Чехов. Книга 11. Трофей некроманта
Глава 1Беспокойное утро
— Павел Филиппович, вы готовы? Просто времени осталось не так много, а на дороге могут быть пробки. Не хотелось бы опоздать.
Голос Фомы вырвал меня из раздумий.
Я взглянул на лежащий на столе приоткрытый конверт, из которого выглядывал край белого листа со строчкой текста: «Заседание комиссии назначено». Вздохнул, отгоняя волнение.
Взглянул на себя в зеркало, поправил лацканы пиджака и ответил:
— Да, Фома. Подавай машину.
— Так она уже у крыльца, вашество, — пробасил мне из-за двери Питерский.
Я сунул в карман телефон и, наконец, вышел из комнаты.
Фомы в гостиной уже не было. В кресле сидела Людмила Федоровна — после «чудесного воскрешения» она постепенно привыкала к миру живых.
Моя соседка была очень громкой. Она гремела посудой, когда готовила, ругалась на ножи, которые внезапно восставали против нее и не хотели резать продукты. Порой Людмила Федоровна забывалась и начинала разговаривать, полагая, что никто ее не слышит. При этом она использовала странные слова, которые наверняка придумала сама, пока была мертвой. Однако были и маленькие победы — Яблокова перестала пытаться пройти сквозь стены, и сменила свои старые платья из комода на новые наряды. Которые, к слову, ей очень шли.
Заметив меня, женщина улыбнулась и отставила недопитую чашку с чаем на стол. Затем уточнила:
— Волнуешься?
Я кивнул:
— Не хотелось бы потерять практику. А шанс на это есть, пусть и призрачный.
Яблокова пожала плечами:
— Ну, я предлагала тебе устроить пикет в поддержку рядом со зданием, где будет проходить разбирательство. Это могло бы качнуть чашу весов в твою пользу.
— Предложение было очень интересным, — согласился я и сел в кресло напротив соседки. — И отказаться было тяжело.
Яблокова налила из заварника настоявшийся чай и протянула мне чашку:
— Держи. Хороший напиток.
— Спасибо.
Я сделал глоток. Довольно прищурился и признал:
— Весьма неплохо.
Соседка загадочно улыбнулась:
— Успокаивающие травы и секретный ингредиент.
— Надеюсь, этот ингредиент не входит в список запрещенных? — с подозрением уточнил я, но женщина покачала головой:
— Что ты! Не хватало еще, чтобы на заседании тебя поймали в состоянии расширенного сознания. Я же неглупая, все прекрасно понимаю.
— Ну, спасибо, — сказал я, с подозрением косясь на чашку, которую все еще держал в руках.
— Да не переживай ты так, — успокоила меня Яблокова.
— Ехать надо, вашество.
Голос появившегося в гостиной Фомы прервал нашу беседу.
— Кажется, наш котик переживает за исход заседания побольше, чем ты, — заметила Людмила Федоровна. — Он даже завтракать толком не стал.
— Просто вы опять наложили в тарелку столько еды, что хватило бы на целую стаю голодных волков. Никто столько не съест, — проворчал парень.
Я сделал глоток отвара, поставил чашку на стол и встал с кресла:
— Пора.
— Ни пуха ни пера, — заявила собеседница, и мы одновременно трижды постучали по деревянному подлокотнику кресла.
И в сопровождении Фомы я покинул гостиную, оставив Людмилу Федоровну допивать чай.
— Вы подготовили речь, вашество? — уточнил Питерский, когда мы спускались по лестнице. — Отрепетировали ее?
— Какую речь? — не понял я.
— Красивую. Чтобы все осознали, что вы невиновны. Я такое в фильмах видел.
— А-а-а, так то в фильмах…
— Разве в жизни не так? — полюбопытствовал Фома, и я покачал головой.
— Жаль, — вздохнул Питерский. — В фильмах это смотрится дюже красиво.
— Кстати, ты же оформлен как мой помощник? — уточнил я. Слуга кивнул, а я продолжил: — Тогда тебя нужно будет как-нибудь взять на заседание, чтобы ты набирался опыта. Если меня сегодня не отстранят.
— Никто вас не отстранит, вашество, — ответил Фома. — Постращают немного для порядка и все. Я в этом уверен.
Мы спустились по лестнице, пересекли приемную и вышли на крыльцо, рядом с которым уже стояла машина. Фома открыл для меня дверь, и когда я сел в салон, обошел авто и занял место за рулем.
Машина неспешно выкатилась со двора. Евсеев помахал мне, а потом осенил священным знаком Искупителя. Пришлось улыбнуться ему в ответ.
— Он точно не пьет? — на всякий случай спросил я у помощника.
— Евсеев свое слово держит. Сказал, что больше капли в рот не возьмет — так даже квас не пригубил ни разу.
— Хорошо, — усмехнулся я и заметил, что Фома рассеянно потирает лоб.
В последнее время я все чаще видел слугу таким задумчивым. Поэтому уточнил:
— О чем переживаешь?
— Да о новой работе, — ответил Питерский.
— Готовишься к новому назначению?
— Станислав Александрович сказал, что пока только сформировали отдел, — пробасил Фома. — Так что скоро можно будет приступать к службе.
— Волнуешься?
— Очень, вашество, — честно признался слуга. — Сразу спросил, оформят ли меня, как полагается. И будет ли членство в профсоюзе…
Постаравшись скрыть улыбку, я уточнил:
— И что ответил Станислав Александрович?
— Сказал, что оформят в штат. Структура все-таки серьезная… — протянул Фома. И поспешно добавил: — Не то, чтобы я думал, что Станислав Александрович меня обманет, просто вы сами говорили, что нужно оговаривать все детали до устройства.
— Ты все правильно сделал, — подтвердил я. — Обговорить оклад и оформление просто необходимо, это выдаёт в тебе делового человека.
— Оклад там хороший, вашество, — продолжил Фома. — Я его тоже обсудил. И по совету Людмилы Федоровны сразу попросил прибавку за вредность и дополнительные выплаты за переработку. А также второй оплачиваемый отпуск.
— И что тебе ответили?
— Со всем согласились. Не сразу, конечно, но наша женщина меня предупредила, что переработка будет обязательно. С моей-то обстоятельностью.
— Молодец, — похвалил я слугу.
— Никогда не думал, что буду управлять целым отделом. Да еще и жандармами.
— Ну, работа будет тебе привычной, — успокоил его я. — В какой-то степени.
Фома кивнул:
— Так-то оно так, просто…
Он замялся, подбирая слова. А затем произнес:
— А ну как я подведу?
— Ну, про «подведу» — это вряд ли, — ответил я. — А от ошибок в самом начале никто не застрахован. Так что за такое не накажут. Да и кто, раз ты сам себе будешь хозяином?
— Да я не о том! — отмахнулся Питерский. — Если я оплошаю, то выйдет, что я подвел вашу семью!
— Не подведешь, — успокоил я Фому. — Если что — обращайся, я буду подсказывать. Если понадобится, то и Шуйского попрошу о помощи. И Морозовых…
— Спасибо, вашество, — растерянно пробасил слуга. — Вовек вашей доброты не забуду.
— Считай, что я вкладываю в свое будущее.
— Это как? — прищурился парень, глядя на меня в зеркало заднего вида.
— Я хочу, чтобы в нашей семье все были при деле. И ты получаешь должность, которую сдюжишь, я в этом нисколько не сомневаюсь…
Откинувшись на спинку сиденья, я прикрыл глаза, сосредоточившись на предстоящем заседании.
Питерский ошибся, и пробок на дороге не было. Так что к нужному месту мы прибыли чуть раньше назначенного срока. У здания, где должно было проходить заседание, не было ни души. Парковка была почти пуста, только на крыльце здания стоял уже знакомый мне человек.
Фома остановил машину на одном из свободных мест и произнёс, обращаясь ко мне:
— Ну, приехали, вашество. Ни пуха вам.
— К демонам, — ответил я. Открыл дверь и вышел из машины.
И едва я покинул авто, человек на крыльце помахал мне рукой. Я улыбнулся в ответ и направился в его сторону.
— Добрый день, Павел Филиппович, — произнёс куратор, едва я с ним поравнялся. — Идемте.
Он сделал приглашающий жест в сторону двери, и мы направились в здание.
— Как ваши дела? — уточнил я, пока мы шли по холлу.
— Ну, как вам сказать… — Руслан Константинович притворился, что задумался. — Если в общих чертах, то все отлично. А станешь рассказывать в подробностях — так повеситься охота. Но что мы все обо мне да обо мне? Как ваши дела?
Он взглянул на меня, с интересом ожидая ответа. И я задумался:
— Хорошо… наверное. Если бы не заседание…
— О, это сущие пустяки! — махнул рукой куратор. — Уверяю вас, это последнее заседание, на котором комиссия и закроет ваше дело.
— Вы так думаете? — спросил я, поднимаясь по лестнице.
Куратор нахмурился:
— У комиссии ничего на вас нет, Павел Филиппович. Только одно нарушение, допущенное практикантом. Об этом даже беспокоиться не стоит!
— Смотря на какой срок раскрутят Самохвалова, — возразил я. — Если он получит тридцать лет каторги…
— То жандармы будут только благодарны вам за раскрытое дело времен Смуты, — закончил за меня Машуков. — К тому же не дадут ему тридцать лет! Раскаяние, признание, сотрудничество со следствием…
— С чего вы взяли, что он начнет сотрудничество? — уточнил я.
— Потому что единственного свидетеля тех событий будет сложно убить или запугать, — хихикнул куратор. — Его даже обнаружить непросто. Если, конечно, ты не обладаешь даром.
Мы поднялись по лестнице и свернули в нужное крыло, направляясь к знакомой двери.
— Знаете, Павел Филиппович, вы уникальный человек, — продолжил куратор.
— В чем же?
— Десять лет я отработал в прокуратуре, — ответил Руслан Константинович. — Потом сменил сторону и еще двадцать пять лет отдал адвокатуре. И это время все было… стандартно! Да, законодательство менялось, иногда очень сильно. Но потом пришли вы. И за короткое время попросту перевернули игру, как говорит молодежь. И теперь жандармы допрашивают призрака, чтобы уличить виновного в преступлениях старых лет. Признаться, мастер Чехов, вы изменили в нашем ремесле если не все, то многое. И чую я, что грядут большие перемены.
Я развел руками:
— Видит Высший, я сделал это не специально.