Тройка мечей — страница 3 из 81

Меч Тени

1

Ночь была тиха – ни шороха, ни звука, но мне казалось, что на грани слышимости и видимости что-то движется. Я крепко сжала ладони и стала дышать глубоко и медленно, призывая на помощь не только мужество, но и ту странную часть моего разума, которую я никогда не понимала, хотя всегда, даже в раннем детстве, осознавала ее присутствие. Мне казалось, что она могла бы изменить для меня весь мир, если я сумею использовать ее должным образом. Но научить меня было некому, и приходилось полагаться лишь на свое чутье, весьма несовершенное.

Я посмотрела на свои сжатые руки. Я видела их липкими от глины и… нет, я не собиралась об этом думать. Если слишком глубоко погрузиться в воспоминания, можно открыть дверь – наподобие самых страшных Ворот Древних – тому, что рыщет снаружи.

Но там таились те, кто сейчас подбирался ко мне. Они были готовы убрать защиту, которой страшилась Тень, чтобы окружить меня своей собственной защитой. Во мне таился изъян. И этот изъян, неведомо насколько сильный и опасный во время моего бодрствования, был частью моих снов и иногда делался настолько силен, что я резко просыпалась и лежала, вся дрожа и думая, что́ я могла натворить, пока мой разум спал.

В моем народе на многих женщинах лежит это проклятие. Большинство сказало бы, что это благословение – но только не я. В Эсткарпе тех, у кого есть Дар, выявляли в малолетстве и забирали для обучения, причем учили и всем мерам предосторожности, необходимым тому, кто имеет дело с Силой, пусть даже в самой малости.

Но я родилась во времена хаоса, мой народ бежал из Карстена через горы, ведь мы были последними потомками Древней расы и правитель Карстена объявил нас вне закона. И даже если бы нас оставили в покое, я могла так никогда и не освоить свой необъяснимый Дар, потому что в Карстене не было колдуний, способных отыскать и обучить себе подобных. Живущие среди нас Мудрые женщины не связывались с более мощными Силами – лишь с меньшими, ибо несли в себе лишь долю Дара.

Меня вырастила леди Крисвита после того, как моя мать и ее сестра умерли от болезни – как я теперь думаю, по своей воле, потому что мать не могла жить в мире, где ее супруг мертв. Говорили, что после родов она отвернулась лицом к стене и даже не взглянула на меня. Одно можно сказать точно: мой отец погиб, защищая ее во время бегства от банды орудующих на границе карстенских налетчиков.

Но леди Крисвита была великодушна и нашла для меня уголок в своем сердце. И в эти неспокойные времена она заботилась не только обо мне. Еще был Йонан, сын ее близкой подруги, наполовину сулькарец, наполовину потомок Древней расы. А ведь еще был ее собственный сын, Имхар, наследник Дома, леди Далхис и леди Миган – они обе были старше и еще в юности вышли замуж за вассалов лорда Хорвана. Но я была другой…

Сперва они думали, что я наделена лишь целительским Даром. Я могла посмотреть на человека или зверя и каким-то образом увидеть поразившую их болезнь. А с животными у меня было некое родство, и потому со временем я не смогла есть мясо и хорошо относиться к охотникам. Но этой своей тайной я ни с кем не делилась.

Когда колдуньи Эсткарпа совершили свой последний и величайший подвиг, передвинув силой своей объединенной воли сами горы и отгородившись от Карстена, казалось, что нас ждет новая, более мирная жизнь. Война шла, сколько я себя помню, и очень странной казалась наконец-то простиравшаяся перед нами мирная жизнь.

И я задумалась: а как теперь будут жить люди вроде Имхара? Ведь он был рожден для войны и не знал ничего другого – да и знать не хотел, я уверена. Я очень мало знала о нем, хотя он должен был стать моим супругом и тем самым надежнее объединить наш род. Но мне казалось, что это мало для него значит, и я беспокоилась.

Наши отношения с Йонаном были куда более дружескими, чем с Имхаром. Он был потомком двух рас, словно бы созданных для того, чтобы держать в руках оружие и мериться силой с врагами, однако же сам ни на один из них в этом не походил. Он не покладая рук учился владеть мечом, стрелял по мишеням из дротикометов и старался делать все, чего ожидают от мужчины его лет. Однако же со мной он говорил о другом – о древних легендах и странных историях. Возможно, он и сам мог бы стать песнетворцем, да вот только его неуклюжие пальцы справлялись с арфой куда хуже, чем с мечом. Впрямь можно было подумать, что смешение рас в нем каким-то образом исказило, умалило того человека, каким он должен был бы стать.

Что бы случилось с нами, останься мы в Эсткарпе? Время от времени я думала об этом. Может, я вышла бы замуж за Имхара и никогда не узнала о своих сокрытых способностях? Сделало бы это неведение меня счастливее? Иногда мое сердце говорило: «Да». Но что-то в глубине души противилось такому исходу.

Однако же, когда мы строили поместье рода, с востока к нам пришел некий юноша. И его рассказ о том, как в нас нуждаются, столь сильно зацепил наши умы, что мы, почти не подумав, пустились не просто навстречу неизвестности – навстречу войне, более мрачной и темной по сути своей, чем все известные нам прежде схватки.

Так мы пришли в эту Долину среди гор. И я почувствовала себя растением, внезапно обретшим солнце, воду и питательную почву. Ибо я встретила Владычицу Зеленой Долины, ту, которая звалась в наших древних сказаниях множеством имен, но в нынешнее время отзывалась на имя Дагоны. Она и ее народ не принадлежали к нашей расе, а может, и к нашему виду, но они были человекоподобны. И они поддерживали родственные и дружеские отношения с теми потомками Древней расы, которые не осквернили себя сделками с Тенью.

Мы с Дагоной при первой же нашей встрече мгновенно осознали, что идем одним путем. Она приняла меня в свою свиту, и я впервые узнала, как много мне нужно постичь и как мало я могла дать другим из-за отсутствия этих знаний. Я была словно томимый жаждой путник в пустыне, которому предложили фляжку с холодной водой. Но я знала, что мне, как и страдающему от жажды, нужно пить медленно, по глоточку. Потому что Дар, от которого требуют слишком много, мог обратиться против своего носителя.

Долина была осажденной крепостью – крепостью Силы в окружении Тени. В этом краю, Эскоре, во множестве бытовало древнее Зло, творение адептов, решивших, что для них законы Дара не писаны. Их прогнившие души наслаждались, извращая природу. И оно, это Зло – хотя, возможно, и изрядно ослабевшее со временем, – теперь пробуждалось и собиралось с силами, чтобы восстать снова.

Внутри Долины, как нам говорили, было безопасно. Ее охраняли столь сильные руны Света, что сюда не могло проникнуть ничто, несущее на себе нечистую метку Тени. И все же наши люди – вместе с теми, кто не был человеком, но оставался верен Свету, – патрулировали вершины гор и отгоняли нападавших, старавшихся взобраться на утесы и напасть на нас.

А потом однажды утром я проснулась, а руки мои были в глине, точно такой, какую я видела на берегу ручья. И мне было не по себе. Я чувствовала себя виноватой, как человек, открывший двери врагу. А еще я не могла сказать об этом ни леди Дагоне, ни моей приемной матери. Но мне было чем заняться. Йонан получил травму в горах – и мог бы умереть, если бы человек-Ящер Тсали не нашел его в той расщелине, куда он провалился и застрял.

Я радовалась, что должна лечить его лодыжку, и старалась найти себе побольше дел. Потому что хоть я и смыла ту глину со своих рук, мне казалось, что моя плоть по-прежнему запятнана, и это беспокойство продолжало жить в том уголке разума, куда я его заперла. Трижды я пыталась рассказать об этом и всякий раз обнаруживала, что не могу произнести ни слова. Тревога моя росла, и я воспользовалась умениями, которым меня обучила Дагона, но все еще не догадывалась, что Сила Тени преодолела нашу защиту.

Но той ночью мне не хотелось ложиться спать. Я даже хотела, чтобы за мной кто-нибудь присмотрел, но обнаружила, что не в силах попросить об этом.

Этот сон пришел ко мне так внезапно, будто я прошла сквозь какую-то дверь. И он был настолько ярким и достоверным, таким реальным, что в тот момент все, оставшееся позади, больше походило на сон или видение, чем место, куда я попала.

Это был зал, не похожий ни на какой другой зал в Эсткарпе – разве что в древнем Эсе могло найтись нечто подобное. Стены уходили так далеко, что терялись в полумраке. По обеим сторонам стояли высокие колонны, высеченные в форме чудовищ. Здешний зеленовато-желтый свет исходил не от солнца и не от какого-либо светильника, но сами колонны сочились им, и в этом свете все было прекрасно видно.

Там кто-то ждал… кто-то, с кем я должна была встретиться.

Я перепорхнула к отчетливо различимому проходу – я не шла, как обычно, скорее, меня словно несло по воздуху, невесомую, не имеющую сил сопротивляться. Проход завершался круглым пространством. И там в центре, на постаменте лежал череп, размером с настоящий. Казалось, что он вырезан из чистейшего хрусталя. Но ту часть, где должен был бы находиться мозг, заполнял бурлящий и пляшущий радужный свет, и каждый оттенок то тускнел, то разгорался ярче, то перетекал в другой.

И у этой колонны, положив руку на основание постамента, стояла женщина. Она чем-то походила на народ Дагоны, но она меняла цвет. Ее волосы то вспыхивали почти что алым, то темнели, делаясь каштановыми, а кожа в одно мгновение была цвета слоновой кости, а в следующее – уже золотистой от загара. Однако же я знала, что она не из Долины.

Эта женщина излучала Силу, и казалось, будто она направляет эту Силу прямиком на меня. И хотя ее цвета непрерывно изменялись, лицо оставалось застывшим. Полные губы были изогнуты в легкой загадочной улыбке, словно она размышляла о каком-то знании, которым ни с кем не собиралась делиться.

Ее тело было облачено лишь в клубы тумана, который тоже пребывал в непрестанном движении, открывая то грудь с темно-красными сосками, то гладкое бедро, то мягкий изгиб живота. В этом блуждании одежды было что-то чрезвычайно похотливое – и вызывало смутное беспокойство, возможно, у той части меня, что не отзывалась на ее чародейство.

– Крита! – Женщина подняла руку в пародии на дружеское приветствие. И я услышала ее голос не ушами – он прозвучал в моем сознании. – Добро пожаловать, сестричка.

Что-то во мне отпрянуло с отвращением, когда она так небрежно заявила о нашем родстве. Я ей не родня! Нет! И возможно, эта моя вспышка отвращения поколебала то заклинание, что она наложила на меня, потому что женщина перестала улыбаться, и глаза ее вспыхнули гневом.

– Ты будешь той и тем, чем я велю! – Она словно натянула поводок. – И сделаешь, что я скажу! Ко мне!

Сопротивляться этому принуждению было не проще, чем человеку, скованному по рукам и ногам, разорвать цепи. Я подошла к ней.

– Смотри!

Взмахом руки она указала на череп, пылающий изнутри. Его пламя сделалось еще более ярким, резким, живым!

Хоть я и не хотела того, мои руки поднялись и прикоснулись к вискам черепа. В меня хлынула иная воля, властная и могущественная. Она подавила последние остатки моей личности. Мне дали приказ. Я знала, что́ надлежит сделать.

– Ну что, Тарги! – расхохоталась женщина. – Мы сделали неплохой выбор, верно? – Она разговаривала с черепом, словно с живым существом. – А теперь, – она презрительно взглянула на меня, – иди и выполни приказ.

Из-за колонн показались юркие фигурки. Фасы. Подземные жители, такие же, какие однажды уже пытались пробраться к нам. Их вожак схватил меня за руку, и я не смогла вырваться. Он потащил меня вправо.

Мы пробирались через подземелья; я не могла сказать, ни сколько вокруг фасов, ни куда они бегут. Во мне пылало стремление исполнить повеление, почти такое же яркое, как огонь, исходивший от черепа. Но мне пришло в голову, что у этой женщины и у черепа есть свои пределы, значившие для них так много, что они не могли справиться сами, потому что эти пути были запретны для них. Возможно, этот туннель проходит под горами, окружающими Долину, и даже на такой глубине руны безопасности еще обладают определенной Силой. Если так, мне это особо не помогло. Я достаточно легко могла пройти здесь, но не могла освободиться от возложенной на меня задачи.

Дальше все стало бессвязно, как обрывки сна, когда действие перескакивает из одного в другое безо всякой логической последовательности. Я помнила, как торжественно изрекала слова, которые кто-то – то ли та женщина, то ли череп – вложил в мой разум. А потом…

Что-то пошло не так. Я чувствовала, что хватка чародейства сжимает меня еще крепче. Но под этими оковами вскипал гнев. Я не выполнила свою задачу – помешало какое-то незримое воздействие. Фасы, окружив меня, тащили и подталкивали вперед по своим непроглядным подземельям. Что произошло дальше… Этого я никогда не смогла восстановить полностью.

Но настал момент, когда я поняла, что иду под землей, увидела лица, которые должна была бы помнить, но вот только мой разум мне этого еще не позволял. Потом…

Потом я снова полностью очнулась – или ожила. Я стояла под открытым небом, и дул свежий ветер, и пусть он был холодным, зато он нес свежесть того мира, который я знала. И здесь был Йонан, а с ним еще один человек, в странных доспехах и с огромной двусторонней секирой. Еще тут был Тсали, а потом снизу – должно быть, из Долины – пришла Дагона, и с ней лорд Килан, державший ее за руку, и за ними другие.

Я разрыдалась. Должно быть, это было реальностью, не очередным сном. Но окончательно я в это поверила лишь после того, как Дагона обняла меня.

2

Барьер, не дававший мне говорить, рухнул, и я смогла рассказать Дагоне о своем сне. Хотя, конечно же, это не было сном. Меня каким-то образом вывели из защищенной Долины – из-за предательства некой части моего же непослушного разума. Мне показали фигурку, слепленную из глины. К ее круглой голове были прилеплены мои собственные волосы, а тело завернуто в лоскут моей одежды. Я не нуждалась в объяснениях, чтобы понять: здесь поработало древнее Зло. Так до меня дотянулась и заставила работать на себя более мощная Сила, стремящаяся, как мы подозревали, прорвать наши границы.

Когда я описала женщину, стоявшую у черепа, Дагона помрачнела. Но при этом она явно была чем-то озадачена. Она отвела меня в свои покои и прежде, чем оставить меня, воспользовалась палочкой – белой, недавно очищенной от коры, – нарисовала вокруг подушек, на которых я устроилась, некие знаки, соединенные в круг. Мои веки отяжелели, глаза закрывались, и я чувствовала, что могу заснуть прежде, чем она уйдет. Но я боролась со сном, потому что отчаянно боялась, что лишусь воли и разума и меня снова затянут в видения.

Сон все-таки сморил меня снова, и это не принесло мне радости. В этот раз я не присутствовала физически в том зале с колоннами и черепом, как в первый раз. Но я видела – и слышала.

Женщина, соткавшая то предыдущее заклинание, изменилась, но я готова была поклясться, что это она, та самая, которая притянула меня к себе, провела путями фасов. Я настолько тогда подпала под ее заклинание, что не знала, куда иду.

Она больше не выказывала гордости и заносчивости, облекавших ее, словно туман, во время нашей прежней встречи. И красота ее поблекла, словно пострадав от времени. Но ее по-прежнему стоило бояться, и я не забывала об этом, хотя на этот раз она не смотрела в мою сторону и никак не показывала, что знает о моем присутствии.

Она стояла у постамента, на котором возлежал череп, и ее пальцы нежно скользили по хрустальной поверхности. Полыхавший прежде свет погас или потускнел до почти бесцветной дымки, сохранившейся внутри.

Я увидела, как шевелятся ее губы; думаю, она читала заклинание или разговаривала с тем, что трогает пальцами. На лице ее отражалось некое чувство сильнее гнева, произраставшее из него. Я ощущала Силы, которые она старалась взять под контроль, подчинить себе, – и ее бессильное отчаяние от того, что ей это не удается.

Потом она наклонилась и прижалась губами ко рту бездушного кристалла. Так – мне казалось – женщины целуют возлюбленного, того, кто стал для них средоточием всей жизни. А руками она обвила колонну так, что «лицо» ухмыляющегося черепа оказалось крепко прижато к ее груди с рубиновыми сосками. В этом жесте было что-то до того бесстыдное, что меня захлестнуло отвращение. Но я не могла убежать, потому что Сила, притянувшая меня сюда, все еще действовала, хоть это и был сон.

Женщина внезапно повернулась, и ее взгляд отыскал меня. Кажется, она поняла, что какая-то часть меня снова попала в ее сети. Я увидела, как ее глаза торжествующе вспыхнули.

– Так, значит, заклинание все еще держит тебя, сестрица? Я преуспела даже больше, чем надеялась.

Она вскинула руки и начертила в воздухе неизвестные мне знаки. И моя сущность мгновенно оказалась скована. Женщина отошла от черепа; она была настолько переполнена Темной Силой, что ее волосы зашевелились сами собою и окружили ее голову огромным пламенеющим облаком, более поразительным, чем любая корона. Рот ее был чуть-чуть приоткрыт, и губы горели красным, словно кровь, на фоне призрачно-бледной кожи.

Женщина сделала шаг, за ним второй и протянула ко мне руки; упоение своим триумфом окутало ее наподобие церемониального одеяния.

– У нас еще есть время! И подходящий инструмент! – Кажется, это были, скорее, ее собственные мысли, чем направленные мне. – О Тарги! – На миг она оглянулась на череп. – Мы еще не проиграли!

Но если у нее и был какой-то план, он сорвался. Потому что в этот миг заклинание разрушилось и женщина вместе с черепом, который она столь страстно ласкала, исчезли. Я очнулась в покоях Дагоны и увидела стоящую у изножья моей постели Владычицу Зеленой Долины. Она взмахнула надо мной пучком почти засохших трав; от резкого движения листочки оборвались и осыпали меня. Я почувствовала запах «изгнания Зла», старинного лекарства для душевных недугов; в его состав входил ланглон – трилистник, помогающий очистить чувства и призвать обратно блуждающий разум.

Но я поняла, что́ произошло, и съежилась на своей постели из шкур и упругих высушенных трав. И заплакала от страха и ощущения собственной беспомощности.

Лицо Дагоны было мрачным, но она взяла меня за руку, хоть я и пыталась отодвинуться. Ведь я знала, что некая часть меня оказалась созвучна Тени, и мною завладело самое злое, что было в этой стране.

– Ты видела сон, – сказала леди.

Она не стала прибегать к соприкосновению разумов, а вместо этого заговорила вслух, словно обращалась к маленькому ребенку, разбуженному ночным кошмаром.

– Она… меня утащила снова, – пробормотала я. – Она может призывать меня, когда захочет.

– Опять та женщина?

– Да, она самая, и череп, и зал с колоннами. Все, как и прежде.

Дагона подалась вперед, пристально глядя мне в глаза, и я не могла отвести взгляд, как ни переполняло меня чувство вины и тревога.

– Подумай, Крита, действительно ли это была та же самая женщина?

Она явно неспроста спрашивала об этом. Я убрала защиту и погрузилась в воспоминания, чтобы леди могла увидеть в моем разуме все, чему я стала свидетельницей, – хоть мне и было страшно за нее. Как бы эти загрязненные скверной сны не заразили и ее!

– Думай! Вспоминай! – уверенно приказала Дагона.

И я восстановила в памяти, насколько смогла, все увиденное во сне.

Леди сжала руки и произнесла одно лишь имя:

– Лайдан… И… Тарги.

– Кто такая Лайдан? – осмелилась наконец спросить я.

– Одна из тех, кто соединил в себе худшие черты двух рас. Или соединяет, – похоже, она до сих пор где-то прячется. По матери она принадлежит к Народу. А ее отец… – Дагона пожала плечами. – В свое время ходило много историй, в которых ее притязания на власть основывались на том, кто же он такой. Но он точно не был одним из нас. Большинство считало, что она – дочь одного из лордов Холмов, добровольно признавших власть Тени. Лайдан… и Тарги… – задумчиво повторила она.

– Что ж, возможно, тут и таится разгадка. Те, кто ушел прошлой ночью, возможно, добьются того, чтобы Тарги можно было сбросить со счетов, – если действительно справятся, как верит Урук. Но Лайдан они в прошлом не встретят – в момент битвы она находилась в другом месте и была очень занята.

– Битвы?

Для меня ее слова были полны загадок. Леди смерила меня долгим оценивающим взглядом и не ответила на вопрос. Вместо этого она заговорила о том, что казалось мне сейчас самым неотложным.

– Похоже, Лайдан и то, что она так долго охраняла, каким-то образом заклеймили тебя. Я не понимаю, как такое могло случиться. Но, возможно, корни этого лежат в далеком прошлом. Однако, если она может принудить тебя прийти к ней, пусть даже только во сне…

Я уже знала, что́ на это ответить, хоть тело мое от страха и сковал такой холод, что я задрожала, не в силах сдержать эту дрожь.

– Значит… значит, я теперь опасна для вас. Как открывающая Ворота, – тихо проговорила я, не сумев сдержать дрожи в голосе.

Я знала, что́ должна добавить, но губы отказались выговаривать эти слова. Мне почти удалось обуздать охвативший меня страх. Однако же, если из-за меня в защите Долины может возникнуть брешь… ясно, что отныне мне здесь не место. Я молча смотрела на леди, не в силах исполнить веление долга.

Дагона медленно покачала головой.

– Мы не полностью беззащитны перед Силой. Но, возможно, тебе придется смириться с положением пленницы, сестричка.

Я вздрогнула.

– Так… так называла меня она! – Это слово из уст Дагоны лишь усилило мой груз ужаса и вины.

– Даже так? – Дагона поджала губы. – Значит, она пошла этим путем? Ты должна кое-что понять, Крита. Из-за того что ты не обучена самоконтролю – которым надлежало бы овладеть после первого же проявления Дара, – ты действительно оказалась уязвима для таких, как Лайдан. Я не знаю, чему она могла научиться за смутные века между Проигранной битвой и нынешним днем. Но у нее есть свои пределы, и ты должна в это верить. Она никогда не повелевала Зеленой Долиной. – В голосе Дагоны зазвучала горделивая уверенность в своих силах. – Слишком долго этому нужно учиться, а она всегда была нетерпеливой и алчной. В прошлый раз она захватила твое тело и заставила выполнить ее приказ. На этот раз, когда оно находилось под надежной охраной, – леди указала на руны на полу, – она сумела лишь призвать твое спящее сознание, а от этого ей нет никакой пользы. Это другой план бытия, на нем невозможно действовать физически. Если Йонан и Урук добьются успеха… – Она не договорила.

– Йонан? Что с Йонаном? – На мгновение я позабыла о себе. – Он… он отправился охотиться на эту Лайдан?

Дагона покачала головой.

– Нет, поскольку ее не будет там, где ему предстоит странствовать. – Больше она ничего не добавила, и я поняла почему. И меня замутило. Эти сведения могут вытянуть у меня во сне, стоит Лайдан снова меня вызвать. Дагона уловила мою мысль: – Она не сделает ни того ни другого. Мы примем иные меры предосторожности. Не сомневайся, Крита. Не вини себя за то, что попала в эту западню. В прошлом случалось, что даже адепты бывали околдованы врагами. Но раз мы знаем, кто наш враг, мы можем принять меры предосторожности.

Так я на время стала пленницей собственного народа, людей, которым я ни за что не стала бы вредить, но которые не могли сейчас доверять мне, потому что меня могли принудить. Я жила отдельно, в маленьком домике; со мной поселилась одна из женщин народа Ящеров: они могли, благодаря собственным врожденным способностям, неподвластным воздействию, засечь любые изменения во мне. Мне также было запрещено использовать свой Дар даже для целительства, потому что это могло создать мысленную связь между мною и той женщиной, Лайдан, как назвала ее Дагона.

Йонан и Урук. Я целыми днями думала, куда же они отправились и зачем. Никто не смел рассказать мне об этом, да я и не спрашивала. Но леди Крисвита пришла ко мне с предложением, которое, возможно, могло бы избавить меня от страхов за будущее.

Среди потомков Древней расы считалось, что женщина, которая вышла замуж или просто переспала с мужчиной – так в давние времена иногда нарочно поступали с колдуньей, когда та попадала в плен, – теряла свою Силу и Дар. Известно было лишь одно исключение из этого правила – и это была леди Джелита. Но ее супругом был иноземец, человек из другого народа. И при этом он сам отчасти обладал Талантом, вопреки всем нашим представлениям. Однако даже после того, как она доказала, что Сила не покинула ее в замужестве, колдуньи Эсткарпа все равно не приняли ее обратно и относились к ней с недоверием.

Это могло стать выходом и для меня. Стоило мне выйти за Имхара и возлечь с ним, и я бы перестала представлять из себя угрозу для обитателей Долины, поскольку лишилась бы своего Дара. И от отчаяния я чуть не ухватилась за эту возможность.

Я не любила Имхара, но в моем народе браки всегда устраивались исходя из интересов рода. Впрочем, во времена изгнания и войны некоторые стали подходить к этому иначе. Я знала, что леди Крисвита сама вступила в брак по сердечной склонности, поскольку в ее Доме не осталось старейшин, которые могли бы подыскать ей пару. Лорд Хорван к этому времени уже потерял семью во время резни в Карстене и впервые встретился с леди Крисвитой, когда принес вести о родственниках, сопровождая к ней мою мать.

Таким образом, они сами приняли решение о женитьбе. Но ее дочери последовали традициям, их мужья превратились теперь в лордов без владений. Они вместе с лордом Хорваном присоединились к Стражам Границ и согласились войти в его Дом вместо того, чтобы основать свой. Я была помолвлена с Имхаром почти с рождения, и лишь из-за постоянной войны брак Чашей и Пламенем откладывался.

Теперь же, когда над нами нависла еще более грозная опасность, от меня требовалось лишь подтвердить свое согласие на брак и стать супругой Имхара, отринув всякую надежду когда-либо снова овладеть Силой.

Сам по себе Имхар был неплох. Симпатичный, прирожденный воин, наследник Хорвана. И все же… все же, несмотря на свой страх и боль я не могла дать согласие. Меня терзало стремление сохранить – или хотя бы попытаться сохранить – то, что было моим по праву рождения. Я не могла произнести слова, которых от меня ждали приемная мать и тетя. Я думала, что моя дорогая леди разгневается на меня, и приготовилась к тому, что ее гнев ляжет на меня дополнительным бременем. Но она не стала настаивать, лишь помолчав – я не решилась нарушить ее молчание, – добавила:

– Все мы рождаемся с разными Дарами и Талантами, дитя мое. Имхар – весь в отца, он полон сил, и они с самого его детства сосредоточены на войне. Далхис и Миган довольны своей жизнью. Дом и дети – вот все, чего они желают. Но если человеку что-то дано… – Она замолчала и несколько мгновений смотрела на лежащие на коленях руки. – Мы живем в удивительном месте и удивительном времени, дитя. И мы, другое поколение, не имеем права выбирать за вас, как это делалось всегда. Имхар… – Она снова помолчала, потом покачала головой, отвечая на собственные мысли. – У него свой Талант, и он счастлив, что имеет возможность применять его. Если ты желаешь сохранить верность себе, никто не станет принуждать тебя к браку.

– Но я же обручена…

Я была изумлена. Мне трудно было поверить в то, что леди действительно имела в виду ровно то, что сказала.

– Подожди, Крита. – Она ответила быстро и с нажимом, словно желала, чтобы до меня лучше дошло. – Подожди, пока не будешь уверена!

– Но я… я же могу быть опасна для вас, всех вас, и даже для Долины.

– Доверься леди Дагоне – и жди. – Она встала с некоторым трудом; взгляд мой стал немного проницательнее, и я увидела, что хотя возраст и не отражался на ее лице – люди Древней расы оставались моложавы почти до самого конца жизни, – оно было усталым, словно сон хотя и приходил к ней по ночам, но не нес с собой настоящего отдыха.

Я схватила ее руку и крепко сжала.

– Спасибо!..

Леди мягко отняла ее.

– Мне не хотелось бы потерь, – сказала она. – Ты была бы в моем доме любимой дочерью, но я не хочу такой потери.

И после этих слов она ушла, оставив мне лишь тяжесть времени и терпение.

3

Хотя я каждую ночь боялась засыпать и охотно пила присланное Дагоной зелье, которое, возможно, могло предотвратить чужое проникновение, но все же однажды настала ночь, когда нашу защиту снова взломали. Возможно, Лайдан потребовалось так много времени, чтобы напитать свое заклинание Силой, что она лишь теперь сумела снова дотянуться до меня.

Мое зрение и слух внезапно обострились, настолько, словно всю свою жизнь до этого мгновения я была слепой и глухой. Моим чувствам стали доступны такие тонкости, которых я не ведала прежде. Я не была уверена, пребываю ли я в этом месте телом или разумом.

Но я дрожала от холодного ветра и вдыхала одуряющий запах деревьев, ветер зачерпывал его в Долине и щедро расшвыривал по сторонам. Над головой у меня висела луна – убывающая, почти умершая, готовая исчезнуть с неба, чтобы в свой черед возродиться в новом цикле.

Я подняла руки и оглядела себя. На мне было платье для верховой езды, руки мои были исцарапаны, а ногти поломаны, как будто я взобралась сюда по скалам. Мне захотелось обернуться, посмотреть на Долину внизу, попытаться понять, как я поднялась на такую высоту, – если, конечно, я нахожусь здесь во плоти.

Потом я осознала, что поймана в ловушку заклятия, не позволяющего мне даже взглянуть назад – только вперед. И я, пошатываясь, побрела по этой изрезанной местности, где неосторожных поджидали во множестве опасные утесы и вероломные осыпи. Двигалась я крайне целеустремленно, но гнала меня вперед чужая воля ради чужой цели.

И я, конечно же, догадывалась, чья воля выдернула меня из безопасного места и отправила в путь. Дважды я пыталась вырваться из хватки, сковывающей разум и тело, но она была столь сильна, что с тем же успехом я могла колотить голыми окровавленными руками по стальной двери.

Потом, осознав, что здесь у меня пока что нет никакой возможности сбежать, я подчинилась Лайдан. Я пересекла трещиноватую скалу, ноги безошибочно привели меня к углублению в склоне горы. Мне пришлось наклониться, чтобы протиснуться в очень узкий вход, наполовину перекрытый осыпавшимися камнями.

Фасами здесь не пахло. Если Лайдан и правила этими обитателями подземелий, сейчас она не использовала их, – возможно, верила, что так плотно сковала мою волю своей, что я сделаю все, как велено, и не стану пытаться сбежать.

Хоть я и не получила подготовки, подобающей колдунье, я всегда помнила о примере колдуний Эсткарпа. Чтобы контролировать кого-то и принуждать его к повиновению, требовалась сильнейшая сосредоточенность, непрерывная и неустанная. Я не знала, насколько Лайдан близка к уровню адептов, но ведь леди Дагона сказала, что даже адептов, случалось, заколдовывали. Каждый мой шаг тянул энергию из этой женщины, принуждающей меня исполнить для нее какое-то дело. Я старалась идти как можно медленнее и пыталась, внезапно отправляя ментальные стрелы, найти слабое место в своих оковах.

Пока что мне не удалось его отыскать, но это был еще не повод отчаиваться. Я была уверена, что Лайдан сковала весь мой, должно быть, немалый Дар. Рано или поздно, но она неизбежно должна была устать от этого контроля. А значит, я должна продолжать свои попытки через произвольные промежутки времени и постоянно быть наготове, чтобы не упустить шанса отвоевать свободу.

На подземных путях было темно. Тьма поглотила меня, словно утроба какого-то огромного животного. Но я упорно боролась со страхом. Я нужна Лайдан. Она не станет впустую переводить нужный ресурс. А значит, мне даже в темноте нечего бояться – кроме воли, держащей меня в плену.

А потом я ощутила подобие мысленного прикосновения. Я была уверена, что оно исходит не от Лайдан. У нее сейчас должно было уходить слишком много сил на контроль надо мной, чтобы она могла позволить себе такие вольности. Нет, это какое-то смутное воспоминание пыталось отворить дверь и вырваться.

У всех случаются подобные необъяснимые воспоминания, когда видишь какую-то местность или здание, и внутренний голос тут же заявляет, что ты видел это прежде, хоть сам ты знаешь, что это невозможно.

Должно быть, это подобное ложное воспоминание так настойчиво пыталось прорваться ко мне. Или мы и вправду живем не раз и в каждой следующей жизни пытаемся исправить намеренно причиненный нами вред? Я слышала, люди Древней расы когда-то обсуждали подобную теорию. Но для меня пока что достаточно было и этой жизни со всеми ее чудесами и обещаниями.

Но когда-то, где-то я уже шла этими путями. Я была настолько в этом уверена, что могла бы, несмотря на непроглядность туннелей, сказать, какие стены меня окружают. И это не был обычный голый камень. Нет, на них были высечены знаки. И чтобы понять, права я или ошибаюсь, я вытянула правую руку в уверенности, что сейчас мои пальцы скользнут по такому камню. И так и случилось. Стены были испещрены глубокой резьбой. И хоть я не стала пытаться проследить какую-нибудь надпись, я знала, что они здесь есть.

Однако эти письмена были чужды моему Дару. Над ними витал привкус Зла, хоть, может, и ослабевший немного за долгие годы, прошедшие с тех пор, как эти знаки были высечены. Моя рука отдернулась от них, словно от огня или жгучей кислоты.

Земля у меня под ногами была ровной – ни обломков камней, ни трещин, мешающих идти. А потом меня заставили остановиться.

Я ощутила некий вздох или дуновение воздуха. Сила, завладевшая моим телом, развернула меня влево, и мои вытянутые руки скользнули по камню, покрытому резьбой. Я принялась нащупывать путь ногой, твердо зная, словно видела это, что в полу зияет отверстие и обойти его можно лишь по узкому краю. Вот его и требовалось отыскать на ощупь.

Так что я прижалась спиной к стене, слегка придерживаясь за нее руками, а лицо мое было обращено к отверстию. Шаг за шагом я протискивалась мимо невидимой ловушки. Мне казалось, будто путь занял целый час, хотя наверняка я уже через несколько минут снова оказалась на широком и прочном полу туннеля.

Теперь я стала вполне осознанно беречь силы и оставила попытки сбросить оковы. Этот эпизод сильно меня потряс, и я была уверена, что причина кроется в глубинах этой ложной памяти.

Еще я почувствовала, что туннель понемногу пошел вверх, так плавно, что я даже не сразу это осознала. Потом подъем сделался более крутым. Наконец мои ноги безошибочно отыскали лестницу, и я стала подниматься по ней. Здесь левая стена была ровной, и я провела по ней рукой ради ощущения опоры в темноте.

Все выше и выше. Я что, внутри какой-то горы? Я что-то не могла вспомнить никакого необычно высокого пика среди гор, окружающих Долину. Нет, настоящие горные цепи располагались на севере и на западе – те, которые нам пришлось преодолеть на пути в Эскор.

Мои руки поднялись скорее по приказу Лайдан, чем по моему желанию. Ладони ударили по каменной поверхности чуть выше уровня головы. Насколько я могла предположить, я добралась до какой-то двери, перекрывающей путь. Я напрягла силы и не только по велению захватившей меня колдуньи – мне самой хотелось выбраться из этой ловушки.

Сперва мне подумалось, что выход запечатан заклятием или заперт. Потом дверь все же немного подалась, очень медленно и неохотно. Серый свет, тонкий, как последние зимние сумерки, очертил с трех сторон квадрат. Я поднялась еще на две ступеньки, так, чтобы можно было упереться в дверь спиной, и последним мощным усилием заставила ее с грохотом открыться. Поднявшиеся облака древней пыли заставили меня закашляться.

На мгновение я заколебалась; я понятия не имела, что́ может таиться за этой дверью и поджидать меня. Но потом я прошла в проем – потому что была должна. За дверью обнаружились груды рухнувших камней и даже остатки стены, как будто этот потайной ход когда-то приводил в зал, размерами и видом сопоставимый с отдельным зданием. Но если это и вправду так, сей путь был…

Я моргнула. И снова моргнула. Пару мгновений я отчетливо видела все еще сохранившиеся развалины – рухнувшие каменные блоки, подобные теням. А потом они словно мигнули. Из земли поднялись стены, обрели плотность, стали материальными. Небо над моей головой заслонила крыша. Это что, тот зал с черепом?

Но нет, тут нет колонн, и стены здесь круглые. Я словно очутилась на первом этаже какой-то башни. Здесь были узкие окна-бойницы, но они почти не пропускали света. В основном он исходил от факелов, закрепленных на стенах через равные промежутки. Они пульсировали ровным, сдержанным светом.

Дверь, через которую я вошла, отворяясь, отодвинула в сторону коричневый меховой ковер, сделанный из шкуры снежного кота, и явно не из одной. Вокруг стояли резные стулья и скамьи; на столе у стены красовалась чаша из красноватого хрусталя, заполненная гроздьями мелкого красного винограда, самого редкого и самого сладкого из всех, известных моему народу. Рядом стоял металлический кувшин искусной работы – в его сиянии серебро переплеталось с золотом. Он был сделан в форме дракона – шея изгибалась вперед, а распахнутая пасть готова была извергнуть содержимое сосуда.

Мой разум отреагировал быстро и, я надеюсь, верно. Все это было иллюзией. Однако же, когда я наклонилась, чтоб прикоснуться к складкам на ковре, мои пальцы погрузились в мягкий мех. Значит, эта иллюзия могла контролировать сразу несколько органов чувств.

Я повернулась к столу, решив продолжить испытания, но тут воздух сгустился. Это выглядело так странно, что я лишь смотрела в изумлении, как он словно затвердел и образовал тело. А потом передо мной возникла Лайдан.

Она рассмеялась и подняла руку, убирая с глаз прядь огненно-ярких волос.

– Что, сестричка, удивлена? Что ж, подчинить можно не только пространство, но и время – и другие границы, которые люди беспечно считают вечно неизменными и недвижными. Это Зефар…

Произнеся это слово, Лайдан на миг впилась взглядом в мои глаза, словно ожидала, что я его узнаю. Потом пожала плечами.

– На самом деле, не важно, помнишь ты или нет. Но все это… – Она повела рукой. Подобие тумана, облекавшее ее прежде, здесь сделалось менее прозрачным и больше похожим на обычную одежду. – Все это охотно откликнулось на мой зов, потому что когда-то я его упорядочила. Там, где воспоминания сильнее всего, мы можем победить само время. Впрочем, это не имеет значения. Ты…

Лайдан неторопливо уселась на единственное в этом зале настоящее кресло; оно стояло у стола, посередине. На фоне темной высокой спинки ее волосы стали выглядеть еще ярче.

– Да, сестричка, мы в Зефаре. А в Зефаре ты можешь кое-что сделать даже в этом закольцованном времени. – Она поставила локоть на стол и подперла подбородок кулаком. Хоть губы ее непринужденно улыбались, но глаза были подобны осколкам льда, извлеченным из зубов Ледяного Дракона; от них исходил леденящий холод, и в зале становилось все холоднее.

– Ты связана жизнью с человеком, которого ты называешь Йонаном – хотя некогда он носил иное имя и играл роль дурака, но недостаточно хорошо. Он умер так, как пожелал сам, но не вовремя…

«Время» – это слово эхом разнеслось по залу, словно удар гонга, донесшийся откуда-то издалека; звук, которому невозможно было воспрепятствовать.

– Теперь он снова будет играть дурака, – продолжала Лайдан. – Но прошлое не следует обращать вспять. Скорее, его надлежит улучшить. Тебя, а с твоей помощью и этого Йонана следует использовать. Сам он – пустое место, но, к сожалению, он способен уничтожить то, что не удастся потом возродить заново за целую жизнь – двадцать жизней! А потому, сестричка, ты в этом поучаствуешь, и все будет, как мы хотим…

Ко мне наконец-то вернулся дар речи. Возможно, именно мысль о том, что она сделает из меня орудие гибели Йонана, помогла мне исторгнуть из себя это сипение, такое хриплое, словно я не пользовалась языком лет двадцать:

– Как пожелаешь.

Неужели когда-то мы уже стояли и торговались так? Дразнящий призрак памяти снова пробудился во мне. Наверное, это было не совсем так, но когда-то в прошлом мы были противницами. Значит, я должна знать больше. Намного больше.

Лайдан снова рассмеялась.

– Если ты и отыщешь тот давно забытый след, то мало что найдешь в его конце. Разве что выяснишь, что потерпела неудачу тогда – как потерпишь ее сейчас. Уж поверь мне. – Ее глаза пылали, а может, сверкали бриллиантовым блеском, как лед под ярким солнцем. – Ты потерпишь неудачу. На этот раз ты даже незначительнее, чем была прежде, когда мы сошлись лицом к лицу. Да, ты отдашь мне Йонана, и все будет хорошо. Я об этом позабочусь. Идем!

Она встала и кивком подозвала меня. И я снова оказалась подвластна ее воле, как и все время с того момента, когда я пришла в себя под открытым небом, среди гор.

Лайдан даже не оглянулась проверить, следую ли я за ней. Вместо этого она направилась прямиком к лестнице, спиралью огибающей круглую внутреннюю стену, и принялась быстро подниматься. Я вынуждена была идти следом.

Так мы поднялись на второй, верхний этаж башни, где потолки были не столь высокими. Здесь были полки и столы со всевозможными чашами, бокалами и коробочками. С потолка свисали пучки пожухшей растительности, в которой я, как мне показалось, узнала сушеные травы, и они же были развешаны по стенам. Но центр помещения был полностью свободен от мебели. И там красовалась мозаичная колдовская пентаграмма из разноцветных камней – кто-то желал, чтобы она всегда была наготове. На остриях лучей стояли толстые черные свечи; их зажгли некоторое время назад, и теперь свечи были в зловещих потеках.

За пентаграммой располагался круг поменьше, прорисованный красными и черными рунами. И в его центре, крепко связанный, с кляпом между широкими челюстями лежал… Тсали! Я даже представить себе не могла, как человек-Ящер попал сюда.

4

Я инстинктивно попыталась соприкоснуться с ним разумом. Но моя мысль отразилась от невидимого барьера, сотканного так тщательно, что его невозможно было преодолеть, – очередное колдовство Лайдан. Она повернулась ко мне спиной – из презрения. Должно быть, теперь она считала меня ничтожеством, которое можно контролировать не напрягаясь. Вместо этого Лайдан принялась сосредоточенно разыскивать что-то на этих забитых вещами полках; она взяла оттуда сперва грубо слепленный горшок с крышкой, потом флягу. Во фляге бурлила, словно живая, какая-то жидкость.

Я посмотрела Тсали в глаза, напряглась, но так и не смогла дотянуться к его разуму и установить контакт. А еще я увидела, что он узнал меня, но во взгляде его отразилось потрясение и… неужели отрицание?

Изначально я узнала о своем Даре именно потому, что могла общаться с другими существами – с теми, кто стоит не ниже нас (хотя люди невежественные могут именно так и считать только потому, что эти существа ходят, говорят или думают не так, как мы). Народ Ящеров, рентаны, верлонги Долины – все они произошли от других предков, но они не хуже нас – просто другие.

Точно так же рыбу, нежащуюся в прогретом солнцем пруду, антилопу, пасущуюся на лугу, снежного кота, важно шествующего по высокогорью, объединяют любовь к жизни и образ мышления, не уступающий нашему, пусть мы и не в силах его понять.

Еще я умела призывать рептилий. И теперь я вдруг вспомнила на миг, как сильно взволновался Йонан, когда впервые застал меня во время общения со змеей, настолько тесного, насколько это позволяла разница наших сущностей.

Но все это были чистые животные, не затронутые гнилью Тени. А здесь, в Эскоре, рыскали такие существа, которым нельзя было открывать свое сознание, иначе тебя могли поработить, воспользовавшись лазейкой. Сколько же этих порождений Лайдан использовала, воздействуя в давние времена на часть людей и настолько растлив их, что они искажали природу просто забавы ради – или чтобы создать слуг для новых злых дел?

Человек-Ящер явно был ее врагом. И мне не надо было объяснять, что Лайдан запланировала для него что-то очень скверное. Но поскольку она сняла с меня бо́льшую часть принуждения, оставив ровно столько, чтобы удержать меня здесь, я принялась осторожно оглядываться в поисках хоть какого-нибудь оружия или союзника.

В этом чародейском логове не было окон, а толстых каменных стен было почти не видно из-за полок. И потолок у меня над головой был гораздо выше, чем на первом этаже. Теперь я рассмотрела, что в углах во множестве висела толстая многолетняя паутина, такая тяжелая от осевшей на нее пыли, что она напоминала обрывки портьеры. И я послала в эту паутину легчайшую мысль.

Сознание, к которому я прикоснулась, было совершенно чуждым – искра разума, пугающая своим холодным ненасытным голодом. Но я никогда прежде не пыталась установить контакт с насекомым. И то, что мне удалось до него дотянуться, уже было небольшой победой. И очевидно, Лайдан, занятая своими делами, не заметила, что я настолько сильно – или настолько слабо – выскользнула из-под наложенного ею заклинания.

Я засекла еще одно сознание насекомого, потом третье. Их было очень трудно удерживать, ведь их уровень сознания настолько отличался от моего, что мысленный контакт напоминал попытки удержать шнур, который постоянно выдергивают у меня из пальцев, а я ловлю его снова за миг до того, как он ускользнет окончательно.

В этой пыльной паутине таились охотницы, хладнокровные и смертоносные. Они ничего не знали о наших делах и знать не желали. Но они были здесь. И я напряглась, сосредоточившись на самой большой и, возможно, самой старой паутине, с дырой в центре. В этой дыре что-то шевельнулось. Я все-таки выманила ее обитательницу на открытое место! У меня не было никакого плана – лишь надежда, в тот момент совершенно смутная. Но я решила испытать свой Дар и вызвала тех, кто обитал под потолком. Кажется, они тут неплохо питались, судя по тому, какие жирные у них тушки – обитательницы самой крупной паутины были с мою ладонь размером.

Это не были обычные пауки. В их челюстях таился яд. Они могли обездвижить свою добычу и еще живую замотать в паутину, на потом. А в крошечных глазках поблескивали злые огоньки.

Лайдан закончила собирать снаряжение – уж не знаю, какое гнусное колдовство она задумала. Но теперь она целеустремленно пошла вокруг звезды, ставя рядом с каждой свечой по второй и посыпая соединяющие их линии истертыми в порошок травами. Пахло от них неприятно.

Я догадывалась, что́ она задумала. Мы будем находиться за барьерами, которые она сейчас укрепляла, а Тсали останется лежать внутри, там, где возникнет какое-либо персонифицированное Зло, которое Лайдан сейчас стремилась призвать из-за Пределов. А Тсали предстояло стать кровавой жертвой для этого…

Однако же хоть Лайдан и сосредоточилась на своем деле, дальше она больше не ослабляла контроль надо мной. Она принялась бормотать неизвестные мне слова, пронзительно выкрикивать заклинания, которыми ни одна истинная колдунья не стала бы пачкать свой язык. В них нельзя было допустить ни одной ошибки – ведь стоит проявить небрежность хоть в одном щите из тех, что плела сейчас Лайдан, и она сам лишится жизни.

Самая большая из обитательниц паутины проворно переползла на край своего мерзкого жилища и принялась покачиваться; глазки-искорки выискивали добычу – я послала паучихе мысль о том, что та неподалеку. Паучиха метнулась вперед; вращаясь, она пряла нить, связывающую ее с обиталищем. Потом она стала раскачиваться из стороны в сторону; ее жирное тело казалось то оранжевой, то черной точкой в воздухе.

Я чувствовала, что паучихе не нравятся запахи, исходящие от перетертых трав внизу. Ей захотелось отступить, но насланная мною картина обильной еды заставила ее задержаться. Вторая сидевшая в засаде паучиха вывалилась из своего пыльного логова, следом за ней третья.

– Ага. – Лайдан встала и потерла руки, избавляясь от остатков сушеной травы. – Мы готовы, сестричка. Нужно только произнести формулу вызова. Жертва будет принята, и ты станешь одной из нас…

– А если я не желаю? – Я не смотрела на пауков. Вдруг Лайдан поднимет голову и тоже их увидит.

– А у тебя нет выбора, – сказала она. – У тебя нет защиты от того, что я вызову, и оно завладеет тобой на какое-то время. А когда оно уйдет, ты будешь принадлежать ему, и тогда, – она обвела зал рукой, – ты станешь учиться добровольно. В тебе есть то, что всегда откроет нам двери. Иначе как, по-твоему, мы могли бы призывать тебя? И… – Она как-то странно взглянула на меня. – Я думаю, что ты даже стремишься к тому, что таится в глубине твоей души. Ты – одна из нас, сестричка, из тех, кто предпочитает быть скульптором, а не скульптурой. И это правда, которую ты не сможешь отрицать.

– Я не принадлежу Тени, – упрямо возразила я.

Лайдан пожала плечами:

– Что есть Тьма и что есть Свет? Ты слышала лишь одну историю, ту, которую рассказывают наши враги. Многое тебе еще предстоит узнать. Надо ли запирать двери и отказываться от знаний лишь потому, что кто-то страшится того, что находится за дверью? Есть лишь одна вещь, к которой стоит стремиться, и это – Сила! Все остальное поглотит время. Все рассыплется и будет позабыто. Ничто не сможет существовать дольше, чем стремление к Силе. Ты поймешь, да, и ты возрадуешься этому – что ты одна из тех, кто может принять Силу, как ждущая фляжка принимает зимнее вино.

И было в ее словах нечто такое, что часть моей души действительно отозвалась на них. Точно так же, как я усомнилась в себе во время разговора с леди Крисвитой, так и теперь во мне пробудилось сомнение. Я хотела – хотела! – узнать, что можно сделать, чтобы использовать свой Дар в полной мере. Я желала Силы!

И все же… другая часть меня ринулась в битву. Силу можно исказить и извратить, она может уничтожить того, кто ее использует. Она…

Самая крупная из паучих висела теперь над Тсали. Я увидела, как человек-Ящер перевел взгляд ярких глаз с меня на болтающуюся наверху тварь, а еще отметила, что ее сестры тоже разматывают нити и спускаются.

Лайдан подошла и встала передо мной внутри звезды. Она извлекла из-под укрывающих ее полотнищ тумана небольшой черный жезл. Подняв его, она принялась поочередно указывать им на свечи, и те одна за другой вспыхивали маслянистым багровым пламенем. Одновременно с этими движениями она начала читать заклинание.

К горлу подкатила тошнота, и я немного согнулась, прижав руки к животу. Что бы там ни отзывалось во мне на ее чародейство, порождаемое им отвращение просто разрывало мое тело. Но решимость моя окрепла.

В тот самый момент, когда Лайдан призвала существо, которое намеревалась принудить повиноваться ей, я сосредоточила волю на свисающих сверху пауках. Я все еще не знала, как бы использовать их в качестве оружия, но ничего другого у меня не было. А я достаточно многому научилась у леди Дагоны, чтобы знать, что в подобном колдовстве баланс очень хрупок и нарушить его крайне легко. Лайдан окружила и круг, и звезду, в которой мы стояли, защитными знаками, но ей и в голову не пришло ждать угрозы сверху.

От свечей исходил запах, казавшийся мне отвратительным. Однако же я видела, что Лайдан делает глубокие вдохи в промежутках между словами, как будто черпает в этом запахе некую необходимую пищу или энергию. А потом…

Воздух в круге пришел в движение. Но в этот водоворот сверху рухнула первая паучиха. Воздух забурлил. Лайдан вздрогнула, и ее заклинание оборвалось. Вот вторая паучиха исчезла в этой туманной колонне, третья… Лайдан отпрянула, зажала рот ладонью. Впервые при мне она была потрясена тем, что увидела – или почувствовала…

Может, я и не столь восприимчива, как колдуньи, но я ощутила серьезное беспокойство. Вызванное нечто – оно отпрянуло. Оно пришло в ярость. И оно исчезло!

Лайдан закричала и зажала уши, словно защищаясь от какого-то нестерпимого звука. А я ничего не понимала, кроме того, что вызванное существо ушло. А потом исчезла и Лайдан – просто растаяла в одно мгновение.

Пламя свечей погасло, и в комнате стало почти темно. Я была… свободна.

Я влетела в пентаграмму, схватила со стола нож с массивным лезвием, кинулась к Тсали и разрезала веревки. Ментальный барьер между нами исчез. Но в этой комнате, в месте, которое Лайдан назвала Зефаром, что-то еще отягощало дух.

Тсали встал. Его когтистая рука обхватила мое запястье.

«Идем!» – Он помчался к лестнице, увлекая меня за собой.

Стены – как и всё в зале – сделались расплывчатыми, как будто их камень таял и утекал в ничто. Мне показалось, что ступеньки дрожат и осыпаются под моим весом. Видимо, какую бы иллюзию Лайдан ни наложила на это место, сейчас та рассеивалась, и мы могли либо очутиться в ловушке между временами, либо оказаться погребенными под каменными блоками, которые века спустя вывалятся из кладки.

Наконец мы, задыхаясь, вылетели на открытое место и остановились. Вокруг были лишь поросшие мхом битые камни и угол, оставшийся, возможно, от внешней стены. Тсали все так же крепко держал меня за запястье. Он крутил головой по сторонам со скоростью, о которой мои соплеменники и помыслить не могли, и был так напряжен, что я поняла: до безопасности нам еще далеко.

«Лайдан?» – послала я ему одно-единственное слово.

«Не ушла. Пока что, – подтвердил он мои опасения. – Она бежала в свой уголок небытия, чтобы вызванная ею сущность не обратилась против нее. Но там она станет лелеять свою ненависть – и та лишь возрастет, когда колдунья узнает, что случилось в ином месте. А поскольку она связана с тобой, ты можешь снова обеспечить ее проходом между временами».

«А что случилось в ином месте?» – Я ухватилась за эту часть его предостережения.

«Тот, кого она стремилась возродить, наконец-то воистину мертв. Юноша, которого ты зовешь Йонаном, и Урук Секиры сотворили собственную магию. Но ненависть Лайдан теперь сделается сильнее. Впрочем, я думаю, пока что она не посмеет ничего предпринять. Слишком уж далеко ее забросило отдачей от заклинания. Но с ней еще не покончено».

Он выбрался из древних руин, так и не выпуская моей руки. Пожухшая осенняя трава была здесь мне по бедро, а Тсали по пояс.

«Что… почему пауки…» – начала я.

Хотя эти прядильщицы исполнили мою волю и, видимо, разрушили колдовство Лайдан, я не понимала, как это могло произойти.

«Баланс заклинаний – очень хрупкая вещь, – ответил Тсали. Его внимание по-прежнему было сосредоточено в основном на окружающей местности, несмотря на то что последнее нагромождение каменных блоков уже осталось позади. – Существо, вызванное Лайдан, требовало крови в уплату, и к этому колдунья подготовилась, – очень буднично подумал Тсали, словно не ему предстояло стать платой. – Но когда в эту сущность вошла другая жизнь, оно сперва растерялось, потом разозлилось и решило, что Лайдан осознанно искала его помощи за такое жалкое подношение. Те, кто всецело принадлежит Тени, не доверяют никому. Некоторые заклинания вынуждают их повиноваться, но сделка должна исполняться скрупулезно, иначе они освобождаются от необходимости выполнять приказы. Три паука не равны одному Тсали».

Этот своеобразный юмор заставил меня улыбнуться, несмотря на сгущающееся ощущение, будто я стою нагой и беззащитной посреди грозящего опасностями мира.

«Где мы? – спросила я. – В своем ли мы времени? И сможем ли вернуться в Долину?»

Мой спутник быстро уловил эти мысли.

«На каждый из этих вопросов я не могу ответить полностью. Но мы должны быть очень осторожны. У Лайдан будет возможность восстановить силы. Когда она обнаружит, что Тарги больше нет… – Чешуйчатая голова качнулась. – Тогда ее удовлетворит лишь масштабное кровопролитие. Поскольку она вряд ли сможет добраться до тех, кто уничтожил вместилище Тарги, она еще больше вызверится на нас».

«Йонан? Урук?» – послала я новые вопросы.

Тсали ответил так, словно его ум занимали какие-то более важные вопросы. «Их путь – это их путь. Они хорошо выполнили свою работу. А наше дело теперь – хранить верность Долине. Мы не сможем вернуться, пока Лайдан…»

Его мысль словно затрепетала, как будто он хотел скрыть ее от меня. Но как ни горько мне было, я понимала, что́ он должен сказать, и сделала это сама: «Пока Лайдан может заколдовать меня».

Это не было вопросом. Я знала, что это правда и что я должна принять ее, собрав все свои силы, телесные и духовные.

5

Мы продолжили путь. Когда мы отошли достаточно далеко от развалин, Тсали сбавил шаг. Земля вокруг была бурой. Поздняя осень наложила на нее свой отпечаток и лишила этот край всякой растительности. Холод вытянул жизнь из трав; увядшие и сухие, они тихо шуршали на ветру.

Здесь сохранились остатки дороги. То тут, то там виднелись плиты, занесенные землей или вздыбленные корнями безлистных деревьев. Я огляделась, пытаясь найти какую-нибудь приметную деталь, по которой можно было бы ориентироваться, хоть и понимала, что не могу вернуться обратно в Долину, – во всяком случае, до тех пор, пока не освобожусь полностью от воздействия Лайдан.

Меня начали терзать голод и жажда, и мне хотелось знать, куда Тсали меня ведет. Но я не спрашивала. Я шла, словно во сне, повинуясь его указаниям. Вместо этого я искала внутри себя то, что могло быть частью моего Дара. Я была беззащитна перед Лайдан, – по крайней мере, так я думала. Сколько времени пройдет, прежде чем она осмелится выйти из своего укрытия и постарается снова сделать меня своим инструментом?

Инструментом?

Почему-то мое полное тревог сознание зацепилось за это слово. Человек созидает двумя способами: усилиями разума (которые сами по себе не магия) и руками – или продолжениями рук, созданными в незапамятные времена какими-то изобретателями, стремившимися решить какую-то проблему.

Есть инструменты земледельца: плуг, чтобы вспахать землю для сева, мотыга и грабли, молоток и пила, и другие, названий которых я не знаю. Есть и иные известные мне инструменты: горшки, чтобы подвешивать их над огнем и готовить в них пищу, веретено, чтобы прясть нить, игла, ткацкий станок. Ложка, если уж на то пошло, и короткий нож, и…

Но есть и другие инструменты – для войны. Дротикомет – мои пальцы машинально шевельнулись, словно потянулись к оружию в поисках спусковой кнопки. Мечи и копья – мужчины обратились к ним в те дни, когда мы не могли больше делать дротики. Еще щиты для защиты. А в Долине каждый из Зеленого народа носил на поясе силовой хлыст – это были дети молний, прирученные и поставленные на службу.

Все это инструменты – даже разум. Но я терпела поражение из-за того, что не была как следует обучена обращаться с инструментом, доставшимся мне при рождении.

Тсали свернул в сторону от остатков древней дороги и повлек меня на восток. Я брела за ним, потому что другого плана у меня все равно не было.

День был пепельно-серым, как высохшая трава, через которую мы пробирались. Но никаких облаков я не видела. Потом я услышала журчание воды, и мой язык шевельнулся во рту, словно бы забитом пылью. Тсали потащил меня вниз по склону – тот постепенно становился все круче. Но теперь я следовала за ним с нетерпением, потому что увидела ручеек, бегущий по каменистому руслу.

Я опустилась на колени у ручья, вымыла руки – вода оказалась ледяной, – потом зачерпнула полную пригоршню и поднесла к губам. Тсали отошел чуть в сторону, присел и принялся лакать прямо из ручья. Напившись досыта, я огляделась по сторонам уже более осмысленно. Напиться-то я напилась, но хотелось еще и поесть.

Тсали вдруг выбросил руки вперед и встал; с чешуйчатой кожи стекала вода, а в когтях извивалась рыба. Он подождал, пока та затихнет, и бросил на землю позади себя, потом снова присел и стал уже пристальнее всматриваться в воду.

Хотя я давно выбрала путь и решила, что не буду убивать живых существ ради пропитания, сейчас я понимала, что должна думать о выживании и действовать логично и что если добыча Тсали означает жизнь и силу, я должна принять ее.

Но я никак не могла заставить себя прикоснуться к мертвой рыбе. Я лишь смотрела, как Тсали выдернул вторую рыбу из ее среды обитания. Потом он прошелся вдоль берега и вернулся с заостренной палкой, при помощи которой выпотрошил рыбу, и камнем, которым он ее почистил.

Огня у нас не было, да и Тсали все равно предпочел бы свою долю съесть сырой, я это знала. Я посмотрела на врученную мне долю с отвращением. Но я должна была жить, а это была единственная имеющаяся у нас еда. Я заставила себя понемногу откусывать плотное мясо и проталкивать его внутрь. Что ж, это не хуже, чем многие испытания, встающие перед воином. Раз я противостою Лайдан и ее миру, придется воевать, выбора нет.

Тут сверху раздался крик. Он настолько меня испугал, что я чуть не выплюнула очередной кусок, который заставила себя откусить. Подняв голову, я увидела птицу. Она уже разинула клюв для очередного вопля и нагло спикировала, явно целясь выхватить еду у кого-нибудь из нас.

Ее оперение было почти таким же тускло-серым, как небо. Но вокруг глаз красовались ярко-красные круги, и на миг мне померещилось, будто птица смотрит на нас сквозь пятнышки огня. Кажется, такие птицы мне еще не встречались. И хотя я мгновенно напрягла мое избитое и измученное внутреннее чувство, я не отыскала в разуме, с которым соприкоснулась, ничего, противоречащего увиденному. Ну да, это была хищная птица – но она следовала всего лишь собственной свирепой сущности, а не приказам из Тени.

Крики птицы привлекли ее соплеменников. Однако же, пока они поглощали потроха, которые Тсали выбросил подальше, где-то глубоко во мне снова шевельнулось нечто, что не могло быть моим воспоминанием. Я могла поклясться, что никогда прежде не видела таких птиц, но…

Взмахи желтовато-серых крыльев и жгуче-красная маска вокруг глаз казались мне все более важными. Я вдруг обнаружила, что вскочила, прижимая к груди крепко сжатые кулаки.

– Нинутра! – воскликнула я, и мой голос на миг перекрыл даже непрестанные крики птиц.

Нинутра? Что это? Человек? Место? Понукаемая стремлением понять, я неохотно открыла разум и принялась искать – глубже, еще глубже. Это было сумасбродством. Раньше я уходила так глубоко только под присмотром леди Дагоны. А в том месте и времени, где я пребывала сейчас, это было особенно опасно. Но я отмахнулась от этих мыслей. Мне нужно знать!

Нинутра – в голове сформировался смутный образ. Я зажмурилась, чтоб не видеть ни неба, ни птиц, ни знакомого мне мира, и устремила взор вовнутрь. Нинутра, ну же! Я отдала приказ этому фрагменту мысли – или воспоминания. Что такое Нинутра?

У меня закружилась голова. Мысленный образ сделался отчетливее, у меня перехватило дыхание, меня переполнило ожидание, и возбуждение перевесило и страх, и осторожность.

Фигура с аурой цвета пламени, такого же, что вокруг глаз у этих птиц. Если бы только смахнуть завесу ослепительного сияния и рассмотреть все почетче!

Нинутра. Не место – Сила. Из Тени? Что же я тогда пробудила?

Нет, внутренний предостерегающий голос, окрепший благодаря урокам леди Дагоны, молчал. Но я не чувствовала и той уверенности, которая текла бы сквозь меня, если бы вызванное принадлежало Свету. Неужто в этом истерзанном войной краю существует некая третья сила, обособленная и от Тьмы, и от Света, идущая по пути, непостижимому для них обоих?

Я изо всех сил старалась получше разглядеть эту фигуру – или Силу. Но свет слишком хорошо укрывал ее. Однако же оттуда проступило, словно круги на воде от брошенного камня, ощущение энергии. Оно было теплым и делалось все горячее и горячее.

Наверное, я закричала. Знаю лишь, что внутри себя я отпрянула, стараясь теперь изо всех сил убраться подальше от этой фигуры, но у меня ничего не получалось. Жар лизнул меня, но в нем не чувствовалось гнева. Я ощутила, что Нинутре, возможно, любопытно, что мой слабый призыв побеспокоил его, и он оторвался от своих глубоких размышлений. Может быть, это кто-то из адептов?

Если так, все, что в нем было человеческого, давно исчезло. Это была чистая Сила непонятной мне разновидности, такая чуждая…

Потом эта фигура немного отдалилась от моего разума, а с ней и часть жара. Теперь это по ощущениям, скорее, походило на то, как будто я смотрела на длинный проход и видела в его конце чей-то силуэт. Красное сияние втянулось в его тело. (Я говорю «он», но в этой Силе не ощущалось никакого пола. В ней не осталось ничего, кроме Силы как таковой.)

Но, глядя на него, я была уверена, что некогда «я», или внутренняя часть меня, ныне ущербная и давно погребенная – возможно, другими жизнями и прошедшими эпохами, – была связана с этой Силой, и она иногда отвечала мне. Но это было давно, очень давно, и связующая нас нить рассыпалась прахом…

Я открыла глаза и очутилась в сумрачном мире у ручья. Птицы исчезли. Тсали устроился на камнях, устремив на меня взгляд глаз-самоцветов. Я поймала себя на том, что по-прежнему шепчу это имя:

– Нинутра… – А потом я мысленно обратилась к моему спутнику: «Тсали… Что это за Сила? Кто это – или что?»

Тсали качнул головой, но не мне, а словно бы той фигуре, которую я непонятным образом пробудила.

«Один из Великих – но не из твоего народа, и не из моего, и никакого из ныне живущих. Один из тех, кто задержался среди нас на некоторое время – до тех пор, пока те, кто искал худшего во Тьме, не восстали и не попытались призвать…»

«Но почему я сейчас увидела это существо?»

«Я не знаю, дева-колдунья. Могу только сказать, что эти птицы, – он указал на небо, и я увидела вдалеке несколько крылатых силуэтов, – некогда, давным-давно, были созданы в Месте Наособицу, где пожелал обитать Нинутра и с тех пор мало поддерживал контакты с этим миром. Там также жили те, кто открыл свой разум и сердце, и время от времени они говорили о том, что грядет в будущем, и даже адепты прислушивались к ним, когда они выступали как Уста Нинутры».

«Тсали… А что, я когда-то была Устами?»

Он покачал головой: «Не расспрашивай меня о тайнах, дева-колдунья. У каждой расы и каждого народа свои легенды. Правда ли, что мы будем жить снова, пройдя через очищающий огонь? А если будем, сохраним ли мы память? Я не знаю».

– Я видела Нинутру… – медленно произнесла я. – И… – Я обхватила себя руками. – Эта Сила согрела меня. Я…

Я подняла голову. Во мне что-то шевельнулось, на этот раз не память, а скорее часть знания, возникшая в уме так отчетливо, как будто в воздухе передо мной повис свиток, только что записанный хранителем Тайного знания, которое я давно искала. Из-за этих поисков я была открыта, потому Лайдан и сумела проникнуть в эту часть моего сознания, незаполненную и уязвимую для ее коварных предложений. Не знаю, как сработало мое видение в те моменты, когда я предстала перед Нинутрой, но теперь некоторые из этих пустых участков сознания оказались заполнены.

Тсали выпрямился, вскинул увенчанную гребнем голову. Его кожа сменила цвет, а ее складки слегка трепетали, как будто все его тело выражало некое чувство.

«Дева-колдунья, что ты теперь станешь делать?»

«То, что должна», – оборвала я его полувопрос-полупротест.

Оглядев берег реки у нас под ногами, я нашла то, что искала: принесенную водой палку, выцветшую и непрочную, но достаточно прямую. Я подобрала ее и крепко сжала в руке. А потом, словно кистью, нарисовала в воздухе знаки, вложенные мне в разум. Так надо, надо, надо…

Мой рисунок сделался видимым. Сперва проявились лишь тонкие линии. Потом внутри обведенных участков проступил цвет, сделался непрозрачным, обрел плотность. Рисунок засветился, словно угли в наполовину угасшем костре в ночи. Я выронила палку и застыла, глядя на предмет, повисший в воздухе, а губы мои произнесли звуки, не похожие ни на какие слова. Они скорее напоминали хриплые крики тех птиц, что некогда гнездились в обители Силы Нинутры, а теперь явились потрошить остатки добычи Тсали.

Я медленно протянула руку. В душе моей крепла уверенность, что, как только я возьму в руки предмет, повисший между мною и Тсали, мне придется отдать свои силы непонятной пока борьбе.

Красный отсвет стал тускнеть, но контуры становились все отчетливее. К чему колебаться? Ведь на самом деле я знала, что́ следует сделать, знала с того самого момента, как Нинутра ответил мне. Моя рука легла на твердую поверхность, ныне тускло-серую, как небо у нас над головами. И я решительно взяла из воздуха то, что призвало неясное мне самой знание, – меч. По краям он все еще казался нечетким, расплывчатым.

– Так явила себя воля Нинутры, – медленно произнесла я вслух. – И вот он, меч Тени – не Тьмы, но и не Света, и рожден он может быть любой из вер. Но теперь права на него заявляю я – во имя Света!

Я взмахнула чудесным мечом, словно воин, пробующий баланс нового оружия, – на самом деле, так оно и было. Он был легче известных мне стальных мечей, и ни кромки его, ни даже острие не были остры. Его Сила была в другом.

До моего сознания донеслась мысль Тсали: «Свершилось…»

И я ощутила в этом слове тяжесть предвидения.

– Свершилось, – согласилась я. – Для этого я появилась на свет. Так я думаю. Теперь я стала той, кем мне суждено было стать. И пусть Лайдан подумает, какую роль в этом сыграла она.

6

Странный меч медленно терял свою материальность, словно тающие под солнцем клочья тумана, хотя никакого солнца сейчас не было. Вскоре в руках у меня не осталось ничего. Однако же теперь у меня было право и умение призвать его снова. Я изумленно вздохнула. Мой разум… если бы только найти спокойное местечко и разобраться со всем тем, что беспорядочно наполнило мое сознание! Пока же мне приходилось довольствоваться интуицией. А еще знанием о том, что впереди ждет битва, совершенно невообразимая, пусть даже меня и коснулась Сила.

Я посмотрела на свою опустевшую руку и поняла, что стоит мне призвать его, и это сотворенное во имя Нинутры оружие вернется. А Тсали внезапно оглянулся в ту сторону, откуда мы пришли. Он зашипел, и гребень на его голове вдруг сделался красным, как кровь.

«Охотники!» – услышала я его мысленное предостережение.

Я была уверена, что эти охотники пришли не из Долины, а может, вообще не принадлежат к роду человеческому. Я попыталась мысленно нащупать их и на долю секунды соприкоснулась с аурой Темных. К какому бы народу ни принадлежали эти существа, глубже я проникнуть не рискнула. Но в одном я не сомневалась.

«Они охотятся на нас».

«Они вынюхивают наш след. Но пока что не нашли его», – отозвался Тсали. Он выпустил когти и снова зашипел.

Итак, на нас охотятся. Быть может, Лайдан вернулась и выдала нас своим злобным союзникам? Или кто-то заметил нас случайно? Хотя не важно. Похоже, у меня так и не будет времени, чтобы спокойно разобраться с новой пробудившейся во мне способностью, о которой я никогда прежде не подозревала.

«Может, поищем укрытие?»

Тсали закрутил головой, осматриваясь, – человек никогда бы так не сумел. Нас окружали невысокие холмы, но до гор было далеко. Да я и не посмела бы сейчас идти в эти горы. И я не видела нигде поблизости голубых камней, обещающих хотя бы призрак убежища тем, кто ненавидит Тьму. О них говорили как об островках безопасности в этих опасных землях.

«Вода!» – Мой спутник целеустремленно двинулся к ручью, соскользнул по склону и зашагал через медленно текущие воды.

Ну конечно! Давняя-давняя истина. Зло не смеет пересечь струящуюся чистую воду. Я поспешно двинулась следом за Тсали, чувствуя, как вода затекает в ботинки. Юбку-брюки я постаралась поднять повыше, но подол все равно быстро намок. Шаткие камни на дне не давали мне идти быстро, а вот Тсали так и скользил вперед.

Вскоре мои обострившиеся чувства уловили чужие эманации, столь же отвратительные для моего сознания, как для нюха отвратителен запах разложения. Но все же я не могла пока понять, кто нас преследует. Я твердо решила не пытаться больше соприкоснуться с ними, это могло бы выдать нас.

Русло реки было широким, но постепенно оно стало сужаться – подернутая рябью лента воды в центре и полосы гальки по краям. Похоже, временами здесь случались наводнения, но в это время года вода высоко не поднималась. Река была мелкой и почти прозрачной. Я видела, как кидались прочь спугнутые нашим приближением рыбы и какие-то ползающие по дну существа в панцирях. Но кое-что серьезно меня беспокоило – Тсали шел прочь от гор, которые, возможно, ограждали Долину. Хотя это могли быть и не они… Я приняла решение и потянулась разумом к своему спутнику.

«Тсали, воин из воинов, я приняла возложенную на меня судьбу, но это – не твое бремя. Ты можешь вернуться…»

Я не договорила. Человек-Ящер оглянулся на меня поверх узкого чешуйчатого плеча и зашипел. И я почувствовала, как в нем вскипает гнев.

«Мы идем вместе, дева-колдунья! Не подобает одному из братьев-родичей Рето, чья мудрость удерживала даже Великого Змея на расстоянии двух ударов сердца, так, чтобы его можно было уничтожить, поворачиваться спиной к древнему врагу и говорить: „Это не мое дело“».

«Прости, воин. – А что еще я могла ответить? – Но понимаешь, я приняла на себя неведомое бремя, которое может меня подвести, когда мы столкнемся с врагом. Мне не следует втягивать другого в сети злой доли».

«Кто может говорить о свободе выбора, когда Великие пробудились? Наши легенды почти ничего не говорят о твоем Нинутре. Не говорят даже, принадлежал он Тьме или Свету. Но я думаю, он был из тех, кто отвернулся от обеих сторон и ушел туда, где хозяином был лишь он сам. И…»

Я так и не узнала, что еще хотел сказать Тсали, потому что снова услышала пронзительные крики и увидела у нас над головами тех серых птиц с огненными отметинами. Они кружили над нами и время от времени с криком пикировали, и в эти мгновения я начинала верить, что теперь они вступили в союз с каким-то выслеживающим нас Злом, что они – разведчики и их задача – не дать нам сбежать.

Я попыталась не обращать внимания на их вопли, но птицы все равно отвлекали меня, и в конце концов я споткнулась на скользких камнях, упала на колени и промокла до пояса. Вода оказалась обжигающе холодной. Тсали застыл, глядя на этих летучих вредителей так же пристально, как перед этим смотрела я. Я заметила, как он почесал когтем голову у основания гребня.

Казалось, будто он внимательно к чему-то прислушивается, как будто непрестанные вопли птиц несли в себе какой-то смысл. Я ничего не могла в них разобрать, хотя прежде мне с легкостью удавалось установить контакт с любым живым существом. Когда я осторожно попыталась прикоснуться к их сознанию, то не нашла ничего, даже тех зачатков инстинктивной хитрости паучих, с которыми можно было работать в чародейском зале Лайдан.

Здесь же не было ничего. Я не чувствовала даже мысленного барьера. И оттого, что эти птицы были так защищены, мне становилось не по себе.

Они подлетали все ближе к нам. Мне пришлось пригнуться, когда вопящая птица попыталась кинуться мне в лицо. Я вскинула руки, защищая глаза.

«Наши проводники».

Птицы подлетали так близко к Тсали, что казалось, будто их крылья вот-вот заденут его гребень или лицо. Но он даже не шелохнулся.

«Проводники куда?» – недоверчиво переспросила я, уворачиваясь от очередной атаки.

«Кто знает? – Он пожал узкими плечами. – Но если мы пойдем за ними, они перестанут вопить, а сейчас их крики далеко разносятся над водой».

Я поняла, что придется выбирать из двух зол. Тех, кто служит Тьме, никогда нельзя было упрекнуть в недостатке хитроумия. Шум, поднятый птицами, действительно должен был насторожить всех… не хочу даже думать, в каком радиусе вокруг нас.

Тсали уже побрел к правому берегу. Теперь птицы кружили над его головой, не обращая на меня никакого внимания. Я пошла за ним, но насквозь мокрая юбка замедляла движение. И стоило мне выйти на берег, как вопли птиц прекратились – их словно отрезало. Они продолжали кружить над нами и временами пикировать, но теперь проделывали все это молча.

Мы уже далеко ушли от развалин, где я чувствовала себя обессиленной и неуклюжей. Перед нами раскинулся луг на склоне холма. Высокие травы по-прежнему были тусклыми и почти сухими, но теперь среди них встречались островки поздних цветов, ярко-красных или коричневато-желтых. Однако же здесь по-прежнему не было ничего живого, не считая птиц Нинутры, – пустота, раскинувшаяся до самой кромки леса.

Через этот широкий луг мы и шли. Конечно же, за нами оставался след, который Темные могли учуять без проблем. Я приподняла промокшую юбку, присела и вылила воду из ботинок, а то уже тяжело было так идти.

Путь через луг оказался длиннее, чем выглядел на первый взгляд. Казалось, будто далекая полоса деревьев с каждым сделанным нами шагом отступала, словно по волшебству. Птицы Нинутры продолжали безмолвствовать, но так и кружили над нами и пикировали время от времени. Их движения явно подчинялись некой схеме. Они подталкивали нас к этому далекому лесу.

Было очень тихо. А потом я услышала вой – такой далекий, что это больше походило на дуновение воздуха. Знания, полученные во время жизни в Долине, подсказали мне: это был зов серого, порождения Тьмы – не человека, не волка, но нечестивого сочетания того и другого. Зов звучал где-то ниже по течению, подсказывая наконец-то, кто наши враги.

У меня не было ни меча, ни дротикомета, лишь длинный нож на поясе. И у Тсали ножны были пусты – те, кто взял его в плен, отобрали и меч, и нож. Я услышала, как человек-Ящер зашипел и вскинул руки, выпуская когти на всю длину.

Мы помчались вперед изо всех сил. Преследовавшие нас Темные обладали мощными чарами, против которых не помогала никакая ныне известная магия. Стоит им трижды оббежать нас по кругу – и нам не уйти, они разорвут нас сразу, как только пожелают. Но если мы сумеем добраться к этому манящему как никогда лесу, серым будет куда труднее описывать круги.

В этот момент птицы покинули нас. Они поднялись повыше, выстроились клином и на полной скорости полетели к лесу. Возможно, они выполнили свою задачу, в чем бы она ни состояла.

Липнущая к ногам промокшая юбка дважды заставила меня споткнуться, хоть я и старалась поднять ее повыше. Я не оглядывалась, чтобы не терять времени. Охотничий вой зазвучал снова, уже явственно ближе. Тсали, которого не стесняла одежда, мог бы умчаться и скрыться из виду задолго до того, как я добралась бы под защиту леса, но не стал. Вместо этого он дважды быстро наклонился, подхватывая с земли камни. Но, при всем его мужестве, камни не защитили бы нас от преследователей.

Я выбивалась из сил, хриплое дыхание разрывало грудь. Я так измучилась, что осознала, что добралась до леса, лишь после того, как рассадила плечо о ствол дерева. И тогда я ухватилась за эту обтянутую корой колонну и отчаянно вцепилась в нее, чтобы не упасть. Ноги больше не слушались меня.

Тсали схватил меня за руку и разорвал мою судорожную хватку. «Вперед!»

Он был прав, только я сомневалась, что смогу бежать дальше. Но тут позади взвыли в третий раз, уже в полный голос, совсем близко, и вспыхнувшей во мне паники хватило, чтобы заковылять вперед, вслед за волочащим меня Тсали.

Я больно билась о деревья, одежда цеплялась за низкорослый колючий кустарник и рвалась, когда я выдиралась из его хватки. Вперед и снова вперед. Здесь царил тусклый серый полумрак. Я начала понимать, что эти деревья не сбросили листву – или, скорее, иголки: почва у меня под ногами была покрыта слоем опавшей хвои, и эти порыжевшие иголки были длиной с мое предплечье. Когда мы прорвались через внешнюю полосу, подлеска стало очень мало, даже этих колючих кустов.

Теперь я снова увидела птиц. Они сидели на ветках и перепархивали вперед по мере нашего мучительного продвижения. В лесу стояла тишина. Кроны деревьев не шуршали под ветром. И птицы не издавали ни единого крика. Слышно было лишь мое хриплое дыхание – с ним я ничего не могла поделать.

Я снова споткнулась, чуть не упала и схватилась за огромный вертикально стоящий камень. И только когда мои пальцы погрузились в мох, я осознала, что это не природный столп, его некогда украсили разумные существа. Когда я ухватилась за него, чтобы перевести дыхание, я заметила, что это лишь первая из череды таких колонн, уходящих вглубь леса. А резьба у меня под пальцами изображала птицу с углублениями на месте глаз, в которых даже мох не рос.

Еще один фрагмент моей не-памяти подарил мне мгновение видения: эти камни, свободные от мха, просто серые и расцвеченные яркими красками по резным участкам. Я поискала признаки Тьмы – ведь здесь не было синего камня. Но нет, ни Тьма, ни Свет не оставили тут отпечатков. И тогда я, кажется, догадалась, что́ лежит перед нами – совсем Иной мир, и все, что беспокоило мне подобных, тут не имело никакого значения. Может, это владения Нинутры?

Вой раздался снова, на этот раз совсем близко, – должно быть, серые уже шли по лугу. Я огляделась в поисках укрытия. Мы можем встать спиной к камню, но результат предсказать нетрудно. Нас быстро сомнут.

Или…

Моя рука поднялась сама собою, изготовившись принять что-то из незримого. Я открыла в своем сознании дверь в то место, куда хаотично влились все знания, в которых я еще не разобралась.

Что-то коснулось моей ладони. Я быстро сжала пальцы, ухватилась покрепче. А потом возникло сияние – ярко-красное, как будто очерченное текущей кровью. Меч Тени снова был у меня в руках.

Во мне вскипело нечто, не присущее моему народу, нечто такое, с чем мне придется бороться, чтобы овладеть этой Силой. Оторвав взгляд от меча, я посмотрела на Тсали.

«Это еще не то место. Идем!»

Откуда-то я знала, что это правда.

Теперь уже я повела его вдоль линии столбов. Птицы Нинутры вились у нас над головами, а позади по нашему следу шла ужасная – это я знала – смерть.

7

Мы остановились перед огромной аркой, которая была настоящим чудом. Если я правильно поняла, она была высечена из каменной глыбы, такой огромной, что у меня в голове не укладывалось, как ее могли притащить сюда и поставить вертикально. Ее поверхность была гладкой, не считая лица, высеченного на самом верху. Глаза, расположенные высоко над нами, смотрели на тропу, по которой мы пришли. Черты его были человеческими, но столь бесстрастным было это лицо, такая отстраненность читалась во взоре, что ясно было – это не человек. Я даже не могла сказать, мужчина это или женщина. Скорее, в нем виделись признаки и того и другого. Но больше всего меня впечатлило, что этого лица, в отличие от колонн, что привели нас сюда, время не коснулось. Я не заметила ни следа эрозии.

Меч в моей руке шевельнулся почти что сам по себе и отсалютовал этому изображению. Должно быть, в нем содержалась часть той сущности, что привела нас сюда.

За аркой лежала лишь голая земля – или, скорее, песок – серебристого цвета. А на нем песком другого цвета были изображены неизвестные мне символы. Узкие тропинки, пересекающиеся под прямым углом, делили площадку на четыре одинаковые части, и в каждой был свой набор причудливых знаков.

Я двинулась к тропинке, начинавшейся сразу за проемом арки. Стоило мне шагнуть в проем, и мое тело словно закололо иголочками, а волосы шевельнулись, словно под воздействием Сил, с которыми я прежде не встречалась. Я не стала оглядываться и проверять, где там Тсали. В этот миг важным было лишь одно: добраться до центра площадки.

Воистину, здесь было Место Силы, и я никогда прежде не ощущала ничего подобного, даже в том зале, где плела свое неудавшееся заклинание Лайдан, или в тех кругах, где вершила свое зеленое чародейство Дагона.

Есть много разных видов магии. Зеленая связана с землей, со всем, что растет, и к ней же относится целительское искусство. Коричневая – с животными, братьями нашими меньшими, похожими и не похожими на нас, которых мы стремимся понять, но редко в том преуспеваем. Есть магия Желтая, Синяя, Красная, Черная. Почти о всех я что-то знала, хоть и понемногу. Но Сила, обитающая здесь, не принадлежала ни Свету, ни Тьме. Ее исток находился где-то в другом месте – либо его туда переместили. Но и того, что осталось, хватило, чтобы по пути к центру площадки мне казалось, будто я сбросила одежду и погрузилась в некую субстанцию – не жидкость и не воздух, но нечто среднее.

Я дошла до центра этой странной покрытой песком площадки. Четыре узора сходились здесь, и между ними оставалось ровно столько места, чтобы я могла встать, не задев ни одного прямоугольника. Я это – и это тоже! – знала.

Всю мою жизнь у меня не было настоящего дома, хотя благодаря доброму отношению родственников я выросла в благополучии и безопасности. Но в душе моей все равно жила тоска по какому-то иному месту, чему-то за пределами ведомой мне жизни. Поначалу мне показалось, что я нашла все это в Долине, когда леди Дагона поведала мне, кем я могу стать, если мне достанет умения и терпения последовать указанным ею путем.

Но здесь…

Я сжала меч обеими руками – пальцы одной поверх другой. И в этот миг я услышала – попыталась услышать – шепот на грани восприятия, но не смогла и чуть не закричала от гнева и разочарования.

И тогда я вскинула голову и обратила лицо к небу, все тому же серому небу, что нависало над нами с самого начала. Птицы куда-то исчезли, и даже ни единого облачка не было на этом хмуром, пугающем пространстве.

И тогда я осмелела и крикнула – даже не мысленно, вслух:

– Великий, я здесь!

Мне казалось, что сущность, которую я так страстно искала, наверняка где-то неподалеку, что я в любое мгновение могу увидеть его фигуру – ту, которую видела мысленным взором и которая была так окутана туманом, что я не смогла распознать его истинной сути. Ведь это место принадлежало Нинутре, в этом я не сомневалась. И все же…

Ответом мне было молчание. Даже невнятное бормотание голосов, так раздражавшее меня неразборчивостью, стихло. Если я действительно когда-либо прежде шла этим путем – а я теперь была уверена, что в неведомом прошлом так оно и было, – все истинные воспоминания об этом исчезли, оставив меня обездоленной и униженной.

На глаза навернулись слезы и потекли ручейками по щекам. Я отчего-то была так уверена, так цеплялась за веру в то, что я все знаю…

Я опустила глаза. Ответа не будет. Я больше не способна проникнуть в те тайны, которые так сильно влекли меня. Я посмотрела на узоры из цветного песка. Когда-то я все это знала, а теперь смогла лишь пробиться в эту загроможденную часть своего разума и ощутить – очень слабо – малую часть значения этих завитков и спиралей.

Меч в моей руке. Он был теплым, согревал меня. Клинок светился тускло-красным, словно сталь, раскаленная в огне. Жар становился все сильнее, но я не разжимала рук, лишь прикусила нижнюю губу. Я – всего лишь человек, и знание, заключенное в этом месте, не для меня.

«Нинутра…» – мысленно произнесла я, отрешившись от боли в руках. Казалось, будто они обгорели до костей, но я продолжала держать меч. Я призвала для этого свой невеликий Дар и желала получить хоть какой-нибудь ответ.

И в сознании моем прозвенел приказ, резкий и отчетливый: «Убей!»

Я развернулась на своем крохотном пятачке. Тсали не пошел следом за мной на эту площадку – нет, он остался стоять у входа в арку.

«Убей!»

Я сделала шаг, второй… Боль в обожженных ладонях могла унять лишь кровь – кровь, текущая по клинку в моих руках. Надо лишь ударить, и хлынувшая кровь зальет и погасит пламя, так жестоко карающее меня за самонадеянность, за вторжение в святилище, ныне закрытое для меня.

«Убей!»

И в этот миг Тсали исчез, а на его месте возник припавший к земле поджарый серый. Он вскинул морду и завыл, призывая стаю.

«Убей!»

Меня снова одурачили. Я осознала это, когда уже двинулась неверной походкой вперед. Потом я сделала последний шаг, но сражение в собственном разуме требовало от меня куда больше доблести.

– Я не стану откупаться кровью, Нинутра, – проговорила я и ощутила соленый привкус крови из прокушенной губы. – Мое дело – жизнь, а не смерть!

И эти слова дали мне свободу – словно ключ со скрипом провернулся в замке, давно заржавевшем от неподвижности. Я сжала меч и увидела волдыри ожогов. Они все росли, и я уже почти не могла выносить эту муку. Почти.

– Я не пролью крови друга по разуму, Нинутра!

И снова на долгий миг воцарилась тишина. Способна ли я вообще общаться с этой Силой, что некогда была столь могущественна здесь? Или ее сущность давно развеялась, оставив лишь свое слабое подобие?

И вдруг всякое давление на меня исчезло. Рукоять меча в моих руках остыла. Я не повернула головы, чтобы посмотреть, но я была уверена, что окутанное туманом существо, которое я некогда узрела в своем видении, смотрит на меня, что меня взвесили и оценили. Я ощутила лишь слабую тень удивления – первый признак эмоций, рябью пробежавший по поверхности соприкоснувшегося со мной разума.

В проеме арки не было никакого серого – там стоял Тсали и смотрел в ту сторону, откуда мы пришли. Все его тело было напряжено – он словно готов был через миг ринуться в битву.

Теперь я могла присоединиться к нему. И догадывалась, что так встревожило его. Наши преследователи осмелились последовать за нами даже сюда. Но, вопреки недавнему отвергнутому мной приказу, я по-прежнему не верила, что это место – оплот кого-то из Темных.

Я посмотрела на свои руки. Волдыри от ожогов исчезли, а с ними и боль. Но я так и держала меч. Что ж, наполняющее это святилище Присутствие оставило мне оружие.

Мы встали рядом, человек-Ящер и девушка. Тсали – с камнями на изготовку – теми, которые он подобрал по пути и сложил в поясную сумку, и я – с мечом Нинутры. И враги появились – но они пришли не по той тропе, что мы, а вынырнули из леса. Когда они выскочили на открытое место, птицы Нинутры с воплями обрушились на них. Одна из них чуть не клюнула первого из этой зловонной банды в левый глаз, но немного промахнулась. Из раны потекла кровь.

Тсали принялся швырять камни. Один из серых рухнул на землю с дырой во лбу. Другой взвыл и схватился за плечо. Я вскинула меч. С его острия сорвалась огненная плеть, сверкающая, словно энергетический хлыст. И серые попятились.

Они расступились, пропуская вперед двоих других. Один из них был в маске и плаще с капюшоном, с неестественно длинными ногтями, с плетью в руке. Он ударил, метя мне по запястью, – орудовал он плетью весьма искусно. Но я полоснула по плети мечом и рассекла ее.

Его спутник рассмеялся. Это оказалась женщина. Заслышав ее смех, серые взъярились и зарычали, словно псы, признающие в ней свою хозяйку, но ненавидящие ее.

– Ну что, служанка давно ушедшей? – произнесла вслух Лайдан. И я поняла, что она специально использовала голос вместо мысли, чтобы тонко оскорбить меня и, быть может, спровоцировать на какую-нибудь глупость. – Я смотрю, ты наконец что-то вспомнила и помчалась на поиски Силы – и обнаружила, что та исчезла? А больше ты ничего не припомнила? Например, что Повелительница Огня первой открыла собственные Ворота и куда-то ушла?

Я опешила. Отчего-то я была уверена – сама не знаю почему, – что Нинутра был одним из Великих, но считала его чародеем. Среди адептов были и женщины, и мужчины. Если «я»-внутренняя в далеком прошлом служила Нинутре, помнила я куда меньше, чем предполагала Лайдан.

– Нинутра ушла, – повторила Лайдан. – Слишком много лет ее Ворота были закрыты. Ты думаешь, твой голосишко сможет пробиться сквозь разделенные миры? А если даже и сможет – что она тебе ответит? Говорят, что она ушла своим путем, и здесь не осталось ничего, что было бы ей дорого.

Я не стала реагировать на насмешки колдуньи. Что-то мне ответило, иначе я не удержала бы меч Тени. Что-то коснулось меня, когда я стояла посреди этих узоров из разноцветного песка. Но может, это витающая здесь тень Силы Нинутры все еще способна хоть сколько-то откликнуться тому, кто умеет правильно воззвать? Этого я не знала.

И не это ли неведомое нечто вложило в мой разум слова для ответа Лайдан? Я этого не знала, но ответила:

– Ты искала меня, Лайдан, и ты меня нашла. Так давай разберемся между собою один на один.

На секунду мне показалось, что она не согласится. Кривая ухмылка так и играла на ее губах.

– Очень маленькая сестричка, – с едкой насмешкой произнесла Лайдан, – ты осмелилась бросить вызов мне?

– Если ты пожелаешь.

Ее улыбка сделалась шире.

– Договорились!

Она щелкнула пальцами, и серые отступили подальше. Но взгляды горящих глаз были прикованы к нам, и я понимала, что мне, пожалуй, не стоит надеяться, что Лайдан сможет долго их удерживать.

Колдунья извлекла из складок туманного одеяния свой черный чародейский жезл, а я крепко держала меч. Лайдан ни разу даже не взглянула на него и вообще никак не реагировала на мое оружие. И я вдруг заподозрила: а что, если Лайдан действительно его не видит?

Она указала жезлом мне в грудь. Я увидела, как ее губы шепчут какие-то слова. Их я скорее чувствовала, чем слышала, – они отдавались в моем теле мучительной болью. Я сжала меч покрепче. Его рукоять снова стала нагреваться. Я медленно повела мечом из стороны в сторону, как будто это жалкое действие могло отбить ее злое чародейство.

Я словно даже видела эти не произнесенные вслух слова – они будто превратились в зловещие стрелы и устремились к моей груди. Однако клинок моего меча засветился красным, даже еще ярче, чем прежде, и мне снова пришлось бороться с болью в сомкнутых на рукояти пальцах.

А потом Лайдан вздрогнула. Глаза ее расширились, а взгляд прикипел к моему клинку, словно она впервые его увидела.

– Нет!!!

Она швырнула свой жезл, как тренированный воин мог бы швырнуть копье.

Я видела, как он движется. Но время на несколько ударов сердца просто исчезло неизъяснимым образом. И жезл, вместо того чтобы лететь с нормальной скоростью, словно застыл в воздухе в пределах моей досягаемости. Я опустила занесенный меч Тени, хоть это движение и было для меня мучительным, и ударила по черному жезлу.

Лайдан закричала, пронзительнее и страшнее птиц Нинутры. Жезл разлетелся на куски, рассыпался на иголочки, и те вонзились в землю между нами. И из каждой вырвалась небольшая вспышка черного пламени и облачко зловония. А Лайдан стала корчиться. Ее тело извивалось, словно его скручивали чьи-то огромные руки.

Я услышала, как серые взвыли, и увидела, как они опрометью помчались прочь. Двое налетели на тропу, окаймленную колоннами, споткнулись, рухнули, проползли немного и недвижно застыли.

А Лайдан так и продолжала корчиться, извиваться и кричать…

«Убей!»

Приказ прозвучал снова, и на этот раз я не стала сопротивляться. Я метнула меч, в точности как перед этим Лайдан бросала жезл. Окутанное туманом острие вонзилось ей в горло. Колдунья рухнула, ее тело странно вытянулось – и исчезло. Не осталось ничего.

И меч Тени исчез, как перед этим жезл. Я осталась стоять с пустыми руками и смотреть на то, что я натворила, подчинившись последнему приказу. Потом Тсали мягко коснулся моей руки.

«Она умерла, но вот они, – человек-Ящер указал кивком в сторону застывших серых, – могут снова осмелеть. Или их соплеменники. Нам лучше уйти».

Я убрала его руку – таким же мягким движением, как и он сам. А потом вскинула руки и развела их в стороны. Птицы Нинутры спикировали со свинцового неба и расселись на моих руках и плечах, безмолвные, как будто так все и полагалось.

Я подумала об Имхаре как о ком-то далеком, о человеке, которого я некогда знала и которому желала добра, но с которым нас ничего больше не связывало. А потом вспомнила Йонана. И подумала с легкой печалью, что Йонан изо всех сил желал мне добра и что, если бы я протянула ему руку, он с радостью принял бы ее. Но я больше не могла этого сделать.

Возможно, Ворота, найденные Нинутрой, закрылись навеки. Но иная «я» во мне пробудилась почти полностью. Я не могла выбрать путь, который предписывали мне традиции – стать супругой Имхара. Не могла и принять все те блага, что желал бы преподнести мне Йонан. Я была собою. Но пока что я не знала, кто или что такое это «я» – или кем может стать. Но как меч Тени пылал в моих руках, так теперь пылал мой дух, пылал нестерпимым огнем желания учиться, знать, быть…

Я посмотрела на Тсали, пытаясь найти нужные слова. Но прежде, чем мне это удалось, он кивнул: «Значит, так было суждено. Ты вкусила Силу. Убедись же, что она не отравлена».

«Нет! Она чиста! – В этом я была твердо уверена, с того самого момента, как Лайдан потерпела поражение. Если б меня вела Тьма, мне бы не дозволили этого сделать. – Скажи им, что я должна учиться. И что как бы я ни изменилась, я не забыла о родственных узах – и никогда от них не отрекусь, клянусь кровью!»

Тсали ушел. Я смотрела ему вслед. А потом повернулась спиной к тушам серых. И обратилась лицом к святилищу Нинутры – птицы так и сидели на моих руках. А может, это не святилище, а школа, где можно обрести знания других времен и миров? Мне начало казаться, что я понимаю смысл некоторых цветных завитков – хотя Великая, начертавшая их, ушла давным-давно.

Берегись ястреба