Октавия ждала меня у входа в зал ожидания. Ого, даже больного покинула.
— Чего-то ждешь, Октавия? — крикнул я еще издалека.
— Где вы были, господин рыцарь?
— Беспокоишься за меня? — усмехнулся я. — Зря. У меня все под контролем.
— Не смею сомневаться, господин рыцарь, — скептически скривила бровь Октавия.
Семёныч искоса глянул на Октавию и бросил:
— Хороший у вас андроид, рыцарь Александр. Дорогой.
— Так и есть, — отозвался я. — Не жалуюсь. Хотя бывает той ещё врединой.
А Октавия вдруг насторожившись замерла на месте.
— Господин рыцарь, — произнесла она. — Внимание. Наблюдаю неустановленный органический объект. Быстро приближается.
Я резко развернулся на месте и увидел, что Октавия права.
Вот блин!
Глава 4Тысяча наследных принцев
Я обернулся, увидел приближающуюся опасность и усмехнулся.
Это оказался тот самый броненосец, что притворялся дохлым на бетоне космодрома. И теперь вполне живо ковылял прямо к нам, явно с недобрыми намерениями вымутить у бестолковых человеков чего вкусненького.
— Ага. Вот оно что, — усмехнулся я. — Ложная тревога. Местная живность пожаловала.
Зверушка клацая когтями по бетону перебралась в тень отбрасываемую неподвижно замершей Октавией и завалилась там на бок, тяжело дыша. Устал и запарился бедолажка. Октавия настороженно покосилась на него и брезгливо отодвинула ногу:
— Это ещё что?
— Это местный, — определил я. — Эндемик. Герберский хамелеоновый броненосец. Вроде был когда-то вымирающий вид.
— Ага, как же, — буркнул Семеныч. — Вымрет он. Эта сволочь ещё нас всех переживет. Всю изоляцию мне с проводов сгрыз… Ладно хоть самец, держит территорию, а то бы они тут расплодились и живьём меня съели.
Зверек, уловив что говорят о нем, приподнял забавную лопоухую голову и уставился на нас глазами-бусинками. Цвет чешуи на его теле медленно менялся с песочного на белый цвет бетона под ним.
— Он опасен для автоматов? — настороженно поинтересовалась Октавия.
— Ещё как, — сварливо отозвался Семеныч — Всю технику мне попортил, всё сгрызть пытался, а что не сгрыз, то поцарапал. Да ты его не бойся, солнышко, пинай сразу, прям от души. Он хоть и крепкий, да легкий, гордая птица. Пока не пнешь — не полетит. Если долбанешь его посильнее, станет фиолетовым.
— Не надо никого долбать, — предупредил я. — Зверушка прикольная, у меня в детстве одно время такой же был.
Октавия настороженно следила за зверьком.
— Он мне не нравится, — проговорила она наконец. — Какой-то он странный, эндемик. Не удивлюсь, если он оставляет радиоактивный помет.
— Это запросто, — усмехнулся Семеныч. — Лично видел, как он ракетное топливо лакал.
Потом Семеныч выпрямился, прищурился глядя в даль:
— Так. А это, похоже, за вами едут.
И Семеныч был, конечно, прав. На поле космодрома ворвалась стая взметающих за собой пыль глайдеров. Это неслись близкие наших пассажиров, добравшиеся сюда личным наземным транспортом. Они кучей запарковались у зала ожидания, из которого высыпала им навстречу толпа пассажиров, и две кучи людей смешались.
— Ну, начинается, — усмехнулся Семеныч.
Из понаехавшей толпы выскочила жена Ильи, кинулась ему на шею, зарыдала:
— Илюша! Живой! А нам уже сказали, что вы разби-и-ились!
А он её успокаивал:
— Ну, ладно, ладно. Ну, что ты. Все же живые.
Очень трогательная получилась встреча.
Там и тут вспыхивали занимательные беседы, я слушал во все уши, очень интересно было, кто тут чем живет.
— Семёныч, — проговорил седой пилот на носилках, которого везли грузить нагрянувшие родственники во главе с юной стюардессой, оказавшейся его внучкой. — Ты уж присмотри за моей лоханкой, я обязан буду.
— Да не вопрос, — спокойно отозвался Семеныч. — Пусть стоит, не мешает пока. Не стеснит он меня, Пантелей, выздоравливай спокойно.
А выжившие в катастрофе уже делились сплетнями и новостями с новоприбывшими. Знакомая уже нам бабуля шептала на ушко подруге тех же лет:
— Что творится, что творится. Просто не пересказать! Слышали уже? Могила принца Алесандра на Первопрестольной оказалось вскрыта!
— Ох, Мария Геннадьевна, да чтож вы говорите! Не может быть! Как они посмели? Как допустили?
— Да вы самого важного еще не знаете! Говорят, могила оказалась вскрыта изнутри!
— Ох, воистину последние времена настают…
Ого. Разнеслись уже слухи-то. Надо бы сильно не отсвечивать какое-то время.
Поэтому я вперед не лез и сильно удивился, когда ко мне подошел мой сосед по месту, Илья и та самая бабулька, Мария Геннадьевна, с толстым рюкзачком.
— Ребятушки, мы вам тут собрали кто сколько мог, всё-таки вы нам жизни спасли, не откажите в милости, возьмите.
Я очень удивился и как-то прямо даже и не очень понял как тут реагировать. Но Октавия хладнокровно протянула руку, забрала увесистый рюкзачок себе.
— Мы благодарим вас за этот дар, — крайне любезно поклонилась она. — И в полной мере им воспользуемся.
— Вот и молодцы, — довольно отозвалась бабулька. — Андроид, а понимает, не то, что некоторые живорожденные.
А Илья протянул мне бластер в кобуре.
— Возьмите, в наших местах без бластера нельзя.
Я посмотрел на бластер, на улыбающегося Илью и заметил:
— Тогда он вам самому нужен.
— А у меня ещё есть, — легко отозвался Илья. — У меня таких много. Сам делаю. Обращайтесь, кстати, если что. Меня в наших местах все знают. Илья Калашмат.
Я задумчиво хмыкнул, взял бластер в кобуре двумя пальцами, передал его Октавии. Для меня эта пушчонка мелковата, я привык мыслить совокупным залпом корабельных калибров… Или бить лично в морду, если уж до этого дошло.
Октавия забрала оружие, выдернула бластер из пластиковой поясной кобуры, прищурилась снайперским глазом, наклонила бластер так и этак, оценивая состояние, ловко крутанула на скобе спуска, оценивая баланс сборки, щелчком пальца откинула крышку батарейного затвора, оценила состояние батареи, коротко по пижонски дернув рукояткой на себя захлопнула крышку не прикасаясь к ней, короче продемонстрировала самый образцовый бластфайт-стиль.
— Ого! — восхитился Илья. — А вы умеете с ним обращаться!
— Умею, — коротко отозвалась Октавия, цепляя кобуру крючком себе на пояс.
Конечно она умеет, она же имперский андроид с функцией личного телохранителя. А ещё медика, дворецкого, секретаря. И секс-тренера, для совсем уж асоциальных типов, ну, да это не моя тема.
Я больше по теплокровным женщинам.
Народ между тем начал разъезжаться по домам. Надо и нам подумать, как теперь добраться до бабушкиной дачи.
Илья, заметив, что нас так никто и не подобрал, вдруг взял и предложил:
— А давайте вы с нами? Я живу на Третьей линии, тут недалеко, километров сорок всего. А вам самим вообще куда? Могу подбросить.
— Нам на Ивановскую Дачу, — ответил я. — Знаете, где это?
— Гм. Не слышал даже. Вы мне место в навигаторе покажите, а я вас отвезу.
Короче, тоже удачно получилось.
Мы добрались до нужных мест довольно быстро, часа за полтора.
Но вот дальше моя поездка домой затянулась. Мы не сразу нашли нужный поворот, да и потом я решительно не узнавал окружающую местность. Все было не так как в детстве.
Руины. Палатки какие-то на горизонте, мрачные фигуры в пыльных дикарских одеждах…
Наконец, я с третьего раза, проверяя повороты, нашел ржавые ажурные ворота с гербом Ивановых — бородатый дядька в меховой шапке в обнимку с медведем на щите, а за воротами ничего. Даже забора не осталось.
Я прошел в приоткрытые ворота и убедился в этом сам.
Да. Некогда зеленый холм обратился в бархан. От родового особняка Ивановых остался только фундамент с голым металлическим остовом веранды сбоку. Кто его разрушил, никто уже мне не скажет. Сад давно высох. Никаких яблок. Бабушки, конечно, давно нет и некому меня тут встретить.
Не к этому я стремился.
Горечь. Мда. Горько мне стало. А я так яблок ждал… Пожалуй, это было наивно — век уже прошёл. Но мне хотелось верить, что место из моего далекого прошлого ещё существует.
Я хотел сделать хоть что-то. Хоть что-то исправить. Я попытался вызвать дождь, чтобы полить воду на эту растрескавшуюся почву. Когда-то мне удавалось управлять погодой. Но сейчас нет. Ничего не отозвалось.
Блин, аж руки опускаются.
Ладно, сказал я себе, сжимая и разжимая кулаки. Ладно. Это ещё не конец. Это просто другое начало. Нужно искать другую точку опоры.
Я окинул прощальным взглядом стволы торчащих из песка мертвых яблонь, вздохнул и повернулся чтобы уйти…
Но что-то меня остановило. Это не было похоже на мерцание металла, или еще чего, нет. Я ничего такого не заметил. Но я узнал место.
Здесь была яблоня. Яблоня, в которой бабуля оставляла мне записки, написанные твердым, уверенным почерком.
Раз уж на то пошло, бабуля была единственным известным мне человеком, кто умел писать сам, чернилами, не через диктовку серву-скриптору.
Я огляделся и понял, что смотрю прямо на нужное дерево.
Я подошел к старой высохшей яблоне, запустил руку в дупло и нащупал внутри металлическую коробочку, которую и извлек на свет.
Это была внезапная весточка из прошлого. Я стоял там, стирая с коробочки пыль и сгнившую древесину.
На коробочке был бабушкин герб.
Я полчаса там провозился, пытаясь её открыть, но так и не смог.
— Вечереет, господин рыцарь — произнесла Октавия. — Здесь может быть опасно.
— Да, ты права, — пробормотал я пряча упрямую коробочку в нагрудный карман. — Надо уходить отсюда. Здесь больше ничего нет.
Мы вернулись к глайдеру, где заметно напряженый Илья не опускал руку с рукояти бластера.
Я вопросительно нахмурился.
— Тут небезопасно, — объяснил Илья. — Пустынгеры, бывает, набегают. Нашли, что искали?
— Нет, — произнес я. — Ничего не сохранилось. Илья, ты сможешь отвезти нас обратно на космодром?