и выглядел мужиком крепким.

Не спеша приблизился к столу, за которым сидел Мрак, глаза его смотрели жестко и угрожающе в лицо Мрака. Мрак откинулся на спинку лавки, посмотрел в ответ так же жестко и с вызовом. Любое отступление вызывает преследование как у волков, так и у людей. Но его, как и волка, нельзя испугать тем, что таращиться угрожающе или что-то молоть языком. И Мрак смотрел в глаза молодого местного силача, также не отводя взора. Жаба тоже села и смотрела на него, и силач наконец опустил глаза.

За столами раздались смешки. Оказывается, с них не сводили глаз. Над своими куражиться просто, их знаешь как облупленных. И знаешь, чего от кого ждать. А чужак… Он может оказаться тупым бараном, которого и ребенок отхлещет прутиком, может оказаться покрепче самого крепкого из местных.

Мужик побагровел, глаза округлились, как у горного орла:

– Ты сел на мое место!

– Твое место в собачьей будке, – ответил Мрак.

Мужик засопел, кулаки его сжались так, что слышно было, как скрипнула кожа на костяшках. Внезапно он с силой выбросил вперед правый кулак.

Мрак с непонятным для себя ожесточением – сколько ходит, а все без толку – пригнулся, избегая удара, а сам коротко и мощно ударил в грудь. Он услышал треск, хруст, даже плеск, будто лопались баклажки с вином, кулак что-то ломал и крушил, он поспешно отдернул руку, снова сел.

Мужик закачался, тяжело рухнул на лавку. Несколько мгновений он смотрел на Мрака неверящими глазами, затем их подернула пленка. Голова со стуком упала на столешницу. Изо рта потекла тонкая струйка крови.

– Дурак, – прошептал Мрак. Он ощутил что-то вроде сожаления. – Было бы из-за чего.

Хозяин корчмы сам поставил перед ним кувшин с вином. Мрак уловил уважительные взгляды. Все верно, подумал он хмуро. Он в мире, где ценят не умение волхвовать, лечить или объяснять движение звезд, а молодецкий удар. Да и тот чтоб без причуд, а прямой и понятный всем.

Внезапно в харчевне повеяло холодом. Мрак не видел, когда и как появилась эта женщина, если она женщина, ибо скорее возникла, чем вошла. Только что в дверях было пусто, а через мгновение, высокая и статная, она уже шла к его столу. Зеленое платье до полу блещет искорками, на голове венец, сапожки тоже зеленые, мерцающие, как излом малахита на свету. Лицо белое и неподвижное, будто высеченное из мрамора. Даже губы и глаза белые настолько, что Мрак содрогнулся.

Он поспешно перевел взгляд на ее волосы: крупные медно-красные кудри, переходящие в толстую косу. Отливают металлом, чувствуется тяжесть меди, неподвижность… И хотя женщина ростом на полголовы ниже, чем он, но Мраку почудилось, что в корчму вошла гора.

Он не понял, почему встал, что-то в ее движениях было царственное, даже более чем царственное – встал бы он при появлении Додона! – но сейчас поднялся и, когда взглянула на него вопросительно, указал на лавку по ту сторону стола:

– Садись, дитя гор. Тебя Змей украл в детстве из царского дома?

Ее снежно-белое лицо не дрогнуло, глаза смотрели пристально, но губы чуть раздвинулись. Голос был мелодичным, словно из глубин горы наверх пробился серебристый ручеек, чуть хрипловатым, хватающим за сердце, однако чуткое ухо Мрака уловило скрытую мощь водопада:

– А с виду такой зверь… Умеешь сказать приятное. А это что у тебя такое?

– Моя верная подруга.

– Как ее зовут?

– Зовут? – удивился Мрак. – Просто жаба.

– Жаба по имени Жаба?

Она села, с Мрака не сводила взгляда. Мрак почесал затылок:

– Да, как-то… она что-то прохрюкала… По-моему, назвалась Хрюндей.

– Здравствуй, Хрюндя, – сказала женщина. – Меня зовут Хозяйкой Медной Горы.

Глава 24

От ее слов по спине пробежал неприятный холодок. В корчме стало непривычно тихо. Он скосил глаз, увидел, что всех гуляк как вымело. Даже окно на кухне оказалось закрыто. Слышно было, как звякают засовы.

Хозяйка Медной Горы сказала бесстрастно:

– Здесь, как видишь, меня знают. Если точнее, то это мои горы. Царская власть сюда не простирается. Цари посылали войска, но вернулось немного. Так что здесь по-прежнему добывают золото… и не только золото.

Мрак слушал внимательно. Видя, что она остановилась, кивнул:

– Да, мне уже сказали.

– И не только тебе сказали… Кстати, что это твой приятель за столом спит?

– Он не пьет, – буркнул Мрак.

Ее жутко белые глаза не изменили своего выражения, но Мрак чувствовал, что она оглядела убитого внимательно:

– Полагаю, что и женщинами уже не интересуется. Даже такими, как я.

Усмешка в ее глазах была приглашающая – разделить смех. Мрак слегка улыбнулся, пожал плечами. Мол, он бы на месте этого дурня и мертвый бы заинтересовался.

Жаба села и по-собачьи почесала задней лапой шею. Вытягивала ее так уморительно, что Хозяйка раздвинула губы чуть шире:

– Понятно, вам двоим все равно, зовут ли меня Хозяйкой или я здешняя прислуга. Тогда я скажу еще яснее. Здесь нет знатных или незнатных, а есть полезные или бесполезные. Вы двое показали себя с самой лучшей стороны. Да, я уже знаю, что вы двое… жаба наверняка помогала?.. помешали отнять наши волшебные эмеральды. Я их в оотеке послала колдуну Серой Горы в обмен на… некоторые вещи. Беда в том, что половину моих сокровищ постоянно отбирают разбойники.

Мрак прикинул, с какой скоростью женщина должна была спуститься с горы, чтобы так непринужденно войти в харчевню, по спине пробежал холодок. Понятно, почему здесь опустело так сразу.

– Разве разбойники сильнее колдунов?

– Я не колдунья, – поправила она мягко, но властно, – я… ну, это неважно. Но моя власть простирается только на мои горы. Здесь я сильнее любых волшебников, колдунов и заклинателей. Однако разбойники грабят уже за чертой, где моя власть кончается. Мне нужен человек, который мог бы действовать и за чертой моей власти. Чтобы нашел и уничтожил разбойников.

Мрак изумился:

– Ты предлагаешь это мне?

– Да. И я заплачу ту цену, которую назовешь сам.

Мрак покачал головой:

– Почему я? Ты меня совсем не знаешь.

– Я вижу человека, когда смотрю на него. Ты силен и отважен, но не глуп. Даже сейчас выбираешь слова осторожно…

Мрак развел руками:

– Тебе надо бы послушать, как я разговариваю с упрямой лошадью!.. Или с волом, что застрянет в грязи…

Ее глаза смеялись. Этот человек разговаривает свободно, без страха и подобострастия. Не по тупости, понимает ее мощь, не мог не слышать, какова подлинная власть Хозяйки Медной Горы.

Мрак тоже смеялся глазами, но размышлял быстро. Понятно, она может предложить любую цену. Все сокровища этих гор видны ей, как бы глубоко ни прятались в камне. Если ходит сквозь скалы, то все изумруды, алмазы, яхонты и прочие редкости соберет, когда захочет.

– Мрак, – сказала Хозяйка настойчиво, видя, что он молчит, – разве не видишь, что я из тех, кто не ушел от вас, смертных?.. Наоборот, сблизился. Я одеваюсь, как вы, люди, говорю на вашем языке, стараюсь даже думать, как вы, смертные! Я не знаю, почему Дана зашла еще дальше меня, ты знаешь, о ком я, но у меня есть причины…

Странно было видеть, как мертвенно-белые губы раздвигаются в улыбке, но Мрак уже притерпелся к ее алебастровому лицу, спросил в упор:

– Какие?

– Иногда можно узнать что-то важное и у вас, смертных. Даже поучиться.

Мрак отшатнулся, смерил ее полным недоверия взглядом. Перед ним богиня, способная воздвигать и рушить скалы, горы, да что там горы – горные хребты!

– Чему же? – спросил он настороженно.

Она раздвинула белые губы чуть шире. зубы тоже были белые, и Мраку показалось, что у нее этих белоснежных резцов в два ряда и все кусательные, ни одного для пережевывания, как у человека.

– Бронза, – ответила она, и впервые в ее бесстрастности он уловил не то удивление, не то зависть. – Я века, тысячелетия… да что там тысячелетия!.. была хозяйкой всех руд. Но не знала, что если мою медь смешать с моим же оловом, то получится металл впятеро прочнее! Это сделали вы, смертные.

Мрак сказал успокаивающе:

– Не боись, мы на этом не остановимся. Так что от нас уходить далеко не стоит, что-нибудь да проворонишь.

– Потому и говорю тебе: возьмешься?

– Да, – сказал он, – но к чему мне алмазы? Не девка, поди. А вот тцар Додон мне нужен.

Улыбка, если то была улыбка, покинула ее прекрасное лицо. От него повеяло холодом горных глубин. А когда спросила, то в музыкальном голосе Мрак уловил грохот обвала:

– Зачем?

– Без него уже началась смута. Пока ножи и мечи еще не в крови, но руки уже щупают рукояти.

Ее красиво изогнутые дуги бровей, словно бы запорошенные инеем, чуть приподнялись:

– Разве он сможет остановить?

– Не знаю, – ответил Мрак честно. – Но без него резня начнется наверняка.

Она несколько мгновений сидела молча, и Мрак вдруг заметил, что ее красивая грудь застыла, как вмороженная в лед. Богиня забыла, что люди умирают, если перестают дышать.

– Будь моим гостем, – предложила она неожиданно. – Там посмотрим, что удастся для тебя сделать.

– Мне нужен только Додон, – предупредил Мрак. Он поднялся из-за стола первым.

Она тоже встала. Ему показалось, что на ее бесстрастном лице мелькнуло предостережение:

– Здесь сложнее, чем ты думаешь. Намного сложнее.

В стороне от постоялого двора лежал некрупный Змей Горыныч. Кожистые крылья сползли со спины, загнутые когти на концах крыльев как бороны процарапали землю. Он положил морду на передние лапы, неотрывно следил за беспокойно переступающими у коновязи лошадьми. Огромные ноздри дергались, раздувались. Он сопел с такой силой, что хвосты и гривы коней шевелило, как при ветре.

Хозяйка направилась к Змею. И снова Мраку почудилось, что рядом с ним двигается гора. Эта гора в облике величественной женщины покосилась в его сторону:

– Я забыла спросить тебя, смертный. Не побоишься?

– Этой коровы с крыльями? – удивился Мрак. – Ты бы видела, на чем только я сидел! Даже на верб… гм!

Он удивился, что эту гору, полную меди, олова, золотых жил и россыпи редких камней, задела такая малость. Похоже, в самом деле много переняла от людей. Даже в этом горном крае, где все летают на Змеях, где на них возят камни, бревна из леса, этот крылатый жеребец все же выглядит на редкость сильным, сухим, поджарым.

– Садись, – велела она сухо, – но держись крепче. Здесь не привязываются, как в Артании.

Мрак придержал ее за бедра, когда она залезала по лапе, а затем по чешуйкам на загривок Змею. Ощущение было таким же, как если бы трогал не женские бедра под платьем, а отполированную гранитную стену ущелья. Злясь на себя, взбежал на Змея так ловко, что в ее глазах появилось удивление и даже сомнение. Варвар мог быть от природы ловок, но мог и в самом деле где-то повидать этих крылатых.

Змей встал, отряхнулся, как пес после купания. Мрак оторвал от плеча сопротивляющуюся жабу, насильно сунул в мешок. Мощные лапы Змея с силой ударили по земле. Мрака прижало к костяной спине. Тут же смачно захлопали крылья. Воздух тугими струями ударил в лицо, раскрытые глаза, попытался наполнить рот, раздуть, как в детстве раздували через соломинку лягух…

Мрак видел вокруг синее небо, а в сторонке уползали назад вершины горы. Вскоре исчезли, Мрак наклонился вбок, не отрывая судорожно сжатых на гребне Змея пальцев, рассмотрел оставшийся сзади городок, а под ними проплывала узкая дорога, что вскоре терялась среди гор.

Хозяйка оглянулась, она от холодного ветра не побледнела и не разрумянилась, но в глазах был вопрос:

– Ну как?

– Хорошо, – крикнул Мрак, – только больно медленно!

– Что?

– Ползет, говорю, как черепаха с перебитыми лапами! Ну ничо, здесь куда торопиться? В деревнях жизнь неспешная.

Она так блеснула глазами, что в туче, мимо которой летели, предостерегающе заворчал невидимый зверь. Мрак запоздало вспомнил, с кем летит на одном Змее. На ее домашнем Змее. Хозяйка явно, подражая людям, научилась обижаться.

Змей падал в ущелье между красно-оранжевыми скалами. Вверх проносились цветные полосы, но рассмотреть не удавалось, а Змей расправил крылья только вблизи земли. Поток воздуха едва не оторвал Мрака, затем прижал к спине Змея, а чуть погодя костяные пластины подпрыгнули, Мрак больно ударился подбородком.

– Не ушибся? – спросила Хозяйка. В ровном голосе Мраку почудилась насмешка.

– Нисколько, – промычал Мрак.

Змей лежал, распластав крылья, тяжело дышал. Мрак соскользнул по округлой спине, зло пнул в раздутый бок. Не сразу понял, что бедная скотина не виновата. В тесном ущелье не до пробежки. Правда, Змей вряд ли заметил пинок.

Мрак видел, как шевелились губы Хозяйки, потом вдруг стена дрогнула, стала полупрозрачной. В ней еще виднелись жилки камня, но сам камень медленно становился невидимым вовсе.

– Иди за мной, – велела Хозяйка.

Мрак двинулся следом, лишь потом сообразил, что вошел в каменную стену, идет внутри самой горы: в ней тоже можно дышать, только воздух острее и чего-то недостает. Шерсть поднялась на загривке, он ощутил, как нарастает враждебное рычание. Смутно удивился: такого еще не было, чтобы в личине человека так озверел…

Этот мир юн, понял он внезапно. Не просто юн, а во младенчестве. Потому воздух другой, резкий и сухой. Еще не знает людей и зверей, еще древние боги ходят по земле!

Впереди вырастал странный лес. Мрак двигался как на веревке, глаза выпучил на диковинные деревья. Каменные стволы, каменные листья, но не этим дивны: таких деревьев не зрел в жизни, а успел побывать в жарких и дальних странах. Это ж даже не деревья, хоть и вымахали с добрую сосну…

– Хвощ, – произнес он непроизвольно, – деревенский овощ… гм… К чему это я?

Хозяйка покачала головой:

– Ты первый, кто признал! Да, это хвощ. Только здесь вымахал вместо деревьев. А самих деревьев нет вовсе.

Мрак ошарашенно потрогал каменный ствол. В два обхвата, но в самом деле хвощ-переросток! Повинуясь безотчетному чувству, он поднял камень, всмотрелся. Там отчетливо виднелся отпечаток листа и, если глаз не обманывает, даже усик насекомого. Похож на муравьиный.

Мрак видел, как попадают в вытекающую из дерева смолу комары и мухи. Даже муравьи выбраться не могут, но они там живые, не замечают, что носятся сквозь камень, ибо это твердо для него, для Мрака, а они видят только деревья, цветы, прочего не замечают. Как здесь не замечают воздуха, хотя от него отталкиваются крыльями.

Хозяйка посматривала с удивлением и, как ему показалась, с некоторой тревогой:

– Ты знаешь… ты из тех, кто смог бы ходить и сам сквозь скалы.

– Почему?

– Не страшишься. Сразу все объяснил себе, успокоился, даже прикинул, где будешь развешивать свои онучи… Честно говоря, такого запаха этот мир еще не знал.

– То-то я гляжу, – удивился Мрак, – за мной бабочек, как за Таргитаем девок!

Хозяйка вскинула голову, всмотрелась в пляшущее над ним разноцветное облачко. Мотыльки шуршали крыльями. В воздухе поблескивали крохотные искорки пыльцы.

– Странно, что с ними?.. Они уже натыкаются друг на друга.

– Это знакомо, – кивнул Мрак понимающе, – то ли будет, когда и полижут!

Хозяйка посмотрела с неуверенностью. Бабочки все кружились вокруг Мрака, пытались садиться на мокрые от пота плечи, иные старались сесть на сапоги.

– Что это с ними?

– Я постираю, – пообещал Мрак. – Неделю в дороге! А бабочки пусть потерпят до другого раза. Хлебнули нектару, и довольно. Не могу ж я ради бабочек немытым ходить?

Снова в ее глазах он уловил насмешку. И подумал, что глупо будет выглядеть, ежели начнет стирать онучи среди волшебного сада. С другой стороны, его самого достала эта вонь. И пусть волшебные птицы чирикают во все горло, он сперва постирает, а потом послушает. Пусть кому-то покажется неуважительным, но с грязными ногами самому свет не мил. А с чистыми, ежели поглядеть, то жить можно.

– И что же, – сказал он внезапно, – тцар здесь?

Хозяйка посмотрела удивленно и настороженно:

– Почему так решил?

– Чутье, – ответил он.

– Только чутье?

– Увы. Я ведь простой, даже очень простой. Был у меня друг, только уму доверял. Уму и знаниям. Чутье презирал, ибо проверить его не мог. А я неграмотный, мне и чутья хватает.

Она все еще пристально смотрела ему в глаза. Поколебавшись, сказала:

– Ты странный человек… Но твое чутье не подвело. Тцар здесь.

– Что ты с ним делаешь?

Ее брови взлетели:

– Ничего. А что я должна? Ремни с его спины резать, ногти выдергивать?

– Да нет, – замялся Мрак, – но как-то должна же его пользовать. Он мужик еще в силе, а ты здесь одна да еще бабочки вон крыльями машут… Это даже у бабочек бывает, не только у людей! А тут у тебя вроде лето, жарко.

Хозяйка сорвала с дерева странный плод, похожий на диковинную грушу, протянула Мраку. Тот опасливо покачал головой:

– Да съесть-то я все смолочу, да потом что? Не превратится в каменюку, когда наверх вылезу?

Сказал, зыркнул в ее лицо. Проверял, как отнесется к тому, что собирается покинуть ее тцарство. Вдруг и его оставит здесь, как тцаря и этих бабочек?

– В каменюку? – повторила она. – Нет, это не в каменюку превратится. Ты что-то недопонял, Мрак. Похоже, решил, что поймала тцаря и держу его для собственного употребления?

– Ну… я сказал… не совсем так…

– Эх ты, дикарь лохматый. Я бы лучше тебя оставила. Если бы удалось заманить. Ничего ты не понимаешь… Я – Хозяйка Медной Горы. У меня есть старшая сестра по имени Дана. Знаешь ее? Так вот, этот тцар, чтоб ты знал, мой родной племянник. Еще маленьким здесь бывал, по моему саду бегал. Здесь был счастлив! Может быть, только здесь и был счастлив.

Впервые в ее нечеловечески прекрасном лице проступила грусть, даже печаль. Мрак осторожно кивнул, не сводя с нее глаз:

– Прости, что так о тебе подумал.

– Да ладно уж…

– Все равно прости. Я не должен был сразу худшее. Но тогда, если ты сказала верно, дело еще хуже! Я думал, тцаря держат взаперти. Мне только и оставалось, что найти эту Медную Гору, разнести вдрызг, перебить медных драконов, освободить тцаря и отвезти домой, где все от радости будут меня в задницу целовать. Ну, не все, конечно, это я загнул, Рогдай не поцелует, но все же мне все казалось проще. А если он здесь спасается от страстей житейских, то мне надо его брать уговорами, а с этим у меня слабо. У меня только этот довод, но он может не помочь.

Он сжал пальцы в кулак, подул на побелевшие костяшки. Хозяйка смотрела с грустной насмешкой. Тарха бы сюда, подумал Мрак тоскливо. Тот бы дудой откуда хошь выманил. Или Олега. У того язык подвешен как надо, у мертвого выпросит, кого хошь уболтает.

– Ничем не могу помочь, – сказала Хозяйка. Ее голос похолодел. – Я дам тебе поговорить с тцарем. Сумеешь уговорить – выведу вас обоих наверх. Не сумеешь – сам останешься. Согласен?

Мрака осыпало морозом. Уговоры – это не топором махать. На этом поле его побьет любая базарная баба.

Он обвел тоскливым взором блистающий мир. Затылком чувствовал внимательный взгляд Хозяйки, в котором была смертельная угроза.

– Согласен, – ответил он. – Хотя чую, не только белого снега больше не узрю, но и белого света.

Между камнями блеснуло, искорка разгорелась в огонек. Тот превратился в пылающий факел, разросся, и Мрак изумленно рассмотрел в пламени девичью фигурку! Затем огонь вокруг нее исчез, а она, вся сотканная из движущегося пламени, озорно смотрела в его изумленное лицо:

– Исполать тебе, дядя!

– И ты будь здорова, – проговорил он с трудом, – малышка… Ишь, какая горячая. Огняшка-козяшка?

– Огневушка-поскакушка, – поправила она с неудовольствием. Не выдержала, засмеялась: – Он еще и надсмехается!

Взор Хозяйки был задумчив:

– Он из крепкой породы. Мрак, она проведет тебя к Додону. Теперь все в твоих руках.

Глава 25

Перед ним открылся берег сказочного озера. Мрак ощутил, как заныла душа, а пальцы задрожали от жадности ко всему прикоснуться, пощупать. Лазурные воды немыслимой чистоты набегают на белый, радостно сверкающий песок. На той стороне высится лес невиданных деревьев. Над водой порхают бабочки размером с голубей, только словно бы сотканные из тончайшей паутины, проносятся, трепеща радужными крыльями, стремительные стрекозы – крупные, полупрозрачные, разбрасывающие солнечные зайчики… Он видел сквозь воду дно, на глубине носились раскрашенные во все цвета рыбки.

Додон возлежал у самой воды. Взор его был рассеян, на мягкой траве перед ним блестело золотое блюдо. Диковинные ягоды, каждая с кулак, лежали на траве в беспорядке. Из воды высовывались потешные морды рыб, шлепали толстыми губами. Додон щелчком отправлял им ягодку, разбрызгивая прозрачный сок, рыбы мощно взметывались в воздух, хватали на лету, сталкивались мокрыми пузами, а когда шлепались в воду, взлетали сверкающие, как мелкие алмазы, брызги.

Мрак приблизился с опаской. Постоял, зашел сбоку, но тцар заметить не изволил. Мрак зябко повел плечами. Тцар, у горла которого он держал нож совсем недавно, лишь повел по нему мутным взором и снова рассеянно наблюдает за рыбками и стрекозами.

– Желаю здравствовать, – сказал он опасливо. Потоптался на месте, шагнул ближе. Не получив ответа, сел на траву в трех шагах так, чтобы можно было сразу вскочить. – Как рыбка?

Додон досадливо повел бровью. Похоже, даже это движение утомило. Поморщился, на бледном лике отразилось неудовольствие.

– Тебе нравятся? – буркнул он.

– Да, – поспешно согласился Мрак, – я ем все.

Опять тцар почему-то покривил лик, отвернулся к озеру со сказочными рыбками. Мрак придвигаться не стал, только сказал громче:

– Я оттуда… сверху. Ты хоть помнишь меня?

– Нет, – буркнул Додон, – да и зачем? Здесь другой мир. Только как ты сюда попал? Впрочем, все равно… Здесь забываешь ту грязь, ту мерзость, которой живешь всю жизнь. Здесь вечный покой, вечная безмятежность, вечное лето…

– И ни комаров, ни пыли, – согласился Мрак. – Эт не то, когда мы тебя волочили из города.

Додон взглянул на него искоса, в глазах промелькнула слабая искорка узнавания, но на лице ничего не отразилось. Лишь сказал вяло:

– А, ты тот вор, поединщик… Вы двое меня вырвали из города… Нет худа без добра. Так бы я сюда не попал.

Сильно ободренный – тцар не ярится, нечаянно даже в благодетели попал, – Мрак заговорил понимающе:

– Самые счастливые, понимаю, не цари… а птахи небесные, что по дорогам ходят и кизяки клюют. А также бродяги, им подобные, юродивые, нищие. У меня не тцарство, всего двое растяп и неумех было, так и то знаешь как натрясся? Это перед ними казался дубом несокрушимым, скалой замшелой, всегда уверенным, всегда прущим напролом! А на самом деле душа тряслась, как овечий хвост!.. Ни сна, ни покоя не знал. И только потом, когда вывел их в люди, одного – в маги, другого в… гм… только тогда и смог вздохнуть свободно. Как зайчик скакал!

Тцар смотрел исподлобья, но на лице проступал интерес. Не глядя, ухватил с блюда сочный плод, надкусил, брызнув соком, отбросил, скривив рожу.

– Это ты-то как зайчик?

– Еще веселее, – подтвердил Мрак. – Так я двоих ссадил с плечей, а на твоем горбу вон целое тцарство! И все сидят, ножки свесив. Мол, у нас есть тцар, пущай за все и ответствует. У нас же никто никогда ни в чем не виноват, все друг на друга пальцами тычут. А все вместе – на тцаря. Он виноват, что они на своих же соплях скользаются.

Тцар хмыкнул, взял другую ягоду, начал есть. Тут же на ее месте возникла другая, незримые слуги Хозяйки работали на совесть.

– Даже землепашец, – рассуждал Мрак, – хоть в тыщи раз свободнее и счастливее тцаря, но и он помнит, что надо кормить семью, одеть и обуть детей, помочь престарелым родителям, вовремя вспахать, засеять и собрать, а потом еще и распределить зерно на всю зиму, чтоб до нового урожая хватило… А ежели бросить все к такой матери да уйти куда глаза глядят, без забот и тревог! Навстречу утренней заре… Еще и хвастать можно свободолюбием. Мол, не терплю житейских пут, не хочу обыденности, хочу каждое утро встречать в другом месте, жажду повидать мир… И, побираясь, кормясь милостыней, можно в самом деле без забот и тревог обойти весь мир, людей и страны посмотреть и втихую презирать тех, кто идет за плугом, не отрывая глаз от земли, кто подает ему кусок хлеба, дает кров на ночь. Да, можно ходить в лохмотьях, питаться коркой черствого хлеба, но быть счастливее тех, кого носят рабы на носилках. И потихоньку смеяться над ними…

Додон перестал есть, слушал.

– Так что, – закончил Мрак неожиданно, – ты меня убедил. Я пришел уговаривать вернуться, но сейчас вижу, что это я дурак. И не прав. Я только буду просить Хозяйку, чтобы отпустила меня…

Тцар повел дланью:

– Тебе здесь плохо? Оставайся. И ты тоже будешь иметь все это.

Мрак вздохнул, глаза с жадностью обшаривали красоту:

– Не ятри душу. Сам знаешь, хочется остаться. До свинячьего визга хочется.

– Так что же?

– Да надо сказать твоим, чтобы не тревожились. Думают, что тебя то ли разбойники укокошили, то ли дикие звери сожрали и не удавились. Плачут, дурни! Нашли из-за чего слезы лить.

Додон сказал невесело:

– Надо мной проклятие. То ли за мои проступки, то ли за проступки родителей… Сказано, что двое моих сыновей погибнут от моей же руки… Ты знаешь, это свершилось, как я ни пытался избежать. Мой сын погиб на охоте, когда я выстрелил в куст, куда только что метнулся олень…

– Я слышал об этом, – сказал Мрак осторожно.

– С того дня я поклялся больше не ездить на охоту, не брать в руки меч. Но когда проклятие сбылось, я решил, что заплатил сполна, теперь свободен и моему сыну ничего не угрожает… Но боги посмеялись и здесь! Сколько я ни пытался, какие жертвы ни приносил богам, у меня больше детей так и не было.

Мрак окинул его взором:

– Ты вроде бы еще не выжат досуха.

– Говорю, с тех пор детей у меня не было. Я начал менять жен, брал наложниц, но все напрасно… Я не сказал тебе, почему я вдруг оказался здесь?

– Еще нет.

– Когда я, освободившись от пут, направился к белеющим стенам Куявии, то забрел по дороге в избушку лесника. Там пряли две тихие милые женщины. В доме было чисто, опрятно. По комнате бегал мальчишка, от взгляда на которого у меня порадовалось сердце. Живой, смышленый, веселый, умненький… Женщины угостили меня жареным мясом, а я, желая посвятить мальчонку в будущие воины, нанизал на острие кинжала кусочек мяса и пригласил его взять от тцаря Куявии. Мальчонка с радостью бросился ко мне, но так спешил, что споткнулся…

Голос тцаря прервался. Из-под плотно сомкнутых век выкатились слезы. Лицо кривилось, он несколько мгновений беззвучно боролся с рыданиями.

– Неужто насмерть? – ахнул Мрак.

– Да, – прошептал Додон. – С разбегу упал на острие. Он умер мгновенно. Я зарыдал. Не знаю, почему такое отчаяние обуяло меня, но я хотел сам кинуться на тот же нож. А женщины, тоже плача, сказали, что таков мой рок. Это был мой второй сын, рождение которого семь лет назад утаили от меня.

Мрак кивнул. Тцарю не то что тцарствовать – жить не хочется. А жив потому, что здесь вроде бы и не живет, а как бы существует в дурмане.

– Мне надо на свет, – сказал он тяжело. – Твоей родне сказать надобно. Пусть реветь перестанут. Да что реветь, радоваться должны!

Уже с симпатией Додон посмотрел на человека, который берет на себя хлопоты, заботы, беспокойства в том суматошном и неприятном мире.

– Я слышал от одного волхва, – сказал Мрак, – что любой человек – ценность. А твоя жизнь – это все. Никто ведь из них, кто говорит тебе: ты должен, ты обязан, не знает, как это тяжко – тащить такую ношу! Заботиться сразу обо всех, никому не навредить… а так не бывает… все предусмотреть, никогда не ошибаться, ибо ошибки тцаря – это не ошибки стряпухи, что пересолит суп!

Додон не выдержал, воскликнул:

– Верно! Им делай так, чтобы волос с их головы не упал, а этого даже боги не могут… хоть и обещают. А как я могу все предусмотреть? И защитить всех?

– Никто не может, – сказал Мрак уверенно. – Это ты, брат, восхотел того, что не могут даже боги. Понятно, хочется везде успеть, все сделать, раз все в отдельности в твоей власти… но вот все вместе тебе не потянуть! Ты ж не разорвешься на сто тцарей! Да и сто, пожалуй, не сумели бы. Разве что тыща… а то и все полторы.

Додон смотрел жадно, в глазах заблестели слезы. Он всхлипнул, сказал жалко:

– Только ты один все понял!

– Потому и говорю, – сказал Мрак сочувствующе, – оставайся здесь. Ты пытаешься тащить все сам, а это не под силу… Вот и надорвался. Теперь ты ощутил, как ценна твоя жизнь. И все прочее: долг, честь, отчизна, верность, любовь… да катись все коту под хвост!.. И пусть теперь треснут хребты у твоих родственников, как треснул у тебя. Ну, я говорю о твоей племяннице Светлане, ее отдадут в наложницы… и о Кузе, ее продадут куда-нибудь в прислугу. Может быть, даже не помрет. Не обязательно же ее приставят хозяйских собак кормить? А ежели и приставят, то не всех же собаки загрызают? Ну, покусают, покалечат иной раз… Главное – себя сберечь. А они пусть сами выкарабкиваются. Ежели смогут.

Додон слушал, кивал, потом кивки замедлились. Он все еще не сводил глаз с лица варвара, а тот говорил размеренно, убеждающе, повторял те же доводы, которые приводил себе сам… разве что не оформив в слова, а оставив в личине чувств. Но теперь, облеченные в слова, они выглядели совсем иначе.

Вдали за деревьями птицы запели громче. Ветви колыхнулись, на тропку вышла Хозяйка. Неспешно – в мире богов торопиться некуда – она приближалась к ним. На губах была понимающая усмешка.

А когда подошла ближе, увидела лицо Додона. Улыбка медленно покинула мраморно-чистое лицо богини. Спросила негромко, так что воздух колыхнулся, словно от беззвучного удара грома:

– Что-то стряслось?

Мрак промолчал, а Додон сказал тихо:

– Отпусти его.

– Зачем?

– Он скажет… передаст моим родным. Чтобы не горевали.

Ее глаза изучающе пробежали по его лицу:

– Для тебя это разве важно?

Плечи тцаря поднялись и опустились. Ответил, не поднимая глаз:

– Не знаю. Но прошу тебя: отпусти его. Пусть вернется. Он один меня понял.

Хозяйка повернулась к Мраку. Ее нечеловеческие глаза смотрели в упор, в них не было улыбки. Затем лицо чуть дрогнуло. Тихим голосом сказала:

– Ты герой…

– Да уж, – сказал Мрак с неловкостью, – еще какой. Только хвост чего-то трясется.

– Герой, – покачала она головой, – ты мог… сам остаться.

Мрак кивнул на Додона:

– У тебя есть он.

– Племянник, – ответила она.

– Да рази боги с родней считаются?

Она сказала все так же негромко, ее глаза обшаривали его лицо:

– Ты мог бы остаться… по-другому.

– Я?

– Моя сестра Дана, – напомнила она, – родила от твоего друга троих сыновей. Им суждено стать великими тцарями… и родоначальниками огромных племен и народов, невиданных государств… А ты не думаешь, что у тебя могли бы дети стать еще могущественнее?

Мрак вздрогнул. Она задела самую сокровенную струну мужчин: дать такое потомство, которое бы завоевало свет, перевернуло, увековечило имена в песнях и легендах, пронесло его имя в глубь веков и тысячелетий!

И тут же, заслоняя прекрасное лицо Хозяйки, ее колдовские глаза, перед его внутренним взором встало и заблистало искрами, как заготовка меча, которую вынули из пылающего горна, лицо единственной женщины, ради которой стоит жить и умереть.

– Нет, – сказал он, – благодарю за честь, но Таргитай тоже не остался с Даной. Нас звала дорога!

Она опустила глаза. Ее лицо оставалось все таким же молодым и прекрасным, но Мрак внезапно увидел, что ей тысячи лет от роду.

– Вам подготовят коней, – ответила она.

Когда выехали из расщелины, Мрак прищурился от яркого света. Воздух свеж, но солнечные лучи с пронзительно синего неба кололи, как острия стрел. Перед глазами поплыли огненные круги. Хрюндя заворчала, уткнулась холодной мордой в шею Мрака. Додон постанывал и закрывал лицо рукавом халата. Его лицо было бледным, словно пробыл в недрах Медной Горы не месяц, а годы.

Мрак косился на тцаря, наконец не выдержал:

– Почему ты поехал?

Додон пожал плечами, голос был злой, брюзгливый:

– Разве ты не этого добивался?

– Ну… Все равно не понял почему.

– Ты понял, – ответил Додон невесело. – А когда понимает хоть один… хоть один на белом свете…

Он махнул рукой. Мрак, не дождавшись продолжения, спросил:

– Ладно, но почему она отпустила так легко?

– Она богиня, – напомнил Додон. – И моя тетка. Против моей воли держать не станет.

– Мне бы такую тетку… А как сразу сказала про коней! Для двоих. Я не слышал, чтобы ты что-то сказал.

– Богиня, – напомнил Додон снова. – И моя тетка. Ей многое становится ясным, когда только взглянет на человека. Может быть, потому и ушла так далеко в землю. Навидалась!

Они начали спускаться в долину, но когда выехали на крохотную тропинку, Мрак придержал коня:

– Дальше тебе одному. Тут близко, не заблудишься. А у меня должок.

– Какой? – удивился Додон.

– Я обещал Хозяйке избавить от разбойников.

– Она выпустила тебя просто так.

– Богиня, – ответил Мрак без усмешки. – И знает людей.

Засмеялись без особого веселья. Мрак слез с коня, бросил повод Додону. Тот подхватил молча.

Мрак поправил секиру за плечом, его шаг был скор, направился прямо через россыпь острых глыб. Напрямик, где конь не пройдет. Из мешка выкарабкалась толстая жаба и, усевшись на правом плече, уставилась на Додона мутным взором. Додон проводил их долгим взглядом, пустил коней вниз в долину.

Мрак бежал через россыпь вздыбленных камней, когда внезапный рев потряс скалы. Он отшатнулся, бросился под защиту стены. По земле пробежала гигантская тень, пахнуло мощным порывом ветра. Шерсть Мрака на затылке поднялась дыбом.

Он оглядывался, пытаясь найти какую-то щель, когда небо застлало нечто огромное и темное. Змей чудовищных размеров падал, растопырив крылья, прямо на него.

Мрак упал, перекатился, спрятался за камень. В руках сама по себе очутилась секира. Змей обрушился в трех шагах. Под ногами качнулось, загудело. С гор сорвались валуны, покатились, подгребая мелочь. Змей тяжело пошел на Мрака, бухая в землю лапами так, что подскакивали валуны.

За спиной была сплошная скала, укрыться негде. Мрак поднял секиру, приготовился к отчаянному бою. Жаба с его плеча спрыгнула вперед на камень, за которым Мрак пытался прятаться, зашипела грозно, надулась, набычилась. На спине вдоль хребта вздулись бугорки, словно прорастающий гребень.

Мрак замахнулся секирой. Змей раскрыл пасть, затем его взгляд упал на раздувающуюся перед ним крохотную жабу. Она пыжилась изо всех сил, стараясь выглядеть грозной и страшной. Даже пасть раскрыла, там дергался тонкий длинный язычок.

Мрак задержал над головой секиру. Все равно не убьет, у Змея шкура в три пальца, а голова крепче валуна, изловчиться бы по шее…

Глаза Змея удивленно смотрели на жабу. Та поместилась бы между его глаз, но все равно грозно пыжилась, разевала пасть, делала вид, что вот-вот прыгнет и сожрет с костями, чешуей и крыльями.

– Уйди, – велел Мрак вполголоса, он выбирал место для удара, Змей все ниже наклонял голову к жабе. – Вишь, какие мордовороты на краже коров отъедаются! Самому, что ли…

Змей раскрыл пасть, где поместилась бы сотня жаб. Красный язык, тонкий и длинный, выметнулся как стрела. Жаба вцепилась в камень всеми четырьмя. Змей лизнул, жаба заворчала. Змей лизнул снова, наклонил голову и рассматривал жабу с живейшим интересом. Потом поднял голову и посмотрел на человека.

Мрак все еще стоял с поднятой к небу секирой. Чтобы не выглядеть глупо даже перед жабой, он прислонился к скале. Жаба что-то бурчала, переступала с лапы на лапу. Змей лизнул еще, затем, покосившись на Мрака, попятился, сел на задницу, почесал задней лапой за ухом, жутко выворачивая шею. Треск прокатился такой, будто великан ломал сухие деревья. Одна из чешуек щелкнула, содранная мощными когтями, просвистела в воздухе, как сапсан, бьющий утку.

Жаба, вздыбившись на всех четырех и угрожающе выгнув спину горбиком, грозно наблюдала, как Змей добрел, переваливаясь, как утка, до обрыва, кинулся вниз головой. Некоторое время было тихо, потом донеслась ударная волна воздуха, еще одна – сильнее, и могучий зверь взмыл из пропасти, пошел кругами вверх, неспешно и с усилием взмахивая исполинскими крыльями.

Мрак опустил ноющие руки. Секира показалась тяжелой, как Рипейские горы.

– Жабка, – позвал он, – жабунька! Ты кто?

Жаба вздохнула и опустилась на камень. Теперь она выглядела вдвое мельче, хотя и сейчас была с кулак Мрака. Пасть ее закрылась, глаза стали равнодушными. Затем села и тоже почесала задней лапой шею.

– Или ты ему родственница? – рассуждал Мрак. – Поговорили и разошлись?.. Впрочем, я тоже чешусь точно так же. И когда человеком – тоже. Но ты все-таки на него похожа больше, чем я.

Он сунул секиру в петлю перевязи, протянул руку к жабе. Та подобрала задние лапы, толкнулась мощно и точно. Мрак не успел отшатнуться, как жаба, презрительно минуя его ладонь, плюхнулась на плечо, уцепилась, залезла повыше, потопталась, умащиваясь, наконец опустилась брюхом, испустив вздох глубокого удовлетворения.

– Ладно, – проворчал Мрак, – не хошь в мешок, твое дело. Только держись крепче.

Глава 26

Первым заметил одинокого всадника на горной тропке не кто иной, как Горный Волк. Клятва Светланы отдать трон выгнала и его на поиски, как Руда, Урюпа и даже поляниц Медеи. Правда, Медее вряд ли нужна была Светлана, но, с другой стороны, и Горный Волк намеревался взять себе половину тцарства без довеска.

Горный Волк был уверен, что найдет именно он. Кто, как не, он лучше всех знает горы?

Сердце его забилось чаще. Человек, который ехал на коне, ведя другого в поводу, в пурпурной одежде, и даже отсюда видно, что ветер развевает светлые, как золото пшеницы, волосы.

Горный Волк пришпорил коня, заорал:

– За мной!

Гридни вскакивали на коней, полуодетые, подхватывали с земли мечи, свешиваясь на скаку. Горный Волк понесся, не слыша за спиной привычного грохота копыт.

Додон вскинул голову, вгляделся в приближающегося всадника. На лице мелькнуло облегчение пополам с беспокойством.

– Великий тцар! – заорал Горный Волк. – Мы нашли тебя!.. Мы спасли тебя!

Не слезая, наклонился и обхватил Додона с такой силой, что тот едва не разбил лицо о его твердую, как каменная плита, грудь. Додон с трудом высвободился, недоверчиво и настороженно всматривался в брызжущее весельем лицо воителя. Именно его больше других страшился как претендента на трон.

– Благодарствую, – сказал он осторожно. – Вы поехали… по своей воле?

Горный Волк все еще держал его за плечи:

– Нам велела тцаревна Светлана!

– Велела?

Он все еще не верил. Горный Волк не тот человек, которому можно велеть так просто. Да еще одинокая девушка, лишенная защиты.

– Велела, – подтвердил Горный Волк. – Как она любит тебя, тцар!.. Вот что значит дочерняя любовь. Ты ж ей заменил отца опосля смерти Громослава. За твое вызволение поклялась выйти замуж за освободителя и, конечно же, передать половину тцарства спасителю.

Додон помертвел. Вот оно что. А где половина тцарства, там и другая. Горный Волк не из тех, кто удовольствуется половиной.

– Великий тцар, – сказал Волк, – я перебил стаи дивных зверей и горных разбойников, я побил великанов… Словом, я побил всех, кто держал тебя в плену. И освободил тебя! Ты понял меня правильно?

Тцар покачал головой:

– Что ты говоришь?

Волк медленно потащил меч из ножен. Глаза его смеялись, а зубы блестели на солнце, как ножи.

– Это он говорит.

Тцар кивнул:

– Да, с ним спорить трудно. Что он говорит?

– Что сейчас вернемся в город. И как за освободителя тебя из рук… или из лап, это неважно, Светлана выйдет за меня замуж. Пойми меня правильно, Додон. Я не хочу крови внутри страны. Я – воин, я не палач, которому нравится проливать кровь своего народа. Потому я хочу взять власть как можно более простым путем. И чтобы народ меня боготворил! Такой охотнее пойдет со мной на завоевание Артании.

Додон сказал медленно:

– А если откажусь?

Волк пожал плечами:

– Я все равно возьму власть. Сам знаешь, у кого мечи – у того и закон. Но придется вырезать всю царскую семью. На случай, если найдутся горячие головы, что возмечтают восстановить свергнутую династию. Мне не нужны даже ростки смуты.

Их кони шли рядом. Жеребец Волка настороженно косился на смирного коня подземных глубин, невозмутимого, как скала, такого же тяжелого, с дивными прожилками, что идут наискось по всей длине. Словно вышел из камня, сохранив все жилки, блестки и оттенки красного гранита.

Додон смотрел вперед. Лицо его было неподвижно, только в глазах застыла такая горечь, что, попадись под его взгляд стая пролетающих уток – попадали бы замертво, а на месте их падения земля бы почернела от яда.

– Зачем это тебе?

– Власть? – переспросил Волк. – Слабые мужчины тешатся богатством и бабами, сильные – властью. Я хочу попробовать соединить всю Гиперборею в одном кулаке!

– Зачем? – повторил Додон.

– Зачем?.. Не знаю. Чувствую, что она мне нужна… Э-э… вон кто-то скачет. Похоже, это мои люди. Ну, Додон, решай быстрее. Или клянешься, что это я спас, или же твой труп забросаю камнями здесь, а твоих племянниц зарежут там, во дворце.

Он вытащил меч, поглядывал то на Додона, то на дальнюю тропинку. За скачущими всадниками вздымалось желтое облачко пыли. Их двоих еще не видели – закрывает гребень скалы, но дорога скоро выведет на общую тропку.

Додон покосился на меч, где беззаботно прыгали веселые блики солнца:

– Да, куда уж радостнее…

– Что? – не понял Волк. Он подвигал мечом, пуская солнечные зайчики в лицо Додону.

– Мир, говорю, радостный. И настоящий настолько, что в самом деле плакать хочется!.. Я объявлю народу, что меня спас ты.

– И Светлане, – потребовал Волк настойчиво. Он держал меч острием у груди Додона. Улыбка его была недоброй. – И всем во дворце.

– Всем скажу, но детям зачем врать?

– Всем, – потребовал Волк.

Острие меча пропороло кожу на груди. Выступила кровь, вниз поползла крупная тяжелая капля.

– Я скажу, – пообещал Додон в бессилии. – Я скажу всем.

Конский топот становился все громче. Наконец из-за гребня выметнулись всадники. Не сбавляя бешеной скачки, ринулись к ним. Над головами размахивали шапками, орали ликующе:

– Волк!.. Додон!..

– Тцар отыскался!

– Тцар!..

– Слава Додону!

Дворец гудел, как разворошенный улей. Встречать тцаря высыпали как знатные, так и челядь. Орали, верещали, бросали цветы. Тцар раскланивался, а Волк поднимал руки в победном жесте. Он был в блистающих доспехах, высокий и свирепый, даже улыбка была предостерегающей. И гасли под его взглядом улыбки, в глазах дворовых людей появлялся страх.

Тцар вернулся, но сам ли? Или Волк отыскал и привел под стражей?

Светлана сбежала по мраморным ступеням, не чувствовала ног под собой. Додон едва успел раскрыть руки, как бросилась на шею, он подхватил, оторвал от земли, и Светлана повисла, счастливо дрыгая ногами.

– Наконец-то!.. – выдохнула она. – С тобой все в порядке? Боги, как ты похудел!

– Все хорошо, – сказал он. – Все в порядке, моя радость.

– Не обманываешь?

– Убедись сама. Да и не похудел я, придумаешь такое.

Она отстранилась, заглянула ему в глаза. Все же в глазах тцаря были боль и поражение. Светлана шепнула:

– Тебя там мучили?

Он взглянул в ее ясные глаза, пробормотал:

– Да нет, что ты… просто ударился о жизнь, какая она есть.

– Щадишь меня. – Ее глаза наполнились слезами. – Мой добрый, великодушный дядя! Как будто не догадываюсь, что такое быть в плену! Когда в своем дворце и то… Это были горные разбойники, да? Или коварные артанцы?

Он погладил ее по голове, поцеловал, повел по ступенькам вверх, держа за плечи. Светлана вздрогнула. Впервые любящий и всегда внимательный дядя смолчал, оставил без ответа.

Со второго дня начались спешные приготовления к свадьбе. Как Волк освободил тцаря, сказано не было, но нанятые люди распространили слухи о кровавых битвах, которые дал Волк в подземельях горных людей, о том, как гнал похитителей по тайным ходам все ниже и ниже, пока не пригнал в пещеру, откуда не было выхода. И там устроил резню, когда все стены забрызгало кровью, от криков можно было оглохнуть, а уцелевшие демоны на коленях молили о пощаде…

И с каждым прошедшим днем победа Волка над похитителями становилась все выше, а жертвы умножались. На пятый день по возвращении, на который назначили свадьбу, трупов были уж не горы, а горные хребты.

Светильники горели даже днем. От них шел пряный аромат, ноздри жадно ловили странные запахи, чувства обострялись. Даже в серых доныне стенах глаза начинали различать оттенки, жилки, цветные песчинки, которых ранее не замечали.

Гости заполнили дворец с утра, хотя венчание должно случиться в полдень. Умельцы украсили свадебные венки золотыми цветами, что неотличимы от настоящих, а кольца для новобрачных по заказу Волка сковали лучшие оружейники Артании. Светлана, бледная и в слезах, сидела недвижимо как статуя. Девушки наряжали, заплетали косу, украшали цветами и лентами, пели подвенечную песнь, но она слышала как сквозь толстую стену. Дядя спасен, большой и все умеющий дядя, а значит – спасено и тцарство. Он что-то придумает, сумеет избежать страшной руки Волка. Тем и отличается от своего брата, а ее отца, Громослава, который всегда был прям и никогда не менял слово. Ей же все равно на роду написано быть жертвой.

Мертвенно-бледную, но с гордо выпрямленной спиной, ее вывели в главную палату. Гости невольно ахнули, хотя и должны были привыкнуть к ее красоте. Сейчас она блистала, как богиня, ненадолго посетившая землю. Волк, широко улыбаясь, взял за руку и повел к подножию трона. Додон ждал в окружении бояр. Вид у него был угнетенный. Бояре стояли за его спиной испуганные, робеющие, опускающие глаза. А Волк смотрел нагло, в нем силы и уверенности было больше, чем у тцаря с его советниками. Как и власти, что сейчас, трезвея, снова начинает понимать каждый.

– Великий тцар, – сказал Волк. Он дерзко смотрел в лицо Додона. – Вот твоя племянница, которую ты обещал отдать мне в жены. Соедини же наши руки, а… ту половину тцарства, которую отдаешь с нею в приданое, я выберу уже сам.

За спиной тцаря ахнули, но каждый вздрагивал и опускал взор, встречаясь с горящими глазами Волка. Додон слабо пошевелился, голос прерывался:

– Да-да… Тцарству нужен сильный защитник. Ты уже доказал свою силу.

– Надеюсь, – сказал Волк многозначительно.

– Потому будет лишь справедливо, если возьмешь в жены мою племянницу… мою Светлану.

– И полтцарства, – добавил Волк. – Со всеми там городами, людьми, селами, реками и землями.

– И полтцарства, – произнес Додон угасшим голосом. – Да-да, и полтцарства. Идите ко мне, дети мои. Я соединю ваши руки.

Волк сжал руку Светланы. Тцаревна противиться и не думала, послушно шла рядом. Гости следили, затаив дыхание, ибо что свадьба, все тцарство переходит Волку! А это большие перемены, ибо Волку мало тцарствовать, лежа на боку.

Внезапно в очаге над догорающими поленьями взметнулся огонь. Сперва багровый, тут же превратился в оранжевое пламя. Пахнуло жаром. В воздухе появился запах гари. Вся Золотая палата ахнула, как один человек.

В огне возникла девичья фигурка. Пламя дрожало, колебалось, меняло форму, но затем огонь стих, и все увидели юное смеющееся лицо, золотые волосы, заплетенные в длинную косу. Девчушка слегка выступила из очага вперед, юная и озорная, погрозила пальчиком Волку:

– А меня почему на свадьбу не позвал?

Гости подались назад, сухой жар стал сильнее, жег лицо. Волк смотрел набычившись. Додон молчал, Светлана просто растерялась. Маленькая Кузя вскрикнула счастливо:

– Огневушка-поскакушка!..

– Я, маленький кузнечик, – ответила огненная девчушка.

– Я тебя приглашаю! – воскликнула Кузя.

– Спасибо, – ответила Огневушка, – но почему не пригласил вот этот?.. Разве не ему я помогала освобождать вашего тцаря?

Все в палате повернули взоры к Волку. Тот побледнел, затем побагровел, насупился, проговорил с неуверенностью:

– Я… гм… конечно, да… но как сможешь? Ты нам всю хату спалишь.

Огневушка расхохоталась весело и звонко, ровно жемчуг рассыпала по каменному полу:

– Да я могу поместиться в любой плошке светильника, в любом пламени факела!

– Гм, – сказал Волк с неохотой, – тогда конечно… будь на моей свадьбе.

Светлана слышала, как гости зашушукались, даже уловила восклицание, что Волк, какой скромный, даже не упомянул обо всех подвигах, столько их было… Другой возразил ехидно, что огненная девчушка могла все сама сделать, всех побить и прогнать, потому Волк и смолчал о ней, дабы свою славу не умалить!

– Благодарствую, – ответила Огневушка игриво.

Люди увидели только размытое движение, трепетное и настолько быстрое, что глаз не ухватит целиком. Пламя светильника взметнулось, затрещало, и все заметили, что этот светильник теперь горит ярче и веселее других.

В левой стене появилось свечение. Словно бы кто-то со свечой шел по ту сторону окна, затянутого бычьим пузырем. Эта стена единственная была не из глыб, а высечена прямо в скале, что переходила в гору. Дикарщики сделали насечку, расчертив стену на глыбы, украсив каменным кружевом, ибо стена из красного гранита редкой красоты, где в красно-багровом цвете часто блистают оранжевые искры и даже подобно ящерицам пробегают зеленые извилистые полоски.

Разговоры смолкли. Свет стал мощнее, кто-то приближался изнутри скалы, и даже неустрашимый Волк вздрогнул и отступил на шаг. От стены пахнуло горелым камнем. В граните выступило каменное изображение рослой женщины. Свет стал ярок настолько, что померкли светильники. Затем каменное изваяние выдвинулось, оставив стену на шаг позади, свет померк, искры заплясали над головой женщины и погасли. Теперь все видели величественную женщину редкой красоты, изваянную из камня, суровую и улыбающуюся грозно и властно. Она была в одежде золотых цветов, медно-красные волосы на лбу перехватывал золотой обруч с красным камнем. Сапожки на ней тоже желтые, украшены множеством дорогих камешков. Только ее лицо было из красноватого гранита, можно рассмотреть даже мелкие прожилки.

В толпе пронеслось:

– Хозяйка!

– Хозяйка пожаловала…

– Хозяйка Медной Горы явилась!

– Быть беде, неспроста такое…

Хозяйка Медной Горы окинула гостей холодным взором. Додон сутулился на троне, жалкий, как ворон под проливным дождем.

– Племянничек, – сказала она ядовито, – что-то ты невесел.

Додон смотрел исподлобья. Страх и недоверие в его глазах боролись с надеждой. Поступки богов непредсказуемы. Явилась ли она, чтобы помочь? А если да, то как? Она может счесть, что лучший способ помощи – задавить его прямо сейчас, чтобы не мучился.

– Это боги всегда веселы, – ответил он горько, – а в человеческой жизни бывают только веселые дни… а то и вовсе минуты.

– Так ли? – спросила Хозяйка громко. – Ты ведь выдаешь замуж свою любимую племянницу!.. Но что-то не вижу твоего спасителя.

Волк смотрел настороженно, играл желваками. Страха в его глазах не было, в то время как даже его воины пятились, старались вжаться в стены.

Додон кивнул в его сторону:

– Вот он.

– Где? – переспросила Хозяйка.

– Да вот он, Горный Волк!

– Да? – удивилась Хозяйка. – Что-то я его в своих владениях и близко не видела. А твой истинный спаситель сейчас как раз подходит к воротам. Вместе с простым… даже слишком простым людом. Их печет солнце, в глаза ветер бросает пыль, а увидят они только крыльцо твоего детинца.

Додон быстро посмотрел на Волка. Тот начал багроветь, покосился на советников, гостей. Потрясенные лица, боятся дышать, замерли, но в глазах жадное любопытство. Скоты, им бы только скандалы, свары, дворцовые драки!

В сторонке громко прокашлялся Рогдай. Бросил гулким басом, ни к кому не обращаясь:

– Народ стоило бы допустить… Пусть рассказывают, прославляют величие и красоту царского дворца.

Он посмотрел на Хозяйку. Та улыбнулась ободряюще. Рогдай уже увереннее взмахом длани послал гридней к воротам. Там заскрипели засовы, створки распахнулись. Ввалилась толпа простолюдинов, мужчины смеялись и вздымали кверху руки, женщины поднимали детей, показывали им тцаря и тцаревну. Шагах в трех от крыльца стражи выставили копья.

Хозяйка прошла через палату, перед ней расступались так поспешно, словно от нее несло жаром. Додон провожал взглядом, в котором было затравленное выражение. Она остановилась ближе к крыльцу, ее было видно как толпе народа, так и знати. Повернулась, сказала с холодным удовлетворением:

– Наконец-то зрю настоящего освободителя!

Светлана услышала, как ахнули во всем зале. А со двора донесся протяжный вздох, в котором облегчения было больше, чем изумления. Всюду, куда падал ее взор, были открытые рты и вытаращенные глаза. Волк сильнее стиснул пальцы Светланы. Она чувствовала его ярость, разочарование. Когда заговорил, голос был сдавленный от бешенства:

– Уходи! Ты не наша богиня. Тебе здесь не поклоняются.

Хозяйка на него и бровью не повела. Властно простерла длань в сторону тцаря:

– Что скажешь?

– О чем? – пробормотал Додон.

– О своем спасении. Много ли побито чудовищ, доблестно ли тебя освобождал сей герой?

– Об этом я сам наслушался, – сказал Додон. – Зачем ты меня мучишь?

В мертвой тиши Хозяйка сказала раздельно:

– Скажи правду.

Додон покачал головой:

– Глупо.

– Скажи правду!

Он повторил устало:

– Глупо… Боги слишком просты. У них была только правда. Потом от людей узнали еще и неправду… Но у людей кроме правды и неправды есть еще множество полуправд, правд во имя спасения, горьких правд, лечебной лжи, лживой правды, правдивой лжи, лжи во имя правды… Боги не понимают, как правда может разрушить то, что спасла бы ложь. Но мне все обрыдло! Пусть катится все в пропасть, я скажу тебе правду, раз уж ухватила за горло. Да, меня вывел из каменного мира другой. Не Волк.

В палате пронесся вздох. Повеяло холодом. Волк страшно заскрежетал зубами. Его воины поправили пояса так, чтобы все видели вблизи их ладоней рукояти мечей.

Рогдай нашелся первым:

– Не Волк? – Голос воеводы был радостным. – А кто?

– Другой, – ответил Додон нехотя. – Я предпочел бы, чтобы это был Волк. Потому и сказал. Волк мог бы в самом деле меня найти и вывести на свет. Но удача выпала… рабу и разбойнику! Тому самому, который сбежал с ристалища, тем самым лишив и вас радости зреть удалой бой!

Снова в палате пронесся полустон-полувздох. Хозяйка покачала головой:

– Странно делитесь на знать и рабов… Для богов различимы только мужчины и женщины. Ты клянешься встретить его достойно?

– Царское слово, – ответил Додон, – крепче адаманта. Не дал слово – крепись, а дал – держись. Слово не воробей… Да-да, не двигай бровями, понял. Клянусь здоровьем и короной, хоть требуешь чрезмерного. Ну, где мой настоящий спаситель?

Хозяйка повернулась к толпе. На каменном лице глаза вспыхнули красным огнем, будто в черепе бушевало пламя. Она повелительно вытянула руку:

– Вот он!

Глава 27

От пальца Хозяйки Медной Горы словно бы метнулся горящий дротик. Толпа расшарахнулась в стороны. В глубине стояла кучка мужчин в лохмотьях, с нечесаными волосами, угрюмыми лицами. Двое держали под руки тучного воина в шлеме и кольчуге. Он все норовил лечь, его с трудом вздергивали на ноги. Когда он мотнул головой, разбрасывая слюни, Светлана с удивлением узнала пьяного, как чип, Ховраха. Похоже, все они проделали долгий путь. Когда поняли, что палец Хозяйки указывает на них, то отступили, утаскивая с собой Ховраха.

Последним отодвинулся человек с длинным чубом на бритой голове и золотой серьгой в левом ухе. Оставшийся мужчина, видимо, решил, что бесполезно горбиться и опускать лицо, выпрямился.

Он был высок, по-звериному силен, черные, как вороново крыло, волосы падали на лоб. Глаза прятались под черными сдвинутыми бровями, лицо с перебитым носом было в шрамах, по-разбойничьи красивым, злым и яростным.

На плече сидела крупная толстая жаба. Выпученные глаза были прикрыты пленкой, но гребень на спине угрожающе вздыбился.

Додон несколько мгновений угрюмо смотрел на этого варвара в звериной шкуре. Настолько прост, что ломится через жизнь, как могучий лось через кустарник. И все ему удается, головы ни над чем не ломает, сердце от боли не рвется, по ночам не просыпается в холодном поту.

Зависть ударила в голову, настолько черная и нежданная, что он заорал дико:

– Разбойник!.. Вор!.. Убивец!.. Хватайте его!

Гридни, выхватывая мечи, бросились со ступеней. Мужчины, отступившие за спину Мрака, выхватили из-под одежды мечи и длинные ножи. Ховрах всхрапнул, как конь, высвободился и вытащил из перевязи топор. Его шатало, но голос был зычный, как у злого дива:

– Слава тцарю Додону! Бей…

Гридни остановились, ошарашенные таким кличем. Ховрах готов драться с ними, но он тоже за Додона! А Хозяйка, не давая времени раздумывать, проговорила властно:

– Ты тцар… или не тцар?

Додон застыл с раскрытым ртом. Лицо стало синюшного цвета. Грудь вздулась, как у петуха урюпинской породы, руки бессильно задергались, а пальцы стиснулись в кулаки.

– Э-э-э, – прохрипел он, – погодите вязать…

Гридни с облегчением попятились. Мужики за спиной Мрака спрятали оружие и, видя, что ему пока что смерть не грозит, растворились среди простого люда. В толпе стоял гул, все лезли друг на друга, стараясь рассмотреть, что происходит, но не переступали невидимую черту, и Мрак стоял в одиночестве, пока не подошел пьяный Ховрах, встал рядом.

– Твой настоящий спаситель, – сказала Хозяйка властно.

Додон смотрел исподлобья. Глаза блистали, как у паука, выгнанного из темного угла на яркий свет. Воеводы растерянно переглядывались, только на лице Рогдая проступило облегчение. Пусть разбойник, пусть тать, пусть гном или чудо лесное, только бы не Горный Волк!

В толпе уже послышались выкрики, слились в общий радостный шум. Матери поднимали детей над головами, чтобы те увидели героя, спасшего тцаря. Героя, который совершил подвиг и не явился за наградой.

Додон стискивал кулаки, ощутил, как пахнуло знакомыми благовониями. Это, оттеснив Рогдая, придвинулся Голик. От него мощно несло душистыми маслами, но и они не могли заглушить запах степных трав и едкой дорожной пыли.

– Народ ликует!.. – шепнул он на ухо. – Похоже, этот день легко превратить в праздник.

– Это же тот вор, – прохрипел Додон задушенным от ярости голосом, – который все испортил, все порушил!

Голик удивился:

– Да? А я думал, Хозяйка Медной Горы помешала больше.

Додон прохрипел с натугой, будто сидел на раскаленной сковороде и терпел боль:

– Что делать?

– Улыбаться приятно, – прошептал Голик. – И приветствовать. Приветствовать отечески! А там придумаем.

Додон с трудом заменил гримасу бессильной ярости на подобие улыбки:

– Точно?

– Выигрывай время, – шепнул Голик. – Потом сотрем в порошок. Никакие богини не помогут.

А Мрак услышал радостный визг. Со ступенек во двор сбежала Кузя. Она еще издали раскинула руки, бежала со всех ног, едва не падала, стремилась явно к нему.

Слегка обалделый, Мрак присел на корточки и приготовился подхватить ребенка. Кузя налетела, как крупный щенок, едва не сбила с ног. Мрак подхватил ее, поднялся, а Кузя быстро карабкалась на него, цеплялась к нему, целовала, счастливо смеялась, пробовала совать крохотные пальчики в его уши:

– Я знала!.. Я знала, что вернешься!

– Ну-ну, – сказал Мрак ошарашенно. – Какая ты… быстрая…

Светлана строго прикрикнула:

– Кузя!.. Перестань! Сейчас же слезь!

И, повернувшись к Мраку, с извиняющейся надменной улыбкой объяснила:

– Прости ее, герой. Моя сестра росла избалованным ребенком.

Кузя ахнула негодующе:

– Ты почему с ним так говоришь?.. Будто не узнаешь!

Голик и Рогдай уже отдирали ее от Мрака. Она цеплялась за его шею, лягалась, верещала:

– Дураки!.. Не узнаете?.. Мрак, они тебя не хотят признавать!

Светлана объяснила Мраку:

– Глупенькая… У нас был волк, черный и лохматый, его звали Мраком. Не понимаю, что на нее нашло.

Кузя цеплялась за черного и лохматого, но ее утащили. Она оглядывалась, в глазах заблестели и сразу же хлынули чистыми ручейками слезы. Жаба на плече Мрака тяжело вздохнула. То ли сочувствовала, то ли с облегчением, не желая делить Мрака еще с кем-то.

Мрак ощутил, как защемило в груди. Чистое детское сердечко признало его сразу. Кузя даже не понимает, как это другие не видят в нем их прежнего друга-волка!

В зале нарастал тревожный говор. Волк выпустил руку Светланы, отступил к своим воинам. Они с откровенной враждой поглядывали на гостей, алчно ощупывали взглядами золотые гривны на боярских шеях, алмазы и яхонты в женских серьгах.

А Хозяйка, уже потеряв интерес к делам смертных, неспешно вернулась к гранитной стене. В каменных плитах пола за ней багровели вдавленные следы. Теперь не только Мрак чувствовал, что через палату прошла медная гора. Запах горелого камня стал сильнее.

На миг обернувшись, она сказала уже равнодушно:

– Мрак, я вернула долг. Больше на меня не рассчитывай.

Она вошла в каменную стену, словно в утренний туман. Потрясенные люди видели, как исчезает ее силуэт, удаляясь и колеблясь, затем камень снова стал зримо твердым и непроницаемым.

В палате заметно потемнело. Светильники едва горели, факелы чадили. Лица гостей были серыми от тревоги. Волк выпрямился во весь огромный рост. Его трясло от бешенства, на губах показалась пена. Он не замечал даже Мрака, мало ли бивал таких оборванцев, не замечал дрожащей Светланы – красивая женщина не заменит чувства власти, он видел только скорчившегося на троне Додона и дрожащее стадо его бояр и советников.

Голос от ярости срывался на хрип:

– Да, беглому рабу и вору повезло больше. Но я сказал так, потому что хотел спасти вас всех от позора!.. Ну что ж, тцар Додон. Ты сам восхотел этого!.. Есть сила, супротив которой ни ты, ни сто тысяч Хозяек Медных Гор ничего не сделают! Вот эта сила!

Его указательный палец уперся в ряды воинов. Бородатые, хмурые, они стояли ровно, как бревна в частоколе, и раздвинуть или столкнуть их с места было так же непросто, как врытые в землю осмоленные бревна.

– Я с ними не ссорился, – сказал тцар нерешительно.

– Да? – прорычал Волк. – А кто не платит за службу еще с зимы? Ты посмотри, как обнищали! Взгляни на их оружие, которое надо заменить, подправить, а оружейники за все денег требуют! Я объявляю во всеуслышание: у тебя нет денег, дабы заплатить!

Мрак быстро посмотрел на тцаря. Тот съежился на троне бледный, лоб покрылся капельками пота. Во взгляде было затравленное выражение и жажда держаться на троне до конца. Но если денег в самом деле нет, если казначей с двадцатью сундуками золота бежал в Артанию, как говорят в народе, если даже челядь наполовину пришлось отпустить на прокорм в ближайшие села…

Воины грозно роптали. Оружие начало позвякивать громче и громче. Вроде бы никто не бил рукоятями топоров в щиты, но бронза звенела как перед боем.

На губах Волка проступила зловещая улыбка. Она была как щель на каменном лице, как волчий капкан, но ширилась, и Мрак видел, как бледнел тцар, как дрожала Светлана. Кузя пролезла обратно между ногами взрослых, требовательно ухватила Мрака за руку:

– Сделай же что-нибудь!

– Я?

– Да! Ты же самый сильный, ты все умеешь! Только ты все умеешь.

Мрак услышал далекий шорох и треск, словно большой червь полз под землей, рвал коренья деревьев и жрякал на ходу. Шорох становился громче. Еще никто не слышал, только волчье чутье и обостренный слух заставили Мрака насторожиться, и, когда Кузя снова дернула за руку, он прошипел:

– Ш-ш-ш!.. Смотри вон туда.

– Куда? – переспросила Кузя подозрительно.

Он указал, и Кузя уставилась на мраморные плиты. Там задрожало, две плиты вспучились, встали шалашиком. Снизу пошел оранжевый свет. Пахнуло теплым воздухом, чуялся запах гари. Показалась голова огромного полоза: с крупный валун, ярко-желтая, пышущая жаром, как разогретая для поковки глыба металла.

Он выдвигался с пугающей неподвижностью, будто его что-то выталкивало снизу. Тело было толщиной с бревно, янтарно-желтое, полосы исчезли на светлом брюхе. Когда выбрался весь, голова была уже почти у противоположной стены. Он оглянулся на истончившийся хвост, раскрыл пасть, на миг полыхнул ослепляюще оранжевым огнем. Зашипело, волна жара ударила в людей с такой силой, что послышались крики. Кто-то упал, закрываясь руками. Остальные отступили к стенам, ладони держали у лица, прикрывались от жара.

– Жи… лу… у… вел, – проскрипел полоз жутко. – Жи… лу…

Затем с размаху ударил головой в стену, начал погружаться прямо в треснувшие камни. Гости, замерев, смотрели, как гигантское тело втянулось следом, а в месте исчезновения осталось оранжевое пятно с человечью голову. От пятна несло жаром, а капельки еще стекали по стене, застывая, как натеки воска.

И лишь тогда кто-то ахнул:

– Полоз!..

– Тцар-полоз! – вскрикнул другой голос.

Толпясь, все жадно смотрели на то место, где прополз Тцар-полоз. Каменные плиты просели, через всю палату желтела оплавленная борозда. Кое-где вздымались легкие дымки, быстро растворялись. Полоса была широка, будто по плитам из старого коричневого воска прокатили горячий котел. По всей борозде блестели раздавленные комья желтого металла. А в том месте стены, куда уполз Тцар-полоз, пятно все еще горело оранжевым светом.

Кузя счастливо прижалась к Мраку:

– Спасибо! Какой ты у меня замечательный!

– Я? – удивился Мрак. – Тот большой червяк был совсем не я.

– Ты, – сказала Кузя убежденно. – Это ж ты его позвал! Я сама видела, как ты пальцами шевелил!

Волхв бросился вперед, поспешно кинул священные травы в след Тцаря-полоза, все-таки один из древних богов, которых новые низвергли до демонов. Однако воины, похоже, в этот момент были сторонниками старой веры. Смотрели жадными глазами, губы их шевелились. Во взглядах был расчет, плату на этот раз стоит взять и на полгода вперед. Пока золота хватает…

Рогдай вскинул руки, гаркнул, враз обретя властный голос царского воеводы:

– Тихо, все!.. Власть тцаря крепка, воины верны, а воеводы служат верой-правдой! А что отыскался настоящий спаситель тцаря, то что ж… А тебе, Волк, я говорю от имени тцаря-батюшки: запятнал ты воинскую честь. Не дозволено никому присваивать чужие заслуги. Даже во имя укрепления тцарства. Честь дороже. Посему тебе надлежит немедля покинуть царские палаты и удалиться в… ну, подальше от стольного града. Тцар-батюшка укажет куда. А куда б я тебе указал, сам знаешь.

Грянула мертвая тишина. Все замерли, боясь шевельнуть даже пальцем. Всяк смотрел на Волка. Тот всегда был грозен, а воины с ним ходили матерые, как один, рослые, в бронзе, с суровыми лицами, но сейчас Волк был страшен настолько, что даже его свирепые горцы отступили.

– Покинуть… – прохрипел Волк, и каждый содрогнулся от его наполненного жаждой крови голоса. – Это мне покинуть?.. Да ты хоть знаешь, старик, кому такое пищишь, как жалкая мышь?

За спиной Додона началось движение. Один за другим пятились, высокая спинка царского трона уже не казалась надежной защитой. Воевода бесстрашно взглянул в грозные очи воителя:

– Знаю. Что тебе захватить дворец, город и даже страну? У тебя вон сколько мечей! Но как заставишь замолчать всех… всех!.. кто видел Хозяйку и слышал, что сказала?

– Боги врут! – вскрикнул Волк бешено.

– Это им скажи, – воевода указал на молчаливую толпу. Под взглядом Волка люди опускали головы и пятились. – Ты помнишь, как ты с сотней воинов, что шли за тобой, с легкостью побил две тысячи ратников Тюпаря, ибо те шли за ним по нужде?

Волк бешено пожирал взором старого воеводу. Глаза налились кровью. Он весь раздулся, воздух вокруг него заструился, задрожал. Затем сквозь сумасшествие в глазах проглянуло что-то новое. Он оглянулся на своих, отшатнулся, вгляделся снова. Плечи медленно опустились. Чужим голосом прохрипел:

– Ладно. Я уйду.

– Ты поступишь правильно, – сказал Рогдай.

– Но на этом наш разговор не закончится, – добавил Волк зловеще.

– Я уже стар, – сказал Рогдай. – Мой смертный час близок.

– Ты услышишь обо мне раньше, – пообещал Волк. – Это и будет твоим смертным часом. Как и других.

Он повернулся и быстро пошел к выходу. Толпа расступалась с такой поспешностью, что кто-то упал, запутавшись в своих ногах, отползал с пути грозно шагающего Волка на карачках, но никто не засмеялся.

Рогдай повернулся к застывшему Додону:

– Великий тцар, боги помогли выявить правду!

Все взоры повернулись в сторону трона. Додон подвигался, почерневший от горя и тревоги, простонал тоскливо:

– Кому нужна правда? Люди бьются за счастье, а не за правду. Простое человеческое счастье.

– Счастье стоит на правде, – ответил Рогдай, но уверенности в голосе не было.

Люди неуверенно зашумели. Додон отмахнулся с брезгливостью:

– До седин дожил, а речешь как младенец. Заяц и то петли кидает, следы прячет, а уж люди… Ладно, сделанного не воротишь. Да, меня спас… а вернее, вернул не Волк, а беглый раб и вор. Мое слово неизменно: ему вручаю руку Светланы, а с нею – и половину тцарства. Что, этого хотели?

Мрак исподлобья наблюдал за тцарем, толпой, охраной, даже разбойниками Гонты, с которым пришел. Все, хоть знатные, хоть челядь, переглядываются, на лицах облегчение пополам с досадой и тревогой. Облегчение, что власть не взял в руки Волк, а досада и тревога, что трон зашатался с его уходом.

Ховрах одобрительно похлопал Мрака по плечу:

– Я ж говорил? Если бы я не указал дорогу – что б ты нашел? От хвоста уши. С тебя ковшик пива! Нет, даже два.

Мрак повернулся к Светлане. Его коричневые глаза впились в ее лицо, и к несказанному облегчению он увидел, что тревога покидает ее глаза. Лохматый и свирепый с виду разбойник показался не так страшен, как могучий витязь Волк!

Толпа затаила дыхание. Мрак сделал шаг вперед. Разбойники с Гонтой во главе одобрительно шумели. Светлана подняла на него глаза. Кузя уцепилась за руку Мрака, сжала, вонзив коготки.

– Ты не пожалеешь, Светлана, – сказал он перехваченным голосом. – Я чужак в этой стране, но я обучаюсь быстро… И я смогу стать твоим настоящим защитником!

Светлана шире распахнула глаза. Гости заговорили между собой. Разбойники подняли руки, орали весело. Додон недовольно нахмурил брови:

– Тихо! Объявляю, что свадьба состоится через неделю. А сейчас бирючи пусть скачут во все концы Куявии. Пусть на свадьбу царской дочери с… этим человеком явится всяк, кто пожелает!

Слева хихикнул Голик, сказал тихонько:

– Кто из знатных явится? Разве что голытьба всякая.

Кузя визжала и цеплялась за руку, пыталась карабкаться как на дерево. В мертвенном-бледном прекрасном лице Светланы впервые проступили признаки жизни. На бледных щеках появился легкий румянец, но глаза оставались невеселыми. Мрак стиснул кулаки. Дурак, мечтал, как придет, разом всех победит, завоюет ее сердце… Но вот она рядом, вот ее трепетные пальцы, но что-то не позволяет просто протянуть руку и взять!

Его поместили в светлой горнице, чистой и просторной. В стенах по светильнику, широкое ложе в углу, стол, две лавки, на полу шкуры, на стенах рога оленей, лосей, туров, оскаленная кабанья морда. И два окошка без решеток, белые вышитые занавески.

Мрак разулся, с удовольствием прошелся босыми ступнями по гладко выскобленному полу. Вымыли перед его приходом, половицы еще влажные, пахнут свежестью.

Сердце стучало, он боялся отойти от окна. Все чудился стук копыт легконогого коня, даже ветер доносил запах его кожи. Потом понимал, что все чудится, начинал бегать по комнате, но время текло, как смола из разбитого громом дерева: тягуче и почти незримо.

Когда за дверью послышались легкие шаги, он привычно нащупал оружие, засмеялся.

Три молодые девки внесли огромную лохань. Как Мрак ни отнекивался, со смешками содрали с него волчью душегрейку, усадили в горячую воду, терли, скоблили грязь и пот. Он наконец распустил сведенные напряжением и неловкостью мышцы, отдался их быстрым пальцам с острыми коготками.

– Только жук, в навозе живучи, чист обихаживается! А человеку мыться надобно.

– Огонь чистит, вода моет.

– Все мы по пояс люди…

Слова журчали над головой мягко и успокаивающе, он едва не задремал. Его терли, скоблили и смывали пот, поливали горячей водой и снова терли. Он чувствовал, как усталость бесследно растворяется. Тело снова стало молодым и сильным. Их пальцы ненадолго задерживались на его шрамах, иногда в бугорках, иногда в виде рубцов или канавок, там гладили особенно бережно, а в их голосах он слышал глубокое сочувствие.

В разговоры не вслушивался, достаточно беззаботного щебетания. От них пахло свежестью, травами и зеленью, молодой чистой кожей.

Когда его, чистого как младенца, под руки подняли из горячей воды, которую меняли пять раз, он чувствовал себя странно легко и свободно. Его облачили в красивые одежды, поднесли огромное бронзовое зеркало.

В полированной поверхности отражался могучий муж в белой рубашке, расшитой петухами и змеями, пояс был красный, портки синие, а сапоги красные, с загнутыми носками. С пояса свисают пушистые кисти, сафьяновые сапоги расшиты бисером, волосы приглажены и причесаны.

Муж выглядел диковато красивым, и Мрак сразу ощутил себя обманщиком. Он никогда не был красивым, в нем уважали силу и надежность, мужскую дружбу и верность, честь и достоинство, а наряды и украшения оставлял для девок, это для них важно, как смотрятся, а цена мужчины не во внешности.

Девки перешептывались:

– Ты гляди…

– А в зверячьей шкуре чистый зверь!

– Верно, одежка красит любого.

– Одень пень – и тот будет красив.

Ему расчесали волосы, подстригли, снова расчесали. Умаслили благовонными маслами.

Чувствуя себя неловко в богатой одежде, он прошелся по комнате, привыкая к тяжелым сапогам, дорогому плащу, бархатному панцирю с золотыми бляхами. Отрок, которого дали в услужение, следил за ним блестящими от любопытства глазами.

– Жди, – велел Мрак, – пройдусь малость.

– Во дворце не просто, – осмелился предупредить мальчишка. – Я лучше покажу, где и что.

– Не заблужусь, – усмехнулся Мрак.

В коридоре стражи сдвинулись с места, Мрак отмахнулся. Дворец велик, но кое-где он здесь уже бывал. Пусть и на четырех лапах.

Кто-то из стражи крикнул вниз. Слышно было, как перекликались голоса, зов пошел дальше, дальше, затих. Однако, когда Мрак спустился поверхом ниже и собирался выйти в сад, где надеялся увидеть Светлану, наперерез быстро вышел грузный человек в богатом воинском доспехе. Белая борода укрывала горло и падала на грудь, а длинные седые волосы ниспадали из-под кольчужной сетки шлема на плечи, помогая защищать шею от ударов.

– Будь здоров, Мрак, – сказал он быстро.

– И ты будь здоров, воевода Рогдай, – ответил Мрак почтительно. – Добро ли почивалось?

Рогдай отмахнулся. Его совсем не старческие глаза быстро обежали его с головы до ног:

– Что-то ты не больно радостен, жених… Что-то тревожит?

– Да все тревожит, – признался Мрак. – Я вломился сюда как медведь. А тут еще Хозяйка подмогла, будь она неладна… Ничего не понимает в делах людей. Ну кто на самом деле отдаст мне полтцарства?

Рогдай усмехнулся:

– Ты не дурак, хоть и дик обликом. Ты мне нравишься. Поговорим опосля, а пока сходи вон в тот угол сада. Там сейчас Додон кормит своих рыб.

– Зачем?

– Сходи, – посоветовал Рогдай. – Одно дело – поговорили принародно. Теперь узнай, как на самом деле.

– Ты прав, воевода, – вздохнул Мрак. – Благодарю.

Солнце блеснуло в глаза, воздух за порогом был такой чистый, что Мрак сразу ощутил, как в голове прояснилось. Грудь сама поднялась трижды, очищаясь от спертого нечистого воздуха тесных комнат, вбирая запахи зелени, свежести.

Он еще издали заметил на камне у пруда сгорбленную фигуру. Додон был в роскошной срачице, наброшенной на голое тело. Босые ноги опустил в воду, и Мрак видел в прозрачной воде, как толстые карпы лениво щипали его за пальцы. Додон нехотя отламывал пирог, губатые морды брали еду прямо из рук.

– Добро ли почивалось? – поприветствовал Мрак еще издали. Не хотел, чтобы тцар от его грубого голоса подпрыгнул. На нем же и выместит испуг.

Додон покосился в его сторону налитым кровью глазом:

– А, это ты… разбойник.

– И разбойник пригодился, – сказал Мрак осторожно.

Он остался на ногах, Додон отвернулся к воде. Круги медленно расползались по воде, такие же толстые и ленивые, как карпы. Додон пошевелил пальцами, видно было, как губастые рыбы тычутся в них мордами.

– Что ждешь? Благодарности? Уже поблагодарил… при народе.

– А теперь? – спросил Мрак.

– Слушай, разбойник… Я знаю, что боги, потрудившись над героями, отдыхают на их детях. Потому нет во мне отваги Яфета, ярости Гога, мудрости Тараса, силы и стойкости отцов и дедов. Но у меня хватает понятия… гм… понять это. Потому я лишь делаю то, что в интересах тцарства и народа. А в его интересах, чтобы ты жил… пока что.

Мрак смотрел исподлобья.

– А как же насчет кожу содрать с живого? – напомнил он. – Мне как-то без своей кожи будет холодно.

В глазах Додона блеснула старая ненависть, но тут же погасла. Голос был голосом усталого человека:

– Как человек… я готов тебя разорвать на куски и сейчас. Но я – тцар! Я вижу, что ты сделал. Как тцар, я должен тебя наградить. Не потому, что благодарен… правители благодарности не знают… а потому, чтобы все видели, что стараться для страны, в которой живешь, еще и выгодно.

Мрак пожал плечами:

– Ну, народу можно не сообщать. Если бы не вмешалась Хозяйка… но это твоя тетка, не моя. С ней и разбирайся.

Додон сказал с отвращением:

– Когда боги лезут в дела людей, всегда наломают дров. Думают, если сильнее, то и умнее… Человек слабость свою хитростью и умением восполняет! Дура, хоть и родная тетка… Но ты живи, раз уж так получилось. Полтцарства, не знаю, воеводы будут против, но племянницу свою отдаю.

Мрак ощутил, как лицо опалило жаром. Прерывающимся голосом сказал:

– А мне больше ничего и не надо.

Додон оглянулся с таким удивлением, что едва не вывихнул шею. Скривился, пощупал пальцами жилу:

– Да ну?

– Можешь верить, – сказал Мрак, голос дрогнул. – Вон даже Ховрах, говорят, сразу отказался от обещанной половины такого тцарства.

– То не тцарство такое, как ты говоришь, а Ховрах такой. Его все знают.

Глава 28

Ночью он покрепче запер дверь, на всякий случай подпер поленом. В коридоре было тихо. Без шума вытащил камень в стене, обратился в волка, осторожно выскользнул в привычную темень, полную неподвижных запахов и стылого воздуха.

Темный ход, как и прежде, вел вдоль комнат гостей, начальника стражи, старших дружинников, воевод. Мрак останавливался ненадолго, прислушивался. Камни притерты плотно, но запах как-то просачивается, и картинки спящих воинов, полураздетых девок, сопящих воевод настолько отчетливы, словно видит их в ярком солнечном свете. Даже еще отчетливее. Глаза дают картинку только спереди, а запахи показывают со всех сторон.

Он шел в полной темноте, но запахи показывали, куда поставить лапу, чтобы не хрустнули полуистлевшие кости, где свернуть и не удариться головой о выступ, где прижаться к стене, чтобы не идти по брюхо в ледяной воде.

Знакомый запах услышал издалека, но еще раньше сердце затрепетало, как маленькая птичка, и Мрак смутно удивился сладкому щему в груди. Попробовал заставить лапы шевелиться, но странное колдовство приковало у ничем не примечательной стены.

Он не помнил, сколько так стоял с закрытыми глазами. Очень нескоро сумел заставить лапы повиноваться. Те понесли его к знакомой каморке Ховраха так медленно, словно удалялся от источника жизни.

У Ховраха все было так, словно Мрак и не выходил оттуда. Густым мощным ароматом вина пропитались даже камни. А запах жареного мяса был так свеж, будто Ховрах припрятал целую тушу.

Мрак лапой приподнял крышку корзины, не удержался от смеха. Там ждут своей очереди, явно для ночного бдения, ломти сыра, мяса, три жареных карася, мешочек орехов, а на самом дне затаился бурдючок с раздутыми боками.

Ховрах просто чудо, подумал с неясной завистью. Живет в свое удовольствие, и как живет! И все у него получается…

Дверь под его лапами приоткрылась неслышно. Снаружи никого, только потрескивают смолистые факелы на дальней стене. Мелькнула размытая тень, а снизу донесся мужской смех. Мрак ощутил, что широкий коридор будто сам заскользил под лапами. Стены побежали навстречу, впереди появилась широкая лестница, ступеньки бросились ему под лапы.

До покоев Светланы оставался поверх, когда по ушам хлестнул счастливый визг:

– Моя собачка!

Он едва успел повернуть голову, как, откуда ни возьмись, налетело пушистое, золотоволосое, пахнущее молоком и сладостями. Маленькие руки с такой силой вцепились в шерсть, что Мрак протащил их хозяйку, наконец нехотя остановился, попытался освободиться, но Кузя уже повисла на нем, верещала, теребила, щипала, тащила за собой, и оглушенный Мрак поневоле повиновался.

У двери Светланы стояли два немолодых стража. Увидев черного волка, переглянулись, а Кузя закричала еще издали:

– Быстрее отворяйте!.. Я привела свою бедную собачку!

Один из стражей проворчал, глядя с опаской на огромные клыки бедной собачки:

– Да уж… А не сожрет ли тцаревну? В лесу, поди, оголодал.

Второй отворил дверь с превеликой поспешностью. Мрак услышал звуки свирели. Кузя подтащила Мрака к двери почти силком, а в комнату уже въехала, лежа на его спине. Знакомые запахи нахлынули с такой мощью, что Мрак остановился оглушенный. Сердце колотилось, подбрасывало довольную, как хомяк, Кузю.

– Светка!!!

Мелодия оборвалась. У окна застыл в страхе Иваш. Пальцы как перебирали дырочки на дуде, так и замерли. Выпученные глаза не отрывались от страшного зверя с оскаленной пастью. Светлана приподнялась на кресле, рухнула снова. Затем только на лице проступила радость:

– Мрак! Ты вернулся?

– Он опять стал собачкой, – объяснила Кузя.

Мрак нерешительно вильнул хвостом. Тут лишь Светлана подпрыгнула, наконец поверив, брови высоко взлетели:

– Мрак!.. Дорогой мой Мрак! Мой любимый!

Она распахнула объятия. Мрак не успел опомниться, как очутился в ее руках. Сам он едва успел сделать шаг, Светлана налетела, обхватила, прижала к груди с такой силой, что свет померк в волчьих глазах, а сердце от счастья едва не выпрыгнуло через горло.

– Мрак, мой любимый… Куда исчез так внезапно?

Он лизал ей нежные руки, трясся, вилял хвостом и всем телом, подпрыгивал, в нем был безумный восторг, скулеж, счастье, что захлестывало разум, волю, все чувства, кроме восторга и ликования при виде Ее, слыша Ее голос, впитывая Ее запах!

– Мрак! Мой замечательный… Как мне тебя недоставало, если бы ты знал! Какой я была одинокой без тебя…

Она ласкала его, прижимала, Мрак ощутил, как на шерсть упала и начала пробиваться к его коже горючая слеза. По щекам Светланы пролегли две мокрые дорожки. Она тихонько всхлипывала, ее пальцы вздрагивали, но прижимала волчью голову к груди с силой и отчаянием, будто через минуту его должны вырвать из ее рук, забрать уже навсегда.

Он взвыл от того, что не может сказать человечьим языком, как он сам страдал без нее, как тосковал и выл на луну, как мечтал вернуться быстрее, как можно быстрее. Вой превратился в щенячий скулеж, визг, и Светлана засмеялась счастливо, прижала еще крепче, зарылась лицом в густую шерсть.

Так они сидели, прижавшись друг к другу и почти не дыша. Оба не решались шевелиться, боясь спугнуть счастье. В сторонке Иваш раздраженно выговаривал Кузе, та сердилась и обзывалась, попробовала оттащить волка от старшей сестры, что завладела ее черной собачкой целиком. Мрак счастливо лизнул Светлане руку. От избытка чувств хотелось упасть и умереть у ее ног. Более счастливого мига в его жизни еще не было.

Иваш проговорил боязливо:

– Он убегал… не взбесился ли?

Кузя завопила что-то возмущенное, от ярости нечленораздельное, Светлана с укором покачала головой:

– Ты посмотри в его счастливые глаза. Нет, с ним все в порядке.

– Но убегал…

– Он волк, а не собака, – объяснила Светлана. – Дикий волк! Вольный. Он не обязан сидеть там, где нам хочется. Здравствуй, мой любимый Мрак… Мой любимый!

Ее тонкие нежные пальцы не отпускали его шерсть. Любимый, горячей молнией пронеслось у него по жилам. Она так и сказала!

Сердце рвалось от боли, но он заставил себя под утро слезть с ее постели. Через открытую дверь видел спящую Яну, но служанка не проснулась, когда приподнял ковер и отодвинул камень.

Ход показался нескончаемым. Едва протиснулся в свою комнату, как за дверью раздались шаркающие шаги. Послышался зычный голос стража. Ответил раздраженный писк незнакомца.

Мрак поспешно перекинулся в людскую личину, бросился к разбросанной одежде, когда послышался стук в дверь. За порогом стоял толстенький ухоженный старичок-волхв.

Мрак был уверен, что теперь, отмытый, одетый богато и причесанный, он выглядит по-царски, но волхв, придирчиво осмотрев Мрака, долго хмыкал, морщился с неудовольствием, заявил негодующе:

– Запустить себя до такого краю!.. Понадобится с неделю, а то и больше.

– На что? – спросил Мрак настороженно.

– На твой человечий облик. Ты ж зверь, а не человек.

Мрак исподлобья смотрел на маленького пышно одетого волхва. От того несло, как от напомаженной девки. В носу свербило, Мрак едва не расчихался ему в лицо.

– Я вроде бы человек, – сказал он осторожно.

Волхв взмахнул дланями:

– Человек? С такими рубцами? Шрамами?.. Перебитым носом? Да еще в двух местах?

– Трех, – поправил Мрак.

Волхв даже отпрянул:

– Да как с этим можно жить?

– Живу, – ответил Мрак.

– Жил, – возразил волхв. – Желание моей повелительницы – закон. Я сделаю из тебя человека! Не красавца, конечно, красавцем тебя даже боги не сумеют… Сама Леля бы удавилась, на тебя глядя, но кое-что у меня получится.

Мрак смотрел исподлобья. Леля не удавилась, когда его зрела, но в чем-то этот дурень прав. Светлане будет приятнее видеть чистое лицо без жутких шрамов.

– Что я должен делать? – спросил он.

Улыбка волхва стала неприятной.

– Терпеть, – сказал он зловеще. – Только терпеть.

Была боль, но не столько от рук волхва-лекаря, это Мрак выносил безропотно, а что не видел Светланы. Волхв хмурился, бурчал, иногда бушевал, и тогда от его гнева прятались помощники, но, в общем, был доволен. Он убирал шрам за шрамом, ломал и заново сращивал кости и хрящи носа, сломанную челюсть, а Мрак, опоенный дурманящим зельем, почти не чуял боль, терпел покорно, а кости срастались удивительно быстро.

Когда пришел день натянуть новое мясо и срастить кожу, волхв даже мурлыкал под нос песенку. Дикий видом лесной человек на глазах превращался в сурового обликом мужа, с правильными чертами, прямым носом и тяжелой нижней челюстью. Темно-коричневые глаза остро смотрят из-под густых черных бровей, взгляд тяжел и пристален. Статью и обликом теперь походит на главного воеводу, что командует войсками всего тцарства.

Когда Мрак, приходя в себя, принялся яростно чесаться, волхв ухватил за руки:

– Не погуби свою новую личину!

– Зудит, нет мочи…

– Терпи.

Он подвел его к огромному зеркалу. Мрак отшатнулся. На него взглянуло суровое лицо красивого мужчины. Черный как ворон, хмурый, надменный, с ровным носом и чистым лицом, ни единого шрамика, даже совестно, глаза стали вроде бы крупнее, или это волхв своими чарами приподнял брови, изогнул по-иному.

– Это не я, – сказал он невольно.

Волхв довольно хихикнул:

– Ты. Своей рожи не знаешь?

– Я ее такой никогда не видывал.

Волхв понимающе кивнул:

– Ясно. Тебя по ней били и уродовали с детства. Верно?

Мрак все еще с удивлением и недоверием всматривался в зеркало. На душе стало немножко совестно. Будто надел чужую личину, обманывает людей.

– Ну… Первые шрамы получил, насколько помню, лет в пять-шесть… А потом пошло. Рубец на рубце…

– Привыкай. Это ты.

– Непривычно, – признался Мрак.

– Это ты. Таким твое лицо должно было стать без шрамов… Если бы ты жил, скажем, не в Лесу, а здесь, при дворе.

Мужчина, смотревший на Мрака из зеркала, выглядел чересчур красивым, раздражающе могучим. Взгляд по-волчьи острый, брови сшиблись на переносице, придавая лицу властное и надменное выражение. Это был человек, привыкший командовать войсками, вершить судьбы тцарств и народов, править странами. Он был могуч, знал это и желал, чтобы другие это поняли сразу.

Волхв добавил с хитринкой:

– Пора показаться тцаревне… Ей, как полагаю, понравится.

– Думаешь?

– Уверен! – оскорбился волхв. – Для того и старался.

Дыхание стеснилось в груди Мрака. Сладкая боль стиснула сердце. Только бы ей понравилось, ведь ему все равно, в какой он личине, в волчьей даже свободнее. Если ей нравятся такие мужчины, он будет таким, какие ей по сердцу!

Во дворце мельтешило, кипело, бурлило. Из окрестных сел свозили битую дичь, откормленных свиней, стада гогочущих гусей, которых две недели силком кормили отборными орехами, везли рыбу, в корзинах и бочках тащили горы лесных ягод.

Мужики свозили рожь, пшеницу, овес. От мельниц тянулись вереницы подвод с мукой любого помола. Везли крупы, везли гречку, пшено, ячмень. Из подвалов доставали тысячи пудов меда, масла, сыра…

Бесчисленными рядами тянулись бочки с зернистой и паюсной икрой, не говоря уже про отборную сиговину, стерлядей, белужину, осетрину. На свадьбе дочери тцаря Громослава ни в чем не должно быть недостатка. Первое, чем обмениваются придирчивые гости, это «Хороший был стол» или же «Тцар Артании свадьбу служанки справил лучше»…

А Мрак, запершись в своей комнатке и дрожа от нетерпения, поспешно поменял облик. Трое суток над ним колдовал волхв-лекарь! Трое суток не видел Светланы, только чуял ее едва слышный запах… Да, тцаревну пугает его человечья личина… но он все равно сумеет сесть у ее ног!

Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул ее в морду, жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками.

У тцаревны в покоях был Додон. Он расположился у окна, перед ним на блюде была горка белых зерен: семечки для него лузгали особо отобранные девки. Светлана сидела у ног, в ее глазах были любовь и сострадание. Ее дядя выглядел больным, лицо пожелтело и осунулось, под глазами висели темные мешки.

На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, а Светлана сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой к лобастой голове. Волк замер, перестал дышать от счастья.

Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно:

– Светлана… Будь ты моей дочерью, я бы не любил тебя больше. Но беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от нелюбимых. Горный Волк ушел, но готовится к прыжку!

Мрак чувствовал, как в его шерсти задрожали пальцы Светланы. Голос ее был полон слез:

– Дядя! Не принуждай меня выходить за этого… за это чудовище!

Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело:

– Ну, он, конечно, не таков красавец, как Иваш… но для мужчины внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны, – уже красавец!

Она зарыдала:

– Ни за что!

Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его по загривку:

– Это не тебе… Ты у нас красавец. Но этот варвар, он же попросту зверь в людской личине! У него глаза темные, как в лесном болоте вода, он смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Я лучше брошусь с башни, чем выйду за него! Даже ради спасения тцарства.

Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон оглянулся на окно, в темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна.

– Эк его разбирает, – вздохнул он. – Зверь!.. Не могет удержаться. Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек – это зверь до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле он зверь до кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился. Но все равно грызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши – в тряпочке.

– Дядя!

– Милая моя… Разве не видишь, что без твоей жертвы наша Куявия рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с Хозяйкой без страха. От дурости или невежества… или еще почему, но она пришла на помощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем.

– Почему?

– Не знаю, – ответил он ошеломленно. – Или ценит выше, чем мы, или же в самом деле он стоит больше, чем выглядит. Но для нас важнее другое. Человек, с которым Хозяйка разговаривает на равных, может остановить Волка! Но кто захочет за просто так? А ради такой жены…

После долгого молчания Мрак услышал за спиной раздавленный голос Светланы:

– Ладно, дядя. Ради спасения страны…

Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил по коридору. Хвост его волочился по земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи.

Глава 29

Он заблудился в подземелье. В голове стоял гул, мышцы стонали от боли. Он бесцельно стукался головой о камни, по морде уже бежала кровь. Дважды черная пелена застилала глаза. Очнувшись, он находил себя распростертым на каменном полу, а один раз в чувство привела холодная вода, когда упал поперек подземного ручья.

Не доживу до первого снега, мелькнула мысль. Ощутил облегчение, ведь эту боль можно оборвать прямо сейчас. Либо броситься на меч, либо просто разогнаться и грянуться головой о стену!

Странно ободренный, он наконец отыскал выход. Правда, не в свою комнату, а в помещение для челяди на первом поверхе. Гм, если выйдет голым, то трудно пройти незамеченным. Ругнулся, чувствуя, как от сердечной боли не работает голова. Никто не заставляет идти голым… человеком, когда можно голым волком.

Правда, у своей двери пришлось потоптаться. Волчьими лапами открыть запоры было не просто, да и народ постоянно шныряет. К свадьбе готовятся!

Он снова ощутил такую боль, что в глазах потемнело. Но, к счастью, вокруг опустело, поспешно перекинулся в человека, открыл дверь и проскользнул в комнату. Издалека донесся удивленный возглас.

Начал одеваться, но руки перестали двигаться, и он снова рухнул на пол. Боль была острой, словно ножом медленно распарывали грудь и живот, резали жилы.

Когда в дверь постучали, он не ответил. Постучали снова, и дверь с грохотом распахнулась. Ввалились двое гридней с топорами в руках, за ними шел злой Ховрах.

– Что надо? – прорычал Мрак.

Он чувствовал, что страшен обликом, и стражи попятились. Один промямлил, защищаясь:

– Нам сказали, что огромный волк… ага, волк к тебе пролез!

– Сам запоры отодвинул, – добавил второй торопливо.

А Ховрах заорал, не давая Мраку раскрыть рот:

– Дурачье! Сами знаете, что именно вам надо есть, а не вино пить! После первого кувшина уже мерещится! Что за народ пошел такой слабый? Где этот волк?

– Но нам сказали… – пролепетал первый.

– Дурачье тоже, – изрек Ховрах. – Да и влез бы, ну и что? Может, похмелиться искал. Это мой друг, мы с ним даже песни пели. Пошли, там еще осталось.

Он обхватил их за плечи и вытолкал, подмигнув через плечо Мраку. Рожа Ховраха была красная, потная и довольная. Мрак остался без чувств, без мыслей и без сил и уже думал, что умер, но когда боль стала совсем невыносимой, понял, что жив. Мертвые боли не знают. Если болит, то жив. Если болит душа, значит, есть.

Хватаясь за стены, спустился в нижние палаты. Еще издали услышал запах мужского пота, кожи, масла для смазки оружия, а вскоре донеслись грубые голоса гридней, хохот, скрип лавок и столов.

Он остановился на пороге. Палата прыгала в такт биению сердца, а шум крови в ушах заглушал пьяные вопли. Дружина заканчивала обед, отроки уносили пустые миски, расставляли кубки с брагой, вином, пивом. Ховрах высился во главе стола, держал не кубок или чашу, а кувшин, горланил песню.

С появлением Мрака говор оборвался, Ховрах тоже умолк. Все повернули головы к Мраку. Взгляды были оценивающие, опасливые и даже враждебные. Пришелец появился во дворце слишком внезапно, разом оказался близок к вожаку разбойников и даже Хозяйке Медной Горы. И непонятно, что еще от него можно ждать в их простом и понятном мире.

Мрак тяжело прошел к столу Ховраха, рухнул на лавку. Ховрах рассматривал его с превеликим удивлением:

– Эй, почему у тебя две головы?

– А чем двухголовый хуже безголовых?

Ховрах кивнул отроку, тот примчался с новым кувшином и кубком. Ховрах наполнил, заявил гордо:

– Эй, вы, безголовые! Да знаете ли, что это я направил сего витязя в волчьей шкуре на верный след?

Кто-то спросил ехидно:

– А что ж ты сам не привел тцаря?

– Я похож на дурака? – обиделся Ховрах. – Стану я портки рвать по скалам, когда в корчме тридцать бочек вина, сорок бочек хмельного меда, сорок бочек пива, а еще толпа спелых, как репки, девок! И все ждут, чтобы я обратил внимание!

Он придвинул Мраку полный кубок. Мрак отхлебнул, не ощутив вкуса, во рту как на пожарище, сказал хриплым, не своим голосом:

– Есть важное задание. И как раз такое, что сам захочешь выполнить.

– Я? – изумился Ховрах. Он захохотал: – Сам?

– Еще и проситься будешь, – заверил Мрак. Он понизил голос: – В горах бесчинствует отряд Гонты. Ты слыхивал, разбойники. Только и делают, что грабят, пьют да дерутся. На той неделе, я слышал от него самого, разграбили винный подвал одного знатного боярина. Мне нужен человек, чтобы отвез им весточку…

Ховрах подумал, спросил с осторожностью:

– А велик был подвал?

– До лета будут пить – не просохнут, – заверил Мрак. – Но там особо задерживаться не стоит. Надо еще в одно место. И быстро.

В глазах Ховраха было выражение, что ежели и доберется до разбойников, то до лета не выберется. Разве что поможет справиться с запасами раньше.

– А исчо куды? – спросил он.

– К Медее, царице поляниц. Отвезешь ей пару слов от меня. Там кроме вина еще и тыщи молодых баб. Они мужиков раз в году лишь по весне видят. Там ты меня и дождешься.

Ховрах даже кувшин отодвинул, глаза выпучились.

– Дождусь, – сказал он преданно. – Я дождусь, ты… того… не спеши! Ради меня спешить зачем же? А не лучше ли сразу к Медее? Или сперва к Медее, а потом к этому… винному подвалу Гонты?

– Гонта по дороге, – объяснил Мрак, – да и без словца от него Медея тебя не пустит.

Ховрах с грохотом отодвинул лавку, поднялся. Грудь его была браво выпячена. Мощным голосом рявкнул:

– Готов ехать хоть счас! Да ради отечества я на все завгодно.

– Тогда выводи коня, – решил Мрак.

Собравшиеся ошалело наблюдали, как Ховрах, ленивый Ховрах, рвется отдать все силы службе. Видать, этот новый витязь, коему полтцарства обещано, умеет взять за горло. С таким не будешь ниже травы тише воды – враз рога посшибает.

Отправив Ховраха, Мрак велел стражам сообщить Додону, что он хочет молвить слово. Страж довольно грубо ответил, что светлый тцар почивать изволит. Если так, отрезал Мрак, то он сейчас уезжает без этого слова. И пропади здесь все пропадом, а о нем больше не услышат.

Страж заколебался. Мрак выглядел необычно: снова в душегрейке из звериной шкуры, плечи голые, блестят в тусклом свете, как шары из темной меди, волосатая грудь видна до пояса. С одного плеча надменно смотрит толстая жаба, из-за другого злобно выглядывает великанская секира. А к тцарю с оружием не велено…

– Жди, – велел он наконец, – сейчас доложу тцарю-батюшке.

Пока ждал, Мрак ловил на себе любопытные и уважительные взоры. Вблизи царских покоев всегда снует народец, норовит лишний раз попасться на глаза грозному тцарю. Авось запомнит, пожалует одежкой со своего плеча или кусом с царского стола.

– Ты того, – шепнул один опасливо, – больно горд… Кланяйся тцарю ниже!

– И не спорь, – подсказал другой, – не спорь!

– Он тцар, – сказал кто-то с оттенком благоговейного страха. – Его слово – все! Выше нет и быть не должно. Все царской воле должны быть покорны. А у тебя спина больно прямая!

И последний успел шепнуть благожелательно:

– Тцарю нужны не праведники, а угодники!

Дверь распахнулась, появился страж. От Мрака враз отхлынули. Он сказал негромко, но чтоб услышали:

– Спасибо, люди добрые. Вижу, за меня радеете. Потому и советуете… Но у каждого своя дорога.

Страж крикнул:

– Эй, воевода Мрак! Светлый и милостивый тцар изволит со своей неизреченной милостины… тьфу, милости… изволит принять тебя. Это значит, ежели исчо не понял, то иди к нему. Но ежели твое дело не столь важное, то не сносить тебе головы!

Мрак усмехнулся, а проходя мимо стража, внезапно ухватил его за нос и сжал, неотрывно глядя в лицо желтыми волчьими глазами. Тот скривился от боли, рука дернулась к ножу на поясе. Мрак улыбнулся предостерегающе, верхняя губа приподнялась, показав острые клыки. В горле нарастало глухое рычание. Взгляд желтых глаз переместился на нежно-белое горло стража.

– По… ща… ди, – промычал страж. Он всхлипнул. – Пощади, доблестный Мрак!

Мрак отпихнул к стене, с отвращением вытер о его же нарядную одежду пальцы, оставляя красные следы. Страж дрожал, остальные молча смотрели, как широкий в плечах варвар крупными шагами вошел в царские покои.

Додон сидел на постели. Лицо было заспанное, глаза зло уставились на Мрака. Возле постели на полу сидели Голик и Кажан, а у окна хлопотал над притираниями и снадобьями волхв-лекарь. За волхвом придирчиво следил Ковань, сгорбленный и нахохленный, как мелкая хищная птаха. Воздух был заполнен тяжелыми ароматами благовонных смол. Острые глаза Мрака углядели, что пол сплошь усеян крохотными тельцами комаров.

– Что тебе еще? – просипел Додон. Он откашлялся, сплюнул на пол. Голик и Кажан наперегонки бросились убирать царский плевок. – И чего так вырядился?

Мрак поклонился, как кланяются старшему по возрасту:

– Уезжаю.

– Куда? – встрепенулся Додон.

– Руд и Медея уехали к себе, – сказал Мрак, – но Горный Волк, как все говорят, готовит войско. И скоро ударит.

Лицо Додона искривилось. День начинается с плохих новостей. Хотя это не новость, но слышать о ней все равно не хочется.

– А ты при чем?

– Поеду посмотрю, – ответил Мрак. – Может быть, что-то сделаю.

Он кивнул, повернулся и вышел. Спиной чувствовал обалделые взгляды четверых, а когда перешагнул порог, то добавились и взгляды стражей и сенных бояр. Бес с ними, подумал он хмуро. Только вот Светлана!

В груди нарастала злая боль. И он знал с пугающей ясностью, что теперь от нее не избавится.

Он скакал по горной дороге, пока впереди в дерево с сочным чмоканьем не вонзилась стрела. В расщепе трепетало белое перо. Он придержал коня, выдернул стрелу, осмотрел.

Кусты раздвинулись, вышел молодой парень в драной одежде. Был он худ, костист, но улыбался:

– Я помню тебя, лохматый. Но ведь Гонта сказал, что вы квиты? И чтобы больше не попадался на пути?

– Мало ли что говорится спьяну, – бросил Мрак небрежно. Он слез с коня, взял повод. – Пойдем, у меня есть к нему разговор.

Разбойник покачал головой, но без спора повернулся, исчез в зарослях. Мрак уверенно вломился следом. Там был едва заметный след, почти незримый для человека, но не волка. Мрак почти видел сквозь толщу кустов и проводника, и дальнюю каменную стену, покрытую трещинами, разломами, где есть вход в пещеру, сейчас открытый настежь.

Возле костра сидел лишь один, лениво наблюдал за котлом с водой. Огонек горел едва, ждать похлебки придется долго. Еще один равномерно вжикал точильным камнем по лезвию меча, щупал ногтем, смачивал маслом в тряпице. Проводник что-то крикнул, и, когда Мрак продрался на поляну, из пещеры выбрался на четвереньках Гонта.

Разогнулся, смотрел, прищурившись, на Мрака. Был он все так же взъерошен, с голой грудью, диковат, зубы оскалил в приветствии, но голос звучал предостерегающе:

– Что скажешь, лохматый?.. Мы уже не грабим Хозяйку, как и договорились, хотя отступного дает все же маловато. Чего тебе еще?

– Был у тебя Ховрах? – спросил Мрак.

Гонта зябко передернул плечами:

– Еле отправили дальше. Чума это была на наши головы, а не Ховрах! Все про какой-то подвал допытывался. Чуть не умер с расстройства, когда узнал, что там ничего не осталось.

Мрак сел подле костра, бросил в огонь пару прутьев:

– Но не умер?

– Если бы не отвели в пещеру, где кое-что осталось от каравана с артанским вином, то не знаю, не знаю…

Мрак забеспокоился:

– А сейчас он не там?

Гонта с удивлением покрутил головой:

– Верные у тебя люди! Он чуть не умер с горя, когда расставался с нашими кувшинами… а мы награбили вина с разных караванов, столько у тцаря нет, но все твердил о каком-то долге, о верности службе, об отечестве и жажде отдать всю кровь и все соки… Правда, когда уезжал, все оглядывался. Ладно, я кое-как собрал людей, как ты просил. Но если не дашь объяснение, которое бы меня устроило, то висеть тебе на ближайшем дереве, несмотря на нашу старую дружбу. Мне пришлось уговаривать, упрашивать, заманивать, обещать золотые горы. Здесь не только мои люди, а собрались и другие отряды. А где твои золотые горы?

Мрак повел дланью в сторону стольного града:

– Там.

– Там меня ждет виселица или смерть в бою на потеху.

– Ежели воровать по-мелкому, – согласился Мрак. – Крупный разбойник сам ловит и бьет мелких, дабы добычу не перехватывали. И дичь не вспугивали. У тебя есть случай! Вот ты в прошлый раз говорил, что тцар – тот же разбойник, тоже народ грабит. Это все дурь. На самом деле тцар не такой же разбойник, а самый крупный из разбойников. Он захватил все… ну, сколько мог захватить. Остальные земли держат другие разбойники. И на этой земле никого не грабит догола, а всех понемножку. Понемножку, зато – всех! Всю страну. И у него не твой десяток молодцов, а огромная дружина. Целое войско.

Его слушали с раскрытыми ртами. Мрак говорил веско, медленно роняя слова, словно вбивал колья. Гонта спросил непонимающе:

– А как мы можем… стать крупнее?

– Сейчас наш большой разбойник дрожит, как осиновый лист на ветру. Его вот-вот задавят соседи-разбойники. Горный Волк изготовился к прыжку! Опоры нет. Но вы могли бы стать этой опорой! В случае победы ты стал бы, скажем, правой рукой Додона. Вон того кудрявого поставил бы заведовать всеми царскими конюшнями, раз коней так любит… Всем бы твоим людям нашлись теплые и сытные места. И грабить бы не надо вот так, самолично. Этим занимались бы для тебя сборщики налогов.

Гонта долго слушал, хмыкал, подбрасывал веточки в костер. Вода наконец закипела, туда бросили почищенную рыбу. Один из разбойников подсел ближе, лениво сгребал ложкой на длинной ручке пену.

– Ты меня не убедил, – сказал Гонта. – Хотя и говоришь… здорово. Но я берусь помочь. Не ради денег или теплого места при дворце.

– А почему?

– Есть у меня счет к Волку.

Мрак покачал головой:

– Это с того поединка?

– У меня там погибли двое, – отрезал Гонта зло. – Это были славные парни. Их кровь на Волке. Так что помогу, чем смогу. Мы живем разбоем, но честь нам дорога. И ради сладкой мести можем пройти мимо тугой калитки.

Мрак поднялся:

– Хотел бы отведать вашей ухи, но надо заскочить еще в одно местечко. Оттуда пришлю гонца.

Злость в глазах Гонты медленно уступила место веселому любопытству:

– К поляницам?

– Угадал.

– Хотел бы с тобой… да побаиваюсь. Говорят, мужиков привязывают к диким коням и отпускают. Чем ты так пришелся по ндраву? Не думаешь, что этого Ховраха уже разметали по степи дикие кони?

Конь подбежал, услышав свист. Мрак признался:

– Честно говоря, побаиваюсь. Чутье говорит, что все утрясется, но ум кричит, что Ховраха уже вороны клюют.

Он вскочил в седло. Гонта крикнул вдогонку:

– А ты на чьей стороне?

– Я вообще в стороне, – ответил Мрак.

Горечи в его голосе было достаточно, чтобы заполнить ущелье средних размеров.

В старину земля была настолько жирной, что из нее можно было выдавливать масло. Но прошли века, теперь под копытами его коня гремела сухая, как высохшая черепица, земля, вздымалась удушливая желтая пыль.

Дорога постепенно опускалась, горы уходили в стороны. Наконец они выпустили Мрака, оставшись позади, а впереди разом раскрылась ровная, как выструганный стол, степь. Ни единого бугорка, только сухая трава, а сверху необъятный синий купол с раскаленным до оранжевого цвета слитком металла.

Мрак чувствовал сухой жар, как в кузнице, что разом обрушился сверху на голову и плечи, прогрел, разогнал кровь, выжег сырь и недобрый туман гор.

Земля гремела под копытами. Иногда проскакивал мимо зеленых островков, трава там тянулась на версты, даже кусты стояли плотные, как щетина на спине вепря, явно там пробился наверх ключ, но чаще трава была жесткая, низкая, а земля сухая и твердая.

Едва из-за виднокрая показались кончики шатров, как заклубилась в двух местах пыль, а в ней различил крохотные искорки. Конь охотно перешел с галопа на рысь, а затем и на тихую грунь. От него тоже шел сухой жар, а влажная кожа высыхала раньше, чем взмокала.

С двух сторон к нему неслись поляницы. Прокаленные солнцем, в звериных шкурах, но с голыми руками и ногами, обнаженной левой грудью, лица дикие, рассерженные. Заранее готовые дать отпор мужицким шуткам, наглым взорам.

Мрак остановил коня, вскинул ладони над головой и помахал. Женщины все еще сжимали в руках короткие дротики. Глаза смотрели подозрительно.

– Я к Медее! – крикнул Мрак.

– Кто таков? – спросила одна женщина.

Вторая заехала чуть сбоку, дротик угрожающе смотрел Мраку в бок.

– Ее друг.

– У нашей царицы нет друзей!

– А вот тут вы не правы, лапочки, – сказал Мрак ласково. – Есть. И я не единственный.

На него смотрели зло, подозрительно, но с замешательством. Слишком уверенно говорит, а глаза смеются.

Первая женщина люто скрипнула зубами:

– Ты должен умереть!

– Только в твоих объятиях, – согласился Мрак. – Вон ты какая хрупкая, кости как у птички…

Он тронул поводья, и поляницы невольно развернули коней. Первая покосилась на свои руки, длинные и сильные, широкие в кости, вспыхнула от ярости – насмехается волосатый, затем перевела взгляд на его руки, прикусила губу. А может, и не насмехается. Его руки вдвое толще, кости шире, а сам так громаден и дик, что в самом деле она рядом с ним сама хрупкость и беззащитность…

Она выпрямилась, только теперь замечая, что левая грудь обнажена. И что ее касаются не только лучи солнца и порывы ветерка, но и мужской взгляд. Особый взгляд, который ни с чем не спутаешь.

Вторая выпрямилась, отчего грудь, что вызывающе смотрела кончиком стрелы прямо перед собой, теперь даже приподнялась, будто стрелу готовилась выпустить по низкому облачку. Конь под нею горячился, часто перебирал ногами, всхрапывал, громко прядал ушами, будто щелкал кнутом.

Шатры быстро приближались. Уже видны были костры, крытые телеги, множество коней, что в сторонке обдирали пышный куст. Поляницы, к удивлению Мрака, собравшись вокруг костров, по большей части чинили одежду, шили новую, нанизывали на нитки бусы, пели негромкие и почему-то печальные песни.

Три поднялись с копьями в руках, одна побежала к шатру царицы. Длинные ноги красиво месили сухой степной воздух, полный запахов полыни и ковыля.

Мрак невесело скалил зубы. Не от хорошей жизни девки живут врозь от мужиков. А все рассказы про гордую степную жизнь, вольницу и героику – блажь. Не бабье дело скакать на горячем коне, метать стрелы в живого человека, а то и рубить его острым металлом. Но сказать такое вслух – голову потерять. Женщины правду любят еще меньше тцарей. Им нужно поддакивать да похваливать.

Медея не появилась, но вышла поляница, жестом пригласила войти. Даже полог придержала, так что сразу не прибьют. Да и женское любопытство не позволит вот так круто в лоб, чтобы уши отвалились.

Медея возлежала на низком ложе. Судя по разворошенному узлу с одеждой, она перед гостем-мужчиной все же переоделась. А то и просто оделась. Так что он опять не увидит, как выглядела бы в облике простой поляницы с коротким подолом и обнаженной левой грудью. А посмотреть, как он помнил, есть на что.

– Что уставился? – спросила она подозрительно. Опустила глаза на свою могучую грудь, свитер не скрывал пышные формы, стряхнула невидимую пылинку. – Как я слышала, ты отыскал тцаря.

Глава 30

Мрак ногой придвинул скамейку и, не спуская с Медеи взгляда, сел напротив. Хрюндя тяжело соскочила на скамью, подумала неспешно, спрыгнула на землю, осторожно пошла обследовать углы шатра.

– К добру ли отыскал, – ответил Мрак невесело, – не знаю. Ты слышала, что стряслось во дворе?

– Немного, – ответила она, но по безразличному тону понял, что царица знает больше, чем видел он сам. – Что-то не выглядишь счастливым.

– Счастливым?

– Ты ведь жених, – напомнила Медея.

– Да, – сказал Мрак. Сам почувствовал, что голос у него недоумевающий и растерянный. – Но я представлял это иначе.

В глазах Медеи промелькнуло нечто напоминающее жалость. Словно видела могучего кузнеца, ковавшего тяжелые мечи, который взялся на своей массивной наковальне тем же молотом быстро перековать гребень для волос в филигранные серьги.

– Что будешь есть? – спросила она со вздохом.

– Я ем все, что бегает, летает, ползает и плавает.

– Это хорошо, – сказала Медея непонятно. – Ешь вперед, пока можешь.

В шатер начали вносить еду, и Мрак ощутил, что с утра во рту маковой росинки не было. В животе радостно взвыло, завозилось, подготавливая емкости.

Приоткрыв полог, женские руки опустили на пол большой пузатый кувшин. Мрак придвинулся ближе. Медея понимающе улыбнулась. В шатре жарко и пыльно, и если горло не промочить, то потрескается, как высохшая глина на солнце.

– С чем на этот раз? – спросила она.

– Да просто на тебя пришел посмотреть, – ответил Мрак с набитым ртом.

– Врешь, меня все боятся.

– Ну, тогда, если честно… Не обессудь за правду, но захотелось еще раз поесть жареного гуся с подливой из степных ягод. С прошлого раза каждую ночь снился.

– Тоже хорошо сказано, – одобрила Медея. – Хотя мог бы сказать, что я тоже каждую ночь снюсь. А что? Я хуже жареного гуся?

Куда там гусю, подумал Мрак. Гусь тоже истекает сладким соком, но в Медее его… гм…

Он с трудом оторвал взор от ее необъятной груди, при таком могучем размере торчит, как у девчушки-подростка, сглотнул слюну вместе с мясом гуся, ответил осевшим голосом:

– Да ты прямо пава. А явился я, дабы звать тебя на Волка. Тот приготовился к прыжку на трон.

Медея вскинула тонкие брови:

– Меня? Неужто я похожа на защитницу престола?

– Волк сразу начнет готовиться к войне, – сказал Мрак. – Да ты и сама знаешь. Но сперва обезопасит себя внутри страны. Ты и для Додона заноза, но тот труслив и ленив, а Волк тут же бросит сюда все войско. Здесь, вблизи с кордоном, и оставит на зимовку. А весной, когда подсохнут дороги, сразу же двинется на Артанию.

– Его побьют, – сказала Медея. – Надо еще миновать земли Руда. А тот сейчас силен как никогда.

– Возможно, – согласился Мрак. – Но что от этого тебе? Руд побьет его на другое лето после истребления твоего народа. Пусть бабьего, но все-таки народа. Ты не увидишь кончины Волка.

Медея покачала головой:

– Волка выгнали взашей. Выставили из детинца как мелкого воришку. Что он может?

– Вернувшись к своим, он подал это так, что местные колдуны все переврали. На колдунов, сама знаешь, свалить можно все. У него достаточно народа, чтобы взять стольный град Куяву. Но сейчас он с небольшим отрядом явился в капище Маржеля. Если будет приносить жертвы сорок дней кряду, то ему обещана победа. Мне сказали ребята Гонты.

– Сорок дней? – переспросила Медея. – А тебе ребята Гонты… что за дурацкое имя!.. не сказали, что Волк уже кое-что успел? Даже не дожидаясь конца сорока дней. На первый же день Маржель в знак того, что принимает жертву, дал знамение. Первый же человек, который с оружием ступит на его землю, доживет лишь до заката солнца.

– А другие? – спросил Мрак тяжело.

– Это было дано Волку в первый же день, – напомнила Медея. – Неизвестно, какие дары получит еще. Но и первого предостаточно… Мало кто не готов погибнуть в бою, но когда знаешь, что обязательно в этот же день погибнет тот, кто ступит на землю Волка первым… А нас от Волка отделяет лишь мелкая речушка, что в это время вовсе пересыхает, превращается в ручей. Курица перейдет на ту сторону, не замочив хвоста.

Мрак представил себе, как целое войско в нерешительности останавливается перед ручьем. Закаленные воины начинают посматривать друг на друга, отводить стыдливые взоры. Никто не хочет перейти ручей первым. Если вторым, то можешь погибнуть еще раньше, но можешь и уцелеть, прожить долгую жизнь среди звона мечей и свиста стрел.

– А когда вошел в то капище?

– Около недели тому, – сказала Медея.

– Ого!

– Если хочешь точнее, то… даже восемь дней.

Мрак стиснул челюсти. Даже если удастся Медею уговорить напасть на Волка первой, то пройдет еще не один день, а то и не одна неделя, пока все войско соберется, выступит. Войну в один день не начинают!

– Я сумел уговорить помочь только Гонту, – сказал он невесело. – Это вожак разбойников…

– Слыхала, – ответила она пренебрежительно. – Даже видела однажды. Лысый хвастун с длинными лапами.

– Медея, – проговорил он с укором, – Гонта не лысый, а бритый. У них обычай такой. А мужик он просто замечательный! Если решишься, то его люди будут отличными союзниками.

– Я уже отправила большой отряд, – сказала она неожиданно. – Закончишь жевать, можно ехать вдогонку.

У Мрака кусок мяса вывалился из рук.

– Когда же ты успела?

– Твой посланец убедил.

– Ховрах? – обрадовался Мрак. – А я уже и спросить боялся. Что-то не слышу пьяных воплей, никто не горланит песни, не чую запаха блевотины… не за столом будь сказано. Что с ним?

Медея улыбнулась:

– Он и повел головной отряд.

– Он? – изумился Мрак. – Ну, Медея, либо заведет бес знает куда, либо все твои воины забрюхатеют.

– Почему нет? – ответила она равнодушно. – От таких мужиков здоровые дети заводятся. Пусть.

Он торопливо вытер губы тыльной стороной ладони. Поднялся, его желто-коричневые глаза блеснули благодарностью.

– Спасибо. Я поскачу вдогонку.

– Допей вино, – предложила она.

– Не до него, – отмахнулся он.

– Допей, – посоветовала она снова. – Все равно догоним еще на нашей земле. До перехода через кордон.

Он подумал, что ослышался:

– Ты едешь тоже?

– Я велела запрягать колесницу, едва дозорные увидели тебя издали. Мне очень хочется тебе показать, что колесница мчится быстрее твоего коня!

Конь Мрака, дотоле неутомимый, начал ронять пену. Всего две лошади в колеснице Медеи, но несут с такой легкостью, словно везут два перышка. Медея сама не правила, для этого впереди стояла могучего сложения поляница, дико свистела и размахивала бичом. Хоть в легком панцире, но все-таки живот был открыт, как и ноги. Она была на голову выше Медеи, в плечах и бедрах едва ли не шире, рыжая, звероподобная, с пышной копной в кольцах волос, что развевал ветер.

Медея лениво полусидела-полулежала на сиденье. Темные, как ягоды терновника, глаза насмешливо следили за Мраком. Ее коням намного легче, признал Мрак хмуро. Не держат тяжесть грузного мужского тела, а такую легкую колесницу мог бы тащить и ребенок. Да и просто приятно видеть, как женская легкость, особенно в ее положении, побивает грубую мужскую силу.

Сам он время от времени бросал взгляды на колесницу. Несется лихо, кони даже не вспотели. Тревога за тцарство Куявию странно уживалась в его душе с уязвленным самолюбием от такого пустяка, что его вот-вот обгонят женщины. Пусть даже одна из них царица, а другая – ее лучший воин.

Ему дышало в затылок с десяток поляниц. Эта почетная стража мчалась по обе стороны дороги. Кони под ними были легкие – как ласточки, неслись ровно, почти не касаясь земли. Похоже, обогнать могли бы, но не решались: Медея убьет, если напылят перед колесницей.

Солнце клонилось к закату, когда Мрак заметил далеко впереди сизые струйки дыма. Присмотревшись, крикнул Медее:

– Похоже, твои девки уже встретились с ребятами Гонты!

– Не должны, – отозвалась Медея.

Вид у нее был встревоженный. Мрак улыбнулся: хоть в чем-то берет верх.

– Похоже, хлопцы Гонты сами поспешили навстречу! Не утерпели.

Медея бросила пару слов вознице, бич с сухим треском обрушился на лошажьи спины. Оскорбленные кони понеслись еще быстрее, Мрак начал отставать. Хуже того, и конные поляницы с визгом и воплями понеслись мимо, обогнали.

Худые, как кошки, подумал Мрак мстительно. Такие для коней что есть, что нет их вовсе. Кожа и горсть костей. Это не человек с его весом в какие-нибудь семь-восемь пудиков!

Поляницы, выехавшие с Ховрахом, уже разожгли костры, но шатры не ставили. Мрак видел, с каким облегчением перевела дух Медея. Похоже, не очень верила в стойкость своих воительниц. Тем более что разбойники Гонты сродни им же: изгои, живущие по своим законам, презираемые, возбуждающие ненависть сытых горожан, зависть и жадное любопытство.

В полете стрелы ниже по течению люди Гонты спешно раскладывали свои костры. Похоже, прибыли только что, многие как раз слезают с коней. Новоприбывшие костры разжигали все выше и выше по течению. Мол, ради чистой воды, замутили тут всякие, но кому дурить голову, ради какой воды?

Правда, костры поляниц тоже сдвигались к кострам разгоряченных мужчин. Слышался смех, перебрасывались шуточками, что становились все откровеннее.

Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав Мрака, устремился на колесницу. Был он чисто выбрит, голова блестела, как отполированная, а длинный чуб был заброшен за ухо. Серьга вызывающе блестела красным рубином.

Мрак смотрел удивленно, таким вожака разбойников еще не видывал. Чист, пахнет травами, выстиранная рубашка с вышитыми петухами, рукава засучены, волей-неволей не оторвать взгляд от могучих рук: длинных, сплетенных из таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла.

– Приветствую тебя, царица, – сказал Гонта. Глаза блестели, а губы сложились в неуверенную улыбку. – Я много наслышан о тебе.

Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись и заиграли, но Медея вылезла из колесницы, лишь скользнув по его могучей длани равнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении. Мрак слышал, как Гонта задержал дыхание.

– Все ли твои люди прибыли? – спросила она ровным, как степь, голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: – Я думала, у тебя их больше.

Гонта вспыхнул, его необъятная грудь раздалась в объеме, рубашка затрещала. Медея посмотрела с интересом, но это было оскорбительное любопытство человека к драчливому петушку.

– У меня их достаточно, – ответил он сдавленным голосом. – Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня – мужчины!

Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не все, кто носит портки, – мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверить хоть сейчас.

Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы в его сторону. Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня.

– Можно мне спросить? – сказал он. – Кто едет вон с той стороны? Он не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош…

С той стороны поднималась пыль, красная в лучах закатного солнца. Сколько Гонта и Медея ни всматривались, в их сторону двигалось только пыльное облако, потом донесся стук копыт. Наконец заблистали солнечные зайчики, и Гонта посерьезнел. Судя по тяжелому конскому топоту, блеску доспехов, в их сторону едет могучий витязь.

Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай отступили и взялись за оружие.

Из пыльного облака вынырнул на огромном коне высокий богатырь в остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал лицо, выступала только роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За ним скакали еще трое воинов.

– Как же он видит? – пробормотала за спиной Мрака одна женщина, в ее голосе было великое удивление.

Мрак сказал громко:

– Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в наш стан?

Гакон высился огромный и неподвижный, как башня. На звук голоса чуть повернул голову, вслушался. Голос прозвучал густой и мощный, как из глубокого подвала:

– И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что ведешь людей на Волка. Мне совестно за тцаря, что не дал тебе войска. Но я, слуга тцарю, пришел сам.

– Ты хочешь пойти с нами? – спросил Мрак.

– Да, – прогремел Гакон с непонятным раздражением. – Авось хоть здесь найду успокоение.

Мрак развел руками:

– Мы рады тебе, Гакон.

Витязь с завидной легкостью спрыгнул с коня. Один из всадников спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивку Медеи, поляница. Вдвоем повели старого богатыря в сторону наспех возводимого шатра.

– Хорошая примета, – сказал Мрак.

– Этот слепец – хорошая? – удивился Гонта.

Медея проговорила задумчиво:

– Какой мужчина… Какая борода! У мужчины должна быть борода. И усы, обязательно усы.

Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чисто выбритый подбородок.

Мрак вмешался:

– Медея, до капища верст двадцать?

– Двадцать две, – сказала Медея.

– Двадцать три с гаком, – поправил Гонта.

Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки стали короче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахе превратились в кур.

– Двадцать… ага, – сказал Мрак и оборвал себя. На версту больше, на версту меньше – не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, как готовы эти двое. – Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо в капище.

К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал он с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто ступит на землю Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самом лютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей, упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти… Но когда знаешь, что погибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь. Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!.. Если, конечно, эта мысль не придет в голову каждому.

Окруженный поляницами, подошел довольный, как кабан во главе стада, Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:

– Спасибо, друг! Служу отечеству.

– В поте лица своего? Не надорвись.

Ховрах плотоядно обнял за плечи двух женщин, тоже пухленьких и румяных.

– Значит, по утренней зорьке и выступим?

– Сейчас надо, – сказал Мрак досадливо. – Ночью не так жарко. А утром обрушимся как снег на голову.

Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже видел неодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле которого виднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женские фигурки.

Медея посмотрела на небо:

– Тучи… Луны не будет видно.

– Я поведу, – сказал Мрак.

Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только до первого снега, да и вообще… Он из тех, кто не может не пойти первым.

– А у тебя глаза совы? – спросила Медея насмешливо.

Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, как можно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывы туч.

– Ох, не люблю таких драк, – внезапно послышался в сторонке голос Ховраха.

Мрак удивился:

– Почему? Разве ты не воин?

– Воин, воин, – ответил Ховрах торопливо. – Да не боюсь я схватки, когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя беспримерная отвага на его… крохотную. А эти сражения, да еще все и всегда почему-то решающие… Ведь и это решающее, верно?

– Точно, – подтвердил Мрак.

– Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие… А сейчас и вовсе жара, мухи… Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие… Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле – зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще, я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!

Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов. Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.

Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он дивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, в самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в мире женщину…

Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костра наспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебирал струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за него даже Мрак остановился, слушал.

– Зерван, – услышал Гонта, – он и есть бог всего сущего… Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца. Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но… гм…

– Вроде Додона, – сказал кто-то со смешком. – Тцарствует, но правят другие.

– Вот-вот, – продолжил старик. Струны запели печальнее, а голос возвысился: – И тогда страстно возжаждал, чтобы родился сын Ормазд, призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и Ахриман. Зерван дал слово… кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над миром тому, кто родится первым. Ормазд уловил мысли Зервана и поделился ими с Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к тому же еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв, но слово не воробей, и вынужденно уступил всю власть Ахриману… Правда, только на девять тысяч лет, а потом власть должна перейти к Ормазду, которому предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять тысяч лет. И тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем!

Он печально умолк. Струна еще вибрировала в густом воздухе, когда один молодой воин спросил с надеждой:

– Мне дед говорил, что мы все еще живем в тцарстве зла Ахримана. Но, может быть, его власть за это время уже кончилась? И воцарился праведный Ормазд?

Старый воин ткнул его кулаком в бок:

– Пей, дурень. Даже если воцарится, то, думаешь, за день или год все исправит?

– Что напакостит один, – сказал другой, – там сто человек убирать будут. Ломать – не строить!

А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:

– Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да еще после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да и вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.

Их взоры обратились к Мраку, зачинателю, а теперь и предводителю похода. Тот проворчал:

– Ховрах прав, миром правит Чернобог, как бы в какой стране ни назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того, что и будет править, это еще надо посмотреть… Только вы, ребята, костры гасите. Пойдем сейчас – две трети уцелеют. Выступим утром – поляжет больше половины. Промедлим еще чуть – нас уничтожат всех.

Воины поспешно хватали с горячих камней ломти мяса, а женщины уже бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в ожидании, их взгляды были обращены на Медею.

Царица подошла к Мраку вплотную. Он невольно смотрел ей в лицо, потому что Медея глядела неотрывно, ее губы подрагивали. Наконец она проговорила негромко:

– Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.

Глаза ее стали холодными и жестокими. Она повелительно кивнула кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться. Тут же что-то холодное набросили сверху, на голову обрушился удар. В черепе взорвалось болью. Он зарычал, попытался схватить кого-то, но руки царапнули воздух.

Он упал на колени, и последнее, что помнил, – это десятки рук, что беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен умереть от застоя крови!

Глава 31

Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросали топор в воздух. Сообща всматривались в блики и все три раза снова предсказали то же самое. Первый, кто ступит во владения Горного Волка с оружием, погибнет. Погибнет еще до захода солнца.

Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар, что уже коснулся краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственной тяжести. Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости, мялись и поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели. Даже присутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешь живот, сейчас не действовало.

Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно:

– Так неужели мы отступим?

В воду входили все новые отряды поляниц, начали подталкивать передних. Ховрах посветлел лицом, решение найдено нечаянно, но все же найдено. Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних…

Со стороны шатра раздался разъяренный вопль. Полог с треском отдернулся. В багровых лучах солнца возникла гигантская фигура воина, массивного и широкого как в плечах, так и в поясе. Он был в полном доспехе, щит висел на сгибе левой руки, в высоко вскинутой правой руке хищно блистал меч. Длинная серебряная борода блестела в лучах заходящего солнца, и казалось, что по ней бегут струйки крови.

– Гакон, – пробормотал Ховрах изумленно. – Я ж упоил так, что раком ползал!

– Старый черт, – ругнулся Гонта, но в голосе разбойника было восхищение. – Без него ни одна драка не обходится.

– На этот раз и раком, как говорит Ховрах, не уползти, – бросила Медея.

– Похоже, потому и спешит.

Гакон, все еще не переставая рассыпать проклятия на головы как врагов, так и друзей, что не разбудили, не снарядили, бегом заспешил с холма к реке.

Брызги взлетели выше головы. Он ревел, как бешеный бык, ругался, орал, вызывал на бой, с каждым шагом продвигался все дальше в реку. За ним следили понимающе, хотя в сердце каждого копошился гадкий червячок облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть. И так дожил до вон какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые мужики гибнут, словно мухи в метель.

Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг до небес, а когда поднялся, мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение же в эту жару почти остановилось, река напоминала заснувшее болото.

Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег. Гакон встрепенулся, во всей его фигуре заиграла свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом и, выставив для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов.

– Разбегайся! – заорал Ховрах дико. – Зашибет, старый дурак!

Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови – так выглядели с берега расцвеченные заходящим солнцем брызги. Они взлетали выше головы, и Гакон весь блестел, как в чешуе сказочной рыбы. Серебряные волосы трепал ветер, рот был разинут в злом крике.

Разбойники и поляницы прыснули врассыпную, лишь трое-четверо остались, выставив щиты. Гакон выбежал на пологий берег с легкостью мальчишки. Шипастая булава угрожающе завертелась над головой. Вокруг прыгали смельчаки, орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон слышал только собственный рев. Булава неожиданно ударила в подставленный щит, и смельчак полетел на землю с выбитой из плеча рукой. От щита брызнули щепки.

– Слава! – орал Гакон ликующе. – Бей!.. Круши!..

Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой, но старый витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью распарывала воздух, что тот ревел, как в трубе при вьюге. Стоял треск, люди вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил и крушил. Деревянные щиты превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с криками боли откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит – кишки вылезут.

В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно ревел, орал, Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный издалека, с силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон пошатнулся, руки с огромной булавой и великанским щитом начали опускаться. Колени подогнулись, он сгорбился, закачался, и к нему бросились обрадованные разбойники и поляницы. И тут Гакон тряхнул головой, взревел гулко под железной маской. Булава со страшной силой описала вокруг него длинную дугу. Послышался частый стук металла по живому, крики боли. Сбитые с ног люди отлетали как щепки.

Гонта, Медея и Ховрах попятились, их спешно закрыли двойной стеной щитов разбойники и поляницы. Тут же всех оглушил могучий рев Гакона, над стеной щитов взлетела страшная булава, пошел треск, вопли, крики боли, дикий хохот старика.

– Гакон! – орал Гонта. – Гакон, старый бес!

– Гакон!!! – завопила Медея таким пронзительным голосом, что Гонта отскочил в испуге. – Гакон, это мы!.. Свои!.. Враги на том берегу!

Гакон ломился сквозь заслон из человеческих тел, как вепрь через кустарник. Поляницы падали, уползали, как и разбойники, уже появились раненые, всюду стоял крик. Гакона уговаривали, орали, в него летели уже и боевые топоры, дротики, камни, старый витязь отряхивался, как пес после купания, пер напролом, бил и крушил подставленные щиты, рвал веревки, что бросали со всех сторон, и уже был в двух шагах от Гонты и Медеи, когда Ховрах приложил ладони ко рту и заорал дико:

– Гакон!.. Гакон, это я – Ховрах!

Гакон остановился, но булава по-прежнему распарывала воздух во всех направлениях. Еще два щита разлетелись вдребезги, когда наконец густой голос из-под шлема прорычал:

– А ты что здесь делаешь?

– Это свои, дурень! – заорал Ховрах.

Гакон чуть замедлил размахи, теперь стало видно, с какой быстротой булава распарывает воздух вокруг старого витязя.

– Опять свои?

– Снова! – заорал Ховрах. Он ткнул Гонту и Медею под ребра, и те тоже заорали, завизжали, срывая голоса. Гакон в нерешительности замедлил вращение булавы, но и теперь та еще окружала сверкающей стеной из металла толщиной с детскую голову.

– А где не свои? – осведомился он.

– По ту сторону, – завопил Ховрах. – Но ежели тебя видели, то уже разбегаются!

Гакон с тяжким вздохом опустил булаву. Могучая грудь тяжело вздымалась. Голос из-под шлема донесся неузнаваемый от горечи:

– Совсем ослаб… И драться не начал, а уже язык на плече.

Гонта посмотрел на его путь, заполненный разбитыми щитами, ранеными и ушибленными, сломанными копьями, смятыми шлемами. Плечи зябко передернулись.

– Слава богам, такие богатыри уже вымирают.

Ховрах бросил одобрительно:

– Молодец, Гакон! Бей своих, дабы чужие боялись.

В глазах Медеи было больше восторга, чем страха. Гонта нахмурился, а Ховрах обнял Гакона за плечи и повел к шатрам. Гакон на полдороге освободился, заспорили, потом повернули к реке.

Они были у самой воды, когда со стороны шатра Медеи прогремел озлобленный крик. Шатер затрясся, медленно повалился. С треском разорвалась ткань, в прореху выпал связанный человек. Он дергался, и с каждым движением лопались ремни, веревки, как клочья тумана разлетелись обрывки рыбацкой сети. Он поднялся во весь рост, страшный, всклокоченный, багровый от усилий. Уже только уцелевшие ремни врезались в тело, но было видно, как подаются, затем все услышали треск. Как тонкие гадюки, коснувшиеся огня, так и ремни отскакивали от его тела.

Он на ощупь выудил из-под цветной ткани шатра секиру, выпрямился. Лицо в крупных каплях пота, обнаженная грудь блестела, а мышцы на могучих руках перекатывались, будто огромные змеи заглатывали зайцев.

Ховрах побелел:

– Ну, сейчас этот кинется…

Он с торопливой обреченностью вошел в воду, замешкался, и, обгоняя его, молодой разбойник по кличке Беляк прыгнул вперед, поднял столбы брызг, пронесся через всю речушку, как молодой олень, и выбежал на чужой берег с криком:

– Что жизнь?.. Жила бы честь!

Теперь подошвы его сапог попирали землю Горного Волка, он был молод и красив, лицо стало ясным, словно засветилось изнутри, а глаза блестели нечеловечески, как звезды. В левом ухе беззаботно рассыпала искорки золотая серьга с зеленым камешком.

Вторым выбежал Ховрах, дышал тяжело, мокрый, как медведь после ливня, а третьим, как разъяренный тур, вынесся Мрак. Грянул лютым голосом:

– Дурни! Мне все одно не дожить до первого снега!

Разбойники, стыдясь замешательства, гурьбой выбежали следом, окружили Беляка. Тормошили, хлопали по плечам, а тот лишь беспечно рассмеялся:

– На миру и смерть красна!

Кто-то попробовал неуклюже утешить Мрака:

– Без тебя вся эта затея сгинула бы на корню. А Беляк… что Беляк, мы все беляки. Да и волхвы еще могли не так понять.

– Да они все время пальцем в небо, – поддержал другой. – Правда, зато в самую середку…

Беляк вскинул к небу боевой топор:

– Вперед! Мы зачем пришли? Отомстить за слезы наших матерей. А вы, братья, позаботьтесь потом о моих… У меня отец и мать уже старые, еще две сестренки совсем малые!

Ховрах, сердясь за поломанный строй, быстро выстроил передних в отряд. И когда были шагах в десяти от деревьев, среди кустов шелестнуло. Тонко свистнула стрела. Беляк – он бежал впереди – выронил топор, ноги стали подгибаться. Попробовал что-то сказать, но слова тонули в клекоте: стрела пробила горло.

Несколько человек с оружием наголо бросились в лес, а Беляк опустился на траву, скорчился. Глаза его медленно заволокло пеленой смерти.

И в тот же миг погас последний луч закатного солнца.

Лес прочесали как гребнем, но нашли только отпечатки легких охотничьих сапог. Гонта был мрачен: Беляк только первый, потери будут еще.

– Беляк… – сказал он невесело. – Мрак, ты видел серьгу?

– Да.

– Единственный сын! Что скажу его матери? Его род прервался.

Мрак сказал с горечью:

– Не прервался. Кто-то из твоих верно сказал, что мы все беляки. Он наш брат, сын… Он весь внутри нас! Его надо только выпускать, а не душить в себе. Его род – это мы все. Род людской, если понимаешь.

Гонта пробормотал:

– Очень смутно. Да и то не столько понимаю, как что-то чувствую. Но уж больно тонко… Даже дивно, что ты чуешь такое! Глядя на тебя, не скажешь.

Мрак признался:

– Сам дивлюсь. Иногда мне хоть кол на голове теши, а другой раз слышу, как звезды шуршат, как в цветах маленькие человечки поют, постигаю движение миров и тайные замыслы богов, а в душе такое сладкое томление… Но тут же то конь перднет, то сам палец прищемишь, и сразу оказываешься в привычном житейском дерьме.

Они скакали в сумерках и первую половину ночи. Мрак мчался впереди, с ним был Гонта, чуть правее неслась в окружении суровых всадниц легкая колесница. Мрак различал силуэт Медеи. Лента, удерживающая ее косу, не выдержала быстрой скачки, длинные черные волосы освобожденно выплеснулись, затрепетали, странные и волшебно прекрасные. Гонта сглотнул слюну, смотрел неотрывно, едва не вывихивал шею.

Медея подалась вперед, лунный свет блистал в ее широко раскрытых глазах. В них были восторг и безмерное удивление.

Гонта вскрикнул:

– Вон то капище!

Луна прорвала тучи, и в мертвом свете на фоне черного, как грех, неба выступал вдали холм. На самой вершине Мрак различил выщербленные плиты обтесанного камня. Это сейчас капище, как он понял, а когда-то был храм. Руины и сейчас выглядят мрачно и пугающе. Если древний бог и помнит о своем храме, то любого, кто принесет туда жертву, заметит и одарит.

Гонта все порывался проскакать вперед. Мрак вскинул ладонь:

– Стой! Те звуки, что я слышу, мне не нравятся.

Гонта повертел головой, оглянулся на Медею. Та пожала плечами:

– Что можно услышать за тем ревом в твоем животе?

– Сама ж кормила какой-то гадостью, – обиделся Гонта. – Я ж ел только из чувства… чувства…

Он махнул рукой, а Мрак слез с коня, припал к земле ухом. Сперва тихо, потом все яснее услышал далекий говор. Тихо и безнадежно звучали голоса. Здесь, у самой земли, уловил и запахи, что вверху растворяются в воздухе, а внизу держатся долго, расползаются, покрывают землю тонкой пленкой, пока не впитаются в росистую землю.

Подъехал Ховрах. Слегка покачивался, хватался за конскую гриву, но голос прозвучал бодро:

– Унюхал что?

– Люди, – сказал Мрак. – Там много людей.

– Дружина?

– Нет. Оружных не учуял. Это полон.

Ховрах всхрапнул понимающе:

– Ага, в жертву. Пусть, аль помешаем?

– Еще как помешаем, – решил Мрак. Он сжал челюсти. – Еще как… Только надо без шума.

– Почему?

– Чтоб шума было больше потом, – ответил он сердито.

Медея смотрела большими внимательными глазами. Гонта сердито сопел, держался поблизости, в ее сторону не смотрел так старательно, что чуть не вывихивал шею.

– Надо выпустить полоненных, – предложила Медея.

– Зачем?

– Маржель обидится, что не принесли жертв, перестанет помогать Горному Волку.

Мрак внезапно хлопнул себя по лбу:

– Знаю!..

На него оглянулись с недоумением. Мрак меньше всего был похож на человека, который что-то знает. Или на человека, подверженного озарениям.

– Что? – спросил Гонта осторожно.

– Мне один волхв говорил, – проговорил Мрак торопливо, и все облегченно вздохнули, – что храмы новых богов стараются строить на месте разрушенных старых. Чтоб, значит, народ в них пер по привычке… Что за храм здесь был раньше?

После долгой паузы, пока все сопели да чесали затылки, Медея сказала осторожно:

– Мне бабушка говорила, что… Маздона. Нет, Маздоная. Да-да, Маздоная!

Гонта спросил напряженно:

– А что за ритуалы… Мрак, это безумие! Мы же не знаем старых обычаев, не знаем, что за бог, чего желал…

Медея тоже в сомнении качала головой. Мрак отмахнулся:

– Боги все одинаковы. Поклонения ждут, жертв, почитания. Атрибуты старых богов – потом объясню это слово – переносятся на новых, так говорил мой друг-волхв. Вон даже имя чуть схожее. Маздонай – это и есть, скорее всего, Маржель. По-нынешнему. Так что, ежели пленников не отпустим, а зарежем во славу старого бога…

Гонта побежал, размахивая руками. Его разбойники первыми принялись растаскивать тяжелые глыбы. К ним присоединились поляницы. Гонта их отгонял, им-де животы беречь надобно, Медея чуть ли не впервые не ввязалась в спор.

Когда место от новых плит было очищено, пленных согнали на место, где стоял жертвенный камень храма Маздоная. В земле еще виднелись коричневые гранитные осколки. Как видно, камень старого храма не увезли, а просто раздробили и вбили в землю.

– Это даже лучше, – сказал Мрак. Он оглядывался, чуткие уши ловили далекое ржание, конский топот. – Похоже, Горный Волк возвращается!

– За дело, – велела Медея.

Мрак вскочил на коня. Гонта вытащил лук, неспешно натянул тетиву. Мрак видел, как вздулись чудовищные мышцы, как застонало дерево, нехотя сгибаясь под чужой волей.

За спиной раздавались стоны, запахло кровью. Поляницы резали пленных быстро и умело. В жертву богу войны, хоть старому, хоть новому, всегда приносят только мужчин, а мужчин, вечных обидчиков, резать проще, чем глупых девок или беспомощных младенцев. Бывает даже приятно, ежели рожи наглые или дерзкие!

Глава 32

Со стороны стана Горного Волка с грозным топотом неслись, подгоняемые попутным ветром, всадники. Они размахивали топорами, легкими и с узкими клинками. Боевые Топоры, подумал Мрак тревожно. Горный Волк привлек их на свою сторону? Или своих людей вооружил по-артански?

– В бой! – велел он сдавленным голосом.

Оглянулся на хмурые лица. И люди Гонты, и поляницы видят, что силы чересчур неравны. У Горного Волка людей втрое, если не впятеро…

За спиной нарастал гул. Земля вздрогнула раз, другой, качнулась. В недрах послышалось глухое рычание. Раздался треск, перешел в грохот. В спину пахнуло жаром.

В сотне шагов в земле ширилась дыра с раскаленными краями, похожая на гигантскую загноившуюся рану. Оттуда толчками выплескивался черный дым, взлетали искры. Затем полыхнул багровый огонь, выметнулся на уровень высокого дерева, и следом раздался дикий рев. Мрак ощутил, как волосы встали дыбом.

В огне и дыме поднялся гигантский зверь. Исполинская голова медленно повернулась, глаза отыскали Мрака и его воинов. Он весь был как раскаленный слиток меди. От него шли волны жара, ветер донес запах гари. Голова была звериной, сам выглядел как зверь, но вот медленно разогнулся, остался на задних лапах, тоже багрово-красных, а чудовищные передние развел в стороны. Грудь вздулась, зверь оглушительно взревел и, продолжая растопыривать лапы-руки, двинулся навстречу всадникам Горного Волка.

Земля вздрагивала, Мрак поспешно подал коня в сторону. Рядом слышались испуганные вопли, ржание насмерть перепуганных коней.

Зверь прошел мимо, за каждый шаг покрывал три конских прыжка. Всадники Горного Волка растерялись, когда длинные лапы с непостижимой ловкостью ухватили двоих, второго даже вместе с конем. Мрак вжал голову в плечи, когда зверь сунул первого в пасть, с хрустом перекусил, кровь брызнула и потекла по губам, груди. Зверь довольно рыкнул, откусил из левой лапы, все еще не выпуская окровавленную половину туловища в правой.

Так и шел, размахивая несчастными, брызгая кровью, а люди Горного Волка, оцепенев, провожали его застывшими глазами.

Из капища Маржеля с криками выскакивали люди. Мрак видел, как выметнулась блестящая бронзой фигура воина, что высился на голову над другими. Когда он повернул искаженное яростью лицо, Мрак узнал Горного Волка.

А следом шатались деревянные стены. Крыша взлетела, будто подброшенная могучим ударом. Остолбеневшие люди увидели, как на месте рассыпавшегося храма разгибается в полный рост обнаженный до пояса великан. Он был в бронзовом шлеме с рогами, на руках блестели бронзовые браслеты, но грудь была открыта, могучая и широкая, с белесыми шрамами, как пораженно понял Мрак, хотя не мог сообразить, кто мог оставить такие шрамы на груди бессмертного бога.

– Их бог красивее! – воскликнула Медея.

Мрак не успел ответить, вмешался Гонта:

– Зато наш здоровее! Посмотри, какие длинные лапы! Для мужчины разве не сила важнее? Красавчики – либо трусы, либо ворюги…

Медея фыркнула, с нарочитым презрением окинула его длинные руки долгим взглядом, снова фыркнула и отвернулась.

Зверобог торопливо доел несчастных, хрумкая их вместе с доспехами, но глаза его уже следили за молодым богом. Глухой рев вырвался из чудовищной пасти. Маржель ответил грохочущим смехом, быстро и легко бросился навстречу. Движения его были угрожающе красивы, словно исполнял воинский танец.

Удар от столкновения был таков, что земля дрогнула и застонала, а птицы в воздухе, теряя перья, с криками поспешили прочь. Раздался страшный рев в два голоса. Старый и молодой боги сцепились, пытались сломить друг друга, но если молодой выглядел ловчее и искуснее, то старый оказался тяжелее, на голову выше, сильнее, судя по чудовищным мышцам, похожим на стволы деревьев.

– Боги уже начали, – сказал Мрак. – Пора и нам.

Он пустил коня вперед. Чуть погодя услышал нарастающий грохот копыт. Люди Гонты и поляницы Медеи, преодолев страх, пронеслись мимо бьющихся богов и с криками набросились на всадников Горного Волка.

Зазвенел металл, раздались крики боли и ярости. Людей Горного Волка было больше чем впятеро, но все оглядывались на Маржеля, чью помощь им обещали. Могучий бог войны, которому приносили жертвы, отступал под тяжелыми ударами древнего зверобога!

– Руби! – услышал Мрак сзади задорный голос Гонты. – Наш ихнего бьет в хвост и в гриву!

– Бей! – вторил звонкий голос Медеи. – За нашу свободу!

Вдруг мимо Мрака жутко свистнуло. Еще и еще. Всадники, что неслись на него с поднятыми топорами, исчезали из седел, будто вышибал гигантский кулак.

Сзади несся Гонта. Он скалил зубы, руки двигались с такой быстротой, что изумленный Мрак видел только смазанное движение. А стрелы неслись веером, одна догоняла другую, топорщила ей перо.

Отшвырнул тулу, начал опустошать другую, а двое разбойников уже протягивали с обеих сторон запасные колчаны, полные не то исполинских стрел, не то дротиков. Мрак погрозил кулаком:

– Шуткуешь? Мне тоже без боя соромно.

Разбойники врубились в ряды людей Горного Волка с победными криками. И хотя до победы было далеко, те дрогнули. Их бог отступает шаг за шагом, его плечи вздрагивают от ударов. Сам Горный Волк бросился в бешенстве на левый край, где поляницы с жутким визгом теснили его людей. В его руках был огромный меч, которым вращал с невероятной быстротой.

Одна женщина была рассечена пополам, но три другие, будто долго готовились заранее, разом метнули в него боевые палицы. Оглушенный Горный Волк зашатался, выронил меч. Еще одна пронеслась мимо и с такой силой обрушила палицу на его шелом, что от звона у Мрака заломило уши, и он увидел воочию, что значит слово «ошеломить». Горный Волк рухнул как подкошенный. Десятки копыт пронеслись по нему, втаптывая в пыль и грязь.

Отступление людей Волка превратилось в бегство. Разбойники ликующе догоняли и рубили в спины, секли головы и, не останавливаясь для грабежа, гнали и гнали остальных, ибо тех все еще больше, нельзя дать опомниться…

Затем до поздней ночи, а потом и при лунном свете обирали трупы, то и дело ссорились из-за богатой добычи. Все рыскали с окровавленными ножами, приходилось заодно добивать раненых. Да и проще сразу обрубать пальцы с кольцами и перстнями, а потом на досуге снимать.

Трупы людей и убитых коней лежали вповалку. Кровь стояла темными, дурно пахнущими лужами. Иная успела загустеть, свернуться комками, под конскими копытами уже не хлюпала, а жирно чавкала, как в болоте.

Утром Мрак повел объединенный отряд Гонты и Медеи к родовому кремлю Горного Волка. В весях грабить не давал, потому самые недовольные умышленно приотстали, в покидаемых весях насиловали женщин, жгли хаты. Он тут же воротился, застал их в самом разгуле и преспокойно велел перевешать друг друга. Те схватились было за топоры, но увидели, что со всех сторон окружены остриями копий. Вместе с поляницами стояли и бывшие соратники.

Еще дважды захватывал грабителей и заставлял казнить друг друга. Кто отказывался, того сажал на кол. Через три дня у него уже было стройное послушное войско, готовое броситься хоть на самого Ящера.

На четвертый день перевалили горную гряду, впереди распахнулась зеленая долина. Ховрах заорал радостно:

– Вон хата Горного Волка!

В самой середине сочной зелени расположилась крепость. Стена была из камня, а внутри просторного двора высились строения, большей частью деревянные.

Когда они втроем, Мрак, Ховрах и Гонта, подъехали к воротам крепости, к удивлению, им отворили сразу. Мрак кивнул на главный терем, а хмурые стражи лишь проводили недобрыми взглядами.

– Что-то здесь не так, – сказал Гонта. Он посмотрел на Мрака: – Поедем аль подождем своих?

Мрак ехал молча, и Гонта вынужденно пустил коня через двор к терему. Это был огромный сарай, а не терем – мрачный, высотой в три поверха, с надстройками и башенками на крыше. От стен веяло недоброй мощью, ибо сложены из толстых дубовых кряжей, такого и лесу уже не осталось, окна похожи на бойницы, да и на тех крепкие ставни.

Пристройки для челяди и стражей, конюшни и даже кузница примыкали к хозяйскому дому с обеих сторон, чтобы можно отовсюду обороняться, не выбегая во двор. Из кузницы шел дымок, доносилось мерное буханье двух молотов. В левой части поднимался колодезный журавль, в правой на цепи сидел тощий лохматый медведь.

Навстречу высыпала челядь, по виду больше похожая на разбойников. Да и по ухваткам это были разбойники. Впрочем, иными и не могли быть люди, живущие вблизи кордонов. Каждый держал в правой топор или палицу, левой с трудом сдерживал за ошейник огромного пса. А те рычали, злобно рвались на пришельцев, готовые разорвать в клочья.

Мрак властно вскинул ладонь:

– Всем стоять!

Челядинцы остановились, а Гонта уже держал в руках лук. Он побледнел: собак боялся больше, чем людей. Один из челядинцев спросил угрюмо:

– Мы завсегда гостям рады. Но коли приехали с худом…

– С добром, – заверил Мрак. – Но только теперь эти земли уже не земли Горного Волка. И здесь останутся наши отряды. Если из вас кто с этим не согласен – может убираться. Неволить не станем.

Сам стольный град страны Куявии расположился на семи горах, дабы зреть друга и недруга загодя. На высоких стенах день и ночь самые зоркие напряженно вглядывались в даль. Они-то ранним утром и забили сполох, когда со стороны Артании начало разрастаться огромное пыльное облако.

Вскоре примчались, загоняя коней, дозорные с застав богатырских. Принесли весть о приближении огромного войска. В Куяве на городские стены высыпали все воеводы и знатные люди, а Рогдай сразу выдвинул отборную дружину на защиту городских ворот.

Вскоре в облаке пыли заблистали металлические искры, донесся стук боевых колесниц и тяжелый конский топот, от которого задрожала земля.

– Артанцы? – спрашивали встревоженные бояре. – Неужто все-таки решились напасть?

Рогдай рявкнул сердито:

– Цыц, дурни! У Боевых Топоров только одна колесница. На ней волхвов возят. Это поляницы!

И тут же дозорные подняли крик:

– Поляницы! Поляницы всем войском!

А с дальней угловой башни донесся другой вопль:

– Гонта!.. Гонта и его отряды!

По лестнице сбежал во двор полуодетый Додон. Его подхватили под руки, помогли пересечь двор и втащили на стену. Додон запыхался, утирал потное лицо. Растолстевший, весь в складках розового жира, это уже не тот человек, подумал Рогдай невесело, которого когда-то обучал владеть мечом и перепрыгивать с одного коня на другого на полном скаку.

Рогдай осматривал дорогу к городу, приложив ко лбу ладонь козырьком. Лицо было суровое, седые кустистые брови сдвинулись на переносице. Глаза смотрели зорко, и Додон невольно позавидовал, что старый воевода, который его младенцем на коня сажал, на стену все еще взбегает как мальчишка, брюхо не распустил, голос, как у молодого быка.

– Что делать будем? – спросил он растерянно. – Как артанцы сумели пройти кордон незамеченными?

– Да какие артанцы, – отмахнулся Рогдай. – Это свои.

– Свои? – вскрикнул Додон жалким голосом. – Рогдай, лучше уж артанцы, чем свои. Сам знаешь, что у нас за свои. Что Горный Волк, что Руд, что Медея или Урюп… Только ты один верен по-настоящему. Да и то, я же знаю, верен не мне, а Куявии. Что будем делать, Рогдай?

– Что делать… что делать? – повторил Рогдай медленно. Всмотрелся еще, щуря глаза так, что превратились в щелочки, сказал громче: – Ворота распахивать пошире… Да как бы еще не пришлось и ковры стелить.

– Ошалел?

– Наши дурни не разглядели, что впереди войска едет Мрак. На своем черном, как он сам, коне.

Додон ахнул, всплеснул руками:

– Мрак!.. А поляницы чего?

– Узнаем.

Рогдай так же споро побежал по дощатым ступенькам вниз во двор, на ходу отдавал приказы. Бойцы бросились к воротам. Там заартачились, боялись поляниц, но Рогдай гаркнул, что самое страшное, если поляницы ворвутся в город, по праву победителей изнасилуют всех мужиков, и стражи ворот кинулись, сшибая друг друга с ног, снимать запоры.

Мрак видел, как ворота начали отворяться. Там стоял в блеске доспехов старый Рогдай, за его спиной толпились знатные бояре. Мелькнуло красное корзно Додона, но сам тцар куда-то скрылся.

– Чуть погодите, – сказал он Медее и Гонте. – А то у них там поджилки трясутся.

Конь весело понес к раскрытым воротам. Мрак покосился на высокую башню, прозванную Девичьей. Окошко с цветными стеклами распахнуто. В глубине видна девичья фигурка с золотой косой, перекинутой на грудь. Что-то говорит, обращаясь в сторону и вниз. Явно отбрыкивается от Кузи.

Он вздрогнул, потому что конь остановился, едва не оттеснив Рогдая в толпу бояр.

– Исполать, – сказал Мрак зычно. – Не пугайтесь, это союзники. Правда, союзникам тоже платить надобно. Где светлый тцар?

Рогдай повел дланью. По мраморным ступеням величаво шествовал, спускаясь во двор, Додон. Уже облаченный в красное корзно с золотым шитьем, золотой гривной на шее и в красных сапогах. За ним так же важно шествовала Светлана, крепко держа за тонкую ручку Кузю. Кузя, завидев Мрака, сразу с радостным писком начала рваться к нему.

Мрак соскочил на землю, поклонился тцарю:

– Исполать и доброго здоровья!

– Что с Волком? – вскрикнул Додон. – И что это за… войско?

– Это те, кто пролил свою кровь, защищая твое тцарство. Что скажешь им?

Додон со страхом смотрел мимо Мрака на грозные лица поляниц. В их руках длинные узкие дротики выглядели опаснее, чем мечи его бойцов. Кони под ними были такими же дикими, как их седоки. А в колесницах неподвижно сидели женщины-стрелки.

– Я приглашаю всех на пир, – сказал он осипшим голосом. – А воительницу Медею и этого… вожака Гонту в свою палату. Там соберутся лутшие люди.

Во взгляде его было, что этих гостей не назвал бы даже худшими.

Полдня резали волов, баранов и телят, выкапывали из земли бочки с медом и пивом. Потом все уселись за трапезу: старшие в покоях, а младшая дружина да молодежь – во дворе у костров. В покоях больше степенных бесед, у костров – веселья и задорных воплей, там раньше других запоют, пойдут в пляс, а девок будут сажать на колени.

Во дворе и в нижних палатах пировали по-настоящему. Вино лилось ручьями, на столы подавали зажаренными целиком быков и кабанов, печеных туров, без счета оленей, свиней, всякую птицу.

Но в верхней палате, где собралась знать, ели мало, пили еще меньше, дабы сохранить ясность ума. Бояре морщились, выражали недовольство: по ту сторону стола сидел не только Мрак, неизвестно откуда взявшийся, но и возмутительница Медея, самозваная царица, и – хуже всего! – вор и разбойник Гонта.

Додон искательно поглядывал то на Голика, то на Рогдая. Оба перед пришельцами глаз не опускали, но и не задирались зазря. Спокойно и неспешно вели разговор о делах в тцарстве и за его кордонами. На подхвате суетился Ковань, но до серьезных дел его не допускали.

Медея с удовольствием ела и пила, но, когда разговор коснулся земель Волка, произнесла с ледяной уверенностью:

– Сейчас там стоят мои дружины. И Волка туда не пустят. Или ты хочешь, чтобы пустили?

– Нет-нет, – сказал Додон поспешно, даже не успев понять, что попал в ловушку. – Но ты уверена насчет Волка?..

Медея покачала головой:

– Никто не знает, где он сейчас. Его еще в начале боя втоптали в землю, вбили по уши. Я знала, что ему нет равных, и, чтобы не терять людей, велела забросать палицами, камнями. Потом по нему пронеслась моя конница. После боя хотели отыскать, чтобы набить чучело… но так и не нашли.

– Может быть, – спросил Додон полным надежды голосом, – его так втоптали, что не найти?

– Вряд ли, – ответила Медея сожалеюще. – Такого мужика да не найти?

Гонта презрительно фыркнул. Медея повторила с нажимом:

– Такого мужика трудно не заметить. Рост, плечи, доспехи… Нет, все-таки как-то оклемался и уполз. Или кто-то помог. Дело было к вечеру, а за ночь можно уйти далеко.

Рогдай покряхтел, осушил чару одним махом, сказал решительно, будто в холодную воду кинулся:

– Светлый тцар… Надо бы объявить народу, что эти земли отныне подарены Медее. Одним ударом двух зайцев… даже трех. Волка не пустишь обратно, буде объявится, народ перестанет служить Волку и не будет бояться помогать Медее… Да помогал, помогал, чего уж теперь таиться! И сама Медея будет обязана твоей милости.

Медея помалкивала, а Гонта внезапно стукнул кулаком по столу:

– Это каких таких зайцев? Кого этот трухлявый пень называет зайцами?

Голик утихомиривающе выставил ладони:

– Не надо ссориться. Так говорится в народе, а наш воевода целиком из народа, это ж за версту видно.

– Нет, пусть скажет, – заупрямился Гонта. – Медея, скажем, еще потянет на зайчика… гм… но чтоб меня сравнивали с косым? Или на что он намекивает?

Мрак поморщился:

– Ладно тебе. Он и меня назвал зайцем.

– Ты скромный, за себя не вступишься. Я за себя тоже не могу, но за друзей… А тут еще прямо сказал, что нас всех трех зарежет одним ударом. Это что?

Он с грохотом отодвинулся на стуле, смотрел горящими, как уголья, глазами. В них была готовность прыгнуть с мечом наголо хоть на тцаря, хоть на его воевод.

Додон сказал плачущим голосом:

– Да что вы в самом деле! Все так хорошо шло! Я завтра же велю объявить, что земли Волка со всеми городами и весями отныне принадлежат воительнице Медее. Со всеми пашнями, лесами, озерами, а также главной крепостью Волка – Гнездом. И что отныне я в ней вижу опору трона, а не угрозу мирным землепашцам нашей страны.

Гонта сел, все еще сердито всхрапывая и гневно вращая глазами. Рогдай буркнул напоминающе:

– А второй зая… гм… защитник трона – это я про этого храброго витязя – мог бы послужить при дворе.

– Собачки служат, – буркнул Гонта.

– Отчизне можно служить и как собачка, – ответил Рогдай сурово. – Мы усе здесь верные псы страны родной.

– Так то отчизне! А ты кому, старый хрыч, предлагаешь?

– Тоже отчизне… в лице нашего тцаря и его двора.

Гонта хмыкнул, но Мрак видел, как сдвинулись брови разбойника. Гонта раздумывал, как и что выторговать еще, прикидываясь то раздраженным, то недовольным, то обидчивым.

Додон помалкивал. Не личит светлому тцарю вести беседу с разбойником. Дело тцаря – казнить или миловать, но не общаться на равных. А беседа бывает только на равных, или же такая беседа уже именуется иначе.

– Нет, – сказал Гонта. – Я готов послужить отечеству… пусть даже как пес. Но не как дворцовая собачка. Я могу взять на себя охрану кордона со стороны Артании. Ты, тцар, будешь снабжать нас мукой, припасами и монет подкинешь, а мы мелкие отряды артанцев сами сдержим, а буде большое войско соберется, загодя тебя упредим.

Додон лишь качнул головой, а Рогдай воскликнул:

– Согласен! Светлый тцар всемилостиво изъявляет. Да-да, изъявляет.

Глава 33

Взвыли трубы, вдоль стены пошли девки с бубнами. Ряженые козлами и медведями принялись скакать, кувыркаться, орать похабные шутки. Над ними смеялись, швыряли кости. Сквозь их ряды протолкался Голик, разодетый так пышно, что тоже казался одним из ряженых.

Встречаясь взглядом с Мраком, пугливо ронял взор, а Додону низко поклонился:

– Великий тцар! Дозволь слово молвить.

– Говори, – буркнул Додон.

Голик взглянул искоса на страшноватых гостей:

– Дело радостное, потому сам скажешь непременно. А мне, скромному твоему слуге, пока дозволь словцо наедине измолвить.

Додон величаво поднялся:

– Пируйте, гости… гм… дорогие. Я вернусь с добрыми вестями.

Стражи почтительно подняли кресло вместе с тцарем на плечи. Кто-то охнул, тцар еще больше потяжелел за время обеда, и его унесли. Голик семенил следом. Спина была напряжена, будто вот-вот в нее воткнется брошенный сильной рукой нож.

Гонта бросил насмешливый взгляд вслед, покосился на Медею:

– Все они, цари… любят ездить на плечах простого люда.

Медея презрительно фыркнула. Ее колесницу возили кони, хорошие кони, не чета простому люду.

Они продолжали насыщаться после долгих дней походов, а Додон, когда кресло занесли и оставили в уединенной комнате, взмахом длани отослал стражей.

– Что стряслось?

Постельничий поклонился снова:

– Наши воеводы отвоевали у проклятых славов могилу Льдана. Это сын Яфета… ну, со стороны его жены… Ладно, неважно, с чьей стороны. Ну, те потом отбили, но мы успели выкопать кости героя.

– Тьфу, – скривился Додон. – Я уж надеялся, ты придумал, как извести этих… героев. А ты про какие-то кости.

– Светлый тцар! – воскликнул Голик. – Это и есть способ. Во-первых, все видят, какие мы молодцы. Чтим предков, даже из-за костей деремся аки псы. Сейчас повозка как раз двигается через перевал. Народ оповещен, уже сходятся к дороге, дабы зреть, детям рассказать.

– Гм…

Додон в сомнении поскреб затылок. Голик убеждающе воскликнул:

– Сие воодушевит простых людей. Они падки на такое. Побряцать ратной славой дедов, то да се, слава отечества…

Додон наконец замедленно кивнул:

– Ладно. Готовь коней. Пусть народ видит, как сам тцар встречает кости героя. И как склоняет колени в прах, чтобы почтить своего прародителя. Это нужно! Это воспитывает почтение к родителям.

– Да, это будет зрелище, – согласился Голик. – Народ сбежится отовсюду. Тцар на коленях с обнаженной головой встречает со слезами на глазах прах героя… об этом будут рассказывать! Но если гонец примчался, загоняя коней, сегодня, то повозка дотащится только через три дня. Можно успеть приготовиться, народу объявить, дух людей поднять…

– Во-во, молодец.

– И еще одно, великий тцар. Дело в том, что на самом деле мы не совсем уж и возвращаем кости героя на родину. Это народу так речено, а мы ж знаем, что тогда еще не было ни Славии, ни Куявии, ни Артании. Была Гиперборея. И Льдан погиб не так уж и далеко от того места, где родился. Если сказать еще точнее… или правдивее, если хошь, то на самом деле мы перевозим кости героя на чужбину.

Додон молчал, смотрел строго. Голик развел руками:

– Мои волхвы прочли старое заклятие. Если кости Льдана перевезти на чужбину, то первый же, кто их там увидит, падет злой смертью.

Додон отшатнулся:

– Вот оно что? Так ты, злодей, жаждешь, чтобы я так и помер в пыли и со склоненной главой? Из-за каких-то костей какого-то… Ах ты ж… что удумал! Признавайся, душегуб!

Голик терпеливо выждал, продолжил тем же тоном, словно надоедливая муха пожужжала и улетела:

– Тцар будет еще более велик и славен в народе, ежели честь первым встретить кости героя доверит… Ну-ну, понятно же? Тоже герою, который спас тебя и все тцарство.

Додон с уважением покачал головой:

– Ну, злодей… До какой подлости додумался! Вот что значит главный постельничий. Дай я тебя, дорогуша, расцелую.

Он обнял, сердечно расцеловал постельничего. Тот украдкой отвернулся, сплюнул, вытер губы рукавом. У Додона от неумеренной жизни рот вечно был слюнявым, а от зубов несло гнилью.

– Так и сделаем? – спросил он.

– В точности, – решил Додон. – А кости Льдана захороним вблизи дворца. Народ будет бить лбами его могиле, а часть поклонов перепадет и нам. Авось из гроба не заметит.

– Зароем поглубже, – предложил Голик зловеще.

Медея и Гонта настороженно смотрели на возвращение Додона. Тот раскраснелся, сиял, глаза хитро бегали. Стражи опустили его кресло на помост, Додон простер длани. Воцарилась почтительная тишина.

– Льдан! – сказал он торжественно. – Кости великого Льдана наконец-то возвращаются на родину. Наши воеводы отвоевали в бою, теперь везут на захоронение в Куяву.

Ответом было недоуменное молчание. Потом пробежал шепоток, кто-то неуверенно выкрикнул здравицу мудрому тцарю. Хриплые голоса поддержали, и вскоре весь зал бушевал в восторге, когда всякий старался перекричать других, дабы тцар заметить изволил.

Наконец Додон милостиво остановил восторги, проговорил с веселостью в голосе:

– Мы отпускаем воительницу Медею в пожалованные ей земли. Бывшие владения Волка. Также велим Гонте отправляться со своими отрядами на защиту наших кордонов. А доблестный Мрак, уже защитивший нас однажды, пока останется…

– Это зачем же? – спросил Мрак настороженно, но в сердце безумно затрепыхалась надежда.

– Тебе оказана будет великая честь, – сообщил Додон. – Я поеду навстречу герою, поклонюсь ему вместе с народом. А ты поедешь со мной, своим тцарем.

Душа Мрака сложила крылья и камнем упала в пропасть. Все ждали от него какого-то ответа, он хотел было поправить, Додон-де не его тцар, но смолчал, в сравнении с несбывшимися мечтами все неважно, все тлен и мелкая суета. Кивнул:

– Поеду.

Додон тоже смолчал, хотя выглядело, что гордый невр мог бы и отказаться. Пусть. Не стоит об этом сейчас. Скоро все решится, как волится ему, тцарю Куявии.

Через два дня из ворот детинца галопом выметнулись дружинники тцаря и умчались, затем уже степенно выехали на сытых конях старшие дружинники, следом появилась раззолоченная повозка тцарей Куявии.

Сам Додон сидел верхом на коне. Коляска катила пустая. Для важности, да и вдруг в самом деле захочется укрыться от пыли и зноя, отдохнуть от тряски. Голик и бояре старались держаться поближе, кланялись угодливо, подбоченивались, горячили коней и вздымали дыбки, выказывая себя лихими конниками.

Мрак видел, как тцар посовещался с Голиком, кивком подозвал ближе. Мрак подъехал, темные, как ночная вода, глаза Голика сопровождали каждое его движение.

Додон выудил из складок одежды перстень с кроваво-красным камнем:

– Перстень Льдана. Он обладает свойством продлять жизнь и здоровье тому, кто его носит. Скачи вперед, и когда гроб с костями героя окажется на земле Куявии, открой крышку и надень ему на палец.

– На правую руку, – добавил Голик. – Обязательно на правую. Мол, наше дело правое.

Мрак озадаченно повертел в руке перстень. Пожал плечами. Можно и надеть, хотя и нелепо надевать на костяшку. Наверное, что-то ритуальное.

– Сделаю, – пообещал он. – Ишь, с каким перстеньком расстаться не жаль. Что значит уважение к пращуру!

Голик сказал значительно:

– Ты тот, кому оказана высочайшая честь первым взглянуть на священные кости нашего великого пращура. А вторым будет после тебя тцар!

– Да я и не отпихиваю никого локтями, – пробормотал Мрак. – Пусть тцар глядит вволю. Хоть и на ночь возле себя положит. А мне бы и вовсе не глядеть на кости. Нагляделся.

– Нет-нет, – возразил Голик торопливо. – Народ должен видеть, как один герой встречает другого. Ну, хоть бы кости. Такие жесты запоминаются! Им придается значение.

Мрак пожал плечами:

– Надо так надо. Встречу, отворю гроб, надену. На правую так на правую. Только и делов!

Он прижал коня пятками, и тот, подобно скользкой рыбе, пытаясь выбраться из жестких объятий, рванулся вперед. Голик отряхнул с одежды комья земли, вздохнул с облегчением:

– Ну вот и все.

– Все ли? – усомнился Додон. – Нам еще и этого хоронить!

– Кого угодно зароем, – пообещал Голик.

Огромный черный жеребец несся тяжело, земля вздрагивала под ударами его копыт. Но мчался так, что не всякий легконогий конь смог бы идти рядом, да и то вскоре отстал бы, а этот черный зверь ровными тяжелыми прыжками неутомимо мерил и мерил дорогу, и Мрак подумал, что конь похож на него: не блещет красой, зато чего-то да стоит в деле.

Воздух был настолько чист, что он с необычайной резкостью видел цветные жилки в самых дальних скалах, различал листья и ягоды на кустах за десятки верст, видел шныряющих по деревьям муравьев, чуял шевеление крота под землей.

Когда далеко у виднокрая показалось темное пятнышко, а за ним светлое, с искорками, облачко пыли, он уже догадался, что это и есть повозка с телом Льдана. Конь мощно мчался по дороге, земля гремела под копытами, и на очередном повороте Мрак уже различил крытую повозку, два десятка сопровождающих всадников. Солнце поблескивало на доспехах, разбрасывало яркие зайчики.

– Скоро передохнем, – сказал Мрак коню подбадривающе. – Пока я буду надевать это кольцо, отдыхай вволю. Хоть лопни. Я даже слезу с тебя, если хочешь… Потом сразу назад!

В нетерпении он похлопал коня по шее, побуждая бежать шибче. Тот понял, наддал, земля стала проскакивать под брюхом еще быстрее.

Он сначала не понял, что слышит жалобный крик. Лишь когда крик повторился, в недоумении повернул голову.

В полуверсте от дороги трое мужчин в лохмотьях поджигали перевернутую телегу. Еще один привязывал к коню ребенка лет пяти, а двое садились на лошадей, оглядывались на заводных, где на конских спинах лежало что-то серое и грязное, как старые мешки.

Мрак различил двух женщин, тоже в лохмотьях, грязных, с нечесаными волосами. Их бросили на коней и привязали. Одна свесилась молча, другая жалобно и безнадежно звала на помощь.

Зачем это мне? – успел подумать Мрак. Ему наказ – встретить кости героя и надеть на палец кольцо. И не его дело вот сейчас вмешиваться…

Но конь, повинуясь движению колен, уже свернул с дороги. Разбойники, завидев всадника, без спешки, но и не медля, хлестнули коней и понеслись к россыпи скал.

– Стойте! – гаркнул Мрак. – Оставьте женщин и ребенка! И тогда уходите, не трону.

Всадники мчались весело, а задний обернулся, оскалил зубы в смехе, покрутил пальцем у виска. Мрак сам понимал, что глупо одному преследовать шестерых, но уже пощупал рукоять секиры, изготовился к крику, столкновению, яростному оскалу зубов, лязгу металла о металл.

Он догнал заднего, когда передние уже втягивались в узкую щель между скалами. Те не увидели, как упал под копыта коня их напарник, а Мрак погнал своего жеребца, метнул секиру и сшиб с коня еще одного, уже у самой щели.

На скаку он нагнулся подобрать с земли секиру, и это спасло: сверху вжикнуло, а Мрак, выпрямившись, увидел злое и растерянное бородатое лицо. Третий разочарованно выругался, с топором в руке побежал к своей лошади. Мрак пустил коня наперерез, разбойник, видя, что не поспевает, повернулся и побежал по каменистой насыпи, где на коне за ним гнаться было бессмысленно.

Мрак зло подхватил булыжник, швырнул вдогонку. Разбойник как раз ухватился за выступ скалы, подтягивался, когда камень с силой ударил в плечо. Его руки разжались, он покатился вниз, стукаясь о валуны.

– Еще один, – сказал Мрак вслух. – Ума нет, считай – калека.

Уже осторожнее поехал вперед, вслушиваясь не только в шорохи, но и в запахи. Все говорило о том, что трое оставшихся с полоняниками уже проехали далеко вперед, и он пустил коня быстрым шагом.

Ход расширился, но в двух сотнях шагов впереди увидел темный вход в пещеру и пять коней вблизи. Один разбойник спутывал ноги своему коню. Увидев Мрака, закричал, отступил к входу.

Из темного зева вышли двое. Лохматые, грязные, с топорами в руках. На поясах висели длинные ножи.

Мрак придержал коня:

– Вас было шестеро. Если хотите, чтобы из вас троих осталось трое, берите коней и уезжайте. А женщин и мальчонку оставьте.

На него смотрели исподлобья. Один сказал хриплым сорванным голосом:

– Нас трое.

– Сейчас останется меньше, – пообещал Мрак.

Разбойники переглянулись, двое начали заходить с боков. Один поудобнее перехватил длинное топорище, стал приближаться спереди.

Мрак чуть подал коня назад, предупредил:

– Ребята… Ежели осерчаю, то вам же хуже будет. Один из ваших соратников еще жив, вы бы подобрали, подлечили малость.

Передний разбойник сплюнул:

– У ворья не бывает соратников. Только сообщники! Каждый за себя, один бог за всех.

– Какой бог? – спросил Мрак.

– Бог воров.

Они бросились разом. Мрак упредил, сдавил коню бока, тот скакнул на переднего, стоптал, Мрак махнул секирой, услышал удар по упругому мясу, сделал два прыжка и быстро развернулся.

Двое разбойников, что кинулись было следом, остановились, попятились. Мрак покачал головой:

– Я ж говорил. Теперь вас двое. Если хотите уцелеть, то берите ноги в руки и дуйте бегом.

Разбойники переглянулись. Один сказал угрюмо:

– Ладно. Но мы возьмем своих коней.

– Это я предлагал раньше, – возразил Мрак. – Когда было трое. Не согласны? Что ж… Уцелевшему я разрешу уползти голым.

Оба снова посмотрели друг на друга, потом на Мрака. Он видел, как в их угрюмые отупевшие лица заползает страх. Попятились, не сводя с него взглядов, затем повернулись и побежали.

Мрак привязал коня вместе с остальными, крикнул в черный зев:

– Эй, есть кто там?

Запахи смешивались, завивались в клубки, как всегда в узких расщелинах, где ветер падает сверху и затем в ярости бросается на стены.

Донесся слабый стон. Мрак посмотрел вслед убегающим разбойникам, поколебался, полез в темноту. Ход вскоре расширился, он оказался в неширокой пещере. Глаза привыкли, он увидел связанных женщин и мальчонку. Торопясь выбраться наружу, как бы не вернулись и не сперли коня, он торопливо перехватил ножом веревки, подхватил мальчишку и вынес на свет.

Мальчонка был худой, желтый, словно только что тяжко переболел. Хотя кости его были плотные, в плечах широк, и если не помрет, то может вырасти в могучего бойца.

Следом выбрались, поддерживая друг друга, обе женщины. На Мрака взглянули со страхом и благодарностью. Одна сказала слабым голосом:

– Кто ты, благородный человек? Ведь за спасение двух нищенок трудно ждать награду…

– Что у вас за страна? – произнес Мрак с отвращением. – Все только и думают о выгоде, прибыли, доходе. Если боги вас не сотрут с лица земли, то сами друг друга продадите чужеземцам. Ладно… Сможете выбраться дальше? Я оставляю вам этих коней. Скоро по дороге проедет тцар со своими боярами. Присоединяйтесь к ним, там будете в безопасности.

Вторая женщина с благодарностью простерла к нему руки:

– Спасибо, добрый человек! Пусть боги вознаградят тебя.

– Это лишнее, – отмахнулся Мрак. – Если хотите, я вас выведу на дорогу. На коней-то сами взберетесь?

Не дожидаясь ответа, помог взобраться на коней, выбрал самых смирных. Мальчишку посадил на конскую спину впереди себя, тот льнул к нему, ласкался, словно обделенный солнцем листок травы.

– Как зовут тебя? – спросила первая женщина.

– Что в имени моем, – отмахнулся Мрак. – Я простой человек из Большого Леса, зовут меня Мрак. Путь мне отмерен, час мой близок. Но другие пусть живут, пусть греются на солнце.

Первая женщина сказала медленно:

– Я слышала о тебе, человек из Леса.

Вторая взяла поводья в руки, легонько тронула коня шагом. Голос ее дрогнул:

– Не знаю, надо ли такое говорить… Но этот ребенок может стать твоим убийцей.

Первая женщина вскрикнула со страхом:

– Писканя, не смей!

– Почему? – удивился Мрак. – Почему он должен хотеть меня убить?

– Он сын твоего злейшего врага.

Мрак протянул насмешливо:

– Только и всего-то? Да у меня этих врагов больше, чем блох на дворовом псе. А дети за отцов не отвечают.

Он потрепал мальчишку по голове. Тот застенчиво спрятал лицо у него на животе. Тонкими детскими ручонками обнял, не хотел отлепляться.

– Но он сын твоего врага, – повторила женщина, которую назвали Писканей.

– Ага, – сказал Мрак понимающе, – значит, я должен его сейчас же убить?

– Писканя… – простонала женщина с тоскливыми глазами.

Мрак передал ей мальчишку, на ее лице метался сильнейший страх. Мрак сказал ободряюще:

– Даже если ему суждено убить меня, если так записано в Книге Судеб, то и тогда я его даже пальцем не трону. Дите ведь! Убьет так убьет. Значит, таким вырастили.

Глава 34

Они протиснулись сквозь узкий проход в скалах, а дальше открылась дорога вдоль отвесной горы. Мрак всмотрелся, показал рукой:

– Во-он едут люди!.. Пышные, богато одетые, на сытых конях с красными попонами. Это тцар с боярами. Вон его коляска, видите? Езжайте к ним, падайте ему в ноги. Когда это прилюдно, он не откажет: даст помощь. А я должен поспеть раньше их.

Он повернул коня. Первая женщина молчала, смотрела исподлобья. На рано постаревшем лице большие печальные глаза казались единственно живыми. Вторая женщина, которую звали Писканей, грустно улыбнулась:

– Прощай, герой!

– Удачи вам, – пожелал Мрак.

Он ткнул коня каблуками под бока, тот фыркнул и с ходу пошел в галоп. Вскоре выметнулись на дорогу, Мрак повернул коня и помчался к перевалу, где, как он видел, везли прах великого героя.

Додон сперва увидел громадную толпу, что медленно ползла навстречу, затем разглядел посередке крытую повозку. Повозка уже была разукрашена цветами, по бокам шли парни с бубнами, дудари голосили на трембитах, высоко вскидывая к небу длинные трубы, а впереди плясали танец смерти мальчишки с короткими мечами в руках.

Он покрутил головой:

– Сколько же народу набралось!

Голик держался рядом, всматривался в толпу. Наконец с облегчением выпустил дух, улыбнулся:

– Все как мы и хотели.

– Точно нет его? – засомневался Додон. – Толпа громадная. Мог и не углядеть.

Он сам жадно обшаривал толпу глазами, но видел, что постельничий прав. Мрак не тот человек, которого не заметишь даже в самой большой толпе.

Часть народа, обгоняя повозку, заспешила вперед, к тцарю. Додон покосился на Голика, слез с коня и, передав повод отроку, смиренно встал на колени в дорожную пыль. Рядом встал Голик.

В торжественном молчании дождались повозки. Додон видел только серую пыль вокруг колен, но уши ловили изумленный и одобрительный ропот, ахи, охи, восторженные восклицания. Тцар склонил колени перед прахом героя, что возвращается на родину! Славу такому тцарю и долгие лета!

Когда конское фырканье приблизилось, Додон встал, вскинул длани к небу:

– Приветствую тебя, мой божественный предок!.. Наконец-то вернулся на родину. Ее ты защищал от врагов всю жизнь, будешь защищать и теперь.

Вокруг нарастал гул, слышались крики. Повсюду Додон видел блестящие глаза, орущие рты, вскинутые к небу кулаки. Мужчины со слезами на глазах клялись отдать жизнь за землю, в которой будет покоиться прах героя, женщины обещали рожать только стойких защитников этой земли, а девушки исступленно кричали, что не пойдут за тех, кто не готов умереть за родную землю. Додон чуть нахмурился: попахивает бунтом супротив отцовской воли, а здоровая семья – опора тцарства, но смолчал, в этом случае важнее верность стране, а затем уже отцовской воле и мужу.

Голик, не в состоянии удержаться, вскарабкался на повозку, жадно щупал гроб. Додон понял его зовущий взгляд, взобрался на ходу, вознице велел не останавливаться. Гроб был из металла, Додон взялся за крышку, та от древности и тяжести почти срослась с гробом.

– Давай, – прохрипел он с натугой, – разом взяли…

Он чувствовал, как затрещали его мышцы от усилий. Голик постанывал, побагровел. Додон напрягся сильнее, крышка стала с металлическим лязгом приподниматься.

– Подержи, – велел он, – а я заберу свое кольцо.

Голик едва выговорил сквозь стиснутые зубы:

– Я не удержу…

– Эх… Ладно, тащи ты, а я подержу.

Ухватившись обеими руками, он с трудом приподнял крышку, а Голик сунул в щель руку, долго шарил, пыхтел. Додон процедил сквозь зубы:

– Скорее же… Сейчас брошу…

– Никак не нащупаю!

– На правой руке, – прорычал Додон.

– Да ищу, ищу!

– Сейчас отпущу, – пригрозил Додон.

Мышцы его трещали, ноги тряслись, он покрылся потом, в голове стучали молоты. В последнем усилии он приподнял крышку еще выше. Голик сумел просунуть и голову, внезапно ахнул, выдернулся бледный как смерть. Глаза его были выпучены, губы тряслись:

– Кольца… нет!

Додон выпустил крышку. Он тяжело дышал, кровь тяжелыми волнами захлестывала мозг, в глазах стояла красная пелена. Сквозь нее он видел, как в толпе одна из женщин подняла над головой ребенка, указывая на него, чтобы запомнил миг, когда видел тцаря. Но ребенок оглянулся, заслышав стук копыт, и вот через толпу поехал на взмыленном коне огромный человек в звериной шкуре. Через плечо у него висела перевязь с боевой секирой.

Еще издали он закричал весело:

– Великий тцар! Прости, малость опоздал. Вот оно, колечко. Сейчас наденем…

Конь под ним храпел, пена была не только на морде, но и на боках, на крупе. Мрак прыгнул с коня на повозку. Та качнулась, возница сердито оглянулся. Народ орал исступленно, еще яростнее вздымал кулаки. Женщины срывали с головы платки, бросали под колеса.

Голик без сил опустился возле гроба. Лицо стало желтым, в глазах появилось безумие. Додон перевел взгляд с Мрака на гроб, чью крышку только что держал, вздрогнул, будто оказался на пронизывающем зимнем ветру.

– Эк на вас подействовало, – проговорил Мрак уважительно, – да оно и понятно. Как-никак кости прадеда… Когда-то и ваши кости вот так же забелеют, а потом истлеют, в них всякие жуки плодиться будут… Но это ж будет не скоро, чего уж тут.

Додон посмотрел на солнце, что клонилось к закату, перевел взгляд на Голика. Передернул плечами сильнее: он сам собирался искать свой перстень!

– Что тебя задержало? – спросил он непослушным языком.

– Да разбойники шалили… Я думал, успею! Я ж сам видел твою повозку и бояр там, сзади, на дороге. Я послал туда нищенок с мальчонкой, а сам погнал сюда.

Додон дальше не слушал. Вот чем обернулось его нетерпение, когда оставил пышную свиту и поскакал вперед. Мол, все одно не догонят этого человека Леса. Он всегда носится так, что кони под ним плачут кровавыми слезами. И в собственную ловушку попали не по недомыслию, а лишь потому, что сама судьба оберегает этого человека!

Голик внезапно взвыл, с треском разорвал на себе одежду. Глаза его не отрывались от красного неба. Солнце уже распухло, растолстело, опускалось к спасительному краю земли багровое и пыхтящее. Темно-красные отблески двигались на распухшем лице постельничего, похожие на трупные пятна.

С всклокоченными волосами, дикий, он внезапно спрыгнул с повозки и побежал через толпу. Ему поспешно давали дорогу. Было видно, как начал карабкаться на склон, упал на четвереньки, побежал по-собачьи, но вдруг задергался, упал, посовал ногой, будто качал воду, и затих.

Мрак сказал без особого сочувствия:

– Сердце не выдержало. Наверное, съел что-нибудь.

– Да, – прошептал Додон, все еще бледный. Он с ужасом отводил взор от крышки гроба, под которую едва не заглянул раньше Голика. – Такое съел, что подавился.

Солнце еще не коснулось края земли. Додон подождал, Голик мог подняться, но тот, похоже, умер даже раньше отпущенного часа. От страха или еще чего.

Мрак снял крышку, положил рядом с гробом. Повозка покачивалась, но крышка лежала смирно. Не морщась, он надвинул перстень на высохшую фалангу пальца правой руки, еще раз окинул уважительным взором истлевший скелет. Здоровенный мужик был, судя по росту и костям. Голова с пивной котел, руки до колен, нижняя челюсть как у коня.

– Усе, – сообщил он с удовлетворением. – Кольцо на пальце. Теперь ни одна душа не стащит.

Додон вздрогнул:

– Почему?

– А скелет еще и палец согнул. Ежели силой отымать – ночью явится. Мужик здоровый, как лось! Задавит, и не гавкнешь.

Он опустил крышку на место, свистом подозвал коня, прыгнул с телеги прямо на конскую спину. Додон отчаянно смотрел то на гроб, где осталось чудесное кольцо, то на Голика, тело которого уже подняли и несли ногами вперед.

Навстречу по дороге со стороны Куявы пылило облако. Мрак различил скачущих во весь опор бояр на баских конях, знатных мужей, воевод. А позади всех тащилась царская повозка. Он рассмотрел светлую головку мальчишки, а позади изредка поблескивали печальные глаза женщин.

Во главе свиты ехал Кажан. Его глаза блеснули радостью, когда услышал о Голике, но Додону пробормотал о том, как был хитер постельничий и как будет его не хватать, если не заменить еще более умелым и знающим, как вот он, Кажан, верный слуга тцарю и отечеству…

Додон махнул дрожащей рукой:

– Возвращаемся. Гроб довезут без нас. Ты, Кажан, скачи вперед. Упреди Рогдая и других, дабы все приготовили. А ты, доблестный Мрак, езжай впереди Льдана. Тебе тоже будет уготована встреча.

Мрак сказал тяжело, будто сдвигал гору:

– Благодарствую…

– Ну-ну, чего уж. Честным пирком да за свадебку. Супротив судьбы не попрешь!

– Благодарствую, – повторил Мрак еще тяжелее. – Но у меня впереди другая дорога.

Тцар вытаращил глаза. Кажан поспешно вмешался:

– Не препятствуй, тцар! Не препятствуй. Это мы люди махонькие, житейские, мирские. А у него впереди дорога подвигов! Есть же исчо на свете чуды-юды недобитые, по горам и долам прячутся, егойной палицы страшатся! Но наш богатырь отыщет их усех и перебьет себе в честь, а тцарю на славу…

Тцар смотрел то на Кажана, то на темного как туча Мрака. Мрак пожал плечами:

– Думай как хошь.

Не попрощавшись, он повернул коня. Дорога пошла под уклон, конь весело помахивал гривой. Жаба завозилась на плече, шумно вздохнула и прижалась теплым пузом крепче.

– Опять мы с тобой остались вдвоем, жабуня.

– Ква, – печально согласилась жаба.

Ехал весь день, не встречая людей. В груди были пустота и горечь. Ночь застала в степи, он свернул к ручью, вымылся и приготовил себе нехитрый ужин. У него был сыр, мясо, которое можно жарить на углях, и острый нож, которым хлеб можно нарезать тонкими ломтиками.

Заснул на диво быстро. Внутри выгорело, не было даже злости. В сон провалился как в смерть, а утром, проснувшись, долго слушал птиц, цокот белки, но не было сил шевельнуть и пальцем.

Конь подошел, обнюхал недоверчиво и озабоченно. Мрак погладил бархатные ноздри.

– Ладно, ладно. Ты прав. Встаю.

И снова ехал, безучастный и омертвевший. Там, в лесу, его хижина, в которой он жил здесь, когда бегал в лесу попеременно то в волчьей личине, то в человечьей. Ее не миновать, даже переночует и напоит коня…

А ведь в мечтах и самых сладких снах, даже волчьих, он всякий раз подъезжал к этой хижине, а из очага вился сизый дымок, вкусно пахло пареным мясом, а когда подъезжал ближе, на крыльцо выскакивала золотоволосая, пронизанная оранжевым солнцем девушка. Ее глаза были устремлены на него, а губы раздвигались в счастливой улыбке…

Конь под ним вздохнул, опередив его, Мрак грустно рассмеялся. Прощай, Куявия. Но у него в мешке еды на неделю, у него тяжелая секира с лезвием острее бритвы, а впереди, между ушами коня, видна бесконечная дорога… Что еще мужчине надо?

Дорога пошла вниз, впереди расстилалась долина. Конь пошел лихим наметом, он увидел голубую ниточку ручья, заметил крышу хижины и догадался, что там будет отдых.

Мрак насторожился. Сквозь щели в крыше поднимался сизый дымок, на лугу паслись двое стреноженных коней. А когда конь Мрака вылетел на луг, дверь хижины распахнулась, на пороге появилась тонкая фигурка с золотыми волосами, вся светлая и пронизанная солнцем.

– Что за… – пробормотал Мрак. – Нич-ч-чего не понимаю…

Она вышла на крыльцо и смотрела на него со странным выражением. Солнце светило ей в спину, волосы горели, как расплавленное золото, но лицо оставалось в тени.

– Что за дурь? – буркнул он. – Это не место для царской дочери!

Светлана пожала плечами:

– Да? Тогда это может стать другим местом.

– Каким?

– Местом для твоей жены.

Он попробовал смотреть на нее холодно и отстраняюще, но она отвела взгляд, словно страшась видеть его глаза, шагнула вперед. И еще. А когда оказалась прямо перед ним, внезапно прильнула к нему, крепко-крепко обхватила тонкими руками, прижалась всем телом.

Мрак с неловкостью погладил по голове, чувствуя себя дураком, но затем руки сами обняли, она вскинула голову с сияющими глазами, где уже заблестели слезы.

Он наклонил голову, с величайшей осторожностью, словно касаясь святыни, притронулся губами к ее, полным и сочным, похожим на спелые вишни, напоенные летним солнцем.

– Зачем ты приехала?

– Потому что… Разве ты не понимаешь?

Он покачал головой:

– Да, киян понять трудно. Но мне кажется, я сделал все, чтобы ты меня больше не видела.

Она независимо пожала плечами:

– Не всегда же тебе побеждать?

Он снова поцеловал ее, чувствуя, как от нежности в нем начинает дрожать каждая капля крови. В глазах защипало, словно ветром бросило едкую пыль.

– Никогда я не был так счастлив поражению. Но я не собираюсь возвращаться, Светлана. Я успел возненавидеть этот город.

– Я пойду за тобой, – сказала она. – Я пойду за тобой, куда бы ты ни пошел. Хоть в леса, хоть в болота. Я буду тебе хорошей женой.

Она усадила его на лавку, сняла с него волчовку, стащила сапоги. Мрак пытался воспротивиться, она ласково, но настойчиво стащила с него верхнюю одежду. На миг отвела взгляд от его широкой волосатой груди, нежные щеки запылали румянцем, но тут же прямо взглянула в его глаза. Ее зрачки стали огромными, в них была глубина.

Мрак с трудом заставил себя оторвать взгляд. Его мертвое тело медленно оживало. Это было так, как будто отсидел себя всего, теперь даже внутри бегали и больно кусали шустрые мурашки. Впервые за последние недели услыхал, как в груди начало биться сердце. Огромное, мощное, оно ворочалось, разгоняло застывшую кровь, что уже превратилась почти что в тягучий клей.

Она постелила на ложе те шкуры, что нашлись в хижине. Мрак видел, что она собирается лечь с ним, это было бы правильно и для него, человека из Леса, но царская дочь росла в сложном мире ритуалов, и Мрак обронил:

– Нам придется заехать по дороге к волхвам.

– Что-то случилось?

– В твоем тцарстве люди берутся за руки не сами… Их обручают, а потом и соединяют другие люди.

Она кивнула, не сводя с него внимательных глаз:

– Да. Волхвы. Чтобы боги узрели и признали такой союз. Ты хочешь по нашим законам?

Он чуть раздвинул в усмешке губы:

– Раз уж мы в Куявии.

Когда он вернулся от ручья, мокрый и озябший, в хижине было тихо. Он вошел осторожно. Светлана лежала под ворохом шкур на ложе. Золотые ручьи ее волос, как расплавленное золото, в беспорядке текли по изголовью. Лицо было бледным, глаза огромные и тревожные.

Она подвинулась, давая ему место. Мрак вытащил из ножен длинный нож, криво усмехнулся:

– Положим начало новому обычаю?

В ее глазах метнулся страх. Длинный узкий нож выглядел затаившимся зверем. Мрак осторожно опустил на ложе, разделив постель надвое.

Светлана смотрела непонимающе:

– Зачем?

– Чтобы ты не сталкивала меня на пол, – буркнул он.

Она видела, что лесной человек так шутит, но все еще не верила.

– Ты… не тронешь меня… этой ночью?

Мрак ответил почти грубо:

– Я мужчина, но не животное. Спи спокойно.

Ее глаза стали еще больше. Она поглядывала то на страшный нож, от близкого присутствия уже пошел по телу холодок, то на этого странного человека. Мрак сбросил волчовку, осторожно лег на самый край ложа. Между ним и Светланой лежал острейший из ножей, но он не мог разрубить те запахи, которые шли от ее тела, ее волос, и сердце Мрака ныло от боли и нежности.

Он слышал, что она затаила дыхание. Скосил глаза: тцаревна лежит недвижимо, лицо застыло, но в глазах остался страх. Она лежит в разбойничьей хижине, рядом мужчина, который пугает одним своим видом, а ведет себя еще более странно. Если бы набросился как зверь, это было бы понятно, все мужчины животные, но он лежит, такой громадный и могучий, смотрит в потолок. От него веет теплом, как от печи, его руки похожи на бревна, а в волосах на груди могут играть в прятки мышата. Неужели в самом деле утерпит до того, как волхвы соединят их руки?

Мрак лежал, сцепив зубы и сжав кулаки. Наступил самый страшный и тяжелый бой в его жизни. Бой с самим собой. И в то время как его воля слабела, мощь того Мрака, другого, росла, и пальцы уже начинали дергаться, поворачиваться в сторону такой нежной и застывшей в ужасе девушки.

Только успокоить, прозвучало у него в мозгу. Только сказать ей, что бояться не надо. Пусть положит голову ему на грудь, расслабится, успокоится, заснет. А он всю ночь будет сторожить ее сон…

Он страшно скрипнул зубами. Услышал, как оборвалось дыхание Светланы, она сжалась еще больше. Его пальцы коснулись холодного металла. Он заставил свою руку остановиться, затем с неимоверным усилием потащил ее обратно. Все это уловки насчет успокоить, приласкать, пусть заснет… Ежели коснется ее, то уже не сможет остановиться. И так темная волна крови бьет в голову, туманит мозг, а перед глазами встает красная пелена. Если же она положит голову ему на плечо, на грудь, то он пропал, как Таргитай без песен. Нет, надо выдержать этот бой. Самый длительный бой в его жизни, ибо ночь только началась, а силы уже на исходе.

А ночь будет бесконечной.

Глава 35

Надрожавшись, Светлана все же незаметно для себя заснула. Мрак страшился шелохнуться, лежал как горячая глыба, выброшенная вулканом. Ее ровное дыхание помогло держаться дальше. Не может же нарушить ее сон, испугать, увидеть отвращение в ее чистых глазах?

Когда в щели стала разгораться светлая полоска, он чувствовал себя изможденным, будто всю ночь перетаскивал Рипейские горы на место Авзацких. Тело болело, ощущение было такое, словно по нему проскакал табун голов так тысяч в сто. А потом развернулся и проскакал обратно. И так всю ночь.

Светлана во сне вздрагивала, легонько вскрикивала. Он трогал ее волосы, она сразу успокаивалась, спала тихо. Когда рассвело, он тихонько сполз с ложа, оделся, взял лук и стрелы.

За ночь пыль улеглась, воздух был чист, умыт росой. Вдали блистали горы, чудовищно далекие, но в чистом поутру воздухе Мрак различал в дальних утесах каждый камешек, каждый куст. Из темных ущелий поднимались холодные струи, а вершины гор внезапно заблистали.

– Солнце, – сказал Мрак с горечью. – Ты видишь все… Что-то у меня идет не так. Подай знак, как поступить по-людски!

Он побежал, прыгая с камня на камень, забирался в горы выше. Там ходят горные козлы, там воздух еще чище, и мысли становятся нечеловечески ясными, правильными. Недаром же всякие мудрецы взбираются на жилье как можно выше.

Он бежал вниз по склону, на плечах была приятная тяжесть теплого горного барана. Дурень отбился в сторонку, показывая самостоятельность, молодой и неопытный, а значит – сочный, нежный, не нарастивший тугих жил, и Мрак попал стрелой в горло.

Баран сделал прыжок и рухнул со скалы к ногам Мрака. Мрак перерезал горло молодому дурню раньше, чем всполошилось стадо. А старый опытный вожак, которому было видно все, лишь грозно топнул копытом. Глаза его были злые, остерегающие. Мрак развел ладони в стороны. Мол, я уже удовлетворен, больше не возьму. Тебе же лучше: на следующее лето этот дурак начал бы с тобой борьбу за власть над стадом.

Чуть повеселев, он вскинул еще теплую тушу на плечи, помчался вниз. Когда из-за поворота вдали показалась хижина, он от неожиданности сбился с бега. В сторонке щипали траву двое новых коней, из щелей в крыше вился, несмотря на рань, синий дымок.

Мрак заторопился, уже различил на одной лошади расшитую попону. Такие выбирал для своих коней Гонта, за что его поедом ела Медея…

Когда он был в сотне шагов, Гонта вышел навстречу веселый, сияющий, как кот, стащивший сома. Правда, Мрак заметил и тревожные складки на лбу.

Гонта раскинул руки:

– Уже с добычей? Рано ты встаешь!

– Чтобы поспеть сюда в такой час, – ответил Мрак, – надо встать еще раньше.

Пока обнимались и выбивали друг из друга пыль, в распахнутых дверях появилась Светлана, за ее спиной высился Ховрах. Он потолстел еще, пыхтел, а рот стал шире, чем у Хрюнди.

Гонта отстранился, счастливо смотрел в лицо Мрака:

– Боги!.. Ты все-таки добился своего.

– Все еще не веришь? – спросил Мрак.

– Не верю, – признался Гонта. – Царская дочь в жалкой хижине?

– Я тоже не верю, – ответил Мрак.

Голос его был серьезным, и Гонта тоже посерьезнел, оглянулся на Светлану. Она стояла в дверном проеме, наблюдала за ними с задорной улыбкой.

– По ее виду, – сказал Гонта осторожно, – я бы сказал, что она счастлива.

Мрак отвел глаза:

– Сейчас разделаем барана, перекусим… Расскажешь, что заставило тебя покинуть Медею так внезапно.

– Почему ты решил, что я близок с Медеей? – ощетинился Гонта.

– Да уж слишком грызлись, – буркнул Мрак. – Как будто видели, что боги вас сводят, потому упирались и кусались вовсю.

Гонта не ответил, но, пока разделывали барана и насаживали кусочки мяса на прутья, посматривал на Мрака удивленно и настороженно. Ховрах принял самое деятельное участие, постепенно вовсе отстранил обоих от священного обряда приготовления жареной печенки. Светлана принесла воды и поставила котел на огонь.

Гонта отвел Мрака в сторону:

– С милой и в шалаше найдешь небеса… Но я прискакал сюда, загоняя коней, сообщить о подвижке войск на кордоне с Артанией. Да и с гор начали спускаться странные люди, грабят. Все пользуются, что Додон слаб, хитроумный Голик погиб, Светлана уехала за тобой… она тоже умела править. Теперь в стране беспорядки.

– А я при чем?

– Ты смог бы…

– Нет, – отрезал Мрак. – Я не люблю тесные детинцы с их душными запахами. Я ненавижу ложь, притворство…

– Мрак, – перебил Гонта, – Мрак! Опомнись. Ты говоришь как ребенок. Люблю или не люблю – это по-детски. Взрослый человек – это уже другой человек. Он постоянно приносит свои желания в жертву. Соседям, друзьям, детям, родителям… женщинам. Я не говорю уж о долге чести, который превыше всего.

– Ну-ну, – поторопил Мрак.

– Не догадываешься?

– Догадываюсь. Но скажи ты. Небось всю дорогу готовился.

– Готовился, – признался Гонта, – но все слова вылетели, когда тебя увидел. Я думал, застану счастливчика, который упивается любовью! А когда тебя увидел, то сперва решил, что с гор спускается грозовая туча.

От костра донесся счастливый смех на два голоса. Ховрах показывал Светлане, как готовить баранину на плоских камнях, Светлана качала головой, продолжала нанизывать мясо на прутики.

– Все счастливы, – улыбнулся Мрак, но уголки губ опустились. – Что ты хочешь?

– Того же, – ответил Гонта, – что и ты. Пора возвращаться, Мрак.

Мрак смотрел исподлобья. Гонта выдержал взгляд друга, хотя по спине побежали мурашки. Глаза были цвета старой дубовой коры, а зрачки казались бездонными колодцами. Если смотреть в глаза – смотреть в душу, то не потому ли многие выглядят мелкими душонками?

– После обеда, – ответил Мрак.

Гонта переспросил осторожненько, еще не веря в столь легкую победу:

– Выезжаем?

– Да, – прорычал Мрак. – Да пошел он… этот долг! Сам знаю. Убить бы того, кто заронил это в человека. Вон звери не ведают никакого долга. Просто счастливы.

– Ты замахиваешься на бога, – напомнил Гонта опасливо.

Мрак странно посмотрел на друга, неожиданно улыбнулся:

– Иного бога и выпороть бы…

Его улыбка была внезапной, как выглянувшее солнце в разрыве грозовой тучи. И такой же яркой. Гонта не понял странного замечания, повторил на всякий случай:

– Съедим этого барашка… Какого упитанного подстрелил! Наверное, случайно… и отправимся в обратный путь. Там уже смута вовсю.

– Обрадовал, – буркнул Мрак.

Обед получился скомканным, торопились уехать все. Едва ли не больше других – Мрак. Дольше всех собиралась Светлана, и ничего нельзя было прочесть на чистом, как заморский мрамор, лице царской дочери.

Мрак хотел поджечь хижину. Мол, как знак, что не вернется, но Гонта перехватил руку с пылающей головней:

– Не надо. Подумай о дровосеках, случайных путниках…

– Я знаю, кого ты так называешь, – ответил Мрак, но головню бросил обратно в костер, залил водой.

– Я говорю то, – обиделся Гонта, – что говорю!

– Ты свои воровские хижины не сжег, – сказал Мрак насмешливо. – Верно?.. Надо будет капнуть Медее.

Отдохнувшие кони шли весело, бодро. За десяток верст до города Ховрах вырвался вперед, гикнул, помчался лихим наметом. Мрак посмотрел вслед, покосился на Светлану:

– Торжественную встречу устроит!

Светлана мило улыбнулась:

– Разве это так важно? Я за мужем как нитка за иголкой.

Гонта все еще посматривал на них удивленно. Царская дочь безмятежна и невозмутима. На губах приветливая улыбка, лицо спокойное, умиротворенное. Так же держалась во дворце, так же в хижине дровосека. Сейчас сидит на коне с тем же спокойным выражением лица. Как будто ее жизнь не меняется так круто, что голова кружится!

Кони взбежали на пригорок, Гонта захохотал. Распахнулся вид на стольный град, где из распахнутых ворот, давя друг друга, выливались разноцветные толпы. Пугая людей, на рысях выехали всадники, перешли в галоп.

Был пир, шумный и бестолковый, Мрак поднимал турий рог, принимал поздравления, кланялся, а когда показалось удобным встать из-за стола, вышел, пробрался в комнату Ховраха. Из-за двери иногда слышались пьяные вопли, удалые крики, песни, нестройные пляски.

Он с наслаждением ощутил, как обострились его чувства, мир запахов стал реальным, и Мрак увидел зримо и отчетливо, что творится за дверью, в длинном коридоре и даже поверхом ниже, где запахи стояли, как вода в болоте, тяжелые и недвижимые.

Чувствуя себя увереннее на четырех лапах, он скользнул в тайный ход и помчался длинными прыжками. Мышцы обрели прежнюю звериную мощь, он чувствовал, как под шкурой переливается ярая сила. Нужды не было перекидываться вот так в волка, он не сразу понял, зачем это сделал, а когда понял, распахнул пасть в беззвучной волчьей усмешке.

Во дворце все чересчур мертвенно, душно, лживо, а здесь как бы сбрасываешь с человечьей личиной и человечью ложь, притворство. Не потому ли и Гонта ушел в разбойники? Кто отводит душу, бегая по подземным ходам, кто в темном лесу грабит торговцев!

Внезапно по телу прошла щемяще сладкая волна. Мрак замедлил бег еще до того, как понял причину. Ноздри раздулись, затрепетали. Он припал к едва заметной щели, каменные глыбы почти слиплись, но аромат ее кожи, ее волос проникал, казалось, даже через толщу камня.

Мрак некоторое время стоял, закрыв глаза, осязал ее запахи. А затем услышал мужской голос, в котором узнал сладкоголосого певца. Он хотел уйти – не по-мужски слушать разговоры своей невесты, почти уже жены, вообще подслушивать нехорошо, но Иваш в этот момент как раз спросил:

– А как же наша любовь?

И ее негромкий голос:

– Ты же знаешь… Я люблю тебя, но Мрак так много сделал для тцарства, для мира… и для меня, что просто подло ничего не дать взамен!

– И ты решила пожертвовать собой?

– Если он ничего другого не приемлет? Разве я однажды не пошла жертвой богу войны, только бы жила моя страна? Так и теперь…

– Но сейчас нет такой нужды. Волк исчез, противники разогнаны, твой дядя снова правит уверенно.

– А как я должна себя чувствовать? Мы обманом использовали героя, затем выгоняем? Это подло. И к тому же любое тцарство, где воцаряется несправедливость, быстро рушится.

Его голос был полон боли:

– Моя любимая…

Она живо запротестовала:

– Этот Мрак лишь внешне дик, а сердцем добр. Ты видел, как он носится с толстой безобразной жабой? Я стану ему верной и послушной женой. Буду исполнять все его желания, он ничего не заметит.

Она что-то говорила еще, но черное облако опустилось на Мрака. В голове послышался звон. Он ощутил слабость, лапы дрогнули, брюхо оказалось на полу. Морда уперлась в грубо отесанную стену.

Он был прав, когда в черной тоске ехал из города, держа направление на северо-запад, где был его Лес. И где еще оставались невры… Возможно, остались. Он всегда хотел умереть в дороге.

Она поступила благородно, принося себя в жертву, но богат тот, кто дает, а не тот, кто берет… Она дала себя, а он принял. Но если в первый раз принял по невежеству, то теперь знает страшную и отвратительную правду!

В каморку Ховраха пролез, почти не помня себя. Перед глазами было черно. Больше всего на свете хотелось, чтобы земля разверзлась под ногами сейчас, когда еще снег выпадет! И чтобы поглотила его без остатка.

В малом зале пир был в разгаре. Пьяные гости пели, орали, хвастались и дрались, иные уже сползли под столы. Отроки вносили блюда беспрерывно, в зале стоял тяжелый дух жареного мяса, пота, ароматных смол и нечистого воздуха.

Додон увидел Мрака, помахал рукой. Мрак слепо брел мимо. Додон протянул руку, ухватил за край одежды, силой усадил рядом:

– Пей! Это великий день. Все пьют в твою честь, герой.

– Умереть… – прошептал Мрак, – умереть бы…

Додон вскинул брови, засмеялся замедленно, но глаза оставались острыми.

– Умереть? Это ты в самую точку. Стране герои не нужны.

– Не нужны? – не понял Мрак. – О чем ты, тцар?

– Живые не нужны, – поправился Додон. – Мертвые – да, мертвые просто необходимы. Как вот те кости, что ты встречал. В жизни со Льданом никто не ладил, а когда погиб… а по правде говоря, его убили в спину, так с героями чаще всего… то у него сразу нашлись и друзья, и почитатели. А цари, которые и на порог не пускали, теперь дерутся за честь иметь его могилу на своей земле!

Мрак прорычал в недоумении:

– Ну почему?

– Ты в самом деле из Леса. Это ж так просто! Мертвый герой не спорит. Я могу выставить его защитником каких угодно интересов. Каких угодно мне. А живой знаешь куда бы послал? А то и сам бы отвел. На веревке.

– Но почему? Почему не нужен живой?

– Герои… гм… в них слишком много крови богов. А значит – слишком мало скотства. Волхвы говорят, что мы лишь до пояса люди, а ниже – скоты. Но это говорится в утешение народу. На самом деле человек почти весь скот. От пяток до кончиков ушей. В нем лишь несколько капель крови богов, да и те затерялись… Словом, люди-то понимают, что хотят герои и что делают, восхищаются ими, но сами так жить не могут, да и не хотят. Герои хороши, когда бродят по окраинам земли и бьют чудищ, но если такой герой стал бы правителем…

– Ну-ну!

– То народ бы наплакался кровавыми слезами. Герой заставлял бы всех жить так же чисто и светло, как живет он сам, а кто так сможет… долго? Да, любой человек в какую-то минуту способен с голыми руками кинуться на врага, спасти из горящего дома ребенка, броситься на меч, отдать последний кусок хлеба погорельцу… Но потом нам надо вываляться в навозе, излиться в скотстве, лгать, блудить, жрать и… В этом вся жизнь простого человека. А мы все – простые. Все еще не понимаешь?

Мрак сидел с опущенной головой. В нем было столько отчаяния, что Додон ощутил почти жалость.

– Герои нужны этому миру, – сказал он утешающе. – Как и чудовища. Но и тех и других должно быть мало. И должны они быть… вдалеке.

Мрак промычал неразборчиво, голова его все еще была опущена.

– Понял, тцар. Я ухожу.

Додон вытаращил глаза. В пьяном застолье чего не скажешь, даже правду можно молвить, все одно не поймут, но у этого человека, похоже, слова с делом не расходятся. Самые опасные люди. Такие в самом деле должны быть подальше от стольного града.

Глава 36

Он мчался по степи, спеша уйти из подлой страны Куявии, когда услышал стон. Быстро огляделся. Среди голой земли увидел в сотне шагов густые кусты. Конь пошел шагом, тревожно прядал ушами. Мрак вскоре учуял запах свежей крови. За три шага от кустов заметил примятую траву, капли крови на листьях. Ветви были обломаны, под ними крови было больше.

Конь осторожно раздвинул кусты, двигался тихо, принюхивался, как гончий пес, фыркал. Запах крови стал сильнее, теперь Мрак шел по нему безошибочно. Кто-то прополз, то пригибая ветви, то проползая под ними, кровавый след тянулся уже не каплями, а целой струйкой.

На крохотной полянке в луже крови лежал вниз лицом человек. В спине зияла широкая рана, откуда еще слабо сочилась кровь. Видимо, пытался заползти под ветки, но силы покинули. Мрак озабоченно покачал головой. Человек если не умер, то сейчас умирает. Столько крови потерять, и то чудо, что заполз так далеко.

Человек слабо застонал. Мрак спрыгнул с коня, перевернул на спину. Грудь незнакомца была широка, в пластинах мышц. Лицо мужественное, красивое, молодое. Веки затрепетали, на Мрака взглянули синие, как небо, глаза. Губы уже начали синеть, но Мрак расслышал шепот:

– Кто бы ты ни был…

– Говори, – сказал Мрак угрюмо. – Что смогу, то сделаю.

Он приподнял голову умирающему, приложил к губам баклажку с водой. Тот даже не пытался пить, прошептал:

– Если будешь проезжать… через… Сосновицу…

– Я через нее еду, – заверил Мрак. – Но даже не ехал бы, то все равно бы заехал. Что передать? И кому?

Красиво очерченные губы незнакомца дрогнули в слабой улыбке:

– Ты все понимаешь…

– Что тут не понять, – сказал Мрак, все еще хмурясь. – Все там будем. Даже те, кто не носит меча. Ну а мы, люди с мечами и топорами, будем там раньше других.

Незнакомец показал глазами в сторону:

– Их было двенадцать… Я был только со своим другом Бенаки. Но я их всех… один. И в конце, когда дрался с последним, Бенаки ударил кинжалом в спину.

Мрак кивнул:

– Я слышал, героев убивают только в спину.

– Спаси… бо… Они унесли своих убитых, а меня бросили… Думали, мертв.

– Но герои не умирают, – молвил Мрак, – не сказав последних слов мудрости. Говори, я все сделаю.

Незнакомец слабо улыбнулся:

– Герои – да. Но я простой витязь на заставе богатырской. И просьба у меня простая… В Сосновице отыщи моего брата. Зовут его Рамейка. Он выше меня ростом, в плечах шире, а сила в нем непомерная. Пусть отомстит… за меня, своего брата Зарембу.

– Сделаю, – пообещал Мрак. – Что еще?

Умирающий слабо шевельнул рукой. На безымянном пальце блеснул перстень. В золотое колечко был вставлен зеленый камешек.

– Передай моей… невесте Милене, – шепнули замирающие губы. – Теперь свободна… В кармашке узорный платок… Ее подарок. Верни…

Губы двигались все медленнее, наконец застыли. Глаза невидяще смотрели в небо. Мрак провел ладонью по лицу, надвигая веки, вздохнул.

Кусты отчаянно цеплялись за землю, поднимали целые пласты. Мрак взмок, но вытащил куст, чьи корни уходили глубоко. Яма получилась знатная. Герой Заремба поместился весь, не пришлось даже скрючиваться.

Могилу Мрак завалил тяжелыми камнями. Конь уже объел ближайшие кустарники, отодвигался все дальше.

Вечерело, когда Мрак въехал в Сосновицу. Мальчишки показали дорогу к корчме, Мрак повернул коня, вскоре на перекрестке дорог появилось высокое здание. От него за версту несло пивом и брагой, а веселые вопли расслышал за сотни саженей.

Мальчишка принял коня, Мрак отряхнул одежду и сапоги от пыли, толкнул дверь. Навстречу пахнули привычные ароматы наскоро приготовленной еды, пива, браги, кваса, а запах пота был силен, ибо очаг полыхал вовсю, воздух был горячим и тяжелым.

Мрак подошел к ближайшему столу. Там играли в кости. Один, на миг оторвавшись от игры, радушным жестом указал на лавку рядом.

– Благодарствую, – ответил Мрак, – но я проездом и спешу. Мне надо только передать весточку… Где живет ваш богатырь Рамейка?

Мужик почесал в затылке, а другой, более быстрый, ответил за друга:

– Это восьмой дом от дороги… только не от этой, а от старой, теперь ее не видно, затоптали. Там еще мельница была, ее снесли лет пять тому. Так вот от мельницы свернешь налево, а второй дом и будет его хата.

– Благодарю, – пробормотал Мрак, подозрительно меряя игрока взглядом. Он не всегда понимал больно мудреные шутки, а тут, похоже, над ним шутили. – Я найду.

Он повернулся уходить, когда первый окликнул:

– Постой! А может быть, прямо у Рамейки и спросишь, где его хата? Вон сидит он сам!

Ближе к очагу сидел огромный человек. Его плечи были настолько широкие и тяжелые, как скалы, что Мрак сразу понял, почему его назвали Рамейкой. У него не плечи, а рамена, плечи богатыря, плечи велета. Да и сам он, даже сидя, возвышался над другими сидящими, словно оставался на ногах.

Перед богатырем стоял кувшин, а два пустых лежали под столом. Мрак обошел стол, Рамейка лениво поднял на него взор, затем так же лениво взял кружку, что сразу утонула в огромной ладони, залпом выпил. Лицо будто высечено из скалы, грубое, мужественное, только под глазами висели мешки, похожие на старую сеть для ловли рыбы, а щеки чуть обвисли.

– Рамейка, – сказал Мрак, он не стал садиться, чувствовал ком в горле. – Твой брат… Твой брат Заремба погиб.

Рамейка поднял на него мутный взор, в круглых хищных глазах появилось трезвое выражение.

– Заремба?..

– Да. Я нашел его умирающим.

Рамейка покачал головой, ухватил кувшин:

– Пить будешь?

– Нет, – ответил Мрак озадаченно. – Я на коне. Ты знаешь, кто убил твоего брата?

– Кто?

– Не артанцы, тех он побил. В спину ударил Бенаки, его бывший друг.

Рамейка покачал головой, в глазах была печаль. Голос стал глуше:

– Какого беса он дружил с этим Бенаки? Издали ж видно было, что дерьмо. Вот и додружился.

– Да, – повторил Мрак, не понимая, что сейчас будет. – Ударил в спину.

Рамейка выудил из-за пояса калиточку, высыпал на стол горсточку серебряных монет. Взревел зычно:

– Хозяин! Еще пива и бражки!.. Нет, подай лучше вина. У меня брата убили, всех зову на проводы удалой его души.

Из-за столов к нему с готовностью начали пересаживаться гуляки. Даже игроки, завидя горстку серебра, поспешно оставили кости, со своим столом придвинулись к горюющему брату.

Мрак, сбитый с толку, попятился, затем пожал плечами, пошел к выходу. Холодный воздух вечера освежил лицо – в душном помещении даже взопрел малость, – в голове мысли пошли яснее. Если брат только и может что напиться, то надо передать перстень невесте Зарембы и поскорее ехать дальше, чтобы не видеть девичьих слез, не слышать горестного крика, не видеть бледного лица, из которого разом уйдет кровь, а глаза станут полными боли и муки.

Хатку, где жила Милена, он отыскал быстро, но девушки дома не оказалось. Парубки и подпарубки, что в поздний час стайками бродили по улице, указали в сторону околицы. Мрак, оставив коня на постоялом дворе, шел, пока не кончились дома. Луна светила слабо, часто пряталась за облаками. Он видел шепчущиеся парочки, до слуха доносились звуки поцелуев, жаркие вздохи, стыдливые смешки.

Уже вблизи леса, когда хотел было возвращаться, заметил на поваленном бревне обнявшуюся парочку. Они сидели спиной к нему, молодой парень обнимал за плечи девушку, ее коса уже была расплетена, а второй руки парня Мрак не увидел. Судя по тому, как хихикали и дергались, парень пытался засунуть руку ей за пазуху поглубже, а девушка со смехом противилась, выгибалась, но все же позволяла медленно продвигаться все дальше и дальше.

Мрак, нарочито топая, подошел ближе. Когда с неудовольствием оглянулись, сказал грубо, скрывая неловкость:

– Ребята, я ищу Милену. Кто-нибудь ее видел?

Парень посмотрел на девушку. Та с независимым видом пожала плечами:

– Меня зовут Милена. А что?

Мрак не поверил:

– Ты? Должна быть еще одна Милена. Невеста Зарембы.

– Это я его невеста, – сказала девушка. – А Заремба сейчас в поле. Он на заставе.

Мрак ощутил, как тяжелый ком в груди начал превращаться в горячий слиток металла. Стало тяжело и жарко. Он выдохнул с трудом:

– Уже… под заставой. Я сам похоронил его.

– Ты его убил? – спросила девушка. Она перевела взгляд на своего парня. Тот пожал плечами, на Мрака смотрел с недоумением.

Мрак вытащил перстень:

– Он велел передать. Сказал, что теперь свободна.

Парень при виде простого перстенька пренебрежительно фыркнул. Мрак перевел взор на пальцы девушки, где уже сверкали в слабом свете луны два колечка вдвое шире. И камушки там были крупнее. Милена небрежно опустила перстенек в кармашек на боку, пожала плечами:

– Невесте человека, который полжизни проводит в поле богатырском, надо быть предусмотрительной.

Парень посоветовал:

– Да ты надень. Два подарил я, один он, будет три.

Мрак отступил на шаг, горячая тяжесть стала огненной, пекла грудь изнутри. Тяжелая волна крови ударила в голову. Руки сами метнулись за рукоятью секиры. Ладони затрепетали от счастья, привычно ощутив ее недобрую тяжесть. Лунный свет мертво и страшно отразился на лезвии. Он представил, как с одного удара рассечет тело, как во все стороны брызнет кровь, будто со всего маху ударил по луже, на душе стало легче.

Парень и девушка застыли. Глаза вылезали из орбит, но что остановило Мрака в смертельном замахе, так это не страх, а непонимание на их лицах. И он вдруг усомнился, прав ли. Или так и принято в Куявии?

Руки ослабели. Он отступил на дрожащих ногах, сунул секиру в петлю, вытер мокрый лоб, весь в крупных градинах пота, отвернулся.

– Эк его, – услышал он за спиной дрожащий голос девушки. – Видать, тоже с застав… Порченый.

– Им тяжко, – сказал голос парня. – Потому все злые.

Мрак повернулся, уходил, сгорбившись и волоча ноги. Услышал, как в спину крикнул парень:

– Ежели переночевать или что… заходи в дом, что у колодца! Скажешь, Бенаки прислал.

Но Мрак уже уходил. В голове толклась тоскливая мысль: как просто было, когда мир спасали! Как просто!

Часть III