Джером К.Джером.Трое на четырех колесах
ГЛАВА I
Необходимость переменить образ жизни. Нравоучительный случай, доказывающий плохие последствия обмана. Нравственная трусость Джоржа. Идеи Гарриса. Рассказ об опытном моряке и неопытном спортсмене. Веселая команда. Опасность плавания при береговом ветре. Дух противоречия у Этельберты. Гаррис предлагает путешествие на велосипедах. Джорж сомневается насчет ветра. Гаррис предлагает Шварцвальд. Джорж сомневается насчет гор. План Гарриса относительно подъема на горы. Миссис Гаррис прерывает беседу.
— Нам необходимо переменить на время образ жизни, — сказал Гаррис.
В эту минуту дверь полуоткрылась и в ней показалась головка миссис Гаррис. Этельберта прислала ее напомнить мне, что нам нельзя засиживаться, потому что Кларенс остался дома совсем больной. Мне лично беспокойство Этельберты кажется излишним. Если мальчик с самого утра выходит гулять с тетей, которая при его первом многозначительном взгляде на окно кондитерской заводит его туда и до тех пор угощает булочками с кремом, пока он настоятельно не начнет утверждать, что больше не может есть — то нет ничего подозрительного, когда он после этого за завтраком съедает только одну порцию пудинга. Но Этельберта приходит в ужас и решает, что у ребенка начинается какая-то серьезная болезнь.
Миссис Гаррис прибавила еще, чтобы мы поскорее шли наверх, так как Муриэль будет читать вслух комическое описание праздника из «Волшебного царства». Муриэль — старшая дочка Гарриса, умная, бойкая девочка восьми лет; мне больше нравится, когда она читает серьезные вещи; но мы ответили, что сейчас докурим папиросы и придем, а Муриэль пусть подождет. Миссис Гаррис обещала удержать ее, насколько возможно, и ушла. Лишь только дверь закрылась, Гаррис повторил прерванную фразу:
— Да, положительно нам нужна перемена.
Явился вопрос, как это устроить. Джорж предложил уехать «по делу». Такие вещи могут предлагать только холостяки: они воображают, что замужняя женщина не умеет ни перейти через улицу, когда ее выравнивают паровым катком, ни справляться с «делами» мужа. Я знал одного молодого инженера, который решил съездить в Вену «по делу“»и сказал об этом жене. Она пожелала узнать, по какому делу. Он отвечал, что ему необходимо осмотреть земляные работы в окрестностях Вены и написать о них отчет. Она заявила, что тоже поедет. Он считал земельные работы вовсе неподходящим местом для молодой прелестной женщины и так и сказал ей. Но оказалось, что она сама это прекрасно знает и вовсе не собиралась ходить с ним по разным канавам и туннелям, а будет ждать его возвращения в городе: в Вене можно прекрасно провести время, ходя по магазинам и делая покупки. Выпутаться из неудачного предложения оказалось невозможным; и мой приятель десять дней подряд осматривал земельные работы в окрестностях Вены и писал о них отчеты для своей фирмы, решительно никому ненужные, которые жена собственноручно опускала в почтовый ящик.
Я бы не хотел, чтобы Этельберта или миссис Гаррис принадлежали к такому типу жен; но, хотя они и не принадлежат, а к «делам» без крайней надобности все-таки прибегать не следует.
— Нет! — возразил я. — Надо быть честным и прямодушным. Я скажу Этельберте, что человек не может вполне оценить счастье, пока пользуется им ежедневно. Я скажу ей, что решаюсь оторваться от семьи на три недели (по крайней мере), чтобы в разлуке понять окончательно, как меня судьба балует счастьем. Я объясню ей, — продолжал я, повернувшись к Гаррису,— что это тебе мы обязаны такой...
Гаррис поспешно опустил на стол стакан вина:
— Я бы предпочел, чтобы ты не объяснял подробностей своей жене, — перебил он. — Если она начнет обсуждать подобные вопросы с моей женой, то... то на мою долю выпадет слишком много чести.
— Ты ее заслуживаешь.
— Вовсе нет. Собственно говоря, ты первый высказал эту мысль; ты сказал, что ненарушимое счастье у домашнего очага пресыщает и утомляет ум.
— Я говорил вообще!
— И мне такая мысль показалась очень меткой; я хотел передать твои слова Кларе: она ведь очень ценит тебя, как умного человека.
— Нет, лучше не передавай, — перебил я в свою очередь, — вопрос несколько щекотливый, и надо поставить, его проще: скажем, что Джорж это выдумал, вот и все.
У Джоржа положительно нет никакого понятия о деликатности, он меня очень огорчает: вместо того, чтобы с радостью вывести двух старых товарищей из затруднения, он начал говорить неприятности:
— Вы им скажите, или я сам скажу то, что я действительно предлагал: отправиться всем вместе, с детьми и с моей теткой в Нормандию, в один старый замок, который я знаю; там чудный климат, в особенности для детей, и прекрасное молоко. И я прибавлю, что вы моего плана не одобрили и решили, что одним нам будет веселее.
С таким человеком, как Джорж, нечего любезничать; Гаррис отвечал ему серьезно:
— Хорошо. Мы наймем этот замок. Ты обязуешься привезти свою тетку, и мы проведем целый месяц в недрах семейства; ты будешь играть с детьми в зверинец: с прошлого воскресенья Дик и Муриэль только о том и толкуют, какой ты чудный гиппопотам. Джея дети тоже любят, и он займется с Эдгаром рыбной ловлей. Нас будет всего одиннадцать душ — как раз милое общество, чтобы устраивать пикники в лесу; Муриэль будет нам декламировать, она знает уже шесть стихотворений, а остальные дети живо нагонят ее.
У Джоржа в сущности очень мало энергии. Он сразу переменил тон, только не изящно: он отвечал, что если у нас хватит низости устроить такую штуку, то, конечно, он ничего не может сделать. К этому он прибавил, что если я не намерен выпить все красное вино, то и он попросил бы стаканчик.
Таким образом первый пункт выяснился. Осталось решить окончательно — как нам развлечься втроем.
Гаррис по обыкновению стоял за море: он знал какую-то яхту, с которой мы могли бы отлично управиться сами без лентяев-матросов, уничтожающих всю поэзию плавания; но оказалось, что и мы с Джоржем знаем эту яхту: она вся пропитана запахом трюмной воды, которого не может рассеять никакой морской ветер; негде спрятаться от дождя, кают-компания длиною в десять футов, а шириной в четыре, и половина ее занята разваливающейся печкой; утреннюю ванну приходится брать на палубе и потом бегать за полотенцем, которое подхватило ветром. Гаррис с юнгой взяли бы на себя всю интересную работу с парусами, а мне с Джоржем предоставили бы чистить картофель, — уж я это знаю.
Мы отказались.
— Ну, наймем в таком случае хорошую настоящую яхту со шкипером, — предложил Гаррис, — и будем плавать по-аристократически.
Этому я тоже воспротивился. Я знаю, что значит иметь дело со шкипером! Его любимое занятие — стоять в гавани против избранного кабака и ждать попутного ветра.
Много лет назад, когда я был еще молод и неопытен, мне случилось испытать «плавание»на наемной яхте со шкипером. Три обстоятельства вовлекли меня в эту глупость: во-первых, я случайно получил хороший заработок; во-вторых, Этельберте ужасно захотелось подышать морским воздухом, и в-третьих, мне попалось на глаза заманчивое объявление в газете «Спортсмен»: «Любителям морского спорта. — Редкий случай! «Головорез», 28-тонный ял. Собственник судна, по случаю внезапного отъезда, согласен отдать свою «борзую моря»внаем на какой угодно срок. Две каюты и кают-компания; пианино Воффенкоффа; вся медь на судне новая. Условия: 10 гиней в неделю. Обращаться к Пертви и К0, Бокльсберри».
Это звучало как волшебный ответ на тайные мечты. «Новая медь»меня не интересовала: мы могли бы обойтись и со старой, даже без чистки, но «пианино Воффенкоффа»меня покорило!... Я представил себе Этельберту, наигрывающую в вечерний час мелодичную песню с припевом, который стройно подхватят голоса команды... А наша «борзая моря»несется легкими скачками по серебристым волнам...
Я взял кэб и немедленно отправился в номер третий по Бокльсберри. Мистер Пертви оказался ничуть не гордым джентльменом; я нашел его в конторе довольно скромного вида на третьем этаже. Он показал мне изображение яхты акварелью: «Головорез» летел против ветра, с палубой, наклоненной к горизонту воды под прямым углом; на палубе не было видно ни одной души — все, очевидно, сползли в море. Я обратил внимание хозяина яхты на такое неудобство положения судна, при котором пассажирам оставалось прибивать себя к палубе гвоздями; но он отвечал, что «Головорез» изображен в ту минуту, когда он «огибал» какое-то место на гонках, на которых получил приз. Об этом факте мистер Пертви говорил таким тоном, как о событии, известном всему миру; поэтому мне не хотелось расспрашивать о подробностях. Два черных пятнышка на картине возле рамы, которые я принял сначала за мошек, оказались яхтами, пришедшими вслед за «Головорезом» в день знаменитой гонки. Фотографический снимок с того же судна, стоящего на якоре в Гревзенде, производил меньше впечатления; но так как все ответы на мои вопросы были удовлетворительны, то я сказал, что нанимаю яхту на две недели. Мистер Пертви нашел такой срок очень подходящим; если бы я захотел заключить условие на три недели, то ему пришлось бы мне отказать, но двухнедельный срок замечательно удачно совпадал с временем, которое было уже обещано после меня другому любителю спорта.
Затем мистер Пертви осведомился, есть ли у меня в виду хороший шкипер, и когда я сказал, что нет, то это тоже оказалось замечательно удачным (судьбе, видимо, захотелось побаловать меня): у мистера Пертви не был еще отпущен прежний шкипер яхты, мистер Гойльс, — человек, который еще никого не утопил в своей жизни и знает море как собственную жену.
«Головорез» стоял в Гарвиче, и, пользуясь свободным утром, я решил съездить и осмотреть его сейчас же. Я еще поспел к поезду в 10 ч. 45 м. и около часу был на месте.
Мистер Гойльс встретил меня на палубе. Это был толстяк очень добродушного и почтенного вида. Я объяснил ему мое намерение объехать Голландские острова и затем подняться к северу к берегам Норвегии. «Вот-вот, сэр!»— отвечал толстяк с видимым одобрением и восторгом. Он увлекся еще больше, когда начали обсуждать вопрос о съестных припасах и потребовал такое количество провианта, что я был поражен; если бы мы жили во времена адмирала Дрейка или испанского владычества на морях, я подумал бы, что мистер Гойльс собирается в дальнее и незаконное плавание.